правда?
   - Нет, правда. Я получил  очень  хорошее  место,  -  решительно,  почти
вызывающе сказал Эрик. - Посидите с нами немного.
   - Ах нет, я не могу, - торопливо отказалась она. - Наши  места  там,  в
переднем вагоне. Я  еду  за  границу  на  то  время,  пока  буду  получать
присужденную мне стипендию.
   Слово  "стипендия"  мгновенно  вызвало  в  нем   воспоминание   о   его
лаборатории, где стоял недоконченный прибор для опыта,  задуманного  Мэри.
Его части и сейчас еще валяются в пустой, похожей на кладбище комнате.  Их
не уберут оттуда, пока кому-нибудь не понадобится помещение, а  до  этого,
быть может, пройдут целые годы; все покроется толстым слоем  пыли,  латунь
потускнеет, стекло засидят мухи, и запущенная лаборатория  станет  могилой
его погибших  мечтаний.  Но,  к  удивлению  Эрика,  эта  мимолетная  мысль
причинила ему гораздо меньше боли,  чем  он  ожидал,  и  он  непринужденно
улыбался Мэри, глядя на нее сверху вниз.
   - Может быть, мы еще  увидимся  до  вашего  отъезда.  Мы  переезжаем  в
Нью-Йорк. Я очень жалею, что мне не удалось  провести  ваш  опыт,  но  вы,
конечно, найдете кого-нибудь другого, кто возьмется это сделать.
   Она снова покраснела. "Бедняжка, - подумал он. -  Как  хорошо  для  нас
обоих, что все сложилось именно так, а не иначе".
   - В Чикаго уже приступают к опыту.
   Избегая его взгляда, она пожала ему руку и торопливо кивнула  Сабине  и
Джоди.
   - До свидания, - пробормотала она. - Я очень рада...
   Эрик снова сел  на  свое  место,  даже  не  посмотрев  ей  вслед.  Она,
вероятно, страдала при  мысли,  что  все  они  следят,  как  она  неверной
походкой пробирается по вагону, и ему стало жаль ее.
   Пока Мэри стояла возле них, Джоди  сидел  молча,  но  сейчас  он  вдруг
обернулся к матери и засыпал ее вопросами: как зовут эту даму,  как  зовут
ее детей, ее отца и мать; особенно его интересовали фамилии - он переживал
период повышенного интереса к генеалогии.
   На все его вопросы Сабина машинально  отвечала:  "Не  знаю".  В  другое
время она удовлетворила бы любопытство ребенка и придумала бы целое  племя
родственников Мэри. Эрик чувствовал, что она чем-то озабочена. О, господи,
только бы не это, подумал он, не теперь, когда все конечно.
   - Она ужасно застенчива, -  сказала  Сабина,  не  обращая  внимания  на
вопросы Джоди. - Она всегда такая?
   Эрик сумел выждать целую секунду, сделав вид, что смотрит на пейзаж  за
окном. Он превосходно владел собой, но  мысль  о  том,  что  эта  выдержка
объясняется полным внутренним равнодушием,  неожиданно  опечалила  и  даже
испугала его.
   - Трудно сказать, ведь я видел ее  только  на  собраниях,  -  он  отвел
взгляд от вопрошающих  глаз  Сабины  и  заговорил  с  ребенком.  -  Джоди,
пересаживайся на мое место, а я сяду с мамой.
   Мальчик просиял - весь диванчик будет в его распоряжении.  Эрик  уселся
рядом с Сабиной. Как он и рассчитывал, руки их потянулись друг к  другу  и
сплелись. Она, довольная этим, обернулась к окну, и шевельнувшееся  в  ней
смутное подозрение окончательно исчезло.
   "Нет, - решил Эрик, - с этих пор - никаких ошибок". Чем дальше удалялся
поезд от Арджайла,  тем  легче  становилось  у  Эрика  на  душе,  и  через
некоторое время он уже с удовольствием  думал  о  будущем.  Теперь-то  все
будет прекрасно.




        ЧАСТЬ ПЯТАЯ


        1

   В первый же понедельник Эрик пошел к Тернбалу доложить о своем прибытии
и,  пройдя  прямо  в  отделанный  деревянными  панелями,  ярко  освещенный
кабинет,  встретил  там  самый  сердечный  прием.   Директор   заулыбался,
привстал, навалился всей своей грузной  тушей  на  стол  и,  покраснев  от
натуги, протянул молодому человеку руку. Затем он  жестом  указал  ему  на
кресло, стоявшее у письменного стола, и оба уселись друг против  друга.  В
ярком  свете  высокой  лампы  тени  на  лице   Эрика   удлинились,   черты
обозначились резче, и от этого он казался исхудалым и постаревшим.
