рого человека. Жаль, что не вы держали за  меня
экзамены.
   - Ну, теперь все это позади, по крайней мере на ближайшее время.  Когда
вы приступите к работе? Завтра можете прийти?
   - Непременно. Но как наши дела? Когда, по-вашему, мы закончим сборку?
   - Вероятно, в июне или в июле, если все будет благополучно. Это  займет
больше времени, чем я предполагал.
   - Я июне или в июле! Господи, как же  мне  быть?  Летом  истекает  срок
моего контракта, а мы в это время только еще будем приступать к опытам!  -
Эрик с досадой огляделся кругом, и на глазах его выступили  злые  слезы  -
постоянное напряжение давало себя знать. - Все места  на  осенний  семестр
распределены заранее, а до окончания опыта я даже  не  могу  заикнуться  о
том, чтобы мне дали работу. Послушайте, мне необходимо к  июню  устроиться
куда-нибудь  на  службу.  Вы  же  знаете,  здесь  никогда  не   продлевают
контрактов с аспирантами!
   Хэвиленд поднялся с пола.
   - Вы хотите сказать, что вас волнует денежный вопрос?
   Эрик поглядел на него с удивлением. Хэвиленд относился к нему  с  явным
участием, но произнес слово "денежный" с такой презрительной небрежностью,
словно  речь  шла  о  каких-то  совершенных  пустяках.  Эрик  вспыхнул  от
возмущения, и Хэвиленд заметил краску на его лице.
   - Пусть это вас  не  тревожит,  -  сказал  Хэвиленд.  -  Мы  что-нибудь
сообразим,  чтобы  вы  могли  закончить  работу.  Я  поговорю  с   Фоксом.
Студенческая ассоциация может дать вам стипендию,  и  вы  будете  получать
столько же, сколько получаете сейчас.
   Эрик покачал головой. Даже в лучшем случае это означает,  что  ему  еще
целый год придется с огромным трудом сводить концы с  концами.  Когда  же,
наконец, у него будет лишняя  монета  в  кармане?  Проклятый  Хэвиленд,  -
внутренне бесился Эрик, - как он может так небрежно относиться к этому?
   - Скажите, есть ли хоть какая-нибудь возможность закончить опыт  летом?
- спросил Эрик.
   - Конечно, такая возможность есть.
   - Тогда давайте работать так, чтобы ее осуществить.
   - Чудесно, - вежливо отозвался Хэвиленд. - Но не очень-то рассчитывайте
на это.
   Эрик зашагал к двери, вне себя от злости и горького разочарования.
   - Ладно. Спасибо, - еле выдавил он из себя.
   "Почему вы хотите стать ученым?" - спросил тогда Фокс. Сейчас  Эрик  не
мог даже думать об этом.




        ЧАСТЬ ШЕСТАЯ


        1

   Семья Вольтерра жила в пятикомнатной  квартире  с  коридором,  который,
словно, длинная кишка, соединял вместе маленькие клетушки.  Возле  входной
двери помещалась кухня, потом шли три спальни, ванная, столовая и в  самом
конце коридора - гостиная. Несмотря на тесноту,  комнатки  были  опрятные,
уютные, и Эрик сразу же почувствовал себя легко и просто. Сабина встретила
его у дверей и тотчас очутилась в его объятиях. Она показалась  ему  очень
нарядной, хотя на ней было то же темное, с красными пуговицами платье, что
и в тот вечер, когда они познакомились, - больше года назад.
   - Ты все еще нервничаешь? - сказала она.
   В эту минуту он любил ее так сильно! Мог ли он сказать ей  о  том,  что
им, возможно, придется ждать еще целый год.
   - Я не нервничаю, - прошептал он ей в ухо. - Я просто рад, что мы снова
вместе.
