оридорный вышел; Мэри стояла у двери, следя глазами за Эриком. Он положил
чемоданчик на стул - и больше, в сущности, делать тут было нечего. Но  ему
не хотелось уходить и одинаково не хотелось оставаться с Мэри с  глазу  на
глаз.
   - Вы готовы? - тихо спросила она.
   - Одну минутку. Славная комната, не правда ли?
   - Да, ничего. Вы готовы?
   - В чем дело, Мэри?
   - Ни в чем.
   - Вы как будто сердитесь.
   - Вовсе нет. Чего ради я буду сердиться?
   - Тогда почему же вы все-таки сердитесь?
   - Ах, Эрик, - с тоской сказала Мэри. Она сняла шляпу и, сев на кровать,
подняла на него глаза.
   - Скажите, - спросила она, - зачем вы приехали в Чикаго?
   - Ради бога, Мэри!.. - он отвернулся к окну. - Я никогда не думал...
   - Ладно, Эрик. - Она встала. - Я не собираюсь вас домогаться.
   - Не надо так, Мэри! Если я выгляжу дураком,  то  еще  большим  дураком
себя чувствую. Я приехал потому, что хотел вас видеть.
   - Ну, так вот я, смотрите, - сказала она со злостью.
   Эрика больно задел ее тон.
   - Мне очень приятно вас видеть.
   - И это все? - тихо и настойчиво спросила она.
   - Это все, - мягко сказал он. - Черт возьми, Мэри, вы же знали,  что  я
женат.
   - А вы разве этого не знали? -  она  повернулась  к  зеркалу  и  надела
шляпу.
   - О, Мэри... - Он подошел к ней сзади и положил ей руки на плечи.
   Она резко высвободилась.
   - Не надо.
   - Пойдемте отсюда. Я куплю Сабине то, что  она  просила.  Потом  вместе
пообедаем, а вечером куда-нибудь пойдем.
   - Нет, - сказала она. - Вечером я буду занята.
   - Вы лжете, - спокойно ответил он.
   - Предположим. - Она круто обернулась и взглянула  ему  в  лицо.  -  Вы
думаете, что все это мне нравится? По-вашему, мне приятно, что вы думаете,
будто я стараюсь вас соблазнить? Да как вы смеете!.. - голос ее оборвался,
а на глазах выступили слезы. Она махнула рукой. - Ах, да к чему  все  это!
Послушайте, вы очень милый мальчик, но...
   - Мэри, Мэри! Мэри, милая... - Он сел на кровать и притянул ее к  себе.
Она прислонилась к нему и казалась совсем маленькой в его объятиях. Сердце
его глухо стучало.
   - Ох, Эрик, - прошептала она, - мне так жаль...
   - Мне тоже, Мэри. Если это потому, что я боюсь, то пусть будет так -  я
боюсь. Не могу найти другого объяснения.
   - Вам незачем объяснять. - Она поднялась. И как только  она  отдалилась
от него, ему захотелось ее вернуть. Через мгновение он уже  говорил  себе,
что теперь точно знает,  от  чего  ему  приходится  отказываться.  Мэри  -
славная, умная девушка. Только и всего, говорил он себе, и это -  все,  от
чего он отказывается.
   - Может, мы с вами сейчас пойдем в город? - спросил он.
   - Нет. Я уже сказала, что иду домой. И больше мы не увидимся.
   - Неужели мы не встретимся еще раз?
   - Зачем?
   - Чтобы поговорить.
   - Что ж, может быть, - сказала она.
   Она бросила последний взгляд в зеркало  и,  превосходно  владея  собой,
направилась к двери. Когда она выходила, он вдруг  увидел  ее  такой,  как
тогда, в Колумбийском университете, когда они впервые  встретились.  Но  в
тот раз на него прежде всего  произвели  впечатление  ее  застенчивость  и
смирение перед ним. Теперь застенчивость уступила место какому-то кроткому
упорству, а от смирения не осталось и следа. Задержавшись в  дверях,  Мэри
взглянула на него, как на незнакомого человека. Через секунду  он  остался
один. Еще через секунду он начал тосковать по ней, и все началось сначала.
Разница была только в том, что Мэри уже с ним не было.
   Эрик чувствовал себя мучительно одиноким и  униженным.  Никогда  он  не
думал, что можно испытывать такой глубокий стыд.
   Он нашел в телефонной книжке ее номер  и  позвонил,  но  ему  никто  не
ответил. Он сошел вниз, сразу купил все, что просила Сабина, и вернулся  к
себе.
   Часов около семи Мэри, наконец, подошла к телефону.