   Эрик смотрел на директора, остро сознавая, что  вступает  в  совершенно
новую жизнь и, каков бы ни был этот тучный человек, молча развалившийся  в
кресле, от него всецело зависит установление законов, этой новой жизни,  о
которой он, Эрик, узнает через несколько минут.
   - Наша с вами цель, - приветливо обратился к нему Тернбал,  -  коренным
образом перестроить производство. Дело нелегкое,  что  и  говорить,  да  и
времени потребует немало, но мы с вами наверняка с  ним  справимся.  -  Он
прищурился и помолчал, словно  желая  подчеркнуть,  что  такая,  несколько
театральная простота речи ему свойственна вообще. - Вот вам вся суть  дела
в двух словах. Подходит это вам?
   Он взглянул Эрику прямо в глаза. Эрик вдруг почувствовал в  его  словах
напыщенное самодовольство; у него мелькнуло подозрение, что все это просто
поза, но явная искренность и  убежденность,  слышавшиеся  в  жирном  баске
Тернбала, быстро рассеяли это неприятное впечатление.
   - Мы с вами сделаем это сообща, - продолжал Тернбал. - Я нужен  вам,  а
вы нужны мне. Мы пойдем в атаку на самую консервативную на свете  и  самую
неприступную для нововведений отрасль промышленности. Впрочем, должен  вам
сказать, что я и один,  без  посторонней  помощи,  уже  добился  кое-каких
сдвигов. Так что я, как говорится, стреляный воробей. А вы  должны  теперь
отдаться в мои руки и применить ваши силы там, где это понадобится  и  где
захочу я. Прежде всего я  запрещаю  вам  даже  близко  подходить  к  нашим
заводам. Если я узнаю, что  вы  были  на  каком-нибудь  заводе  без  моего
разрешения, я вас сию же минуту уволю.
   Это было сказано резким, почти угрожающим тоном,  но  тут  же  на  лице
Тернбала появилась улыбка.
   - Я вам объясню,  в  чем  дело,  -  продолжал  он,  снова  переходя  на
дружеский тон. - Терпеть не могу, когда люди смотрят на меня как на босса,
который заставляет всех плясать под свою дудку только потому, что так  ему
нравится, - в его голосе послышалась  обида  на  такое  чудовищно  нелепое
обвинение. - Я не деспот. Я сижу в этом кресле и в этом  кабинете  потому,
что бываю прав гораздо чаще, чем другие. И сейчас я опять прав.
   Производство механических станков, объяснил он Эрику,  занимает  особое
место в американской промышленности. Ее структуру можно представить себе в
виде огромной опрокинутой пирамиды: широкое основание ее - промышленность,
изготовляющая предметы массового потребления, а самое острие,  на  котором
держится все остальное, - промышленность, производящая машины,  которые  в
свою очередь делают машины, изготовляющие предметы массового потребления.
   - Понимаете, мы делаем основные орудия  производства.  В  старину  люди
работали  пилами,  топорами,   зубилами   -   словом,   всякими   режущими
инструментами. Подключите к ним электроэнергию, используйте твердые  стали
- и вы получите токарные, сверлильные, фрезерные и шлифовальные станки.  В
нашем деле есть одна особенность - наши детища  сами  себя  воспроизводят.
Да, сэр. Ни в одной отрасли  промышленности,  кроме  нашей,  вы  этого  не
найдете. Из корнфлекса вы  нового  корнфлекса  не  получите,  корабли  вам
других кораблей тоже не сделают. А наши машины могут сделать любые  другие
машины, включая и самих себя. Разрешите вам сказать, сынок, - я буду звать
вас Эриком, если только эта ваша докторская степень  не  послужит  к  тому
препятствием, - разрешите вам сказать, Эрик,  что  наша  промышленность  -
отец и  мать  всех  отраслей  промышленности,  она  -  чрево  американской
промышленности, самооплодотворяющееся и живородящее чрево. Понятно вам?
   Тернбал откинулся назад вместе с креслом, грузное туловище,  облаченное
в плотную светлую  шерсть,  медленно  передвинулось  в  тень,  а  солидный
плавный голос журчал не переставая, и в нем слышались нотки  дружелюбия  и
гордости за себя и за свою работу.
