вас это слишком  серьезно!  Боже  мой,
это самое жестокое, что вы могли сказать. Слишком серьезно! Ну  хорошо,  я
попытаюсь говорить так, чтоб вам было понятно. Разве  вы  не  видите,  что
время против вас? Во-первых, на каникулах лаборатория будет закрыта.
   - Какие там каникулы? Я не собираюсь брать отпуск!
   - Но Хэвиленд собирается, он всегда уезжает в отпуск. Здесь у нас почти
все так делают. Конечно, те, кто занят исследованиями,  уезжают  всего  на
одну-две недели, но они имеют право отдыхать все лето,  если  пожелают.  А
Хэвиленд у нас - исключение.
   - Пожалуй, неделя или дней десять - еще куда ни шло, - сказал Эрик.
   Он осекся и  взглянул  на  декана.  Фокс  смотрел  на  него  серьезным,
сочувственным взглядом. Он словно наблюдал,  как  на  чьем-то  чужом  небе
меркнет яркая звезда, и чувствовал, что ничем не может помочь.
   - Лучше заполните бланк, Горин, - спокойно посоветовал он. -  Сейчас  я
тороплюсь, но обещаю вам сделать все, что от меня зависит. А тем  временем
я бы на вашем месте переговорил  с  Хэвилендом.  В  конце  концов  он  ваш
начальник. Вы в его руках. В очень хороших руках, между прочим, - прибавил
он  другим  тоном.  -  Только  они  иногда  немеют  и  теряют   нормальную
чувствительность. Но он имеет полное право распоряжаться  лабораторией  по
своему усмотрению. Вы это знали, когда согласились  с  ним  работать.  Так
что, к сожалению, ничем не могу помочь - придется вам обсудить это с ним.
   Заполнив бланк, Эрик тотчас же вернулся в лабораторию. Хэвиленд все еще
разглядывал чертеж.
   - Ну, все в порядке? - приветливо спросил Хэвиленд. Он, видимо,  ожидал
благодарности и готовился любезно отклонить ее, но Эрик неподвижно стоял у
двери.
   - Чем объяснить, что вы передали мою просьбу о стипендии только  вчера,
через два дня после первого испытания? Почему не два месяца назад?
   - Не все ли равно, раз вы ее получите, -  медленно  произнес  Хэвиленд,
пристально глядя на Эрика.
   - Нет, это далеко не все равно. Два месяца тому назад было совсем  иное
положение, и  тогда  мне  было  необходимо  заручиться  стипендией!  Но  в
пятницу, после первой пробы, мне показалось, что я  обойдусь  и  так.  Что
случилось с вами в субботу, почему вы вдруг передумали?
   Хэвиленд нахмурился и сжал губы. Щеки его чуть-чуть  порозовели,  и  от
этого лицо стало казаться тоньше. Резкий тон Эрика поразил Хэвиленда - это
было что-то новое. Эрик говорил с ним, как равный с равным,  как  человек,
недовольный своим партнером. Но особенно задело его то, что Эрик спросил о
субботе. В этот день Лили пришла к нему, как обещала. И с тех пор Хэвиленд
то и дело невольно сравнивал пережитое им в тот день с тем, что  он  видел
между Сабиной и  Эриком,  поэтому  сейчас  он  почувствовал  себя  глубоко
уязвленным.
   - В субботу ничего не случилось,  -  сказал  он.  -  Не  знаю,  как  вы
истолковали пробу, которую мы провели в пятницу, но она вовсе не означает,
что работа закончена.
   - Не сегодня-завтра мы уже сможем приступить к опыту.
   - Вы хотите сказать, что прибор уже готов? Пожалуй, но  нам  нужно  еще
сделать  миллион  дел.  Я  же  вас  предупреждал,  что  все  предусмотреть
немыслимо. Поэтому я не могу назначить определенный  срок.  Одним  словом,
там будет видно.