   - Нет, Эрик, сегодня вечером мы не увидимся. Я же сказала вам,  что  не
могу.
   - У вас свидание?
   - Да, что-то вроде этого.
   - С мужчиной?
   - Почему вас это интересует?
   - Просто хочу знать, вот и все.
   - Нет. Это не то, что вы думаете. Это просто мои друзья. Муж и жена.
   - А завтра я вас увижу?
   - Нет, - твердо сказала она. - Нет.
   - Можно вам писать?
   Она долго колебалась. Наконец она устало произнесла:
   - Хорошо, Эрик, пишите.
   Он не написал ей, и прошел почти год, прежде чем они снова увиделись.
   Вернувшись в Энн-Арбор, Эрик застал Сабину в волнении: вскоре после его
отъезда Траскер получил ответ от Ригана.
   - Мне так хотелось поскорее сообщить тебе приятную новость. Где  же  ты
останавливался? И почему не позвонил по телефону? Я даже беспокоилась.
   Эрик смотрел на нее, ощущая все ту же опустошенность. Ему  было  больно
сознавать, что даже в ее присутствии то, другое, не улетучивалось  у  него
из головы. Он сам себя ненавидел в  эту  минуту,  потому  что  даже  новое
назначение не интересовало его сейчас - его тянуло обратно в  Чикаго.  То,
чего уже не могла сделать Сабина, сделал он сам -  он  грубо  отбросил  от
себя все другие мысли, кроме мыслей о ней.
   - На новом месте мы будем получать на шестьсот долларов в  год  больше,
чем здесь, - сказал он. - И знаешь, что мы сделаем в первую очередь? Купим
тебе новый костюм из серой шерсти и блузку с воротничком в  виде  банта  -
желтую шелковую блузку. И вечернее платье для танцев.
   - Правда? А на ком же ты видел все это в Чикаго?
   Он резко обернулся к ней, старательно согнав с лица грусть.
   - На ком? На тебе, - сказал он.



        2

   В конце апреля Эрик и Джоб Траскер выехали в Кемберленд для переговоров
с Риганом. День был совсем  летний,  и  когда  они  проезжали  по  зеленым
равнинам, их разморило от теплого воздуха. В самом конце  пути  показались
холмы, а за холмами - темно-синий бархат далеких гор. Городок Арджайл  был
расположен на двух холмах по обе стороны реки Сэнэкенок. В  двадцати  пяти
милях  от  города  находились  сталелитейные  заводы,  но  почти  вся   их
администрация жила здесь, в уютных старомодных особняках, стоявших посреди
обширных квадратных лужаек. Новый стальной  мост  шел  через  Сэнэкенок  к
подножию Южного холма, на котором находился университет. Мост соединял два
разных, враждебных друг другу мира, но постороннему взгляду в этот  жаркий
весенний день оба берега казались одинаково мирными и живописными.
   Университет стоял на самой верхушке  холма  -  аккуратные  кирпичные  и
белые оштукатуренные здания в стиле церквей Новой Англии.  Университетский
парк представлял собой огромный  восьмиугольник,  пересеченный  усыпанными
гравием аллеями, которые сходились к центру, где  бил  фонтан,  окруженный
старыми вязами. На лужайках пестрели фигуры  студентов,  в  воздухе  стоял
приглушенный летний гул. Вдали, за зеленым ковром лужаек, группа студентов
играла в мяч - их крошечные  фигурки  яростно  метались  по  площадке.  На
ступеньках здания физического факультета сидели девушка и юноша в  свитере
и штанах из рубчатого вельвета, возле  них  лежала  стопка  книг.  Девушка
высоко подобрала  клетчатую  юбку,  открыв  ноги  выше  колен,  чтобы  они
загорали  на  солнце.  Обменявшись  очками,  оба  молча  и  сосредоточенно
примеряли их.
   Наверху,  в  большом,  старомодно  обставленном  кабинете  за  бюро   с
выдвижной крышкой,  на  вертящемся  кресле  с  высокой  резной  спинкой  и
подлокотниками в виде львиных лап сидел Риган. Когда он встал, Эрик увидел
на сиденье надувной резиновый круг,  похожий  на  маленькую  автомобильную
камеру. Риган оказался выше ростом, чем Эрик и Траскер; на одном  глазу  у
него было бельмо.
   - Приветствую вас, господа, - учтиво сказал он. - Я как раз беседовал с
вашим молодым коллегой из Нью-Йорка.
   Эрик обернулся и увидел сидевшего у окна Фабермахера.
