аний не приемлет.

- Извините, господин президент. Но ведь по сути я, похоже, прав?

- Правы не правы, не в том дело, - неожиданно раздражаясь, ответил
президент. - Если геном волка или волчьими технологиями завладеет арабский
мир, вы сможете поручиться за стабильность в ближайшие десятилетия?

- Я могу поручиться, господин президент, что если геном волка или волчьими
технологиями завладеет кто угодно - мы, Россия, Европа, Америка, Пасифида,
- о стабильности в ближайшие годы можно смело забыть. Все это нужно
уничтожить, а не захватывать.

- О том и речь. Мы, Россия и Европа, действуем сообща и склонны друг дружке
доверять. А вот за действия Турана поручиться, увы, никто не решается.
Поэтому операция в Ашгабате должна произвестись силами России и Сибири при
посильной поддержке Европы и Балтии. Ни единый человек со стороны Турана и
Японокитая в этом участвовать не должен. Вам понятно?

- Так точно, господин президент. Откровенно говоря, я предвидел такое
развитие событий. Именно поэтому я и выбрал место под будущий штаб у
северных границ Туркмении, а не у южных.

- Мне нравится ваша прозорливость, генерал. Мне импонирует ваша
дальновидность и трезвость в умонастроениях. И все же я осмелюсь дать вам
совет: не все, что вы думаете, стоит произносить вслух. И тем более
облекать в такие... смелые обороты. Вы понимаете, о чем я?

- Понимаю, господин президент. Спасибо за совет. Следует ли рассматривать
вашу информацию как приказ оказывать поддержку России и Европе?

- Следует. России, Европейскому Союзу и Балтии. Но в первую очередь -
всегда России. В сущности, операция возложена на наши государства. Европа и
Балтия только оказывают помощь. Подробности и уровни секретности и полноты
сводок для всех стран-участниц альянса высланы вам дипломатической почтой.
Начинайте стягивать силы к границам Туркменистана...

- Простите, что перебиваю, господин президент. Силы давно стягиваются и
отчасти уже даже на местах.

- Отлично. Напоминаю, что туркменские границы пока - подчеркиваю, пока! -
по-прежнему неприкосновенны. Но когда понадобится, вы должны в кратчайшие
сроки достичь Ашгабата.

- Собственно, десантная операция уже планируется, господин президент.

- Не тяните с этим. С этим нельзя тянуть.

- Господин президент, у меня, во-первых, мало данных, а во-вторых, я, как и
раньше, связан по рукам и ногам вашими запретами. В таких условиях операцию
возможно распланировать разве что вчерне, в самых общих чертах.

- Запреты, генерал, не от хорошей жизни, - заметил президент.

Золотых слегка - самую-самую малость - порадовался: звучало это так, будто
президент оправдывается. Перед ним, вчерашним полковником-безопасником.

И еще Золотых подумал: а сумеет ли он в случае чего нарушить президентский
запрет? Нарушить все эти чертовы дипломатические условности и атаковать
волчье логово без всякого приказа, просто по велению совести и здравого
смысла? Найдет ли силы взвалить ответственность на себя?

В конце концов он призван защитить мир, а не скользких, как омули,
политиков, этим миром управляющих. Людей защитить, миллионы мирных и
беззащитных перед хищниками людей.

- Господин президент, я попрошу информировать меня о ходе переговоров с
новым правительством Туркменистана каждые четверть часа. Это не каприз и не
беспочвенная прихоть, это насущная необходимость.

- Непременно. Непременно, генерал. Ваша информация о ходе подготовки вполне
нас устраивает, поэтому более ни о чем даже не напоминаю. До связи,
генерал.

- До связи, господин президент.

Золотых опустил трубку на ушки сбоку от пульта закрытой правительственной
связи и устало провел рукой по лицу.

- Надо поспать, - тихо сказал он. - Хоть немного.

Диван очень удачно располагался буквально в двух шагах.

Отключился Золотых мгновенно, едва голова коснулась цветастой подушки.

Когда официально сообщили об Ашгабатском перевороте, группа Коршуновича
находилась в тайге, под Алзамаем. Россияне еще толком не успели обжить
притянутые в окрестности бывшей волчьей базы вагончики-теплушки на
массивных роговых полозьях.

