ке. Олег и Балаж спали,  забравшись  под
телегу. Реслав прошел еще немного, и  вскоре  впереди  замаячил  неясный
серый силуэт.
   Жуга сидел на берегу, скрестив ноги, смотрел на бегущую воду.
   - Ты, Реслав? - спросил он, заслышав шаги.
   - Я. - Реслав сел рядом, помолчал. - Чего не спишь?
   - Кукушку слушаю, - отозвался тот.
   - Ну и сколько накуковала?
   - Считать устал. Как там Ганка? Спит?
   - Спит.
   Жуга вытащил из воды котелок с остывшим отваром:
   - Я вот тут ей приготовил... силы поддержать.
   Помолчали.
   - Я, Жуга, вот что тебе хочу  сказать,  -  начал  наконец  Реслав.  -
Наговоры твои... в общем... цвет...
   - Я знаю, - кивнул Жуга. - Я  не  различаю  красное  и  зеленое.  Мне
многому придется учиться заново... А  ты,  Реслав,  по-прежнему  думаешь
магию изучать?
   Тот задумался.
   - Не знаю... Хочется, конечно, но  как  вспомню  Тотлиса,  так  прямо
оторопь берет. Столько лет учиться, чтобы  потом  превратиться  в  такое
вот... Хотя, может, он и раньше  был  такой.  Подлец,  он  и  без  магии
подлец... Знаешь, Олег с утра в Марген собирается.
   - А вы? - спросил Жуга.
   Реслав потупился:
   - В Чедовуху, наверное... А ты - разве нет?
   Жуга помолчал.
   - Знаешь, Реслав, -  наконец  сказал  он.  -  Меня  ведь  что  раньше
погоняло? Ненависть, злоба... месть... А теперь все  ушло.  Мары  больше
нет... Пусто как-то. Я ведь даже имени своего не знаю, так,  прозвище  -
Жуга... Только жизнь и осталась, а я... не знаю, что с ней делать. Дорог
на свете много, попробую отыскать свою.
   - А как же...
   - Ганка спит? - перебил его Жуга.
   - Спит... - растерянно ответил Реслав.
   - Так вот, сделай все, чтобы она  спокойно  спала.  Любит  она  тебя,
понял, дурень? Так-то...
   Кукушка неожиданно смолкла. Жуга мотнул вихрастой головой,  засмеялся
тихо.
   - Чего смеешься? - набычился Реслав.
   - Я уж думал, не остановится  она...  Ишь,  сколько  накуковала.  Ну,
пойдем, Реслав, - солнце встает.
 