   Она отступила назад, поправила на нем галстук и, взяв за  руку,  повела
на кухню, к  матери.  Миссис  Вольтерра  была  в  черном  платье  и  белом
переднике с оборками. У нее была довольно полная  фигура  и  иссиня-черные
волосы, разделенные прямым пробором и схваченные сзади  узлом.  Когда  она
улыбалась, ее строгое лицо становилось молодым и милым, как у Сабины.
   Миссис Вольтерра пожала Эрику руку.
   -  Здравствуйте,  -  сказала  она,  -  очень  рада   наконец   с   вами
познакомиться. - Она окинула его внимательным взглядом,  и  не  переставая
улыбаться, поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку.
   - Вот как здороваются по-настоящему, - засмеялась она.
   Сабина, все еще держа Эрика за руку, стояла рядом и, слегка  покраснев,
смотрела на них блестящими глазами.
   Выходя из кухни, Эрик чуть не  столкнулся  с  девушкой  немного  старше
Сабины, но совсем на нее не похожей, если не считать серых глаз. У девушки
были пушистые каштановые волосы и миловидное лицо.  Улыбаясь,  она  щурила
глаза, и на щеках ее появлялись  ямочки.  На  ней  было  светло-коричневое
шерстяное платье и красный клетчатый фартук.
   - Это моя сестра Мэри, - сказала Сабина.
   Мэри тоже внимательно оглядела Эрика и пожала ему руку.
   - Наши мужчины в гостиной, - сказала она, - пойдемте туда.
   Сабина провела Эрика в гостиную, где в  разных  углах  две  развернутые
газеты скрывали за собою читающих. Газеты тотчас полетели в сторону,  и  в
одном углу Эрик увидел пожилого человека с точно таким  же  лицом,  как  у
Мэри, но с седыми волнистыми волосами. Длинные  седые  усы  придавали  ему
очень  лихой  вид,  как-то  не  вязавшийся  с   его   манерой   добродушно
посматривать поверх очков. В  другом  углу  сидел  человек  лет  тридцати,
среднего роста, черноволосый, с черными живыми глазами,  черными  усиками,
оттопыренной нижней губой и выдающимся вперед подбородком. И тот и  другой
были в жилетах. На обоих были свежие рубашки, надетые  в  честь  гостя,  и
аккуратно завязанные галстуки.
   - Это мой отец и зять Джо.
   - Добрый вечер, молодой человек,  садитесь,  -  скороговоркой  произнес
мистер Вольтерра.
   - Здорово, - сказал Джо. - Снимайте пиджак.
   Во время обеда все присутствующие старались соблюдать правила  хорошего
тона, что, впрочем, нисколько не мешало непринужденному веселью, ибо, хотя
Эрик встречался с этими людьми впервые, он уже знал о них все, и они также
знали все о нем. Ему было любопытно, что им рассказывала о нем Сабина. Как
они смотрят на ученого, который из года в год  перебивается  на  жалованье
гораздо меньшем, чем получает любой конторщик?
   Он знал, что семья  живет  на  жалованье  двух  дочерей,  на  случайные
заработки Джо, иногда подрабатывавшего на железной дороге,  и  на  пенсию,
которую отец  получал  после  ухода  из  армии.  Мистера  Вольтерра  звали
Гарибальди; родился он на Коста-Рике, а его отец  участвовал  в  движении,
которое возглавлялось итальянским патриотом, чье имя он и дал своему сыну.
В Соединенных Штатах Вольтерра поступил в армию музыкантом и двадцать  лет
играл на трубе в разных гарнизонах, так что Мэри родилась в форте Райли, а
Сабина  -  на  Острове  Губернатора.  Прослужив  четыре  срока,  Вольтерра
поступил в оркестр  одного  из  нью-йоркских  кинотеатров.  Звуковое  кино
лишило его работы, а всеобщий кризис окончательно выбил из колеи.