   Он говорил тоном, не допускающим возражений, и Эрик понял, что Хэвиленд
пользуется правом начальника. Говорить было больше нечего. Не мог же  Эрик
заявить, что ему нужно поскорее закончить опыт, так как он хочет  жениться
или потому, что он устал от такой жизни. Все его доводы были  обречены  на
неудачу. Любые возражения сейчас прозвучали бы как жалоба.
   - Фокс говорил что-то о вашем отпуске. Когда вы можете его получить?
   - В любое время, начиная с будущего месяца, - ответил Хэвиленд. Видимо,
этот вопрос его удивил, но в то же время и успокоил. -  Мне  действительно
нужно отдохнуть. Я хочу уехать на лето.
   - На лето? - растерянно повторил Эрик. - На все лето?
   "Это называется - немного отдохнуть! - подумал  он.  -  Твой  небольшой
отдых - для меня целая жизнь!" Наконец ему стало все понятно.  Он  молчал,
охваченный гневом, чувствуя, что все его планы  рушатся.  Значит,  нет  ни
малейшей надежды устроиться осенью на приличную работу. Осенью они  только
приступят к опыту. Он еще раз взглянул на прибор. Через три месяца они  не
подвинутся ни на шаг по сравнению с сегодняшним днем.  А  эти  три  месяца
были для него равносильны году.
   - А мне что же делать целое лето? - Голос  Эрика  звучал  так  ровно  и
твердо, что Хэвиленд и не догадывался о бушевавшей в нем ярости.
   - Что хотите, - ответил Хэвиленд. - Занимайтесь со  студентами  летнего
университета. Заработайте немного денег.  Я  рассчитывал  совсем  запереть
лабораторию, но если вы пожелаете время от времени приходить  сюда,  чтобы
немножко покопаться, - пожалуйста.
   Он сделал небрежный жест, но вдруг глаза его расширились  -  он  увидел
бледность Эрика, холодную ярость в его взгляде и ощутил внезапно  животный
страх.
   Он почувствовал, что вот-вот вспыхнет бунт, и инстинктивно понял, что у
него не хватит силы совладать с ним. Но открытого вызова не последовало  -
все улеглось, и мгновение спустя Хэвиленд уже недоумевал, что, собственно,
его  так  испугало.  Только  воспоминание  об  этом  ощущении  долго   еще
преследовало его, и каждый раз Хэвиленд с неприятным чувством думал о том,
что в тот напряженный момент он обнаружил в себе внутреннюю слабость.
   - Пожалуй, вам пора на занятия, - сказал он, отворачиваясь к столу. - У
вас есть еще какие-нибудь вопросы?
   Эрик по-прежнему молчал. Полное прекращение работы казалось  ему  таким
чудовищным преступлением, что он даже удивлялся, как у  Хэвиленда  хватило
дерзости смотреть ему в глаза. Эрик сейчас был способен задушить его  и  с
трудом заставил себя сдержаться.
   В коридорах веял прохладный  летний  ветерок,  но  Эрик  быстро  шагал,
ничего не видя и не замечая, - его душила злоба.



        2

   Весь день он терзался от тяжкой  обиды.  Он  был  груб  со  студентами,
подчас, сам того не сознавая, даже жесток.  Несколько  раз  он  готов  был
бросить занятия и бежать к Сабине в магазин, чтобы поделиться с ней  своим
горем. Больше всего от этого страдает она, говорил он себе. Ей  будет  еще
тяжелее, чем ему. Он увидится с ней вечером, у себя на квартире, и к  тому
времени придумает,  как  бы  помягче  сообщить  ей  о  случившемся,  хотя,
откровенно говоря, он сам отчаянно нуждался в ее утешении.
   С тех пор как ему уступили на время квартиру, Сабина проводила  у  него
каждый вечер. Она приходила прямо с работы, и  они  вместе  готовили  себе
обед. Иногда, позвонив домой, что будет ночевать у подруги, она оставалась
до утра.
