азала она. Это  был  не  вопрос,  а
спокойное утверждение, но глаза ее глядели тревожно.
   "Как же ей не тревожиться, - подумал Эрик. - Куда мы теперь денемся"?
   - Конечно, - сказал он. - Черт возьми,  Сабина,  у  меня  уже  не  было
выбора. Он меня не увольнял, я сам  ушел!  Иначе  я  не  мог.  Легко  было
Траскеру  говорить:  "Подождите,  пока  я  найду  вам  место",  но   после
сегодняшнего разговора я уже не могу ждать. Может, ты считаешь, что мне не
следует поступать на службу в эту нью-йоркскую фирму - конечно,  если  там
еще есть вакансия, - так я откажусь. Я что-то ничего уже не понимаю.
   - Я считаю? Эрик, ведь это твоя работа и  твоя  жизнь.  Ты  сам  должен
знать, чего ты хочешь.
   - Я хочу только уехать отсюда поскорее, - выпалил он. - Если это и есть
жизнь ученого, так черт с  ней!  С  самого  начала  попадаешь  под  гипноз
лживого утверждения, будто  нет  ничего  прекраснее  и  благороднее  чисто
научной, исследовательской работы. Ты,  мол,  принадлежишь  к  "передовому
человечеству". Пусть другие занимаются разными глупостями, но ты работаешь
на вечность. А на  деле  получается,  что  ты  просто  паршивый  маленький
учителишка  и  все  на  тебя  плюют.  Лаборатории  существуют  только  для
приманки. Ты должен быть благодарен за то, что тебе дают несчастные  сорок
долларов в неделю, хоть этого и не хватит, чтоб послать детей  в  колледж,
когда придет время. Дело даже  не  в  Ригане,  мне  и  без  него  все  это
опротивело.  Глядя  на  здешних   людей,   которые   вовсе   не   являются
патологическими уродами, я чувствую, что больше не могу! Одна мысль, что я
рискую превратиться в такого ручного кролика, приводит меня в ужас!
   - Ты-то! - сказала она. - Ты никогда таким не будешь.
   - Не говори так! - страстно воскликнул Эрик. Сабина удивленно взглянула
на него. На мгновение он мысленно перенесся к своему разговору с  Риганом.
- Поверь мне, все может быть!
   - А если ты станешь работать  в  промышленности,  все  будет  иначе?  -
спросила она.
   - Ладно, я откажусь от этой проклятой работы.
   - Я ведь не для того, чтобы тебя поддразнить, Эрик. Я просто спрашиваю.
Ты  всегда  отзывался  неуважительно   об   исследовательской   работе   в
промышленности.
   - Какое я имею право судить об этом? Конечно, это правда, что проблемы,
над  которыми  приходится  работать  в  промышленности,  далеко   не   так
интересны, как научные проблемы, но, по крайней  мере,  там  игра  идет  в
открытую. Компании заинтересованы только в том,  чтобы  выручить  побольше
денег. Если твоя работа им выгодна, к тебе относятся хорошо.  Если  нет  -
уходи  вон.  Здесь  же,  в  университете,  человек   может   быть   умным,
талантливым, смелым - каким  угодно,  но  вне  лаборатории,  кабинета  или
библиотеки  он  ничто,  и  не  дай  бог,  если   он   не   угодит   членам
попечительского совета. И если уж мне суждено трудиться  на  какого-нибудь
попечителя, который состоит в совете только благодаря своим  деньгам,  так
лучше  уж  работать  у  него  на  заводе  и  получать  приличное,   честно
заработанное  жалованье,  чем  служить  декорацией  для  его  меценатства,
которым он всласть развлекается на досуге.
   Он взглянул на Сабину, и вся его запальчивость мигом исчезла.
   - Сабина, родная, только не бойся. У нас на книжке почти сто  долларов,
да еще машина...
   - Я не боюсь, Эрик, - сказала она. - Правда, не боюсь.
   - Нет, боишься. Ты думаешь, что нам опять  будет  трудно,  как  раньше,
когда мы не могли пожениться, а ведь теперь у нас есть  еще  и  Джоди.  Ты
осуждаешь меня за то, что я сделал.
   - Эрик, перестань, пожалуйста! Что сделано - то сделано, и я ни  в  чем
тебя не виню.
   - Но ты не спрашиваешь меня о Ригане, - сказал Эрик.
   - Вряд ли тебе сейчас хочется говорить о нем. Судя по всему,  он  задал
тебе жару.
