олько она приехала, он снова почувствовал, что задыхается  в
ее присутствии.
   В последние две недели Хьюго  стал  замечать  симптомы  приближающегося
приступа и тотчас же стал решительно отстранять от себя Эдну. Он не  хотел
обрекать ее на очередной подвиг, хотя и знал, что она  никогда  не  бросит
его больного. Он нарочно старался изводить ее, чтобы  она  ушла  сама,  но
Эдна была упряма. Наконец только  накануне  встречи  Хьюго  с  Эриком  она
уехала, оставив его в состоянии полного изнеможения.


   Перевертывая страницу за страницей, Хьюго читал рукопись Эрика,  и  ему
казалось, что он издалека, бесстрастно наблюдает работу чьей-то мысли. Все
это было для него чуждым и далеким, но вместе с тем рукопись произвела  на
него большое впечатление, он был поражен  не  содержанием  ее,  а  манерой
мыслить и рассуждать. Как большинство экспериментаторов, Эрик до  сих  пор
был не слишком силен в теоретических рассуждениях, но тут, в той простоте,
с какою он подходил к решению задачи, явно чувствовались  зрелая  мысль  и
уверенность в себе. Хьюго Фабермахеру даже стало обидно, что такой  талант
тратит силы на какую-то незначительную и очень узкую проблему.
   Эрик смотрел вниз, на реку, поставив ногу  на  низкий  подоконник.  Его
профиль  показался  Хьюго  неправдоподобно  красивым,  как  у   героев   в
кинофильмах, пожалуй, даже пошловато-красивым. Но в то же  время  по  лицу
Эрика было видно, что он сильно волнуется, что тревожное ожидание  привело
в смятение все его мысли и чувства, такие же честные и чистые, как  и  его
ум, разрешивший эту сложную, хотя и мелкую проблему. Фабермахер иронически
подумал, что Эрик похож сейчас на первоклассного  скульптора,  в  волнении
ожидающего оценки вылепленной им снежной бабы.
   Задумчиво закрыв папку, Хьюго сказал:
   - По-моему, все в порядке; есть, правда, кое-какие технические  мелочи,
о которых я не могу судить. Если хотите, давайте посмотрим вместе.  -  Его
очень интересовал один  вопрос,  но  деликатность  не  позволяла  спросить
прямо; больше всего Хьюго боялся задеть больное место  Эрика.  Поэтому  он
сказал: - Вам нравится работать в этой фирме, Эрик?
   - Да. - Эрик обернулся к нему и, словно желая  предупредить  дальнейшие
расспросы, добавил: - Очень нравится.
   - Должно быть, вам хорошо платят?
   Эрик невольно посмотрел  на  свой  костюм,  как  мальчик,  уличенный  в
проказах и уверенный, что его поймут и простят. Спокойно и  чуть  виновато
улыбнувшись, он ответил:
   - Да. Что верно, то верно - платят они много.
   Фабермахер снова взялся за рукопись,  чувствуя,  что  не  может  задать
Эрику интересующий его вопрос. Да, и в конце концов, не все ли равно!
   - Я только не могу понять одного, - сказал Хьюго, переводя разговор  на
другую тему. - Яне понимаю, почему вы  выбрали  для  вашего  станка  такую
необычную форму? Или, может быть, таково было задание?
   Эрик покачал головой и усмехнулся.
   - Неужели это так бросается в глаза?
   Фабермахер понял, что он все-таки нечаянно коснулся больного места.
   - Вы,  по-видимому,  и  сами  считаете,  что  это  -  далеко  не  самая
целесообразная форма для станка. Почему же вы делаете вид, что  уверены  в
обратном?
   - Все зависит от  того,  что  вы  понимаете  под  целесообразностью.  -
Грустная усмешка не сходила с лица Эрика,  пока  он  объяснял  Хьюго  свои
соображения. - Видите ли, Хьюго, я хочу быть главою фирмы. И само собой, -
продолжал он, - как только будет создана такая фирма, я,  чтобы  сохранить
за собой права на изобретение, сейчас  же  запатентую  все  виды  станков,
устроенных по этому  принципу,  какие  только  смогу  придумать.  Но  это,
конечно, будет не скоро.
   Фабермахер удивленно глядел на Эрика  и  наконец  задал  вопрос,  давно
вертевшийся у него на языке:
   - Но зачем это вам?
   Эрик нетерпеливо развел руками.
   - Зачем! Если это не ясно само по себе, то объяснить просто невозможно.