   Он  был  бледен  и  казался   подавленным,   словно   ему   приходилось
преодолевать мучительный страх. Он сидел прямо,  сдвинув  ноги  и  положив
руки на колени. Эрик подумал, что он, должно быть, давно уже сидит в такой
позе и молча чего-то ждет. Риган выждал, пока они поздороваются, и  знаком
пригласил их сесть, затем подошел к окну и стал смотреть вниз, на реку. На
нем был черный костюм, такой же старомодный, как и разноцветный стеклянный
абажур на лампе, стоявший на  письменном  столе.  Риган  крепко  ухватился
рукой за шнур от  шторы,  словно  эта  тонкая  веревочка  могла  дать  ему
какую-то опору.
   - Ну вот, - обернулся он с кривой улыбкой, которой  постарался  придать
оттенок любезности. Эта  застывшая  улыбка  делала  его  лицо  похожим  на
уродливую маску. - Рано или поздно, все равно вам кто-нибудь расскажет  об
этой проклятой реке, так почему бы мне не сделать это первому?  Считается,
что если бросить в нее щепку, то эта щепка приплывет в  Новый  Орлеан.  Но
если добрые люди в Новом Орлеане будут ждать щепок, приплывших  к  ним  из
города Арджайла по реке Сэнэкенок,  через  озеро  Юстис,  еще  по  четырем
рекам, а затем по Миссисипи, то боюсь, что этим добрым людям просто некуда
девать время... Вот и все, что касается реки, - протянул он  и  негнущейся
походкой направился к своему креслу.
   Пружина в кресле застонала; Риган вздохнул и провел  рукой  по  лысине.
Сильно кося глазами, он долго надевал очки в серебряной оправе.
   - Так  вот,  господа,  не  подлежит  сомнению,  что  нашему  факультету
необходимо произвести вливание свежей крови. Или, по крайней  мере,  такой
старый вампир, как я, нуждается в перемене пищи. - Он сделал паузу,  чтобы
оттенить собственную шутку, и снова изобразил на лице улыбку. Эрик  видел,
что Риган разыгрывает из себя добродушного старого чудака. Но он играл эту
роль слишком явно  и  нарочито,  как  бы  открыто  насмехаясь  над  своими
посетителями.
   - Весьма возможно, что вам понадобится  года  два,  чтобы  освоиться  с
моими порядками, но надеюсь, мы с  вами  поладим,  -  продолжал  Риган.  -
Доктор Траскер,  ваши  работы  мне  показались  довольно  серьезными.  Мне
нравится, как вы сконструировали свой прибор  -  без  лишних  претензий  и
всякой   дребедени,   солидно   и   прочно.   Правда,   -    добавил    он
издевательски-сокрушенным тоном, - я о вас  почему-то  ничего  не  слыхал,
пока старый Лич не назвал вашего имени, но я охотно допускаю, что это  моя
вина, а не ваша. - Он ехидно взглянул на Траскера, как бы вызывая  его  на
ответ, затем хмыкнул и повернулся к Эрику. -  Что  до  вас,  дорогой  юный
доктор Горин, то  я  просмотрел  отчет  о  вашей  работе  с  Хэвилендом  в
Колумбийском университете. Что ж, работа проделана очень недурно, хотя  не
могу сказать, чтобы я высоко ценил милейшего доктора  Хэвиленда.  -  Слово
"милейший" было произнесено приторно сладким голосом, но тотчас же  в  нем
послышались резкие, злобные нотки.  -  В  мое  время  существовало  особое
прозвище  для  таких  красивых  щеголей,  вроде  него,  но,  как  это   ни
прискорбно, боюсь, что те времена прошли безвозвратно. - Вертящееся кресло
скрипнуло. Риган повернулся в сторону Фабермахера.  Немного  помолчав,  он
обратился к нему, словно увещевая  им  же  самим  напуганного  ребенка:  -
Наконец, мы дошли и до вас, герр Фабермахер. Вы  так  тихонько  и  вежливо
сидите там в уголке! У вас хорошие манеры, герр Фабермахер, а  я  способен
ценить то, чего нет у меня самого. Теперь, mein Herr,  относительно  вашей
работы. Для меня это все - сплошная тарабарщина, но  так  как  тарабарщина
нынче в моде,  то  я  препятствовать  не  стану...  Имейте  в  виду,  если
кто-нибудь из вас обиделся на мои слова,  то  это  просто  глупо  с  вашей
стороны. Зла у меня на вас нет. А если  будет,  то  вы  это  почувствуете.