   - Какого там, к черту, жару! - голос его звучал  страдальчески.  -  Как
раз наоборот.  Он  предложил  мне  повышение.  -  Сабина  широко  раскрыла
удивленные глаза. - Он думал, что раз я остался, значит я  не  согласен  с
Траскером, и хотел мне  заплатить  за  это.  Он  предложил  мне  должность
младшего профессора.
   Сабина нахмурилась.
   - И ты мог подумать, что я посоветую тебе согласиться?
   - Ты? - Он нервно провел рукой по  волосам.  -  Неужели,  по-твоему,  я
из-за этого два часа бродил по улицам и раздумывал, что я  за  человек?  В
том-то и дело, что меня  самого  одолело  искушение.  На  какой-то  миг  я
действительно обрадовался возможности прочно утвердиться в университете  и
зваться _профессором_ Горином. Да, да! Я сказал себе: если все эти негодяи
заботятся только о своем благополучии, то почему бы и мне  не  подумать  о
том же? Может, промолчать и принять это  повышение?  И  знаешь,  если  мне
могла хоть на секунду  прийти  в  голову  такая  мысль,  значит  мне  надо
немедленно расстаться с научной деятельностью. Дело не в Ригане и даже  не
в этих людях, которые не пожелали поддержать Траскера, - дело в том, что и
я могу стать таким, как они.
   Его угнетало ее молчание. За последний месяц они нередко  ссорились,  и
сейчас им было трудно разговаривать по душам, так как недавние  обиды  еще
не изгладились из их памяти.
   - Теперь ты видишь, какой я, - покорно сказал он. - Правда,  эта  мысль
держалась у меня какую-то долю секунды, но все-таки она появилась.
   - Ох, Эрик, я совсем не об этом думаю! - пылко  воскликнула  Сабина  со
слезами в голосе. - Неужели ты никогда не можешь догадаться, что у меня на
душе? Нет, ты просто дурак!
   - Знаешь, Сабина, я просто тебя люблю, - сказал он. - Ты такой  славный
малый!
   Она подошла и поцеловала его.
   - Почему ты должен мучиться и стыдиться этой мысли? Ведь в конце концов
ты все-таки поступил честно?
   - И с тобой я поступил честно?
   - Конечно. - Не видя ее лица, он чувствовал, что она  улыбается.  -  Ты
всегда был со мной честен. Ну идем, я дам тебе  позавтракать,  хоть  ты  и
безработный.
   Эрик следил глазами за Сабиной. Может быть, ему было бы  легче  перейти
на положение безработного, если бы у него не было ни жены, ни ребенка,  но
когда он пытался представить себя одиноким, его охватывало отчаяние. Ничто
в мире не могло сравниться со счастьем быть вместе с нею. Разумеется,  это
правда, что для мужчины самое важное в жизни - работа,  но  он  знал,  что
жизнь его потеряла бы смысл без Сабины и Джоди. Он обошел вокруг  стола  и
поцеловал ее в лоб. Ему  стало  чуточку  легче,  но  все-таки  сердце  его
болезненно  ныло  от  сознания,  что  он  безработный,  и   от   глубокого
разочарования. Еще никогда в жизни ему не было так тяжело.



        5

   Пять лет назад Эрик и Сабина уезжали из  Нью-Йорка  в  вагоне  третьего
класса. Теперь они возвращались туда в спальном купе. Тогда они переживали
свой медовый месяц, теперь у них был Джоди, а прежняя наивная  уверенность
в будущем сменилась  робкими  надеждами.  Эрик  сидел  спиной  к  движению
поезда, напротив Сабины и Джоди. Мальчик не отрывался  от  окна  и  что-то
беспрерывно лепетал, разговаривая сам с собой, с  автомобилями,  коровами,
деревьями, домами  и  людьми,  мелькавшими  мимо.  Он  был  захвачен  этим
увлекательным  разговором,  а  родители  смотрели  на  него   с   ласковым
любопытством, немножко завидуя и немножко огорчаясь, что он так мало в них
нуждается. Время от времени, когда Джоди произносил какую-нибудь  забавную
фразу, Эрик и Сабина переглядывались и, убедившись, что без слов  понимают
друг друга, на мгновенье забывали о мальчике; при этом каждый  озабоченным
взглядом как бы спрашивал у другого: "Тебе хорошо?"