Вот Сабина до сих пор не может понять, хотя,  казалось  бы,  ей-то  должно
быть всего виднее. Могу только сказать, что  этим  пропитан  самый  воздух
вокруг нас, людей, работающих в промышленности. Это страх, который, словно
едкая пыль, проникает вам в ноздри,  независимо  от  того,  что  вы  собой
представляете. И вы либо медленно погибаете  от  этой  своеобразной  формы
силикоза, либо должны найти себе защитную маску. Так вот, моя идея и будет
моей защитной маской. Я не  дамся  им  на  съедение.  Слушайте,  Хьюго,  -
продолжал он взволнованно, - вы же знаете, почему мы потерпели поражение в
Кемберленде. Кто дал Ригану такую власть? Кто, как вы  думаете,  стоит  за
его спиной?
   - Значит, для вас еще существует и  Кемберленд,  и  Риган?  -  медленно
спросил Хьюго. - Вы все еще обороняетесь от Ригана?  -  Он  устало  махнул
рукой. - Ведь жертвой-то был я, а вы как  будто  испуганы  гораздо  больше
меня. Вы до сих пор ощущаете этот гнет, словно еще связаны с  Кемберлендом
и должны ходить на задних лапках перед Риганом и попечителями.
   - Просто я извлек из этого хороший урок. А вы - нет,  и  Траскер  тоже.
Что ждет Траскера, который сейчас спит и видит, как бы ему опять  получить
такое место, какое было у него в Мичигане?  Или  Хэвиленда,  вообразившего
себя персонажем из романов Уэллса?
   - И вы уверены, что эти люди вас не  обведут  вокруг  пальца?  Что  они
спокойно позволят постороннему человеку, вроде вас, класть себе  в  карман
их деньги? Вы думаете, если вы одеваетесь, как они, то вы уже стали  одним
из них? - Хьюго замолчал, устав от спора. - Знаете, Эрик, поступайте,  как
вам угодно. Живите, как знаете. И давайте вернемся к вашей рукописи. -  Он
чуть было не добавил: "В конце концов, какое все это имеет  значение",  но
внезапно почувствовал в этой фразе мертвенно безразличную  интонацию  Эрла
Фокса. Он весь похолодел при мысли, что, должно быть, многое из того,  что
он теперь делает, говорит или думает, в точности напоминает Фокса.
   - Вот увидите, - сказал Эрик. - Увидите!
   Хьюго покачал головой.
   - Нет уж, избавьте меня от этого зрелища.
   Эрик чуть было не ответил ему резкостью, но сдержался и сердито зашагал
вокруг стола, потом оба молча нагнулись над рукописью, в которой блестящая
научная мысль была использована в целях...  усовершенствования  фрезерного
станка.



        4

   После разговора с Фабермахером Эрика долго не покидало  чувство  обиды,
словно Хьюго каким-то образом обманул  его  доверие.  Упорно  работая  над
своим проектом, он мысленно повторял все  те  доводы,  которыми  собирался
поразить Хьюго, когда они встретятся в следующий  раз,  однако  ничего  не
делал, чтобы ускорить эту встречу.
   Затем Эрик узнал от Тони Хэвиленда, что у Хьюго начался новый  приступ.
Он взял отпуск за свой счет и  сейчас  находится  в  небольшой  клинике  в
Нью-Джерси, где его лечат каким-то новым способом.
   Значит, виновато подумал Эрик, пока он сидел в лаборатории и  дулся  на
Хьюго, тот, тяжелобольной, лежал в клинике.
   - Эдна все-таки уговорила его лечь в клинику,  -  сказал  Тони.  Они  с
Эриком завтракали в клубе Колумбийского университета; - Он обещал  ей  это
перед тем, как они разошлись.
   Эрик положил вилку на стол.
   - Как разошлись? - спросил он. - Когда?
   - Да уж порядочно, еще зимой. - Тони с недоумением взглянул на него.  -
Эдна решила, что с нее довольно. Как ваша работа? - спросил он.
   - Ничего, - ответил Эрик, глядя в сторону. - А ваша?
   - Очень хорошо.
   Эрик с улыбкой взглянул на него.
   - Все еще носитесь с этим делением урана?
   - Теперь это уже не пустяки, Эрик. Чем дальше,  тем  важнее  становится
эта проблема. Порой мне даже страшно бывает.
   - Вот уж напрасно!
   - Много вы знаете! Слушайте, ведь до сих пор все сводилось к вопросу  о
том, сколько дополнительных нейтронов выделяется при каждом  делении.  Это
одна из главных проблем, над которыми мы работали. Если число нейтронов  в
среднем меньше единицы - реакции не будет.  Но  если  число  их  превышает
единицу, у меня есть все основания бояться. Да и у вас тоже -  потому  что
реакция пойдет. Так вот, это число наконец установлено.