   - Конечно, дома мне не верят, - призналась она Эрику.  -  Они  вряд  ли
были бы шокированы, но я все-таки не могу сказать им правду.
   Сегодня  Эрик  собирался  вернуться  домой  раньше  нее  и,  как   было
условлено, должен был купить продукты. Как быстро  они  привыкли  называть
"домом" чужую квартиру, где им предстояло прожить  всего  несколько  дней!
Выйдя из кино, они говорили: "Пойдем домой и выпьем кофе". По телефону они
спрашивали: "Когда ты придешь домой?" Это слово им было необходимо, и  они
старались произносить его как можно чаще.
   Отперев дверь и войдя в квартиру, Эрик сейчас же направился к нише, где
помещалась кухня, поставил на огонь две кастрюльки с водой и стал  чистить
картошку. Света он не зажигал.
   Через несколько минут пришла Сабина.  Уже  в  том,  как  она  открывала
дверь, чувствовалось веселое возбуждение,  и  темные  комнатки,  казалось,
сразу  ожили.  Она  тихонько  засмеялась  и,  закрыв   за   собою   дверь,
прислонилась к ней  спиной,  чтобы  лишнюю  секунду  насладиться  радостью
предвкушения.
   Эрик знал, что, повернув голову, он увидит ее счастливое лицо.  Ему  не
хотелось смотреть на нее. Он кончил  чистить  картошку  и  стал  тщательно
собирать очистки в бумажный пакет.
   - Хэлло, - бросил он через плечо. - Ты что-то рано сегодня.
   - Я не стала спускаться в метро и бежала бегом всю  дорогу.  -  За  его
спиной послышались приближавшиеся шаги. -  Почему  ты  не  зажег  свет?  -
спросила она.
   - А я и не заметил, что темно.
   Голос ее слегка изменился.
   - Что случилось, Эрик?
   - Ничего, - сказал он и обернулся к ней, вытирая  руки.  -  Обед  почти
готов.
   Лицо ее прояснилось; она сняла шляпу.
   - Вот и хорошо. Я умираю с голоду. Я купила печенья, так как знала, что
ты забудешь об этом.
   - Ты мне не поручала покупать печенье.
   - Конечно, - она снова засмеялась. - Ты бы все равно забыл. Да ты и  не
знаешь, какое покупать. - Сабина прошла в  крошечную  ванную.  Плеск  воды
заглушил ее слова, потом она мечтательно сказала: - Когда-нибудь мы  купим
клубники, положим сверху сбитые сливки, а сверху еще клубники, а сверху  -
сбитые сливки и съедим все сразу.
   - Когда-нибудь - конечно, - отозвался он.
   Через минуту Сабина вошла в комнату с полотенцем в руках.
   -  Что  случилось,  Эрик?  -  спросила  она,  и  голос  ее  снова  стал
озабоченным.
   - Хочешь, пойдем сегодня в кино? - спросил он.
   - Нет. Ведь мы на этой неделе уже один раз были в кино.  Больше  мы  не
можем себе позволить.
   - Может, проедемся на автобусе?
   - Это будет стоить сорок центов. - Она не сводила с  него  пытливого  и
озабоченного взгляда. - Эрик, что с тобой?
   - Да что плохого, если мне хочется иногда прогуляться?.. Эти комнатушки
действуют мне на нервы, - прибавил Эрик, пытаясь смягчить свой  вызывающий
тон.
   Сабина нерешительно отвела от него глаза и пошла  отнести  полотенце  в
ванную. Вернувшись, она медленно подошла к нему, в голосе ее была ласка  и
озабоченность.
   - Если тебе так хочется, мы можем пройтись по Риверсайд-Драйв, а  потом
выпить содовой воды.
   - Это ведь тоже будет стоить тридцать центов!
   Сабина виновато улыбнулась.
   - Ну хорошо, милый. Раз уж тебе так невтерпеж, пойдем в кино. Наплевать
на деньги, в самом деле!
