и  маленький  холмик,
слишком короткий с виду. Буду смотреть на сухую  траву,  надо  мной  будет
висеть бездонное небо, и ни говорить, ни делать мне будет нечего. Я  очень
ясно представляю себе эту картину, это похоже на кошмар, потому что внутри
у меня будет полная пустота. Эрик, прошу вас, давайте  лучше  поговорим  о
вашей работе. Подумать только, что физик-исследователь получает  приличное
жалованье!
   - Без шуток, Мэри. Вы же знаете, как  большинство  ученых  относится  к
работе в промышленности.
   - А я и не шучу. Не разрушайте мою последнюю  иллюзию.  У  вас  хватило
смелости перешагнуть через все это. Слушайте, Эрик, тут нет непосвященных,
и нам незачем притворяться, что  мы  верим  в  чистую  науку  и  моральное
вознаграждение. Если эта фирма платит вам хорошие деньги - берите их,  вот
и все.
   - Это не так просто, Мэри. Они не станут платить, если я не буду давать
то, что им нужно.
   - Вы только что бранили меня за то, что я расхныкалась.  Теперь  я  вас
могу побранить за то же самое. Если фирма хочет от  вас  что-то  получить,
так давайте ей то, что она хочет, вот  и  все.  -  Мэри  взяла  сумочку  и
перчатки. - Нам внушали слишком  много  лжи,  и  среди  тех,  на  кого  мы
работаем, слишком много лжецов. Послушайтесь меня, верьте только тому, что
в ваших собственных руках. Мне пора. Вы меня проводите до вагона?
   На перроне он поцеловал ее, и  ее  глаза  вдруг  стали  влажными.  Эрик
почувствовал, что по ее телу прошла дрожь.
   - Вы будете держаться молодцом, Мэри? - спросил он, понизив голос.
   - О, да. Какой вы хороший, что пришли.
   - Вы напишете мне о себе? - настаивал он.
   - Писать я не  буду,  Эрик.  Но  мы  еще  увидимся...  когда-нибудь.  И
передайте самый нежный привет вашей жене.
   Эрик схватил ее за руку.
   - А мне вы так и не уделили вашей нежности.
   - Знаю, - просто сказала она  и  подняла  на  него  бесконечно  честный
взгляд. - Когда она вам действительно понадобится - дайте мне знать.



        6

   Мэри уехала, а Эрика еще несколько дней тяготило смутное ощущение вины,
словно он в какой-то мере был ответствен за то, что  она  несчастлива.  Но
постепенно он стал думать о ней все реже,  угрызения  совести  становились
глуше.  Рутина  лабораторной  работы  оказалась  для   него   превосходным
болеутоляющим средством.
   Станок работал отлично. Он заработал сразу же, как только был  пущен  в
ход, и сразу же Эрик потерял к  нему  всякий  интерес.  Оставалось  только
внести некоторые второстепенные изменения и приспособить его для массового
производства, основная же  конструкция  станка  казалась  Эрику  настолько
удачной,  что   он   решил   подать   заявку   на   патент.   Американская
машиностроительная  компания   была   связана   постоянным   договором   с
юридической фирмой "Дэмпси, Картер и Уикс", и старый мистер Дэмпси  научил
Эрика, как  составить  заявку  на  изобретение.  Фирма  прислала  ему  для
ознакомления и изучения все  патенты,  которые  так  или  иначе  могли  бы
конкурировать с его изобретением.
   К концу января Эрик составил заявку и, прежде чем  отдать  ее  юристам,
решил показать Тернбалу. Он позвонил ему и  попросил  разрешения  принести
свою заявку лично.
   Тернбал мельком проглядел первую страницу, перевернул несколько  листов
и сказал, что прочтет заявку в ближайшие дни. Бросив бумаги  на  стол,  он
взглянул на Эрика, сидевшего против него на подоконнике.
   - Вы-то сами довольны? - спросил он.
   - Не знаю, - ответил Эрик. На лице его  ясно  отразилось  колебание.  -
Кажется, не очень. - Он встал и, стиснув  в  карманах  кулаки,  подошел  к
широкому полированному столу. - По-моему,  мысль  верная,  но  я  не  могу
отделаться от ощущения, что станок этот,  в  сущности,  ерунда.  Хоппер  в
основном был прав. Все-таки мне кажется, что если бы вы  с  самого  начала
разрешили мне бывать на заводе, все было бы по-другому. По крайней мере  я
бы иначе себя чувствовал.
   Тернбал немного помолчал.