*** 
 
   После завтрака Олег запряг лошадь, выехал на  дорогу.  За  лесом  уже
виднелись островерхие шпили Маргена.
   - Ну, прощаться будем? - подытожил он. - Пора мне.  Лошадь  я  верну,
знаю я ее - Витольда-рябого кобыла. Кто со мной в Марген?
   Реслав пожал плечами, посмотрел на Ганну. Та уже была не так  бледна,
как раньше, улыбалась. Если  бы  не  рубашка  ниже  колен,  да  чересчур
заметная грудь, коротко остриженную  Ганку  можно  было  бы  принять  за
мальчишку.
   - Езжай, - сказала она. Подошла, взяла Олега за руку. - Спасибо тебе.
Будешь в Чедовухе - заходи. Отца моего Довбушем зовут.
   Олег замялся, засопел. Проворчал: "Эх, бабы..." -  залез  на  телегу,
тронул  вожжи.  Помахал  рукой:  "Прощайте!"  -  и  вскоре  скрылся   за
поворотом.
   - Чай, и нам в путь пора, - сказал Балаж.
   Ганна молчала. Подняла руку  к  плечу,  по  привычке  поискала  косу.
Покосилась на Жугу. Тот улыбнулся.
   - Реслав?
   Реслав замялся, потупился неловко.
   - Я... это... - он посмотрел на Ганну, покраснел. - Может  быть,  все
таки пойдешь с нами в Чедовуху, а, Жуга? Довбуша проведаем... Пошли, а?
   Жуга помолчал.
   - Ты иди, Реслав, - наконец сказал он, - а мне там делать нечего.  Да
и в горы возвращаться тоже не  хочу.  Довбушу  мой  поклон...  Пусть  не
серчает на меня.
   Повисло неловкое молчание.
   - Куда ж ты теперь?
   Жуга пожал плечами:
   - Куда-нибудь... Голова да руки  везде  пригодятся,  -  он  полез  за
пазуху, вытащил Сажека. Протянул Ганке. -  Возьми,  Ганна.  Он  хороший.
Пусть живет... - он поглядел на Реслава и закончил:
   - ... у вас.
   Ганна  потупилась  смущенно,  зарделась.   Посмотрела   на   Реслава,
улыбнулась:
   - Спасибо, Жуга...
   Балаж молчал. Выражение лица у него было самое кислое.
   - Тут, неподалеку, город есть,  -  сказал  после  недолгого  молчания
Реслав. - Вечно с его жителями что-то приключается. Может, там для  тебя
какое-нибудь дело найдется?
   - Может быть... Как он называется?
   - Гаммельн.
   Жуга покивал задумчиво, посмотрел вдаль:
   - Пожалуй, я загляну туда...
   - Прощай, друг, - сказал Реслав. - Я не забуду, как мы вместе  ходили
по углям. Может, еще свидимся.
   - Прощай, Реслав. Счастья тебе. И тебе,  Ганна.  Да  и  тебе,  Балаж,
тоже.
   Жуга повернулся и зашагал вдоль по  дороге.  Остановился,  поднял  на
руке посох, размахнулся, забросил его в кусты и  пошел  дальше,  уже  не
останавливаясь больше.
   Он все шел и шел, а двое парней и девушка все стояли и молча смотрели
ему вслед, пока его нескладная фигура не скрылась вдали.
 
Оправа: ГОВОРЯЩИЙ 
 
2 
 
   Медведь повернул к травнику  перемазанную  земляничным  соком  морду.
Фыркнул.
   "И это все? Ты просто повернулся и ушел?"
   Жуга пожал плечами.
   - Нет. Конечно, нет. Но как я мог остаться? Для чего?
   "Вы, люди, вечно ищете,  как  обмануть  природу.  И  эти  ваши  самки
тоже... А этого колдуна из старой башни, я знаю," - задумчиво проговорил
медведь.
   - Ты хотел сказать - знал?
   "Ах-р! -  вздыбился  медведь.  -  Знал,  знаю,  буду  знать  -  какая
разница?! В конце концов, совсем не в этом дело... Тот, кто  помог  тебе
вернуться  в  мир,  мог  разъяснить  и  остальное.  Глупая  человеческая
гордость! Почему ты отказался?"
   Травник  промолчал,  и  зверь  успокоился  также  внезапно,   как   и
разъярился.
   "Ну ладно, - проворчал он. - Что там было после?"
 
ТРИ СЛЕПЫХ МЫШОНКА 
 
   Вывеска была яркая и большая.
   На  серой  каменной  стене  она  сразу  бросалась  в  глаза,  заметно
выделяясь из череды грубых жестяных бочонков, сапог, кренделей и колбас,
которых множество  висело  над  дверями  других  лавочек  и  мастерских.
Чувствовалось, что хозяин не поскупился и нанял умелого  рисовальщика  -
на желтом фоне, в прихотливом  обрамлении  зеленых  листьев  полукружьем
изгибались красные готические буквы.
   Надпись гласила:
 