   - А, черт, да не в этом дело! - сказал он, терзаясь своим горем.  -  Не
нужно мне это паршивое кино! Не хочу я кататься на автобусе!  Эта  содовая
вода мне в горло не полезет! Я тебе скажу все честно, Сабина. Нам придется
ждать еще целый год.
   Сабина растерянно вскинула на него глаза.
   - Почему? - тихо спросила она.
   Эрик рассказал ей о том, что произошло.  Он  старался  быть  как  можно
спокойнее, но ожесточение снова овладело им. Он шагал  взад  и  вперед  по
комнате, бестолково  и  яростно  размахивая  руками.  Вдруг  он  удивленно
поглядел на свои руки и вспомнил, что точно  так,  бывало,  жестикулировал
его отец. Мальчиком Эрик в такие минуты стыдился отца  -  он  казался  ему
каким-то совсем чужим. Но сейчас Эрик увидел себя таким же, каким запомнил
отца, - униженным, ожесточенным, молчаливо проклинающим судьбу, так сурово
обошедшуюся с ним. Мысль о том, что его ждет такой  же  бесславный  конец,
была Эрику невыносима. Нет, он не допустит, чтобы жизнь осилила его.
   Когда он кончил, Сабина прошла  в  кухню  и  зажгла  свет  над  плитой.
Зашелестела бумага - Сабина  разворачивала  свертки.  Положив  в  кастрюлю
сосиски, она обернулась.
   - Ты можешь как-нибудь изменить положение? - спросила она.
   - Что я могу? - сказал он.  -  Я  тут  бессилен.  Должен  проглотить  и
сказать спасибо. Это  значит,  что  еще  целый  год  придется  тянуть  эту
проклятую жизнь - ходить по улицам и видеться только вечером, по субботам.
Разве могу я допустить, чтобы ты терпела  все  это  еще  столько  времени?
Честное слово, Сабина, просто не могу!
   Она продолжала возиться с посудой, не поднимая головы. Эрик не сводил с
нее глаз, но она упорно молчала.
   - Я не помню, чтобы ты говорил мне об этом в прошлом  году,  -  сказала
она наконец. - Так сложились обстоятельства,  и  мы  с  ними  примирились,
верно?
   - У нас не было другого выхода.
   - А сейчас разве есть? Ты говоришь, что ничего  не  можешь  поделать  с
Хэвилендом. Ну, не можешь, так не можешь. Значит, и волноваться ни к чему.
   - О чем ты говоришь, не понимаю? - спросил он.
   - Если нужно ждать еще год, значит, будем ждать, только и всего. -  Она
говорила очень деловитым тоном, почти без всякого выражения.
   - Тогда почему же у тебя такой голос?
   - Какой?
   - Злой. Ты явно огорчена.
   - Да, конечно. - Она наконец обернулась к нему и резко  сказала:  -  Но
совсем  не  потому,  почему  ты  думаешь.  Я  ужасно  огорчена  и   ужасно
разочарована. Но я могу ждать. Я так охотно иду на это, что  мне  даже  не
хочется плакать, как бы ты этого ни добивался. Ни за что не заплачу!
   - Я добиваюсь, чтоб ты заплакала? - удивленно повторил Эрик. - Ты с ума
сошла? Зачем мне это?
   - Чтоб ты мог рвать на себе волосы, вот зачем! Тебе хочется  превратить
это в ужасную трагедию. Да, все это страшно неприятно, но никакой трагедии
тут нет.  Ты  хочешь  страдать  и  мучиться,  чтобы  потом  проявить  свое
благородство и бросить меня ради моего же блага. Так  вот,  никаких  благ,
кроме тебя, мне не нужно. Мне с тобой всегда хорошо. То есть, положим, это
не так, - добавила она, уже перестав сдерживать гнев. -  Но  тебе  незачем
упрашивать меня потерпеть еще год. Я иду на это по собственной воле!