   - Не знаю. С технической точки зрения  в  нем  нет  таких  недостатков,
которых не могли бы исправить инженеры. Вас еще что-нибудь смущает?
   - Да. Но я не умею это выразить.
   - Подумайте хорошенько, может, потом и сумеете. Но вернемся  к  станку.
Видите ли, в нем действительно есть недостаток. И очень  серьезный.  Я  не
могу его продать. Его никто не  купит,  потому  что  никто  не  станет  им
пользоваться.
   - Почему же вы мне сразу не сказали об этом? -  вскипел  Эрик  и  резко
отошел от стола. - Откуда вы взяли, что никто не захочет им пользоваться?
   Тернбал рассмеялся.
   - Вас не поймешь. Сначала вы сами сказали,  что  станочек  ваш  не  бог
весть что. А когда я с вами согласился, вы хорохоритесь.
   - Последнее время я что-то в плохом  настроении.  -  Эрик  опустился  в
кресло. - Ну ладно, выкладывайте все сразу. В чем же дело?
   - Да все в том же. Мы судим о машине не только по ее работе,  но  и  по
тому, насколько легко ее наладить, когда она откажет.  В  первый  же  раз,
когда ваш станок испортится, он навсегда выйдет из строя. Сами  подумайте,
много ли  у  нас  механиков,  знакомых  с  самыми  элементарными  законами
современной электроники. Механиков не проведешь. Механик будет стоять, как
болван, и глазеть на ваш станок во все глаза, но сразу  смекнет,  что  это
дело не по нем, и не захочет связываться. Мы, конечно,  подадим  заявку  и
будем добиваться патента, но использовать ваш станок можно разве только  в
далеком будущем. Помните,  когда  вы  на  заводе  рассказывали  ребятам  о
станке,  они  просто  перестали  слушать,  как   только   дело   коснулось
электроники. Вот тут-то и надо было призадуматься.
   - Почему вы тогда же мне этого не  подсказали?  -  нетерпеливо  спросил
Эрик.
   - Потому что не считал нужным. Тогда вы еще не  были  готовы  к  этому.
Теперь - другое дело, вот я вам и сказал.
   - И, может быть, слишком поздно, - вспыхнул Эрик. Тон Тернбала разозлил
его. - Я не люблю,  чтобы  за  меня  решали,  как  мне  поступать,  мистер
Тернбал. Когда я сюда пришел,  мне  казалось,  что  эта  работа  -  предел
мечтаний ученого. А теперь я вам скажу прямо: мне не нравится эта работа и
не нравится потому, что физику здесь делать нечего.  Я  не  инженер  и  не
механик. Я рассматриваю режущие инструменты только с точки зрения понятий,
которыми я умею пользоваться, то  есть  чисел  и  уравнений,  связанных  с
теплоемкостью, температурой, работой трения, напряжением. Поэтому-то  я  и
чувствую себя здесь не на месте. У инженеров своя специфическая работа,  у
механиков - своя. У вас - администраторов - тоже свои задачи. Я же остаюсь
в стороне и буду в стороне, пока не найду математического выражения  таких
вещей,  как  соотношение  между  оптимальным   углом   наклона   резца   и
сопротивлением  на  излом  данного  металла.  А  это  сложно,  ибо  такими
проблемами еще никто не занимался; по крайней мере  ни  в  одном  печатном
издании этого нет.
   - Ну, и что же вы думаете делать?
   - Не знаю, - откровенно признался Эрик. - Я давно уже  ломаю  над  этим
голову. Я даже не советовался с женой - боюсь, что она станет  уговаривать
меня бросить работу, раз это дело мне не по душе, а я этого  не  хочу.  Но
дальше так продолжаться не может. Если вы ничего не имеете против, я хотел
бы уйти в отпуск.  Я  кое-что  почитаю,  подумаю,  сделаю  свои  выводы  и
постараюсь применить их на практике. Я сам еще не знаю, на какие  средства
я буду все это время жить, но как-нибудь да вывернусь. Может, со временем,
поднакопив знаний, я научусь конструировать нужные машины,  которые  будут
окупать себя. Но я даже приблизительно не могу вам сказать, сколько на это
потребуется времени, и, конечно, о том, чтобы место оставалось за мной, не
может быть и речи.
   Тернбал побарабанил пальцами по столу.
   - Так, стало быть, вы собираетесь уйти?
   - Ничего другого не остается. Я не считаю это бегством. В конце  концов
станок я все-таки сделал, и вы сами допускаете, что  когда-нибудь  он  еще
может пригодиться.