Сообщение прошло днем, часа в два по местному времени, по сибирскому каналу
новостей "ТВ-МиГ". Большинство россиян в этот момент находились на объекте;
Коршунович тоже. На мчащегося сломя голову от оперативной теплушки Ивана
Шабанеева, спеца-компьютерщика, трудно было не обратить внимание.

- Что там, Ваня? - стараясь хранить хотя бы внешнее спокойствие, спросил
Коршунович.

Рядом выпрямился Виталий Лутченко, оторвавшись от очередной распечатки
аналитиков.

Группа со вчерашнего дня ожидала новостей: сибиряки намедни сообщили, что в
Ашгабате объявились Саймон Варга и Сулим Ханмуратов, предположительно
контактировавшие с волками и исчезнувшие вместе с ними. Причем объявились
открыто, что выглядело неописуемой глупостью. А значит, что-то за этим
неожиданное крылось.

Шабанеев молча сунул в руку шефу селектоид-полиморф и коснулся сенсора
"Воспр", а сам тем временем попытался отдышаться.

- Совсем ты форму потерял, - буркнул Коршунович неодобрительно. - Думаешь,
раз спец, можно жирком обрастать?

Шабанеев молча отмахнулся, а в следующий момент Коршуновичу стало не до
одышки своего подчиненного: он вперился в глаз-экранчик и затаил дыхание.

"Сегодня ночью в столице Туркменистана Ашгабате группой патриотически
настроенных офицеров пограничной охраны был осуществлен государственный
переворот. Президент страны Кокташ Алескеров взят под стражу и объявлен
низложенным вместе со всем кабинетом. Руководство страной возложил на себя
некто Саймон Варга, доселе возглавлявший анонимную миссию в
Туркменистане..."

Коршунович лихорадочно принялся крутить ус антенны, но тут же сообразил,
что сигнал идет не из эфира, а в записи, и ограничился увеличением яркости.
Но увы: кадров прошедшей ашгабатской ночи странслировали очень мало, в
основном показывали миловидную дикторшу, с очень серьезным видом читавшую
экстренное сообщение. Глаза у дикторши были совершенно квадратные и
растерянные - она, казалось, и сама не верила в то, что произносила.

Вокруг сгрудились оперативники - Лутченко, Сурнин, Свирский, Баграт...

Сообщение было коротким, скупым и сухим. Оно и понятно - Земля не знала
насильственной смены государственных мужей уже больше двухсот лет.

По окончании сообщения Коршунович размышлял около минуты.

- Хлопцы, - скомандовал он. - Готовимся к отъезду. Кто-нибудь, подайте мне
на связь Золотых. Здесь оставить только экспертов из группы Сурнина. Живо,
собираем барахлишко!

Шабанеев не успел вызвать генерала Золотых - тот объявился на связи сам.

- Палыч? - Золотых было слышно плохо, словно звонил он из самых потаенных
глубин преисподней. - Будь здрав. В курсе уже?

- Ашгабатских новостей? Только что просмотрел запись.

- Стареешь, - буркнул Золотых. - Такое нужно в прямом эфире отслеживать.

- Я на объекте. Какой тут, к лешему, эфир? Спасибо, что хоть запись сразу
же притащили... Ладно, что у вас?

- Я в воздухе, - сообщил Золотых. - Вообще-то мы направлялись в Ашгабат, но
теперь, понятно, нас не пропустят. Будем садиться где-нибудь у границы,
полагаю, недалеко от Ургенча.

- А не лучше ли с туранской стороны? Там ближе.

- Не лучше, Палыч. Тогда Туран сразу как бы активно входит в дело, а оно
нам надо? Тут еще Европа и Балтия, да и Японокитай... Короче, мне сверху
намекнули - не стоит. Допляшем и из Узбекистана. Честно говоря, я и на это
не слишком надеялся.

Коршунович жадно внимал, время от времени перекладывая трубку из руки в
руку и вытирая о штанину потную ладонь.

- В общем, собирай, наверное, манатки и дуй к нам. И учти: я тебе
неофициально звоню, так сказать по дружбе.

- Интересно, - пробурчал Коршунович, - чем это я сподобился, господин
новоиспеченный генерал?