   - Однако, - он сделал торжественный и как бы предостерегающий  жест,  -
однако несмотря на то, что машиностроение, в  сущности,  породило  крупную
промышленность, вы не найдете  в  нем  таких  огромных  предприятий,  как,
скажем, в автомобильной, сталелитейной или химической  промышленности.  Мы
не можем выпускать массовую продукцию, так как почти  что  каждый  станок,
который мы производим,  делается  по  заказу.  Если  клиенту  понадобилось
заменить изношенную машину новой, он уже требует, чтобы в  прежнюю  модель
были внесены изменения,  и  в  результате  получается  совсем  другой  тип
машины. И еще одно: у нас существует узкая специализация. Если,  например,
фирма выпускает токарные станки, то,  кроме  них,  она  больше  ничего  не
делает. Конечно, в  нашей  фирме  дело  обстоит  иначе,  я  перестроил  ее
по-своему.  Видите  ли,  наша  Американская  машиностроительная   компания
является держательской компанией. Сама по себе она ничего не производит  и
ничем не владеет, кроме мелких компаний. Наша  фирма  приобрела  в  полную
собственность  компанию  "Гаскон"  -  токарные  и   шлифовальные   станки,
Коннектикутскую компанию  -  фрезерные  станки.  Западную  -  передаточные
механизмы, фирму "Форрест" - резцы и винторезы и просто  уже  для  ровного
счета прихватила еще компанию "Мюррей" - сбор и переработка металлического
лома и "Колумбус" - бритвенные лезвия.  Одно  производство  уравновешивает
другое, одни выручают нас в лучшие времена,  другие  -  в  худшие.  Теперь
всякий видит, как это разумно, но  в  свое  время  мне  пришлось  порядком
потрудиться, пока я их убедил. Ну ладно, я свое сражение  выиграл,  теперь
хочу выиграть ваше - для вас.
   Он нажал кнопку на столе и взял телефонную трубку.
   - Слушайте, Пити, - оживленно заговорил он в трубку, - я тут пораскинул
мозгами и кое-что надумал. Сегодня придут эти  люди  от  фирмы  "Рено";  я
решил с ними больше не разговаривать. Вчера обдумал наш разговор с ними  и
пришел к выводу, что они сами не знают, чего  хотят.  Им  подавай  луну  с
неба, только луна не станет  им  делать  авиационные  моторы.  Когда  они,
наконец, сообразят, что им, собственно, нужно, тогда  и  поговорим.  Война
завтра не начнется, и если уж браться за такое дело, то  надо  его  делать
как следует, без спешки. Кроме того, я не желаю, чтобы  этот  заказ  потом
был аннулирован. Насколько я понимаю, у  этого  Даладье  охоты  воевать  с
Гитлером не больше, чем у Блюма. Так что не будем торопиться.
   - Видите, я должен быть еще и психологом,  -  сказал  он,  благосклонно
улыбаясь Эрику, но теперь нотки самодовольства, то и дело проскальзывавшие
в его тоне, уже  не  коробили  Эрика.  После  разговора  с  Педерсоном  он
преисполнился уважения к Тернбалу. Несмотря на свои слабости, на некоторое
тщеславие и напыщенность, Тернбал отлично знал свое дело и  крепко  держал
его в руках.
   - Я все-таки не понимаю, почему мне нельзя посещать  заводы,  -  сказал
Эрик. - Что тут плохого?
   Тернбал улыбнулся.
   - Потому что на вас  это  произведет  слишком  сильное  впечатление,  -
сказал он. - Вы увидите черт знает какие чудовища и  поразитесь,  как  они
превосходно работают. Вам начнет казаться, что лучше уж  не  выдумаешь,  а
это будет значить, что и вас засосала трясина. И тогда от вас уже толку не
будет. Вот почему я вас уволю,  если  вы  меня  ослушаетесь,  а  вовсе  не
потому, что вы ослушались _меня_. Черт возьми, Эрик, буду даже  рад,  если
вы меня не послушаетесь, лишь бы вы оказались правы. За  это  я  вас  буду
только уважать. Но, к сожалению, вероятнее всего, что вы будете не  правы.
Так всегда бывает, - он пожал плечами и грустно улыбнулся. - Я  оказываюсь
прав чаще, чем другие. Теперь вот что. Я дам вам лабораторию здесь, в этом
здании. Можете там спать. Устраивать попойки. Меня не касается, что вы там
будете делать. Для меня важно одно - результаты. Поговорите с  Педерсоном.
Он подыщет вам помещение, а вы ему скажете, какое вам нужно  оборудование.
Потом купите все, что требуется. От вас я хочу одного - найдите мне  новые
принципы работы режущих станков.