   - Знаете, - мягко сказал Тернбал, - иногда я бываю чересчур прав.  Даже
самому страшно. Сядьте и перестаньте разыгрывать Гамлета. Когда вы  к  нам
поступили, я сказал, что не пущу  вас  на  завод,  потому  что  вы  будете
слишком ошеломлены. И что же случилось, когда  вы  все-таки  туда  попали?
Будто тонна кирпича свалилась вам на голову. И тогда же я вам сказал, что,
так или  иначе,  вы  должны  будете  заняться  основной  проблемой  нашего
производства. Не важно, с  чего  начнете,  рано  или  поздно  вы,  как  по
спирали, придете к цели. А теперь скажите, разве то, что происходит, когда
заостренный кусок стали  режет  металл,  не  является  основной  проблемой
машиностроительной  промышленности?  Ей-Богу,   к   этому   сводится   все
машиностроение. Поэтому нечего вам толковать об отпуске, чтобы искать  эту
проблему. Вы уже и так над ней работаете.
   Эрик в замешательстве снова отошел к  окну  и  с  недоверчивой  улыбкой
посмотрел на толстяка.
   - Почему вы мне этого не сказали с самого начала? - спросил он.
   - Да ведь, в сущности, я вам говорил. И если  бы  вы  сумели  правильно
меня понять, вы бы этого не забыли. Скажи я тогда больше, эта проблема  не
забрала бы вас за живое. А вот теперь  вы  будете  из  кожи  лезть,  чтобы
разрешить ее.
   Эрик покачал головой. Он  был  возмущен  тем,  что  его  обвели  вокруг
пальца, но вместе с тем невольно испытывал восхищение.
   - Положим, я в этом не уверен. Но, в конце концов, вы мой хозяин,  и  я
должен  оказывать  вам   уважение,   поэтому   разрешите   мне   со   всей
почтительностью сказать, что у вас есть задатки настоящего сукина сына.
   Тернбал пришел в полный восторг. Он откинулся на  спинку  кресла,  и  в
голосе его послышалось откровенное самодовольство.
   - Почему задатки? -  сказал  он.  -  Я  и  есть  настоящий  сукин  сын.
Потому-то  я  и  сижу  на  этом  месте.  А  теперь  отправляйтесь  в  свою
лабораторию и сочините мне какую-нибудь  хорошую,  сложную  математическую
теорию режущего инструмента.
   - Но я вас предупреждаю, что, может, целые месяцы буду  сидеть,  задрав
ноги на стол, и плевать в потолок. Теории не приходят за здорово живешь  и
не создаются одним росчерком пера.
   - Ладно, расходы берем на себя.  Может,  вас  в  конце  концов  замучит
совесть, что вам зря платят, и вы начнете работать  день  и  ночь.  Я  вас
насквозь вижу. Вы никак не можете  себе  представить,  чтобы  вам  платили
приличное жалованье за работу, которая вам нравится.
   -  Ошибаетесь,  -  сказал  Эрик.  Он  встал  и  собрался  уходить,  но,
задержавшись на секунду у двери, с улыбкой добавил: - А  вот  относительно
себя вы правы. Нельзя сказать, чтоб у вас были одни только задатки!




        ЧАСТЬ ШЕСТАЯ


        1

   Прошел целый год, прежде чем Эрику удалось попасть на  верный  путь,  -
год напряженный, неровный, но  промелькнувший  очень  быстро.  Первые  два
месяца Эрик иногда занимался случайными  разведочными  экспериментами,  но
большую часть времени сидел,  задрав  ноги  на  стол  и  перебирая  в  уме
всевозможные предположения. Сколько бы он ни гордился,  что  работает  над
основной проблемой машиностроения, как бы тонко он ни намекал на  то,  что
его исследование окупит себя с коммерческой точки зрения, но время шло,  а
дело  не  подвигалось  вперед.  Эрику  пришлось   признаться   себе,   что
предугадать заранее, какие усовершенствования окажутся наиболее  выгодными
для эксплуатации, совершенно невозможно. Он не рассказал  Сабине  о  своих
планах, но она давно уже научилась относиться к его увлечению работой  как
к обычному явлению в их необычной жизни.