   Он придумал замечательный план организации школьных оркестров, но  пока
что ему удалось создать лишь группу музыкантов при колледже  Вест-Хэмпстед
и духовой оркестр в Сент-Олбэнс. Он  собирал  обе  группы  раз  в  неделю,
получая по пять долларов за каждое занятие.
   После обеда женщины убрали со стола и вымыли посуду.  Наступила  пауза.
Джо сказал:
   - А не сыграть ли нам в покер? Просто для потехи.
   - Отличная мысль, - согласился отец. - Как это ты додумался?
   - В самом деле, какой молодец, - приятно удивилась Мэри.
   - Только с одним условием  -  играть  на  спички,  -  вмешалась  миссис
Вольтерра. - Какой смысл в семье играть на деньги? Вы не возражаете против
покера? - спросила она Эрика.
   - Не беспокойся, - сухо сказала Сабина, -  он  отлично  знает,  что  мы
каждый день после обеда играем в покер.
   Все засмеялись.
   - Должен вас предупредить, мистер Горин, -  сказал  отец,  -  что  наши
девушки играют по-своему. У нас сдающий объявляет ставку первым, играем мы
с двойками и тройками, и они у нас тоже  считаются  джокерами  или  же  мы
сдаем сразу по семь карт. Это не покер, а что-то вроде подкидного дурака.
   - Не нужно называть Эрика мистером Горином,  папа,  -  сказала  Сабина,
снова усаживаясь вместе со всеми за обеденный стол. - Зови его  просто  по
имени.
   Мистер Вольтерра взглянул на дочь поверх очков.
   - Ты, кажется, лучше знаешь правила хорошего тона,  чем  твой  отец?  -
чопорно сказал он.
   Сабину это нисколько не смутило.
   - Нет, папа, но я лучше знаю Эрика.
   - Ну, Эрик так Эрик, - сказал отец.
   - Что это за имя - Эрик? - спросил Джо. Он  сдавал  карты  и  сразу  же
объявил покер.
   Мистер Вольтерра кивнул и сказал:
   - Вот это игра!
   - Это норвежское имя, - ответил Эрик. - Моя мать была норвежка, а  отец
- чех.
   - Чех? - спросил мистер Вольтерра и, оторвавшись от карт,  взглянул  на
Эрика поверх очков. - Я думал, что все чехи Дворжаки.
   - Разве на свете существует только одна чешская фамилия? - спросил Джо.
- Вам сколько карт, папа?
   - Ну вот, теперь оказывается, что ты  знаешь  музыку  лучше,  чем  твой
тесть! Давай пять карт.
   - Нельзя же брать пять карт, после  того  как  ты  сбросил,  -  сказала
миссис Вольтерра. - Тысячу раз тебе говорила.
   - Нет, можно, - заупрямился старик. - Я однажды играл так со знатоками.
   - Ясно, можно, - сказал Джо. - Я  как-то  раз  читал  правила.  Правда,
читал.
   - Черта с два ты читал, - сказал отец. - Ну, давай карты. А пять карт я
имею право взять. - Он взял свои карты и с отвращением бросил их на  стол.
- Извольте-ка играть в карты с женщинами!
   Мэри и Сабина открыто обменивались картами, а миссис Вольтерра  любезно
подсунула карту Эрику, чтобы он не чувствовал себя посторонним.  Но  никто
не обращал на это внимания.
   Время  от  времени  Джо  и  отец  начинали  изображать   французов   из
кинофильмов, сопровождая слова широкими жестами.
   - Вулэ ву картишек мон пап?
   - Уи, уи, зятек, донэ муа эн зипити-зип!
   - Ах, сертенеман!
   - Ах, апре муа хоть абрикос!
   Последняя фраза чрезвычайно понравилась мистеру Вольтерра,  и  он  стал
напевать ее на мотив, который  рассеянно  подхватил  Джо.  Постепенно  все
играющие стали напевать себе под нос этот мотив, а через  некоторое  время
миссис Вольтерра тихонько замурлыкала "Апре муа-а хоть абрико-ос" на мотив
"Сердце красавицы". Тогда Мэри и Сабина вдруг запели дуэтом. Так играли до
одиннадцати.