- Не рычи, - парировал Золотых. - Мне намекнули тут - опять же сверху, -
что России нужно всецело содействовать в первую очередь. Я и содействую. И,
кстати, не расслабляйся, сейчас твоей группе официальные директивы пойдут
из Москвы. Косяком. Жирным таким косяком, причем одна другой страшнее и
путаннее. Я тебе просто время экономлю - собирайся прямо сейчас.

- Понял, - вздохнул Коршунович. - Спасибо, Семеныч... Точные координаты
конечного пункта не забудь сообщить.

- Уж не забуду, - пообещал Золотых. - В плане, так сказать, всецелого
содействия в первую очередь... Коршунович медленно отнял трубку от уха.

- Что там? - с тревогой осведомился Лутченко - первый помощник и правая
рука.

- А ничего особенного. Советуют собираться и двигать к границам Туркмении.

- А ведь мы уже и так собираемся! - хмыкнул Лутченко.

- Ну, - Коршунович поскреб небритую щеку, - у вас не самый глупый начальник
в бюро, не находишь? Лутченко ухмыльнулся.

- Ладно, Виталик. - Коршунович нетерпеливо повел рукой. - Давай шевелись.
Оборудование бросай, пусть Сурнин пользуется. Махолет вызвал?

- Наш? Или сибирский?

- Какой наш, он весь день пилить сюда будет. Сибирский, из Алзамая.

- Вызываю...

- И Шпаковского банду пни. Они в теплушках, поди, прохлаждаются.

- Заметано, Палыч. Уже бегу.

Лутченко сделал повелительный жест Шабанееву, неосознанно повторяя недавнее
движение шефа, и опрометью помчался к оперативной теплушке.

На юге были пески и туркменская граница. На севере - рукав мутной Амударьи.
На западе - Хива. На востоке - Хазарасп.

Золотых отнял от глаз местного выроста бинокль (дающий, к слову говоря,
весьма приличную картинку) и невольно окинул взглядом еще пару дней назад
совершенно девственный клочок каракумской пустыни.

Его было не узнать. Там и сям возвышались над песками буро-рыжие
маскировочные тенты. Под наспех сооруженными грибами прятались от солнца
незадействованные в данную минуту селектоиды. Чуть поодаль выпадала из
череды барханов ровная посадочная площадка с десятком махолетов по краешку.
При необходимости сюда мог сесть и небольшой самолет-транспортник. Врытые в
песок мачты поддерживали полуметровые чаши антенн-излучателей стратосферной
связи.

"А ведь еще день-два, - подумал Золотых, - и нечто подобное будет
наблюдаться по всему периметру туркменской границы".

Генералу Золотых очень хотелось в это верить.

- Господин генерал! - обратился к Золотых новичок-связист. - Борт с
русскими на подлете. С русскими и балтийцами, борт наш, сибирский. Их под
Алзамаем подобрали.

- Пусть садятся, - сказал Золотых и потер раскрасневшиеся от бессонницы
глаза.

"Что за жизнь, - подумал он с легким раздражением. - Не было дел, не спал в
ожидании новостей. Навалились новости - не сплю, потому что некогда. Только
в любом случае - один черт не сплю. Как же жить дальше-то?"

Не хватало еще закемарить прямо здесь, на пороге импровизированного штаба.

Минут через пять послышался нарастающий гул самолета - Золотых всегда
удивляло: чему там гудеть? Не механизм ведь, не железка. Селектоид,
квазиживой организм. Все равно гудит. От скорости, что ли? Трение о воздух,
то-се...

Как ни странно, но Золотых действительно не знал, почему гудят самолеты.
Наземные экипажи - те передвигаются почти бесшумно. Если здоровы и вдоволь
накормлены, естественно.

Вскоре в небе без всякого бинокля можно было разглядеть темную точку
приближающегося борта. Он дотянул до условного посадочного коридора, сделал
контрольный круг над полосой, зарулил на посадку и начал снижаться.