   Время от времени Мэри присылала ему на отзыв гранки  своих  статей;  он
читал их с уважением и горько усмехался, вспоминая, как высоко ценила  она
когда-то его работу. Каждая ее  статья  сопровождалась  маленькой  деловой
записочкой, в которой не было и намека  на  какие-либо  чувства.  Из  этих
записок он ничего не мог узнать о ее жизни: они свидетельствовали только о
ее блестящей работе. Он отметил несколько ошибок, но  они  были  настолько
несущественны, что ему пришлось извиниться перед нею за  придирчивость.  О
своей работе он ей ничего не сообщал. Ему нечего было сказать.
   Старые друзья вновь стали появляться на его горизонте. Хьюго Фабермахер
вернулся в Нью-Йорк, однако Эрик его не видел. Как-то вечером Хьюго  зашел
к ним, но Эрик был в то время в лаборатории. Когда Сабина сообщила ему  об
этом посещении, Эрик был так занят своими мыслями, что не обратил внимания
на ее задумчивость. Он машинально записал  номер  телефона  Хьюго,  но  не
чувствовал ни малейшего желания встречаться с  кем-либо  из  своих  старых
коллег.
   Когда ему становилось невтерпеж сидеть в лаборатории, он шел  гулять  и
подолгу бродил один по городу. Он с  ужасом  думал  о  той  минуте,  когда
Тернбал спросит его, как идет работа. Гуляя или сидя в лаборатории, обедая
с Сабиной, играя с Джоди или просто бессмысленно глядя в пространство,  он
неустанно обдумывал и передумывал свои схемы и проекты, и все они казались
ему никуда не годными.  Он  стал  рассеян  и  глух  ко  всему,  но  Сабина
относилась к этому терпеливо, а иногда и подшучивала над ним. Он  принимал
ее снисходительность как должное и, в конце  концов,  был  вполне  доволен
жизнью.


   В начале апреля, прозрачным голубым вечером Эрик  ехал  в  автобусе  из
лаборатории домой. Ласковые весенние сумерки еще сохраняли тепло  ушедшего
дня. Эрик сидел у окна, расстегнув пальто  и  с  удовольствием  подставляя
лицо теплому ветерку:  его  мозг  без  устали  перебирал  и  переворачивал
нагромождение бессвязных, не укладывавшихся в стройную  систему  мыслей  и
фактов.
   В сотый раз он мысленно представил себе схему плоскостей и режущих сил.
И вдруг ему показалось, что какой-то новый ход мыслей и рассуждений  может
вывести его из того тупика, который до сих пор представлялся безвыходным.
   Эрик оглянулся, увидел серьезные, усталые лица пассажиров,  уткнувшихся
в развернутые газеты, и окружающий мир внезапно стал для него реальным.  В
тревожном волнении Эрик повторил все сначала. Он вернулся к первоначальным
предпосылкам, переворачивая их так и сяк, и затем тщательно, шаг за  шагом
повторил весь ход своих рассуждений. Он чувствовал, что все  стремительнее
движется к мучительно желанной цели, и когда он ее  достиг,  его  охватила
ликующая радость: ответ  был  найден,  ему  удалось,  наконец,  установить
математическое соотношение между  углом  наклона  режущего  инструмента  и
сопротивлением металла на разрыв. Ему казалось, что вдруг  грянул  гром  и
висевшая над ним тяжелая черная туча исчезла.
   Эрик сидел в автобусе словно оглушенный. Вся концепция стала теперь ему
совершенно ясна. Его теория и те немногие выводы, которые  он  мог  сейчас
себе представить, обещали чудеса. И все-таки он решил  не  доверять  себе,
пока не проверит этого на бумаге.
   Оказалось, что все правильно; но с высоты своих отвлеченных выводов  он
еще не  в  состоянии  был  определить,  насколько  выгодна  его  теория  в
коммерческом отношении. Эрик решил пойти на риск и довести дело до  конца;
впрочем, и без этого решения он не бросил бы работу, слишком уж он увлекся
своей теорией.  Чем  дальше  подвигалось  дело,  тем  больше  возможностей
открывалось Эрику, и это снова  придавало  ему  веры  в  себя.  Представив
Тернбалу месячный отчет о своей работе, он тщетно ждал его  одобрения.  Но
Тернбал, по-видимому, даже и не заглянул в отчет.
   "Ну что ж, - думал Эрик, - тем больше он будет поражен".


   Эрик мог распоряжаться своим  временем  по  собственному  усмотрению  и
часто завтракал с Сабиной где-нибудь в городе.  С  девяти  до  трех  Джоди
бывал в  детском  саду,  поэтому  у  Сабины  появилось  больше  свободного
времени.
   - Все это прекрасно, - сказала она однажды, - но другие  жены  начинают
прохаживаться на мой счет. Миссис Олбрайт недоумевает, почему я  вижусь  с
тобой так часто. Ее муж вечно в отъезде.