   Было приятно  путешествовать  со  всеми  удобствами  за  счет  "фирмы",
которая являлась для них тем же, чем для маленькой  полевой  маргаритки  -
плотная дождевая туча, нависшая над растрескавшимся от засухи полем. Когда
поезд  тронулся  и  Эрик  с  Сабиной  в   последний   раз   взглянули   на
очаровательный и ненавистный городок, они впервые начали верить, что  Эрик
уже  не  бедный  университетский  преподаватель,   а   научный   сотрудник
промышленного предприятия,  солидный  человек  в  превосходно  отутюженном
костюме, начинающий новую карьеру с жалованьем вдвое больше того,  что  он
когда-либо получал.
   Когда ушел носильщик, Эрик сказал:
   - Отныне мы с тобой принадлежим к буржуазии.
   Две  недели  назад  он  ездил  в  Нью-Йорк  один,  для  предварительных
переговоров. "Фирма" называлась Американской машиностроительной  компанией
и занимала целый  дом  на  углу  24-й  улицы  и  Мэдисон-авеню.  Это  было
двадцатишестиэтажное здание  из  песчаника,  выстроенное  в  стиле  первых
небоскребов.   Его   безобразный   полуготический   фасад    выходил    на
Мэдисон-сквер-парк.  Эрику  никогда  еще  не  приходилось  видеть   такого
скопления солидных, хорошо одетых людей. И он  должен  будет  каждый  день
ходить на работу в "выходном" костюме. Придется распрощаться  с  бумажными
штанами, старыми куртками и свитерами.
   Его провели к мистеру Педерсону.  Мистер  Педерсон  сидел  в  небольшом
скромном кабинете;  по  виду  его  вполне  можно  было  принять  за  члена
какого-либо попечительского совета, но разговаривал он, как инженер. Он не
спрашивал,  почему  Эрик  бросает  академическую  работу   и   при   каких
обстоятельствах он ушел из университета. Очень  серьезным  тоном,  как  бы
признаваясь, что и в его жизни случались ошибки, он сказал:
   - Я ведь  тоже  в  свое  время  занимался  преподаванием.  В  институте
Стивенса,  с  тысяча  девятьсот  десятого   года   по   тысяча   девятьсот
одиннадцатый. - Но он тут же дал Эрику понять, что университетское прошлое
- не такая уж серьезная помеха  для  его  будущей  работы.  Он  задал  ему
несколько вопросов относительно его образования и  семейного  положения  и
неразборчивыми каракулями записал ответы.
   Педерсон не заговаривал об условиях предстоящей работы; вместо того  он
с  важным  видом  стал  объяснять  общую  проблему  синхронного   действия
различных частей сложных механизмов и способы применения электричества для
управления ими.
   Видя,  что  Педерсон  не  собирается  приступать  к  переговорам,  Эрик
спросил, почему они  пользуются  такими  сложными  магнитными  реле,  ведь
электронные вакуумные лампы были бы значительно проще. Педерсон поднял  на
него усталый взгляд и спросил, нет ли  у  него  на  этот  счет  каких-либо
соображений.
   - Эту проблему, которую вы привели в качестве примера,  можно  было  бы
попытаться разрешить таким путем, - сказал Эрик и, набросав  чертеж  цепи,
объяснил свою мысль Педерсону, который внимательно следил за  бегавшим  по
бумаге карандашом.
   - Довольно остроумно, - сухо заметил Педерсон. - Это  ваша  собственная
идея?
   - Нет, это  только  один  из  вариантов  схемы,  обычно  применяемой  в
лабораториях.
   Педерсон повертел в руках чертеж и стал  рассеянно  рассматривать  свои
пальцы.
   - Если клиент покупает у нас машину за  пятьдесят  тысяч  долларов,  он
вправе требовать от нее бесперебойной  работы.  Вот  почему  мы  применяем
такую сложную контрольную систему. Каждая часть стоит  больше  пяти  тысяч
долларов, и,  конечно,  целесообразно  было  бы  сократить  дополнительные
расходы.  С  другой  же  стороны,  если  в  этой  вашей  схеме  произойдут
неполадки, то в лаборатории вам  никто  не  мешает  выключить  ток  и  все
исправить. А большому заводу остановка машины на пять  минут  обойдется  в
несколько тысяч долларов.
   - Но  эта  схема  дает  отличные  результаты,  -  возразил  Эрик.  -  Я
пользовался ею в миниатюре десять тысяч раз, и она ни  разу  не  отказала.
Если  давать  половину  номинальной  мощности  напряжения,  то  она  будет
работать вечно, и вся установка не будет стоить и двух тысяч долларов.
   - Это очень интересно, - сказал  Педерсон.  -  А  как  обстоит  дело  с
патентом?  Впрочем,  у  нас  есть  юристы,  которые  это  выяснят.   Такое
усовершенствование для  начала  было  бы  недурно.  Очень  недурно.  -  Он
взглянул на ручные часы. - Пройдемте к мистеру Тернбалу.