IOGANN GOТTLIЕB 
FARMACIUS 
 
   В правом нижнем углу была нарисована  медная  ступка  с  пестиком,  в
левом  -  стеклянный  флакончик.  Подойдя  ближе,  можно  было  прочесть
написанное мелкими буквами: "Мази, бальзамы, порошки, настойки и  другие
целебные  снадобья  по  доступным  ценам.  С  разрешения  Муниципалитета
Вольного города Гаммельна".
   И все.
   Что тут непонятного?
   Господин Иоганн Кристиан Готлиб, главный  аптекарь  города,  сидел  в
большом кожаном кресле и задумчиво смотрел в  окно,  уже  битых  полчаса
наблюдая, как странного вида паренек на той стороне улицы  рассматривает
его вывеску.
   То был высокий, нескладный малый лет двадцати, с копной  взъерошенных
рыжих  волос,  ничем  особо  не  примечательный,  правда,  может   быть,
несколько мрачноватый для своего возраста. Впрочем, последнее легко было
объяснить: на улице шел дождь.
   Даже не дождь, а холодный осенний  ливень,  вымывавший  из  городских
стен последние остатки летнего тепла. Небо заволокло тучами от края и до
края. Тяжелые, как свинец, капли  с  тупым  упорством  долбили  черепицу
крыш, плясали мелкими брызгами, потоками  низвергались  в  черные  жерла
водосточных труб, чтобы вырваться из жестяного  плена  далеко  внизу,  и
бежать вдоль по улицам холодными бурлящими ручьями.
   Стояла осень, тот период между октябрем  и  ноябрем,  когда  уходящее
лето еще может на прощанье подарить пару теплых дней, но обманывать себя
становится все труднее, да и нет уже бодрящей  утренней  свежести,  лишь
висит в воздухе промозглая осенняя сырость, да пахнет прелой листвой.
   Осень - это такая пора, когда  чешутся  и  болят  старые  раны,  ноют
суставы, и  выползает  невесть  откуда  застарелый  ревматизм,  а  уж  о
простуде и говорить нечего: каждый второй кашляет и чихает. В такие  дни
в аптеке у Готлиба не было отбою от покупателей, но  сегодняшний  ливень
отпугнул, кажется, всех. Редкие прохожие  кутались  в  тяжелые  намокшие
плащи и шли быстро, чуть ли не бегом,  и  лишь  рыжий  паренек  напротив
аптеки был недвижим, стоял, о чем-то размышляя.
   Часы на городской ратуше  пробили  половину  шестого.  Иоганн  Готлиб
покосился на камин, где догорали последние угольки, вздохнул  и  плотнее
запахнул подбитую мехом накидку - его знобило. Аптекарю  было  пятьдесят
восемь лет, а это уже не тот возраст, когда организм способен  сам  себя
обогреть, да так, что можно даже стоять на улице под проливным дождем...
   Да что же он торчит там, у стены, словно привязанный?
   Готлиб заерзал, устраиваясь поудобнее в скрипучем кресле,  и  в  этот
момент незнакомец, словно услышав  его  мысли,  вдруг  перешел  улицу  и
направился к дверям аптеки.
   Звякнул колокольчик.
   Иоганн Готлиб встал, неторопливо спустился по лестнице и  сам  открыл
дверь - прислуги у него не было, лишь  приходила  готовить  и  прибирать
престарелая фрау Марта.
   За дверью было сыро и холодно.
   - Добрый день.
   Стоявший на пороге юноша был  на  полголовы  выше  старого  аптекаря.
Яркие голубые глаза смотрели цепко и внимательно. У правого виска  белел
узкий рваный шрам. Одежда его была мокра. С волос капало.
   - Добрый день, - с легкой улыбкой согласился Иоганн Готлиб,  хотя  по
всему было видно, что день сегодня выдался - хуже  некуда.  -  Чем  могу
служить, молодой человек?
   Юноша остался серьезным, лишь переступил неуверенно и снова покосился
на вывеску.
   - Мне сказали, - медленно выговаривая слова, произнес он, - что здесь
живет господин Готлиб, городской знахарь. Это так?
   Тот кивнул с медлительной важностью:
   - Да, это я. Но я не знахарь, юноша, я служу фармации именем  Господа
и науки. Среди моих клиентов много городских вельмож и даже -  сам  граф
Генрих фон Оппенгейн... Мне показалось, ты долго раздумывал, прежде  чем
постучаться. Тебя смутила моя вывеска?
   - Я плохо умею читать, - хмуро признался тот. - Да  еще  эти  рогатые
буквы...
   - Вот как? - Готлиб поднял бровь. -  Думаю,  в  любом  случае  трудно
пройти мимо такой яркой надписи.
   Паренек замялся смущенно.
   - Видите ли... э-ээ...  -  Он  замешкался,  провел  рукой  по  мокрым
волосам. Стряхнул с ладони холодные капли. - Как  бы  это  сказать...  В
общем...
   Аптекарь умоляюще воздел руки:
   - Довольно. Довольно, юноша. Кажется,  я  совсем  тебя  запутал...  У
тебя, наверное, какое-то дело ко мне?
   - Да, я...
   - Пройдем-ка в дом - мои кости уже не  те,  что  были  раньше,  и  не