   -  Все  это  звучит  прекрасно,  мистер   Тернбал.   Но   ведь   станки
конструируются для какой-то определенной цели, и  в  соответствии  с  этим
надо оборудовать лабораторию. А я не имею ни  малейшего  представления,  с
чего начинать.
   - Это совершенно безразлично. Начинайте с чего угодно. Если у вас такая
голова, какая мне нужна, то рано или поздно вы все равно, как по  спирали,
придете к главной проблеме.
   - Допустим, но не лучше ли сэкономить полгода или год и  сразу  сказать
мне, в чем дело?
   - А я и сам не знаю. Это уж ваша  забота.  Мне  ясно  одно:  необходимо
пересмотреть основной принцип работы режущих станков.  До  сих  пор  никто
даже и не думал об этом. А от этого принципа  зависит  конструкция  каждой
машины, которую мы строим. Слушайте, - нетерпеливо перебил он себя, - ведь
вы даже не понимаете, о чем я говорю! И не сможете понять, пока не войдете
в работу. Мы впервые с двадцать девятого года стали получать прибыль, и  я
хочу потратить часть этих денег на  поиски  некоторых  усовершенствований.
Повторяю, мне все равно, с чего вы начнете. В прошлый раз вы тут толковали
с Педерсоном об электронной системе управления. Вот для этого и оборудуйте
себе лабораторию. А если потом заинтересуетесь чем-нибудь  другим,  можете
это оборудование сменить. И не скупитесь на расходы. Если  будете  тратить
слишком много, я вам об этом скажу. А пока я вам  больше  ничего  не  могу
сообщить, потому что и сам ничего еще не знаю.
   Тернбал дал понять, что разговор окончен. Эрик встал, и, когда он вышел
из круга резкого света, у него было совсем другое  лицо,  просветлевшее  и
улыбающееся. Ему нравился Тернбал и нравилась работа.
   - Знаете, на что это похоже, мистер Тернбал? - медленно сказал он. - На
грезы физика.
   Тернбал уже успел нажать кнопку внутреннего телефона и поднести  к  уху
трубку. Он сощурился и прикрыл микрофон пухлой ладонью.
   - Все-таки время от времени спускайтесь на землю и сообщайте мне о ходе
работы.
   Эрик улыбнулся, кивнул Тернбалу и вышел.



        2

   Он был так доволен своей новой работой, что все его поступки,  мысли  и
чувства пронизывала радость, которая, словно искристая жидкость, заполнила
собою  все  закоулки  его  мозга.  Сабина  тоже  заразилась  его   веселой
бодростью.
   Первый месяц в Нью-Йорке они прожили у родителей Сабины. Оставляя Джоди
у бабушки, Сабина бегала по городу в поисках квартиры. Она выбрала район к
западу от Сентрал-парка, исходила все улицы и осмотрела семьдесят с лишним
квартир, пока не остановилась на одной, которую решила показать Эрику.
   Это была вполне  современная  квартира  в  четыре  комнаты,  с  окнами,
выходящими на крыши домов из  бурого  известняка,  за  которыми  виднелись
деревья парка. Сабина показывала мужу вид из окон, глубокие стенные шкафы,
кухню, оборудованную всеми удобствами, ванну, выложенную голубым  кафелем,
но он больше всего смотрел на нее самое. Лицо ее разгорелось  и  сияло  от
счастья.
   - Я давно уже не видел, чтобы ты так радовалась, - заметил он.
   - Мне кажется, мы сможем  платить  семьдесят  пять  долларов  в  месяц.
Сможем, правда?
   - По-моему, да, - медленно ответил он и улыбнулся. - Особенно, если это
тебя так радует.
   Он подошел к окну, Сабина последовала за ним.
   - Помнишь, как мы целые вечера напролет бродили по улицам, когда я  был
аспирантом? У меня так и стоит перед глазами пустынный, темный  Бродвей...
- Он покачал головой. - Удивительно, что мы тогда так редко плакали.
   - Это было еще не самое худшее время, - сказала она. - В тот год, когда
родился Джоди, было хуже. Я особенно запомнила, как ты в первый раз  уехал
в Нью-Йорк на заседание Физического общества.  Я  знала,  что  тебе  нужно
поехать, хотя бы для того, чтобы немножко проветриться,  но  я  все  время
боялась, что ты не вернешься. Я даже не смела себе в этом признаться, но в
душе все-таки очень боялась.
   Он пристально посмотрел на нее и отвернулся. Эту  поездку  он  запомнил
только потому, что познакомился тогда с Мэри. Интересно, где  она  теперь,
подумал он. Но как он  мог  быть  настолько  слепым,  чтобы  не  заметить,
сколько в то время пришлось вынести Сабине! Он обнял ее.