   Мистер Тернбал оказался тучным человеком лет под  шестьдесят,  в  таком
отличном и так ловко пригнанном по фигуре костюме, какого Эрику еще ни  на
ком не доводилось видеть. Его кабинет был отделан деревянными  панелями  и
устлан  коврами.  На  панелях  висели   небольшие   групповые   фотографии
спортсменов в костюмах для  поло.  Одна  из  фотографий  изображала  белую
паровую яхту. На письменном столе стояла фотография женщины  с  некрасивым
смеющимся лицом; за угол рамки были заткнуты  три  любительских  снимка  -
маленькие дети на лужайке, простиравшейся, казалось, до самого  горизонта.
Мистер Тернбал  поднялся  из-за  стола  навстречу  вошедшим;  складки  его
костюма из  темно-синей  ворсистой  ткани  отливали  бархатистым  блеском.
Быстрые голубые глаза, прямой нос и  тонкий  аскетический  рот  как-то  не
вязались с его толщиной. Казалось, в эту жирную тушу забрался юркий  тощий
человечек: физиономия принадлежала ему, а  костюм,  улыбка,  подбородок  и
щеки - другому, очень толстому человеку.
   Мистер Педерсон сел и закурил сигарету.
   - У  доктора  Горина  есть  кое-какие  соображения  насчет  электронной
системы управления. Довольно интересные идеи, я бы сказал.
   Тощий мистер Тернбал зорко глянул из-за приветливой улыбки толстяка.
   - На ваш взгляд, в них есть толк, Пити?
   - Есть. Это очень недурно. Садитесь, Горин.
   Мистер Тернбал повернулся  вместе  со  стулом  к  Эрику.  Он  заговорил
ленивым благодушным тоном толстяка, но слова его  показались  Эрику  очень
толковыми.
   - Среди наших сотрудников еще не было физиков, Горин. Большинство наших
людей даже не знает, что это такое. Но я лично считаю, что  промышленность
нуждается в кое-каких нововведениях. До  тысяча  девятьсот  восемнадцатого
года на химических заводах работали только инженеры-химики,  но  во  время
войны эта отрасль промышленности стала быстро развиваться и  переросла  ту
стадию, когда с  основными  проблемами  мог  справиться  простой  инженер;
поэтому к работе были привлечены доктора химии - люди, у  которых  учились
эти самые инженеры. Теперь химик, работающий в промышленности и не имеющий
докторской   степени,   не   считается    квалифицированным    работником.
Машиностроительная промышленность сейчас тоже приближается к  той  стадии,
когда инженеры-механики уже  увязают  в  технических  сложностях.  Пытаясь
усовершенствовать эти чертовы машины, они вдвое увеличивают их размеры - и
только. Я постоянно твержу,  что  пора  вернуться  к  основным  принципам,
пересмотреть их, найти более простые методы и что этим  должны  заниматься
физики, но меня никто не слушает. Им-то что! Доходы растут по-прежнему,  и
все довольны. Все, кроме меня. На мое несчастье, бог наградил меня уменьем
заглядывать в будущее. Дело у нас довольно консервативное, и заправляют им
довольно-таки консервативные люди. А я человек прогрессивный. Черт побери,
я даже радикал - в деловом смысле, конечно, -  добавил  он,  и  его  тощий
двойник снова испытующе взглянул на Эрика.
   Эрик заметил этот взгляд и промолчал.
   - Наконец я нашел людей, которые позволили мне оседлать моего  любимого
конька, но я хочу иметь лошадь, которая возьмет любое препятствие и  будет
отвечать моим требованиям.
   Он взглянул на лист бумаги,  на  котором  Педерсон  записал  данные  об
образовании  Эрика,  его  ученой  степени,  научных  трудах   и   семейном
положении.
   - Как по-вашему, Пити, следует ли нам еще подумать и еще раз  тщательно
обсудить эти превосходные данные?
   - Нет, - спокойно ответил Педерсон. - Можете взять его на работу. Иначе
я бы его к вам не привел.
   Тернбал удовлетворенно хмыкнул, а Педерсон улыбнулся. Эрик понял, что у
них с Тернбалом  отличные  отношения.  Он  ни  на  секунду  не  переставал
сознавать,  что  эти  люди  ворочают  огромными  деньгами,  но,  к  своему
удивлению, чувствовал себя совершенно непринужденно. Тернбал откинулся  на
спинку своего  вертящегося  кожаного  кресла,  и  от  этого  движения  его
обтянутый шевиотом живот выпятился круглой темно-синей горой.