   - И что же?
   - Не один, а два. В два раза больше, чем нужно!
   Глаза их встретились, и сердце Эрика сжалось. Обоим было неловко, точно
они в чем-то обличили друг друга.
   Казалось, все только и заняты исследованием этого проклятого деления. В
начале марта Эрику позвонила Мэри  Картер.  Она  приехала  в  Нью-Йорк  по
приглашению Колумбийского университета, предложившего ей  прочесть  летний
курс лекций в университетском филиале - женском  колледже  Барнарда.  Мэри
была в восторге и от предстоящей работы  и  от  того,  что  она  видела  в
здешних лабораториях. Эрик понял, что она  ждет  приглашения  позавтракать
вместе, и внезапно заколебался. Он знал, что если очутится с ней  наедине,
то при его теперешнем душевном состоянии... Нет, к черту,  злобно  подумал
он, его жизнь и так  достаточно  трудна,  незачем  вносить  в  нее  лишние
осложнения.
   - Приходите к нам сегодня обедать, - сказал он. - Днем я, к  сожалению,
буду занят.
   В трубке наступило молчание.
   - Не знаю, смогу ли, - наконец ответила Мэри. - Если б вы  сказали  мне
раньше... А то у меня уже есть кое-какие планы на вечер. Если я  приду,  я
должна буду рано уйти.
   - Ничего, - твердо сказал Эрик, - мы  тоже  потом  должны  будем  уйти.
Приходите к половине восьмого.


   Сабина еще одевалась, когда Мэри позвонила, и Эрик вышел  встретить  ее
один. Открыв дверь, он увидел на ее лице тревожную улыбку и тотчас  понял,
что, дожидаясь, пока откроется  дверь,  она  пережила  мучительную  минуту
нерешительности, показавшуюся ей бесконечной. Мэри чувствовала, что в этом
доме она будет в гостях у Сабины,  а  не  у  него.  Пока  Мэри  снимала  в
передней шляпу и пальто и поправляла волосы, Эрик стоял за ее  спиной;  их
взгляды встретились в зеркале. Она на секунду застыла с поднятыми  руками,
в глазах ее были немой вопрос и мольба, о помощи. Эрик вдруг  инстинктивно
догадался, что это серое шерстяное платье - совсем новое и что она впервые
надела его сегодня.
   - Вы прекрасно выглядите, - сказал он, улыбаясь. - В тысячу раз  лучше,
чем когда я вас видел в последний раз.
   Она сразу почувствовала себя  гораздо  увереннее  и  поблагодарила  его
взглядом.
   - Ну уж и в тысячу, - рассмеялась она.
   - Именно в тысячу, - настаивал он. - Пойдемте выпьем, пока  освободится
Сабина. Она только что уложила Джоди.
   Входя вслед за Мэри в гостиную и  следя  за  ее  взглядом,  Эрик  вдруг
глазами постороннего увидел, что каждая вещь в доме говорит о зажиточности
его владельца. Раньше Эрик никогда этого  не  замечал.  Вся  комната  была
выдержана в мягких, гармоничных  тонах.  Наблюдая  за  Мэри,  оглядывавшей
гостиную, Эрик почувствовал, что ему очень хочется, чтобы ее поразил  уют,
созданный для него Сабиной. Ему казалось, что  это  хоть  отчасти  искупит
ощущение вины перед женой, которое тяготило его со времени первой  встречи
с Мэри.
   Сабина вошла, когда Эрик наливал в бокалы коктейль. Она подошла к  Мэри
с протянутой  рукой,  улыбаясь  ей,  как  старой  знакомой,  хотя  все  их
знакомство ограничивалось мимолетной встречей в поезде, когда они ехали из
Арджайла в Нью-Йорк.
   - Простите, что заставила вас ждать, - сказала Сабина, пожимая ей руку.
- Но чтобы прийти в себя после того, как уложишь Джоди, мало переодеться -
надо переродиться. Эрик говорил мне, что вы переезжаете в Нью-Йорк?
   - Только на лето, да и то еще не наверное.
   - Тогда выпьем за то, чтобы это было наверное, - сказала Сабина.
   Она отпила из бокала, окинула стол испытующим взглядом и,  извинившись,
вышла отдать какое-то распоряжение прислуге. Мэри поглядела ей вслед.
   - Она очень мила, - как  бы  про  себя,  произнесла  Мэри.  -  Она  мне
нравится. - Обернувшись, она с легким укором взглянула на Эрика.  -  Я  не
думала, что она такая.