выносят такой сырости, да и ты слишком долго пробыл  под  дождем,  чтобы
нормально соображать.
   - Спасибо, -  сказал  тот,  перешагивая  через  порог.  -  По  правде
сказать, я люблю дождь.
   - Неужели? -  Иоганн  Готлиб  закрыл  дверь.  -  Ха-ха!  Кто  бы  мог
подумать... Многие говорят, что любят дождь, сидя при этом у  зажженного
камина, но я  впервые  встречаю  человека,  который  признался  в  этом,
промокнув предварительно до нитки... Поднимайся.
   Сейчас, когда между ними не было запотевшего оконного стекла,  Иоганн
Готлиб смог лучше рассмотреть своего нежданного гостя.
   Теперь аптекарь понял, что первое впечатление его обмануло: юноша был
не столь  уж  высок,  как  казалось,  но  странное  сочетание  худобы  и
угловатости создавало иллюзию большого роста. Резкие черты лица  и  шрам
на виске слегка  старили  его;  рыжие  всклокоченные  волосы  и  пух  на
подбородке,  наоборот  -  делали  моложе.  Одежда  и   чересчур   мягкое
произношение выдавали в нем южанина, а легкая походка  -  уроженца  гор.
Э-э, да он хромает!
   "Сколько же ему лет?" - неожиданно для самого  себя  задумался  вдруг
Готлиб, и понял, что не сможет пока ответить на этот вопрос.
   Он опустился в свое любимое кресло и указал рукой на стул:
   - Присаживайся.
   - Благодарю. - Гость подошел к камину и протянул руки к огню. - Я тут
постою.
   Потухшие было угольки вдруг замерцали трепетными язычками,  бросая  в
комнату бледные отсветы. За окном постепенно темнело.
   - Огонь ты тоже любишь? - спросил аптекарь.
   - Огонь? - тот пожал плечами. - Наверное... А что?
   С промокших рукавов его рубашки поднимался пар.
   Готлиб уселся поудобнее и вытащил из футляра гусиное перо.
   - Ну-с, зачем ты хотел меня видеть?
   Парень поднял взгляд.
   - Я только вчера пришел в Гаммельн... - сказал он,  разминая  озябшие
пальцы.
   - На заработки?
   - Нет, по делу. Но денег у меня и вправду нет.
   Аптекарь нахмурился:
   - А причем же здесь я?
   - Вы ведь знахарь?
   - Фармациус! - недовольно поправил тот.
   - Да... э-ээ... Фар-мацeс, - паренек  с  трудом  повторил  незнакомое
слово и сбросил на пол слегка подмокший заплечный мешок. - У меня  здесь
травы. Редкие. С гор. А мне нужны деньги. Вот...
   Старик заинтересованно подался вперед.
   - Почему ты думаешь, что я их куплю? - спросил он.
   Тот пожал плечами и вместо ответа развязал мешок.
   На стол высыпались многочисленные свертки, пучки трав и кореньев.  Их
было столько, что некоторые даже упали на пол.
   У Готлиба перехватило дыхание. Если бы  из  мешка  незнакомца  хлынул
вдруг золотой песок, аптекарь удивился бы меньше:  мало  того,  что  это
были редкие  травы  -  это  были  ОЧЕНЬ  редкие  и  вдобавок,  прекрасно
собранные травы!
   Некоторое время  он  перебирал  тонкими  старческими  пальцами  сухую
зеленую россыпь, поднося к самому лицу пучок за пучком, и не верил своим
глазам. Карагана и бризалис! Бевисса! Адонис!  А  этот  липкий  комок...
неужели... Горный Воск?!
   Пришелец терпеливо ждал ответа.
   - Откуда это у вас? - срывающимся голосом спросил аптекарь,  невольно
переходя на "вы". - Кто вам это дал?!
   Тот пожал плечами:
   - Я собирал сам.
   - Молодой человек, да у вас талант! Кто вас учил?
   - Дед Вазах, - хмуро сказал юноша. - Так вы купите их?
   Иоганн  Готлиб  осторожно  отложил  в  сторону  связку   кореньев   и
задумался.
   - У меня есть другое  предложение,  -  сказал  он.  -  Травы  эти  я,
конечно, куплю, но если ты и вправду так сведущ в этом деле,  может,  ты
согласишься стать на время моим помощником? Скажем, на  месяц.  Осень  -
слишком напряженная пора, и сам я не справляюсь - годы уже не те.
   - Если так, то сколько вы будете мне  платить?  -  помолчав,  спросил
тот.
   - Ну, - Готлиб откинулся на спинку кресла.  -  Талер  в  неделю  тебя
устроит? Жилье, правда, найдешь сам.
   - Согласен, - поколебавшись, ответил тот.
   - Что ж, - аптекарь глянул в окно. - Уже стемнело.  Ночуй  сегодня  у
меня, вон в той комнате.
   - Хорошо, - кивнул юноша и направился к дверям.
   Старик нахмурился, что-то мучительно припоминая, и  вдруг  прищелкнул
пальцами:
   - Чуть не забыл! Как твое имя?
   Тот обернулся.
   - Зовите меня Жуга.
   - Э-ээ... Шуга? - переспросил аптекарь, - или... Зуга?
   Паренек впервые за весь вечер усмехнулся.
   - Нет, - сказал он, - просто Жуга. Жу-га.
   Дверь за ним закрылась.
 