   - Ты, наверное, думаешь, что они сумасшедшие? - спросила Сабина  Эрика,
провожая его до метро.
   - Я  думаю,  что  они  просто  чудесные  люди.  Как,  по-твоему,  я  им
понравился?
   Она стиснула его локоть.
   - О, ты им очень понравился. Это уж я знаю. Ты  всегда  смеялся,  когда
следовало. Арни держался иначе. Они стеснялись его, а он стеснялся  их.  И
при нем я начинала их как-то стыдиться.
   - Ты о нем что-нибудь знаешь?
   - Он звонил мне раза два, но я с ним не виделась. Я читала  в  газетах,
что Арни помолвлен с Корой Бэллантайн - с этой миллионершей, которая  была
с нами в тот вечер, когда мы с ним расстались.
   Эрик немного помолчал.
   - Если б ты с ним не порвала, ты сейчас уже была бы за ним замужем.
   - Ох, не говори, страшно подумать.
   - У тебя была бы собственная квартира, и ты бы бросила службу.
   - Не в этом суть.  Конечно,  мне  приходится  служить,  чтобы  помогать
семье. Но ты об этом не беспокойся, все это неважно.
   - Как же неважно? Больше всего на свете я хочу жить с  тобою  вместе  -
возвращаться домой и знать, что ты меня ждешь,  ходить  с  тобой  в  кино,
читать книги и вместе спать. И чтобы так было каждый день, всю жизнь.  Вот
чего я хочу. Сабина, ты меня любишь?
   - Ты ведь знаешь. - Голос ее вдруг ослабел.
   - Тогда сколько же мы еще должны ждать? Судя  по  словам  Хэвиленда,  я
очень не скоро закончу диссертацию,  и  тогда  только  начну  искать  себе
место. Так больше не может продолжаться.
   - Не знаю, Эрик...
   - Если б только у нас было такое место, где мы могли бы побыть  вдвоем,
все было бы иначе. Мы бы не  чувствовали  себя  такими  неприкаянными.  Ты
иногда думаешь, что мне с тобой плохо. Это неправда. Мне с тобой  чудесно.
Я даже не представляю, как бы я мог жить без тебя. Плохо  то,  что  мы  не
можем пожениться. А что, если мне уйти из общежития и снять себе комнату?
   - Это невозможно, - возразила Сабина. - Ведь мы уже об  этом  говорили.
Аспирантская ставка - тысяча  долларов  в  год,  значит,  меньше  двадцати
долларов в  неделю.  Из  них  ты  шесть  долларов  платишь  за  комнату  в
общежитии, на  еду  и  сигареты  уходит  полтора  доллара  в  день,  всего
шестнадцать пятьдесят, и остается у тебя только три пятьдесят.
   - Почему же мне эти три пятьдесят не платить за комнату? Если прибавить
то, что я плачу сейчас, получится сорок долларов в месяц.
   - Да потому, что у тебя их фактически нет, - ответила она. - Ты  должен
каждую неделю откладывать один доллар на черный день, тебе нужно время  от
времени стричься, а скоро тебе понадобится новый костюм.
   - Зачем? И этот хорош.
   - Да, но надолго ли тебе его хватит? Будь же практичным, Эрик. Если  бы
я думала, что мы можем прожить на твои двадцать да на то, что я выкрою  из
моих восемнадцати, я сама давно попросила бы тебя жениться на  мне.  Но  я
должна почти все деньги отдавать семье.
   - К  черту  практичность,  если  в  результате  получается,  что  из-за
долларов и центов двое влюбленных не могут жить вместе!  А  как  же  живут
другие? Или мы должны ждать, пока начнется следующий период процветания?