   - А какой же вы себе ее представляли? - засмеялся он.
   Мэри только пожала плечами,  но,  заметив  выражение  его  лица,  вдруг
покраснела.
   - Право, не знаю, - призналась она, - просто у меня было совсем  другое
представление о ней.
   Сабина вернулась,  и  они  сели  за  стол.  Между  женщинами  завязался
непринужденный разговор, несмотря на то что они не имели общих друзей  или
знакомых.
   Эрику хотелось, чтобы они понравились друг другу, потому что  обе  были
ему дороги, но внезапно он испугался, что они подружатся, - он знал, что в
этой дружбе ему не было бы места. Он вмешался в разговор и спросил Мэри  о
ее работе.
   - Я дошла до такого состояния, что просто не знаю,  что  бы  я  делала,
если б не это приглашение в Барнард, - сказала она, глядя в сторону. -  До
каких же пор можно мириться с тем, что тебя затирают и не допускают в мир,
которым завладели мужчины! Конечно, педагогическая работа в Барнарде - это
еще не вторжение в область мужских прав, но все-таки это другой мир, пусть
даже и женский. А теперь, когда я знаю, что после  лекций  мне  достаточно
перейти Бродвей,  чтобы  попасть  в  лабораторию,  где  я  смогу  заняться
исследованием атома урана, у меня появился новый стимул в жизни.
   - Не будем говорить об этом, - сухо сказал Эрик. - Мне уже надоела  эта
проклятая атомная проблема. Послушаешь Тони Хэвиленда, так можно подумать,
что наступил золотой век.
   Мэри рассмеялась.
   - Ну, может, и не золотой, но вы должны согласиться, что перспективы по
меньшей мере соблазнительны.
   - Мне и моя собственная работа кажется достаточно соблазнительной. - Он
поднял глаза на Сабину и встретился с ее пристальным взглядом. - Если  все
пойдет  так,  как  я  рассчитываю,  очевидно,   для   производства   моего
изобретения придется создать отдельную фирму.
   - С вами во главе? - шутливо спросила Мэри.
   - Об этом еще не было речи, но я, конечно, выдвинул свою кандидатуру.
   Мэри откинула голову и засмеялась.
   - Чудесно, Эрик! Я буду за вас!
   -  Значит,  вы  считаете,  что  я  смогу  это  осилить?  -  спросил  он
великодушно, стараясь не выказывать перед Сабиной своего торжества.  -  Ну
хорошо, Мэри, допустим, мне это удастся и я  получу  разрешение  увеличить
масштабы моих исследований. Стали бы вы тогда работать у меня?
   - Не задумываясь, - ответила она.  -  На  равных  правах  с  мужчинами,
надеюсь?
   - Само собой. Во всех лабораториях моей фирмы мужчины и  женщины  будут
работать на равных условиях.
   - Ох, Эрик, только позовите меня - все брошу и примчусь,  -  со  смехом
сказала Мэри.
   Сабина с интересом поглядела на нее.
   - И вы действительно бросили бы свою работу?
   Мэри доверительно дотронулась до ее руки.
   - Получи я такое приглашение, я бы схватилась за него не раздумывая!
   Сабина промолчала, но Эрик  понял,  что  слова  Мэри  ее  нисколько  не
убедили, и этот скептицизм начал его раздражать.
   В половине десятого Мэри собралась уходить, и когда все трое стояли  на
площадке в ожидании лифта, ею снова овладела  прежняя  неуверенность.  Она
смотрела на Эрика и Сабину, стоявших у дверей, улыбалась им,  благодарила,
но Эрик знал, что она боится той минуты, когда дверь за ними  закроется  и
она еще острее почувствует свое одиночество.
   Дверь закрылась, но одинокими почувствовали себя они. Не обменявшись ни
словом, они прошли в гостиную.
   - Тебе следовало проводить ее и усадить в такси, - сказала Сабина.
   - Теперь поздно об этом говорить, - задумчиво ответил Эрик. - Ничего  с
ней не случится.