*** 
 
   Серое на черном. Черное на сером. Шорохи в ночи.
   Пробуждение: вода, вода!!!
   Быстро бегом вприпрыжку по холодным камням озябшими  лапками  -  выше
выше выше! - сквозь узкий извилистый лаз, где стены щекочут кончики усов
запахом мокрой земли - куда теперь? Туда! Неровный камень высоких  серых
ступеней - здесь тепло  -  расшатанные  доски  -  здесь  недавно  кто-то
пробегал выше... когда-то...
   Пустота,  большая-большая  пустота!   Дышащая   темнота   запахов   -
много-много... Здесь кто-то есть - спит - разлито легкое дыхание,  ветер
холодит мокрую шерстку, в нос попала во... во...
   - Чхи! !!!!!!
   Нет, тихо...
   Черное на сером неровной горой.
   Из угла в угол вдоль стен, из угла в  угол  -  туда,  откуда  вкусный
запах гречки. Поддается с  легким  треском  под  натиском  острых  зубов
мягкая ткань.
   Сухой шорох крупы, и сразу - скрип над головой... !!!!!!
   Скорее прочь! ско...
   Спящий повернулся на другой бок, хмыкнув недоуменно: странный сон!
   Легкая  серая  тень  метнулась  в  угол,  нырнула  в  щель  меж  двух
покоробленных досок. Послышался мягкий дробный топоток, и все стихло.
   На сером  полу,  возле  разодранной  котомки  чернела  ровной  горкой
рассыпанная крупа.
 