Золотых вдруг осознал, что последние дни ему очень не хватало присутствия
Вениамина Коршуновича, коллеги-россиянина. Работать рядом с ним было
удивительно легко и комфортно, даже несмотря на то что каждый работал на
свою страну, а следовательно, кое-что придерживал в секрете. В рукаве. Но
даже в условиях подобной неполной откровенности Золотых мог со спокойным
сердцем взвалить некоторую часть дел на Коршуновича и его группу.
Балтийцам, европейцам - этим Золотых не доверял. Не говоря уж о сотрудниках
туранских или японокитайских служб. А россиянам - легко. Может быть,
потому, что сибиряки - те же русские? Потому что Россия и Сибирь разделены
весьма условной границей? Несмотря на некоторое охлаждение отношений при
Самойлове, бывшем президенте России, обе страны очень быстро вернулись к
безвизовому режиму и практически открытой границе. Чуть ли не у каждого
сибиряка есть родственники в России, а у русского - в Сибири. Слишком уж
велика территория для одной страны - наверное, поэтому Сибирь в свое время
и отделилась от России. Как известно, чем дальше от столицы - тем больше
беспорядка, тем обильнее коррупция и взяточничество среди чиновников. Вот и
пришлось провести по Уралу границу и объявить второй столицей Красноярск. И
однажды утром около ста миллионов вчерашних россиян вдруг обнаружили, что
отныне они граждане Сибири...

Самолет сел. Генерал Золотых очнулся от раздумий, снял с шеи ремешок
бинокля, пристроил уже успевший задремать селектоид на раскладном столе и
направился к летному полю.

Коршуновича он хотел встретить лично.

С реабилитации Генриха отозвали рано утром в понедельник. Генрих,
естественно, еще спал, ибо кто осмелится нарушать распорядок на
реабилитации? Директор медцентра, кряжистый боксер, слегка обрюзгший в
последние годы, но отнюдь не потерявший непреклонности, живо построил бы
нарушителя, как выражались в медцентре, "на подоконнике" и выразил ему
укоризну. А что такое укоризна старика Вермайера, Генрих не хотел даже
вспоминать.

В общем, Генрих спал. Крепко, без сновидений, и намеревался проспать еще
часа три-четыре, вплоть до официального подъема.

Не просыпаясь, он зафиксировал чьи-то тихие шаги в коридоре. Если бы этот
кто-то прошел мимо, Генрих скорее всего и не вспомнил бы потом, что ночью у
его палаты кто-то шастал. Но неизвестный остановился перед дверью, и Генрих
проснулся. Открыл глаза, шевельнул ушами и уже приготовился было сесть на
кровати...

В дверь постучали. Неизвестный не таился. Он пришел совершенно открыто и не
собирался торчать перед дверью попусту или что-либо вынюхивать.

Генрих нащупал босыми ступнями казенные тапочки у кровати, включил неохотно
оживший светильник и подошел к двери.

- Кто там? - зачем-то спросил он.

Дверь была не заперта, такие уж порядки в реабилитационном медцентре
европейской разведки. Врачи и психотехники должны иметь неограниченный
доступ к пациентам...

- Шольц, - коротко назвался Шольц.

Шеф.

"Если шеф ни свет ни заря примчался в медцентр, значит, что-то началось", -
осознал Генрих, отворяя дверь.

Шеф был, как обычно, в штатском. Подтянутый и стройный, как и практически
все доберманы, он производил впечатление человека, у которого рабочий день
длится двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И, если
разобраться, это было не так уж далеко от истины.

Генрих посторонился, пропуская шефа в палату. Шольц, не снимая плаща,
прошел к креслу.

- Собирайся, Генрих. Твоя реабилитация досрочно завершена.

Чего-то подобного Генрих и ожидал. Психотехники не стали лепить ему новую
скорлупу, ограничились подлатыванием и косметической реставрацией старой. А
это означало, что им просто не дали достаточно времени.

Впрочем, чему-чему, а этому Генрих совершенно не удивлялся. Он был на все
сто процентов убежден, что история с волками возымеет скорое продолжение,
и, естественно, не останется в стороне и он, Генрих Штраубе, в недавнем
прошлом - оперативник группы "У", а последнее время - официальный агент
внешней разведки Европейского Союза.

Его напарника - Франсуа д'Арсонваля - вывели из строя в самом начале
алзамайских событий. Генрих продержался в Алзамае до самого конца, до
попытки окружения и штурма волчьей базы в тайге. Бесславно провалившейся
попытки. Но Генрих уцелел и даже умудрился с честью выйти из всех передряг.
Откровенно говоря, нынешняя реабилитация не особенно и требовалась. Формы
Генрих не потерял.

Вещей у Генриха почти не было - разведчики быстро отвыкают от вещей.
Поэтому он просто оделся, нацепил часы и сунул в карман пиджака протянутый
шефом пакет с документами.