   - Вот что, - сказала она наконец, глядя прямо перед собой.  -  Я  давно
уже об этом думаю, и теперь, когда ты  побывал  у  нас,  я  хочу  с  тобой
поговорить. Мы  можем  пожениться,  если,  конечно,  ты  этого  хочешь,  -
осторожно добавила она.
   - Разумеется, хочу!
   - И жить у меня. Мы могли бы поселиться в моей  комнате.  Места  в  ней
хватит. Джо и Мэри живут же в своей. - Она нерешительно взглянула на него.
- Мог бы ты на это согласиться? Ты сказал, что тебе понравилась моя семья.
   - Очень понравилась, - подтвердил он. - Они чудесные люди, но...
   - Ну, и все, - быстро сказала она. - Я спросила просто так,  на  всякий
случай. Не надо ничего объяснять.
   - Нет, я должен объяснить, - резко сказал он. - Ведь тебе обидно. Я  же
чувствую это, и ты напрасно говоришь  таким  веселым  голосом.  Понимаешь,
Сабина, моя работа начинается, когда я прихожу  домой.  Мне  не  захочется
каждый день после обеда играть в покер. Это хорошо изредка, но  мне  нужно
много читать. Нужно просматривать письменные работы и делать  еще  миллион
дел, над которыми надо сосредоточиться. Кроме того,  жить  с  ними  -  это
совсем не то, что жить одним. Ты сама знаешь.
   - Я это давно поняла, - грустно призналась она. - Но я думала,  что  ты
как-то сумеешь это уладить. Все-таки я рада, что ты сказал одну вещь.  Мне
это так приятно.
   - Что именно?
   - Ты сказал, что тебе  трудно  не  из-за  меня,  что  в  этом  виноваты
обстоятельства. И это правда, потому что, будь вместо меня другая, было бы
то же самое.
   - Что? Да как же может быть то же самое с другой. Никого,  кроме  тебя,
мне не нужно. И не огорчайся, - сказал он, - мы  придумаем,  как  сделать,
чтоб быть вместе, или просто подождем, пока это будет возможно. Если  б  я
только знал наверняка, что ты захочешь ждать, - мне  больше  ничего  и  не
надо.
   - О, нашел о чем беспокоиться, - мягко сказала она. - Разве я стала  бы
так поступать или говорить, если б я не была готова ждать хоть сто лет?
   Он на ходу крепко сжал ее руку.
   - Слушай, - задумчиво сказал он, - если я буду работать девяносто шесть
часов в сутки и подгонять Хэвиленда кнутом, нам придется ждать меньше  ста
лет!



        2

   На следующее утро Эрик явился к Хэвиленду. По-видимому, Хэвиленд вчера,
как и много  дней  подряд,  работал  допоздна  -  он  выглядел  бледным  и
изможденным. Даже элегантность его как-то потускнела. Присев на табуретку,
чтобы рассказать Эрику о ходе работы, он то и дело потирал лицо  и  глаза,
стараясь согнать усталость.
   - Большая часть основных деталей уже на месте,  -  сказал  Хэвиленд.  -
Остальные будут скоро готовы и доставлены через  одну-две  недели.  Сейчас
нам нужно определить расположение деталей, а затем приступить к сборке.
   - Значит, все прекрасно, -  сказал  Эрик.  -  Ведь  сборка  пойдет  уже
автоматически.
   - Нет, - сказал Хэвиленд,  -  тут-то  и  начнется  главная  работа.  Мы
соберем основные узлы, потом вмонтируем в  них  измерительную  аппаратуру.