   Эрик был потрясен ее яростью.
   - За кого ты меня принимаешь? - сказал он. - Что же я, ослиный пуп, что
ли?
   Она  сделала  сердитое,  но  вместе  с  тем  восхитительно  женственное
движение плечом.
   - Очень изящное выражение! И это - молодой, подающий надежды ученый!
   - Что ж, по-твоему, у ослов нет пупков? - не унимался Эрик.
   Сабина взглянула ему в лицо - глаза ее ярко блестели. Оба разгорячились
и, казалось, могли бы без конца продолжать этот нелепый спор, вместо  того
чтобы говорить о том, что их так волновало. Сабина  наклонилась  вперед  и
уперлась руками в бока, словно стараясь придать своим словам больше силы и
значения.
   - Конечно, есть, и, ей-богу, ты самый  настоящий  ослиный  пуп.  -  Она
снова подошла к плите. - Не стану плакать, вот и все. Сосиски уже готовы.
   - Кто их будет есть?
   - Я буду есть, - сказала она с ожесточением. - Я голодна, и что бы  там
ни было, а я буду есть.
   Эрик молча смотрел, как она накрывала на стол. Она ходила по комнате  и
свирепо стучала посудой. Наконец она села за стол, но даже и это сделала с
вызовом.
   - Ешь! - скомандовала она.
   Эрик не тронулся с места. Он ожидал от Сабины любой реакции, но  такого
себе  не  представлял.  Он  оказался  просто  идиотом,  а  она   держалась
изумительно. Эрик никогда еще не любил ее так, как в эту минуту,  и  знал,
что запомнит ее такой на всю жизнь.
   Однако отступать было нельзя, он не мог взять  назад  все  то,  что  он
наговорил ей. "Ах, Хэвиленд, - подумал он, - будь ты навеки проклят за то,
что ты сделал с нами!"
   Он поймал взгляд Сабины. Теплая волна взаимного  понимания  захлестнула
обоих, и через секунду Эрик стоял перед ней на коленях и, зарывшись  лицом
в ее платье,  плакал.  Плечи  его  тряслись  от  горьких  рыданий.  Сабина
целовала его волосы и шепотом повторяла:
   - Родной мой, увидишь, все будет хорошо. Ну, не плачь же, пожалуйста!
   Она тихонько покачивала его в своих объятиях.
   - Не плачь, милый. - Она прижимала его к себе изо всех сил, но никак не
могла унять судорожные всхлипывания. - Люби  меня,  -  прошептала  она,  -
потому что я тебя люблю. Я буду ждать тебя  вечно.  Только  не  плачь.  Ты
увидишь. Все будет замечательно.
   Шепот ее проникал ему  глубоко  в  душу,  и  оттуда  поднималась  волна
благодарности. Эрик знал, как ему необходимо все, что она могла ему  дать,
но ничто, даже ее любовь, не  могло  унять  эти  необъяснимые  безудержные
слезы.



        3

   На следующий день Эрик  отправился  в  лабораторию  в  совершенно  ином
настроении. Накануне Сабина ушла  от  него  около  полуночи,  и  он  сразу
провалился в беспросветную темноту и спал таким  глубоким  сном,  что  вся
ночь  прошла,  как  один  долгий  спокойный  вздох.  Утром   Эрик   быстро
позавтракал и пошел пешком по восточной стороне Бродвея, где в эти  ранние
часы  еще  лежала  тень  и  было  прохладно.  На  другой   стороне   улицы
ослепительные солнечные лучи так резко били в стены старомодных выбеленных
домов, что белая известка  отливала  розовым  светом.  На  Бродвее  царила
оживленная утренняя суета.
   Эрик не мог понять, что привело его вчера в такое отчаяние. Оно  прошло
бесследно,  взамен  появилось  холодное,  спокойное  равнодушие,   которое
распространялось на все и на всех, за исключением Сабины.