   Он очень хорошо представлял себе, что сейчас переживает  Мэри,  идя  по
улице к метро. Она только что вышла из дома,  озаренного  сиянием  успеха,
где хозяева, казалось, только  из  вежливости  интересовались  ее  мелкими
будничными  делами.  Эрик  знал,  что  она  сейчас   подавлена   сознанием
собственного ничтожества, и мог бы подробно, до малейших оттенков, описать
ее состояние, ибо оно было хорошо ему знакомо. Все это когда-то испытал он
сам, возвращаясь из Чикаго в Арджайл после встречи с нею. В то время  Мэри
переживала пору блестящих надежд. Теперь она, в свою очередь, видела его в
ореоле успеха и понимала, что дальнейшая его карьера зависит только от его
выбора. Правилен или неправилен будет этот  выбор,  но  он,  Эрик,  сейчас
имеет право рисковать, потому что он хозяин своей судьбы. Эрик знал, что и
Мэри, и такие люди, каким был он сам несколько  лет  назад,  видят  в  нем
отчаянного смельчака, повергшего к своим ногам жизнь - могучего  великана,
который вот-вот подымется и либо раздавит его, либо  станет  его  покорным
рабом. И все равно, выиграет ли  он  свою  битву  или  проиграет,  но  его
дерзкая отвага заслуживает восхищения, и это понятно всем, кроме Сабины.


   В тот же вечер Эрик еще раз убедился в том, что: как бы там  ни  думали
другие, он избрал верный путь.
   В этом ему неожиданно помог человек, которого  он  видел  всего  раз  в
жизни, почти десять лет назад,  в  тот  вечер,  когда  он  познакомился  с
Сабиной.



        5

   Вскоре после ухода Мэри Эрик и Сабина вышли из дому и остановились  под
навесом  подъезда,  поджидая  такси.  Вдоль  улицы,   по   направлению   к
Колумбус-авеню, пылали в темноте три огненных  островка  -  это  мальчишки
жгли  костры.  Два  месяца  тому  назад  они  начали  сжигать  выброшенные
рождественские елки, превращая улицу в огненную аллею, и с тех  пор  никак
не могли отказаться от этого удовольствия.
   В конце улицы  засветились  фары;  проезжая  мимо  костров,  машина  то
освещалась вся целиком, то снова скрывалась в темноте, и тогда были  видны
только две ее яркие фары.
   - Вот свободное такси, - сказал Эрик. - Сейчас остановлю.
   По дороге Сабина без особой радости думала о предстоящем  вечере.  Эрик
откинулся в угол и, слегка сдвинув брови, сосредоточенно  молчал.  Раньше,
когда он вот так  же  уходил  в  себя,  Сабина  никогда  не  докучала  ему
расспросами, стараясь не мешать, но сейчас она знала, что не только работа
занимает его мысли, и чувствовала себя немного виноватой в этом. С тех пор
как у него  появились  эти  новые  планы,  его  отношение  к  ней  заметно
изменилось: иногда она чувствовала в  нем  трогательную  неуверенность,  а
иногда и явный вызов. Сабина знала, что может вернуть ему веру  в  себя  -
надо только согласиться с ним и одобрить его планы.
   Сейчас он вызывал в ней огромную нежность.  Нет  ничего  легче,  думала
она, как взять и сказать: "Эрик, знаешь, я все  обдумала  и  решила..."  В
конце концов, может быть, он и прав, убеждала  она  себя.  Ведь  вот  Мэри
Картер согласна же с ним. Да и кому, как  не  ему,  знать,  что  для  него
лучше! У человека в тридцать лет могут появиться совсем  другие  идеалы  и
стремления, чем те, которые были у него в двадцать и даже в двадцать  пять
лет. И сердиться на него за эту перемену было бы нелепо и жестоко. Ведь ей
дорог сам Эрик, говорила она себе, а не его честолюбивые планы.
   Сабина порывисто  тронула  его  за  руку  и  придвинулась  ближе.  Эрик
удивленно вскинул на нее глаза.
   - Эрик, - сказала она, - знаешь, я все обдумала...
   Но слова не шли у нее с языка. В полном отчаянии  она  поняла,  что  не
может солгать, но вместе с тем твердо решила больше не  дуться  на  Эрика.
Она взяла его руку и переплела его пальцы со своими.
   - Я все обдумала, - продолжала она, -  и  пришла  к  убеждению,  что  в
машине мы всегда сидим слишком далеко друг от друга. Это страшно неуютно.
   Эрик ласково засмеялся.
   - Я тоже об этом думал.
   - Почему же ты тогда не придвинулся ко мне первый?
   - Я боялся, что ты на меня сердишься.
   - Ну, может, какая-то маленькая часть меня  и  сердится,  -  призналась
Сабина. - Зато большая часть вовсе не сердится. И  ты  сидишь  как  раз  с
этого боку.
   Он снова засмеялся, и она  почувствовала,  что  у  него  стало  гораздо
веселее на душе.
   - Ладно, - сказал он.  -  Будем  надеяться,  что  когда-нибудь  ты  вся
целиком примиришься со мной.
   Сабина ответила не сразу, пряча за