   - Ладно, - сказал Тернбал. -  Триста  пятьдесят  в  месяц  для  начала,
работать будете в собственной лаборатории.  Я  вас  беру  на  свою  личную
ответственность. Кроме меня, хозяев у вас нет. - Он взглянул на календарь.
- Жалованье будете получать с первого числа.
   - То есть через две недели? - сказал Эрик.
   - Нет, с первого числа этого месяца. Вам уже  набежали  деньги  за  две
недели. - По улыбке Тернбала было видно, что он любит отечески пошутить  с
приятными ему людьми. - К первому числу перевезете семью. И так как вас до
тех пор тут не будет, лучше получите ваш чек сейчас, на случай,  если  вам
понадобятся деньги. Переезд - за счет  компании.  Пити  покажет  вам,  как
составить отчет о расходах. Там, в Вашингтоне, нашу  фирму  зовут  "добрым
дяденькой"; на сей раз они, в виде исключения, правы. - Он протянул  Эрику
пухлую руку. - Значит, увидимся в будущем месяце, в понедельник  утром.  И
постарайтесь быть пай-мальчиком, а то я окажусь в дураках. Но  вы  нас  не
подведете, - добавил он с улыбкой. - Я уж вижу. И  запомните  твердо:  это
последнее место в вашей жизни. Мы никогда не отпустим хорошего человека, а
хороший человек никогда и сам от нас не уйдет.
   Вот какова эта фирма, в  которой  он  будет  работать,  заключил  Эрик,
рассказав обо всем Сабине по возвращении в Арджайл. Но все время, пока они
упаковывали вещи, продавали машину и готовились к отъезду,  Эрик  старался
не слишком обольщаться надеждами. На этот раз  он  решил  выяснить,  каким
законам здесь принято следовать, и дознаться, что  правда,  а  что  пустая
болтовня. В университете его обманули, и теперь он никому  уже  не  станет
верить на слово.


   Даже в поезде, сидя рядом с Сабиной и Джоди, Эрик не переставал  думать
об этом. По-видимому, Тернбал - славный, чудесный человек, но он вовсе  не
нуждается в восхищении Эрика. С него достаточно и того, что он  сам  собой
восхищается. Он ждет от Эрика чего-то  гораздо  более  существенного.  Мир
преуспевающих  дельцов,  мир   Тернбала   и   Педерсона,   был   ограничен
определенными меридианами, находился на определенной широте и  долготе,  и
Эрик хотел исследовать  его  сам,  не  доверяясь  рекламным  брошюрам  для
туристов. Он чувствовал себя повзрослевшим; еще никогда в жизни он не  был
уверен в себе так, как сейчас. Он заглянул в газету, купленную на станции.
Муссолини предсказывал, что вторая годовщина гражданской войны в  Испании,
которая исполнится в будущем месяце, будет отмечена блистательной  победой
Франко. Эрик перевернул страницу и тщательно согнул  ее  как  раз  поперек
мясистой, надутой физиономии дуче.
   Знакомый женский голос с оттенком удивления  произнес  "Хэллоу!",  Эрик
поднял глаза и увидел Мэри  Картер,  которая  остановилась  рядом  с  ним,
слегка покачиваясь в такт  мерной  тряске  вагона.  Джоди  и  Сабина  тоже
взглянули на нее. На секунду он оцепенел от смущения  и  обрадовался,  что
Сабина на него не смотрит.
   Мэри была  в  дорожном  костюме  и  выглядела  гораздо  старше,  чем  в
последнюю их встречу, - старше и как-то беспомощнее. В Эрике  вдруг  ожило
воспоминание о нежности, которую он к ней испытывал когда-то. Он  поднялся
и стал рядом с ней в проходе. Надо  было  познакомить  ее  с  Сабиной;  он
заколебался и сказал:
   - Простите, Мэри, но я не знаю вашей новой фамилии.
   - Я не замужем, - сказала она, вспыхнув и быстро отведя робкий взгляд в
сторону. - Моя помолвка расстроилась.
   - Очень жаль, - пробормотал он.
   - А мне - нисколько, - ответила Мэри. Она улыбнулась Сабине и Джоди, но
лицо   ее   сохраняло   грустное   выражение,   придававшее   ей    особую
привлекательность. - Это была ошибка. Между прочим,  я  слышала,  об  этой
возмутительной  истории  в  Камберленде.  Кто-то  мне  говорил,   что   вы
переходите работать в промышленность. Надеюсь, это не