Теперь все будет зависеть от техники, - продолжал он. -  Можете  на  время
совершенно забыть теоретическую физику, забыть об атомном ядре. Отныне нам
предстоит заниматься чисто техническим трудом, почти не требующим  научных
знаний. На этой стадии уже нет  смысла  обращаться  к  помощи  слесарей  и
стеклодувов, потому что в  процессе  работы  нам  придется  изобретать,  а
изобрести то, что нужно, можно, лишь зная общий план. Знаем же его  только
вы да я. Так что достаньте  себе  комбинезон  и  приготовьтесь  к  грязной
работе. Образ ученого в  белоснежном  халате  -  это  годится  только  для
фармацевтов и для рекламных картинок, а мы  с  вами  будем  иметь  дело  с
гаечными  ключами,  отвертками,  паяльными  лампами  и  токарным  станком.
Понадобится ползать по полу - будем ползать. Теперь  нам  пригодятся  ваши
замечательные  технические  навыки,  которые   вы   приобрели   осенью   в
мастерской. Вы там хоть чему-нибудь научились?
   Эрик засмеялся.
   - Это будет видно по работе.
   - Ладно, посмотрим.  Вот  вам  несколько  эскизов  собирающих  сеток  и
опорных стоек. Сделайте  их  из  латуни,  допуск  здесь  правильный.  Если
указано плюс или минус одна тысячная дюйма, значит, именно  так  и  должно
быть. Штуки две вы наверняка испортите, прежде чем добьетесь точности.
   Хэвиленд переоценил умение Эрика. Он испортил не две, а  пять  деталей,
прежде чем ему удалось  соблюсти  расчеты.  Но  следующая  порученная  ему
деталь далась уже гораздо легче, а третью  он  сделал  только  после  двух
неудачных проб. Работа пошла на лад.
   Токарный, сверлильный и фрезерный станки  постепенно  раскрывали  перед
Эриком свои секреты. Если станок был налажен  как  следует,  резец  выбран
верно и установлен под правильным углом, а  шпиндель  вращался  с  должной
скоростью, то работа спорилась под мерное гуденье мотора. Медная, латунная
или стальная стружка  тонкой  нескончаемой  лентой  вилась  из-под  резца,
бесформенный кусок металла постепенно  приобретал  нужную  форму.  Но  при
малейшей ошибке станок  начинал  шумно  протестовать,  оглашая  мастерскую
неровным стуком. Этот шум приводил Эрика в исступление - он  означал,  что
энергия станка направлена неверно и стремится вырваться из-под контроля.
   Несколько  недель  подряд  Эрик  изучал  технические  свойства   разных
металлов, словно вникая в характеры старых  знакомых.  Медь  так  мягка  и
податлива, что с ней надо обращаться ласково. Латунь  -  удобный,  хрупкий
материал, с  ней  легко  и  приятно  работать.  Стали  обнаруживали  самые
неожиданные качества - одни оказывались  твердыми,  другие  -  мягкими,  с
вкрапленными в них твердыми узлами. Когда  Эрику  приходилось  работать  с
никелем, его положительно  охватывал  ужас.  Он  предпочитал  работать  со
стеклом, так как в этом деле мог показать свою сноровку, и, когда Хэвиленд
заметил ловкость Эрика,  он  всецело  поручил  ему  высоковакуумную  часть
насосной системы.
   Стекло  казалось  Эрику  материалом  для  художника.   Тут   нужны   не
инструменты, а глаз, дыхание, чувство времени и уменье  точно  соразмерить
пламя  паяльной  лампы.  При  каждой  операции  возникали  свои  проблемы.
Определив размеры участка, над которым ему предстояло работать, Эрик водил
по  стеклу  широкой  струей  гудящего  пламени.  Когда  стекло  достаточно
нагревалось, он уменьшал язык пламени до размеров указательного пальца,  и
оно, таким образом, беспрерывно било в определенное  место,  которое  было
чуть  шире  самой  струи.  Стекло  под  огнем   постепенно   теряло   свою
прозрачность и  становилось  вишнево-красным  и  мутным.  Для  пробы  Эрик
осторожно дул в стеклодувную трубку - красное пятно  слегка  выпячивалось,
как напряженный мускул, зате