*** 
 
   Утро следующего дня выдалось неожиданно теплым  и  солнечным.  Умытый
дождем, город уже не казался таким мрачным,  как  вчера,  сиял  белеными
стенами ладных двухэтажных  домов,  водил  хороводы  красных  черепичных
крыш, увенчанных фигурной чудью кованых флюгеров,  и  даже  серые  камни
мостовой, казалось, стали чище и ровнее. Повеселевшие жители высыпали на
улицы, спешили по своим делам. Хозяйки  распахивали  окна,  проветривали
толстые полосатые тюфяки. В прозрачном воздухе метелью кружился пух.
   Узкие улочки Гаммельна сплетались в  каменную  сеть,  пересекались  и
сходились под самыми немыслимыми углами, часто заканчиваясь тупиками,  и
по прошествии трех часов Жуга  окончательно  заблудился.  Он  оплошал  с
самого начала, взяв за ориентир тонкий,  царапающий  небо  шпиль,  долго
кружил по городу, надеясь выйти к ратуше, и лишь когда дома расступились
широкой площадью, понял, что ошибся: прямо перед  ним,  заслоняя  прочие
здания, высилась черная громада собора.
   - Вот незадача...
   Жуга остановился и огляделся.
   Собор был  единственным  строением  на  площади.  Угловатый,  острый,
словно рыбья кость, он подавлял своим непонятным,  вывернутым  наизнанку
величием. Малое рядом с ним казалось  ничтожным,  большое  -  болезненно
раздутым. Взирая на мир сквозь узкие провалы стрельчатых окон, он  стоял
здесь, словно монах-аскет в черной рясе, сурово  сжав  каменные  челюсти
балконов, воздев к небу сухой указующий перст ребристого шпиля.
   Сейчас старое здание подновляли - фасад собора оплетали  строительные
леса. Похожие издали на черных муравьев, работали на  высоте  каменщики.
Внизу, близ дверей,  неровной  грудой  лежали  кирпичи,  доски,  и  была
насыпана большая - в рост человека - куча песка,  на  которой  резвились
ребятишки. Они гонялись друг  за  дружкой,  скатывались,  хохоча,  с  ее
вершины,  прыгали  и  толкались.  Еще  можно  было  различить  развалины
песочного городка.
   Наверное, правду говорят, что города похожи друг на друга. "Побываешь
в одном, считай, что повидал все," - говаривал Жуге  друг  его,  Реслав.
Где-то он теперь?
   Жуга никак не мог привыкнуть к этой булыжной мостовой.  Ноги  болели.
Со всех  сторон  доносилась  чуждая  слуху  жесткая  немецкая  речь.  Он
прислонился к стене, соображая, куда идти теперь.  Спрашивать  дорогу  у
прохожих что-то не хотелось.
   Ребятишки у песочной горы вдруг загалдели, сбились  стайкой,  завидев
двух мальчишек лет шести-семи и девочку чуть помладше. Донеслась веселая
не то считалка, не то дразнилка:
 
   Мчатся три слепых мышонка
   За фермершей следом, которая им
   Хвосты отрубила ножом пребольшим.
   А ты смог бы выглядеть храбрым таким,
   Как эти три глупых мышонка?
 
   Жуга горько улыбнулся.
 
*** 
 
   Часы на далекой теперь ратуше пробили полдень,  и  вдруг  за  стенами
собора ожили, залились торжественно соборные  колокола.  Их  было  такое
множество, и выводили они столь чистую и сложную мелодию,  что  Жуга  не
заметил, как ноги сами понесли его прямиком к собору.
   Под высокими стрельчатыми сводами было темно.
   - Есть тут кто? - окликнул он. Никто не отозвался, и  Жуга  осторожно
двинулся вперед меж длинных, рядами стоящих скамеек.
   Кафедра была пуста.  У  высокого,  украшенного  резьбой  и  позолотой
алтаря тоже не было никого. Жуга поднялся по лестнице, прошел наугад  по
коридору и неожиданно очутился в маленькой светлой  комнатке  с  покатым
сводчатым потолком. У стены,  на  стуле  сидел  невысокий  длинноволосый
паренек. Он играл. Прямо  перед  ним,  из  стены  двумя  рядами  торчали
гладкие деревянные рукоятки, и когда ладонь юноши касалась одной из них,
где-то  высоко  под  сводами  собора  тотчас  отзывалась  чистым  звоном
колокольная  бронза.  Жуга  замер  в  изумлении:  всем  этим   трезвоном
заправлял один человек!
   Увлеченный своей музыкой, паренек ничего не замечал. Жуга стоял тихо,
и лишь когда колокол