   - Не знаю, что хуже, мои ли воспоминания или твои, но давай  забудем  о
них. В этой квартире мы начнем новую  жизнь.  -  Он  обернулся  к  ней.  -
Хорошо?
   Сабина поцеловала его в щеку, и с минуту они с нежностью  глядели  друг
другу в глаза.
   - Хорошо, - мягко сказала она.


   Никогда еще они так не наслаждались своей близостью, как  в  это  лето.
Уже в третий раз они заново влюблялись друг в  друга,  и  каждый  раз  эта
влюбленность приобретала какой-то новый оттенок.  В  Арджайле  они  искали
друг в друге забвения от того  мрачного  ощущения  безысходности,  которое
давило на них,  пока  Эрик  работал  под  началом  Ригана.  Теперь  же  их
связывала радость: оба бурно радовались  своему  полному  освобождению  от
какого бы то ни было морального или  материального  гнета.  В  промежутках
между такими периодами  влюбленности  их  связывали  взаимная  нежность  и
уважение. Сейчас Эрик был влюблен по-другому, по-новому. С его лица  почти
не сходила затаенная улыбка.
   Однажды, жарким воскресным  днем,  он  вдруг  разгадал  простой  секрет
своего нового счастья. Он решил повезти Джоди  и  Сабину  на  Кони-Айленд;
Сабина пыталась возражать, но выяснилось, что  Эрик  еще  никогда  там  не
бывал, и она уступила. Они ехали в душном, переполненном вагоне метро,  но
даже когда оказалось, что весь пляж забит до отказа,  ни  он,  ни  она  не
почувствовали особого раздражения или огорчения. Они немного  погуляли  по
деревянному причалу над морем, наслаждаясь золотисто-голубым сияньем  дня,
перекусили бутербродами с колбасой,  купили  Джоди  мороженого  и  наконец
поехали в Нью-Йорк на такси. Проезд  до  Нью-Йорка  стоил  по  таксе  пять
долларов. Эрик с  удовольствием  развалился  на  мягком  сиденье  открытой
машины и, поймав себя на том, что ощупывает бумажник, вдруг улыбнулся. Вот
в чем секрет -  несколько  лишних  долларов  в  кармане.  Где  бы  они  ни
очутились, как бы им ни было жарко, тесно или неудобно, с деньгами  всегда
можно найти выход.
   Атмосфера влюбленности окружала их  и  по  вечерам,  когда  они  гуляли
вдвоем. Они не искали общества друзей. Первый, кто позвонил им,  был  Тони
Хэвиленд. Он проводил лето  за  городом,  а  сейчас  приехал  ненадолго  в
Нью-Йорк. Узнав у Сабины номер телефона, он позвонил Эрику в лабораторию.
   - Я сегодня должен встретиться с одной приятельницей, - сказал Тони.  -
Давайте пообедаем все вместе, а  потом  поедем  куда-нибудь  в  театр.  Вы
видели "Графиню"? Там играет Дороти Хойл, с которой я  вас  познакомлю  за
обедом.
   - О, с удовольствием. Сабина тоже будет рада.  Я  еще  никогда  не  был
знаком ни с одной актрисой. Где мы встретимся?
   Они встретились в семь часов вечера в ресторане, занимавшем  подвальный
этаж большого дома на Парк-авеню. По-видимому, это был  очень  шикарный  и
дорогой ресторан. Эрик и Сабина пришли немного раньше и сели  в  небольшом
холле между баром и обеденным залом. Посетителей в этот час было мало,  но
в каждом человеке,  входившем  в  ресторан  или  проходившем  через  холл,
чувствовалась та особая уверенность, которая в представлении Эрика  всегда
связывалась с образом Тони Хэвиленда. Много лет назад, когда  Эрик  только
начинал работать с Хэвилендом, он однажды  встретился  в  его  кабинете  с
полным, хорошо одетым  мужчиной  и  дамой,  которую  он  потом  застал  на
квартире у Тони. Эрик вспомнил, что в этой паре - фамилия их была Питере -
ему  бросилась  тогда  в  глаза  такая  же  неуловимо  вызывающая   манера
держаться, словно весь  мир  должен  признавать  их  превосходство  просто
потому,  что  они  сами  внутренне  ощущают  его.  Эта  уверенность  долго
оставалась для Эрика загадкой, и ответ на нее он  нашел  только  во  время
поездки на Кони-Айленд, когда понял, что двадцать долларов в кармане м