   Он пришел в лабораторию раньше Хэвиленда. Осмотревшись  вокруг,  он  не
нашел никаких следов работы, которую должен был сделать накануне Хэвиленд.
На сегодня они назначили второе испытание прибора, но предварительно  надо
было по крайней мере один день посвятить подготовке. Вчерашний день пропал
зря, - Эрик видел, что с пятницы никто даже не прикасался к  прибору.  Все
было  так,  как  они  тогда  оставили,  только  металлические  поверхности
покрывал тонкий  слой  пыли.  Замазка  "Апьезон",  которой  были  временно
скреплены  некоторые  стеклянные   детали,   уже   затвердела.   Блестящая
поверхность ртути, налитой на дно манометра Мак-Леода, потускнела,  потому
что им уже несколько дней никто не пользовался. Чем же, собственно говоря,
занимался Хэвиленд? Электронный контур, который он вычерчивал, по-прежнему
лежал недоконченным. Бумага, приколотая к чертежной доске, уже посерела от
пыли. Половина листа была исчерчена зигзагообразными  линиями,  кругами  и
прочими фигурами, обозначавшими  элементы  электронной  лампы,  но  нового
ничего не прибавилось.
   На вчерашний день было намечено много работы, но Хэвиленд, видимо, даже
пальцем не шевельнул. "Ничего удивительного, -  мелькнуло  в  спокойном  и
холодном мозгу Эрика. - Ведь он думает, что у него впереди еще целый год".
   Эрик быстро  переоделся  в  рабочий  комбинезон  и,  словно  ничего  не
произошло и планы его  нисколько  не  изменились,  занялся  подготовкой  к
расстановке сеток. Второе испытание будет проведено, несмотря ни на что, а
потом они проведут и третье, и четвертое. Эрик теперь точно знал, как  ему
поступить и каким образом заставить Хэвиленда снова взяться за работу.
   Хэвиленд пришел около половины одиннадцатого. Вместо обычной  куртки  и
рабочих штанов на нем был темно-коричневый двубортный костюм и  элегантная
шляпа. Улыбнувшись Эрику, он бросил шляпу на чертежную доску.
   - Ну что, нашел вас вчера Фокс?  Он  звонил  мне  вечером  относительно
вашей стипендии.  Обсуждение  прошло  как  по  маслу  -  вопрос  решен.  Я
посоветовал ему позвонить вам в общежитие.
   - Вы же знаете, что я уже больше недели там не живу.
   - Ах да, я и забыл. Ну, - он протянул руку, - поздравляю вас.
   Эрик поглядел на протянутую руку и через секунду слегка коснулся ее.
   -  Спасибо.  Я  готовлю  сетки  для  испытания.  Вы  приготовили  вчера
прокладки?
   - Нет, не успел. Все утро я пытался придумать схему детектора, а  потом
мне надо было уйти. До отъезда мне необходимо сделать массу покупок.
   - Понятно, - спокойно  сказал  Эрик,  снова  принимаясь  за  работу.  -
Все-таки я пока займусь этими сетками.
   Он чувствовал, что Хэвиленд следит за ним с любопытством, но  не  хотел
встречаться с ним взглядом.
   - На вашем месте я бы не стал сейчас возиться с этим, - немного  погодя
сказал Хэвиленд дружеским, но несколько сдержанным тоном.
   - Но ведь мы хотели увеличить интенсивность пучка?
   - Да. Однако при существующих обстоятельствах это не к спеху.
   - При каких обстоятельствах?
   Хэвиленд отодвинул в сторону шляпу и  сел  на  чертежный  стол,  лениво
упершись одной ногой в стул. Повертев в руках карандаш, он швырнул его  на
стол.
   - Что с вами такое, Горин? - спросил он. - Не могу сказать, чтобы я был
в восторге от вашего тона. В чем дело?
   Эрик неторопливо отложил в сторону работу.
   - Я