Безусловно  почувствуете...  Вообще  говоря,  я  уверен,  что  вам   здесь
понравится,  -  продолжал  Риган.  -  Благодаря,  так  сказать,  несколько
старомодной постановке дела, вы  трое  будете  вести  только  аспирантуру.
Таким  образом,  вам  предоставляется  возможность  составить   интересную
учебную программу, не требующую от вас особого труда. Единственное, чего я
прошу, - это чтобы знания физиков, которых мы будем выпускать в  ближайшие
годы, удовлетворяли попечительский совет. Ну, вот, пожалуй, и  все.  Через
несколько минут  у  меня  начинается  лекция.  Благодарю  за  то,  что  вы
проделали такой дальний путь ради нескольких минут беседы, и надеюсь,  что
мы будем работать вместе, - он в упор посмотрел на Траскера и  очень  тихо
добавил, - еще много-много лет.
   Он потянулся через стол, на котором царил  полный  беспорядок,  и  взял
толстую тетрадь с выведенным на обложке словом "Лекции". Края  ее  страниц
пожелтели от времени. Опираясь одной рукой о  тетрадь,  другой  о  высокую
спинку кресла, он медленно поднялся,  протянул  каждому  по  очереди  свою
холодную руку и вышел из комнаты.



        3

   Как бы ни держался Риган перед своими  посетителями,  но  он  вышел  из
кабинета, испытывая гнетущий страх. Тощий и  длинный,  он  прошагал  через
приемную, и  секретарша  сразу  заметила  на  его  лице  уже  знакомое  ей
выражение; про себя она с трепетом называла его "взгляд  убийцы".  Бледный
рот Ригана с залегшими по краям глубокими морщинами был крепко сжат, глаза
пронзительно смотрели в одну точку, словно сейчас  перед  ним  должен  был
появиться человек, которого он ненавидел больше всего на свете.
   Страх накапливался в нем так давно и укоренился настолько глубоко,  что
Риган почти привык к нему. Он уже  позабыл  первоначальную  причину  этого
страха. Осталось только ощущение его и способность изливать его до полного
облегчения.
   Страх  овладевал  Риганом  каждый  раз,  когда  он  хотя  бы  мимоходом
сталкивался с кем-либо, кто, как ему казалось, мог его превзойти. Всю свою
жизнь каждую новую встречу, каждое новое знакомство  он  рассматривал  как
скрытый вызов. В семье  он  был  младшим  и  самым  низкорослым  из  шести
братьев, и в детстве его вечно оттирали  в  сторону,  иногда  ласково,  но
всегда достаточно решительно; единственный раз он попытался отстоять  свои
права, бросившись с кулаками на  брата,  старше  его  на  двенадцать  лет.
Окружающие смеялись над его бессильной яростью, но он надолго запомнил это
ощущение исступленной злобы. В ту минуту он был бы счастлив, если  бы  ему
удалось убить брата. Это было давно, братья его умерли, из  всей  семьи  в
живых остался он один, но до сих пор всякий раз, когда  возникала  угроза,
что его могут оттеснить в сторону, Риган терзался страхом и злобой. Сейчас
ему казалось, что в этом смысле Траскер - самый опасный  противник,  какой
попадался ему на пути после того, как  шестьдесят  лет  назад  он  покинул
родительский дом.
   Риган отлично научился прикидываться заносчивым, и никто из посетителей
не мог заподозрить, что его внезапный уход  -  просто  бегство.  Все  трое
некоторое время стояли молча, потом переглянулись, не зная,  смеяться  или
нет над кривляньем Ригана. Впрочем, никому из них не было смешно.
   - Конечно, в ближайшие полгода он не собирается подавать в отставку,  -
сухо заметил Эрик.
   - Так или иначе, - сказал  Фабермахер,  -  я  сюда  не  поеду.  С  этим
человеком я не стану работать.
   - Пойдем отсюда, - спокойно сказал Траскер.
   Они вышли из здания и мрачно зашагали  прочь.  Даже  здесь,  под  ярким
солнцем,  среди  оживленной  молодежи,  им  было  трудно   отделаться   от
впечатления, которое произвел на  них  Риган.  Фабермахер  повторял  "нет!
нет!" и ожесточенно качал головой.
   - Послушайте, это же глупо, - сказал Траскер. -  Единственный  человек,
который может разъяснить нам  положение,  -  это  Лич.  Я  позвоню  ему  и
постараюсь с ним повидаться.
   Телефон-автомат находился в столовой. Траскер говорил  всего  несколько
минут и вышел из будки заметно повеселевший.
   - Лич посылает за нами машину, - сказал он.