- Готов, - выдохнул он.

Шольц немедленно покинул кресло и зашагал к выходу. Генрих пристроился
следом.

По пути к выходу они никого не встретили; здание медцентра оставалось
погруженным в дремотную тишину, а звуки шагов удачно глушились коврами. У
портала разведчиков ждал длинный черный экипаж с дипломатическими номерами.

Транспортный самолет тянул над самыми барханами. Юрий Цицаркин, сотрудник
внешней разведки Балтии, глядел в овальный иллюминатор и думал, что в
Сибири они тоже высаживались с воздуха. С махолета. Только тогда внизу
шевелилась тайга и в открытую рампу врывался прохладный ветерок. А пустыня
была горячей даже на взгляд - Юрий видел красновато-желтые пески и едва
различимые подвижные точки - шары перекати-поля. Поверхность барханов
должна быть волнистой, но с такой высоты этого не различить.

Напарник Юрия - Рихард Вапшис - дремал в соседнем кресле, вытянув ноги
далеко в проход. Ему было начхать на пустыню. Видимо.

Скорее всего более молодой и потому более импульсивный Рихард некоторое
время назад уже посчитал себя уволенным из разведки. Что-то, видимо,
неуловимо изменилось в его отношении к миру. Прежний Рихард хоть пару раз,
но взглянул бы в иллюминатор, отпустил бы какое-нибудь едкое замечание. А
этот - спал.

Тогда, чуть больше трех недель назад, дремал как раз Юрий, А Рихард
разбудил его перед самой высадкой.

Теперь все наоборот.

"Черт возьми, - подумал Юрий. - А ведь и меня последние недели здорово
скрутили... Во всяком случае, спать перед высадкой меня уже не тянет..."

И еще он подумал, что появление на Земле волков изменило жизнь очень
большого числа людей. Взять хотя бы этот злосчастный туркменский переворот.
Чего там наворотит Саймон Варга, темная личность, располагающая, как
оказалось, довольно обширными возможностями?

Загадка. Уравнение со многими неизвестными. Он, Юрий Цицаркин, один из
самых опытных разведчиков своей страны, вынужден чуть ли не переучиваться и
принимать участие в полномасштабной служебной операции, для которой более
соответствовало напрочь забытое людьми слово "война".

Так ведь и есть. Страны альянса вынуждены развязать войну против Туркмении.
Точнее, против самозваного режима Варги и против волков. Сколько жизней
будет сломано в этой войне? И откуда, черт возьми, взяться победителям,
если многим российским и сибирским парням-пограничникам суждено обагрить
руки людской кровью и сойти с ума, сознавая это? Как, черт возьми, легко
волки нашли подобных себе здесь, на Земле! И как глубоко, оказывается,
сидит в людях волчья натура, если, разучившись убивать, они все равно
убивать не прекратили?

Вопросы, вопросы... Раньше Юрий почему-то редко задумывался о подобных
вещах. А теперь - все чаще.

Самолет зарулил на посадку и стал снижаться. Рихард заворочался в кресле,
открыл глаза.

- Что? Прилетели? - справился он сиплым со сна голосом.

- Ага.

Потянувшись к иллюминатору, Рихард выглянул и скривился, словно увидел там
что-то осточертевшее ему еще до рождения. Потом оглянулся на русских,
сидевших в середине маленького пассажирского салона. Русские вполголоса
переговаривались.

Толчок, еще толчок... Махолет скользит по песку, быстро теряя скорость. И
вскоре - все, остановка.

Из кабины тотчас показался пилот-пинчер.

- Все! - весело сообщил он тоненьким писклявым голоском. - Земля!

Русские принялись отстегиваться и вставать. Встали и Юрий с Рихардом.
Бортселектолог возился с запором пассажирского люка. Несколько секунд - и
люк ушел в сторону, а в самолет ворвалась плотная и тугая волна
каракумского жара, растворенная в лучах неистового, яркого-яркого солнца.

- Фу-ты, - обронил кто-то из русских. - Прямо баня...

Было действительно очень жарко.

- Панамы не забывайте, - насмешливо посоветовал кто-то из встречающих. - А
то десять минут - и здравствуй медпункт. Живо лобики напечет...

Русские принялись беззлобно огрызаться.

А Юрий решил не экспериментировать - послушно натянул на пшеничную