   - Пошли ее к черту. Олбрайт зарабатывает тридцать тысяч.
   - Но ведь он же всего-навсего коммивояжер.
   Эрик рассмеялся.
   - Послушай, дорогая, мы принадлежим к другому миру,  и  законы  в  этом
мире иные. Чем больше ты содействуешь обогащению фирмы,  тем  больше  тебе
платят. Исследовательская работа может окупиться только через десять  лет.
Доход она принесет еще не скоро, а  ее  стоимость  записывается  в  убытки
текущего тогда. Но все равно, когда я буду получать тридцать тысяч в  год,
мы по-прежнему будем завтракать вместе. Даю тебе слово.
   - Чудесно, - рассмеялась она. - Но  ты  мне  только  что  говорил,  что
никогда не сможешь зарабатывать таких денег.
   Он улыбнулся.
   - Я из тех, кто выходит победителем в игре. Вот увидишь, не смейся.
   Она окинула его скептическим взглядом.
   - Это что, цитата из сборника знаменитых эпитафий?
   Он слегка покраснел.
   - Я предпочел бы, чтобы на моей могиле было написано: "Он умер, пытаясь
взлететь", а не что-нибудь вроде: "Он так врос  в  землю,  что  мы  только
присыпали его сверху".  Все  зависит  от  того,  кто  больше  способствует
обогащению. Представь себе, что на основании своей теории  я  сконструирую
хорошую машину, действительно новую и нужную. И если  в  последнюю  минуту
перед ее завершением я заупрямлюсь, Тернбал  пойдет  на  любые  условия  и
заплатит мне больше, чем любому коммивояжеру,  потому  что  если  меня  не
умаслить, то коммивояжеру нечего будет продавать.
   Сабина посмотрела на него долгим взглядом и пожала плечами.
   - По-моему, это просто шантаж.
   - Ну, а если коммивояжер грозится перейти туда, где  ему  будут  больше
платить? Это тоже шантаж?
   - Это другое дело. Фирма платит  тебе  за  то,  что  ты  работаешь  над
изобретением. Это твоя прямая обязанность. Знаешь, Эрик, не  нравится  мне
эта Американская компания. Может, потому, что я ждала чего-то другого.
   - И напрасно. За то время, что я здесь работаю, я понял  одно,  Сабина:
нельзя стоять на одном месте. Вот ты считаешь, что это шантаж, а по-моему,
это просто наивно и неумно. Есть у меня и другой план  -  стать  во  главе
маленькой компании с большой будущностью и расти вместе с нею.
   - И это, по-твоему, умно? Американская  машиностроительная  компания  -
фирма не маленькая и стать во главе ее ты не можешь. Не говори глупостей.
   - Это не глупости, - сказал Эрик, уязвленный ее тоном. - Представь, что
Американская компания создаст новый филиал, который будет выпускать только
мой станок.
   - А зачем ей это нужно?
   - Потому что этого будет требовать  специфический  характер  станка.  А
характер станка целиком будет зависеть от меня.
   Сабина сдвинула брови и недоверчиво улыбнулась.
   - Боже мой, Эрик, да никак ты становишься циником!
   Ему не хотелось обращать этот разговор в шутку.
   - Я только хочу мыслить по-деловому, - возразил он.
   - Но ты же не делец, а ученый. Ведь ты  ушел  из  университета  главным
образом потому, что Риган мешал твоей научной работе. Ты  говорил,  что  в
промышленности тебя никто не станет стеснять, пока ты будешь им полезен.
   - Правильно. Сейчас меня ничем не  стесняют,  но  как  только  наступят
трудные времена, первый, кого вышвырнут, будет именно  исследователь.  Все
дело в том, чтобы добиться такого положения, когда я сам буду вышвыривать.
Если хочешь знать, - он понизил голос, заметив, что за соседними столиками
начинают на них поглядывать, - я думаю, что в любом обществе физик -  лицо
слишком значительное, чтобы им могла помыкать кучка каких-то болванов.
   - Но все твои планы сводятся именно к тому, чтоб действовать  заодно  с
этой кучкой болванов.
   - Ну хорошо, можешь заниматься психоанализом, сколько  тебе  угодно,  -
сказал он с досадой.
   Сабина расхохоталась.
   - Эрик, не говори так, как будто ты меня ненавидишь!
   - Не могу сказать, чтобы я был в восторге от твоего отношения к делу.
   Она наклон