   Имение  Лича  находилось  на  самой  вершине  Северного   холма.   Дом,
выстроенный из  известняка,  представлял  собою  точную  копию  старинного
рейнского замка с таким обилием зубчатых стен, башенок и стрельчатых  окон
с цветными стеклами, что не казался смешным только  благодаря  присутствию
самого Лича - почтенного старца с волосами, белыми,  как  глазет,  которым
обивают гробы, и таким же лицом. Личу было около восьмидесяти лет, он  был
прикован болезнью к креслу, но, несмотря ни на что,  в  нем  чувствовалась
огромная уверенность  в  себе.  С  террасы,  где  он  принял  посетителей,
открывался вид на весь город, на  реку  и  на  живописные  университетские
здания за нею. В противоположной  стороне,  миль  за  двадцать,  виднелась
серая пелена дыма - там находились сталелитейные заводы Лича.
   Он выслушал своих гостей и удовлетворенно качнул головой.
   - Риган непременно уйдет в отставку. Все, что вы мне рассказали, только
подтверждает это. Он ведет арьергардные бои, постепенно сдавая позиции,  и
надеется, что в конце концов как-нибудь сумеет выпутаться. Но это  ему  не
удастся. Даю вам слово.
   Эрик решил, что на сегодня с него вполне достаточно стариков. Пусть эти
двое сколько угодно воюют друг с другом, каждый  сидя  на  вершине  своего
холма, лишь бы они не впутывали в эту склоку его.
   Фабермахер и Траскер молчали, а Эрик сказал:
   - Я не совсем понимаю, как вы заставите такого строптивого упрямца, как
Риган, подать в отставку, если он этого не хочет?
   - Зато я понимаю, как это можно сделать с  вашей  помощью,  -  спокойно
ответил Лич, устремив  взгляд  на  Эрика,  и  тот  почувствовал,  что  его
поставили на место. - Мне всю жизнь приходилось  укрощать  упрямых  людей.
Меня научил этому отец, а он в свою очередь научился у  своего  отца.  Мой
отец уделял много внимания своему университету, и я тоже отношусь к  своим
обязанностям чрезвычайно серьезно. Я начал присматриваться к Ригану  всего
несколько лет назад, после случайного разговора  с  одним  очень  толковым
ученым, работающим в лаборатории на моем заводе. Я спросил, почему  мы  не
пополняем штат научных сотрудников питомцами Кемберлендского университета,
а тот в ответ только засмеялся. Просто засмеялся мне  в  лицо.  И  вот,  я
спрашиваю  вас,  какой  смысл  надрываться,   добывая   для   университета
ассигнования и пожертвования, если над его выпускниками смеются?  Я  хочу,
чтобы вы втроем наладили дело. Я прошу вас об этом. Пожалуйста,  подпишите
контракты. Обещаю вам, что через полгода  Ригана  здесь  не  будет,  и  вы
сможете перестроить работу факультета по-новому.
   Выйдя от Лича, Фабермахер все еще колебался.
   - Разве вы не понимаете, на что рассчитывает Риган? - спросил он, и  на
его изможденном лице появилась слабая улыбка. - Он Знает,  что  Лич  умрет
раньше, чем через полгода.
   - Вздор, - сказал Эрик.
   - Вот увидите, - ответил Фабермахер.


   Эрик и Сабина переехали в Арджайл в середине июня и тотчас  закружились
в водовороте приятных хлопот. Они сняли пятикомнатный домик без мебели  за
пятьдесят долларов в месяц и в первый  раз,  с  тех  пор  как  поженились,
приобрели в рассрочку мебель, которая  обошлась  им  в  пятьсот  долларов.
Начав тратить деньги, они уже не могли остановиться и  купили  автомобиль,
спортивный  шевроле,  выпуска  1933  года.  Они,  конечно,  понимали,  что
закрытая машина была бы практичнее,  но  у  них  имелись  веские  причины:
во-первых, сейчас лето и, во-вторых, Эрик с  детства  мечтал  об  открытой
машине. Когда они окончательно устроились в своем домике, оказалось, что у
них накопилось долгов на несколько сот долларов;  тем  не  менее,  обладая
уймой новых вещей и сохранными расписками, они чувствовали себя такими  же
богачами, как и те, кто жил на том берегу реки, на Северном холме.
   Сабина была в восторге от дома; после тесной квартирки в  Энн-Арбор  он
казался необычайно просторным. Она соединила столовую и гостиную  в  одной
комнате, а рядом устроила кабинет Эрика.  Он  пытался  возражать,  но  она
только смеялась и не обращала внимания на его протесты.
   - Это то, о чем мы с тобой говорили, по