- невесело проговорил  Жуга.  -  На  трех  ногах,  быть
может, устоишь, но вот на двух... Сиди уж. Тоже мне, Зимородок...
   Жуга провел ладонью вниз, с затылка к шее паренька,  и  замер  ощутив
под пальцами шершавый, загрубелый след от ошейника. Помедлил  и  опустил
руку.
   - Когда, говоришь, ты родился? - спросил он.
   - Прошлой зимой.
   Он пришел к человеку  просить  о  помощи,  подумалось  Жуге,  пришел,
потому  что  привык  доверять...  Полтора  года  -  это  все  равно  что
пятнадцать лет для человека. Собачий век недолог...
   - Ну, вот что, - сказал Жуга, вставая. - Чем попусту сидеть, давай-ка
твои раны поглядим. Дьердь! - кликнул он. - Неси настой.
   И принялся разматывать повязки.
 
*** 
 
   На третью ночь остановились поздно.
   Поляна в этот раз им подвернулась маленькая, со всех сторон  закрытая
деревьями, но выбирать не приходилось  -  дорога  проходила  через  лес.
Стало еще холоднее, а к вечеру и вовсе - снег пошел. У  Зимородка  вновь
открылись раны, пришлось опять готовить  ему  настой.  Теперь  он  спал,
придвинувшись к костру. Уснул и Дьердь. Было непривычно тихо  -  впервые
за все эти дни не слышно было псов.
   Жуга устал. И было от чего! - хотя слепой и нес мальчишку  наравне  с
Жугой, ни он, ни Зимородок не смогли  бы  вовремя  заметить  псов.  Жуга
стоял на страже ночь и день, один за всех - три дня, четыре ночи  он  не
спал иначе, как урывками, и травяной настой, снимающий усталость и  сон,
уже почти не действовал на него.
   "Еще два дня, - подумал он с  угрюмым  равнодушием,  -  и  псы  дождя
возьмут нас... Может, даже не врасплох, но все равно -  возьмут.  Дьердь
слеп, мальчишка так и не оправился от ран, а я так устал, что скоро буду
засыпать на ходу..."
   Жуга однажды видел, как лиса, упавши в реку,  выбралась  на  берег  и
потом отряхивалась долго, мокрая, смешная, как будто сразу ставшая в два
раза меньше, чем была. Наверно, сейчас он выглядел не лучше.
   Мгновенья времени,  идя  цепочкой  друг  за  дружкой,  воспринимались
после, словно бы издалека, со стороны. Он  поднял  взгляд  и  долго  так
сидел, глядя в черное небо, следя за  тем,  как  снежные  хлопья  заново
укрывают поляну, деревья вокруг, и  проталины  белым  пушистым  одеялом.
Снег сыпался с ночного неба, сухой, не белый, но  белесый  как  табачный
пепел, и точно также как и  пепел  рассыпался  мелкой  пылью  на  земле.
Весенний снег как будто подновили. "Зима, - подумалось Жуге.  Он  поднял
воротник тулупа. - Зима среди весны..."
   И встрепенулся вдруг, сраженный шалой мыслью.
   А что, если...
   Он  покосился  на  браслет  и  закрыл  глаза.  Нет,  нет,   не   надо
торопиться... Так. Теперь  представь,  что  надо  крикнуть,  только  без
звука. Зов... крик о помощи в ночи...
   Еще...
   Еще...
   Еще...
 
*** 
 
   "Одиночка?"
   Жуга поднял взгляд.
   Белый волк сидел перед ним на снегу.
   - Я давно хотел спросить, - устало проговорил Жуга. - Почему  ты  все
время называешь меня одиночкой?
   "Такие как ты не сбиваются в стаю. У вас все по-другому. Ты звал меня
только за этим?"
   Жуга посмотрел на спящих у костра.
   - Мы в беде, и я не знаю, что мне делать...
   "Я не смогу тебе помочь. Мое время уже кончилось."
   - Но почему? Что тебе мешает?
   "Когда-нибудь ты сам это поймешь."
   - Сдается мне, - сказал Жуга, - я так и не дождусь от тебя  разумного
ответа. - Он помолчал. - Кому вы служите?
   "Не служим никому."
   - Но вы приходите на зов. Или песня все таки права? "Волков встретишь
к помощи", так?
   Вожак оскалился в усмешке:
   "Я не знаю ваших песен. Мне достаточно своих. Но если  даже  так,  то
это не для всех. Ты хитрый - выждал время и позвал, когда на  пару  дней
опомнилась зима."
   Жуга пожал плечами:
   - Есть бабье лето. Почему нельзя быть  "дедовой  зиме"?  Или  так  не
бывает?
   "Бывает. Каждый год. Но  ты  первый,  кто  додумался  воспользоваться
этим."
   - Расскажи  мне  про  мальчишку,  -  попросил  Жуга,  покосившись  на
спящего. - Зачем они преследуют его?
   "Его отец был зимним волком, мать - из рода псов. Он - зимородок.  Он
дважды чужой. Псы дождя его убьют."
   - Он - перевертень?
   "Глупый вопрос."
   - Мне так не кажется, но раз ты так считаешь, то  -  прости,  -  Жуга
помрачнел. - А что же твоя стая?
   "Он там чужой. К тому же все равно ему не дожить до зимы."
   - Но нельзя же так! Ведь каждую луну он... он...
   "Такова жизнь. Почему тебя это волнует?"
   - Неужели ничего нельзя сделать?
   Волк долго молчал.
   "Ты тратишь жизни, словно сны, - сказал он наконец. - Что ж, это твое
дело. Ты уже не раз делал невозможное возможным, так  играй  же  дальше,
если тебе этого хочется."
   - Что это значит?
   "Там есть еще четвертая подвеска."
   Жуга помедлил в недоумении.
   - Рыбка?
   "Рыбка ли? - глаза вожака блеснули. - Подумай сам.  Я  ухожу.  Удачи,
Одиночка."
   - Ты не боишься псов? Там стая. Я могу тебе помочь?
   "Они смешны. Они опасны, - был ответ. - Побереги свои силы, они  тебе
еще понадобятся, а о себе я позабочусь сам. Прощай."
   И белый волк исчез за снежной пеленой.
 
*** 
 
   Палец тронул свежий снег, нарисовал дугу. Не отрываясь, ей  навстречу
прочертил вторую. Концы их  сомкнулись.  Рисовальщик  чуток  помедлил  и
двумя быстрыми штрихами изобразил короткий, вилкой, хвост вразлет.
   - Так, что ли?
   - Так, - кивнул Жуга. - Вот только плавники там еще.
   - Наружу?
   - Внутрь. Два. Один выше другого.
   Два  плавника  добавились  к  рисунку.  Дьердь  подышал  на   пальцы,
согревая, и призадумался, подперев ладонью перевязанную голову.
   - Нет, не видел, -  проговорил  он,  наконец.  -  Ни  разу  нигде  не
встречалось. А тебе?
   - Случалось иногда видеть в пригорье... на старых камнях.
   - Ну, и?..
   - Чего - и? Видел, да и все. Н-да... - Жуга взъерошил волосы рукой. -
И спросить не у кого. Этак наобум заваришь кашу, хрен потом расхлебаешь.
- Он помолчал и закончил:
   - А с другой стороны - и мешкать нельзя. Скорее надо  начинать,  пока
собак нет.
   - А, ошалели от снега. - Дьердь понимающе кивнул. - То-то,  я  чую  -
похолодало. - Он поежился. - Это уж всегда, как водится по весне...  Ну,
так что?
   - Что, что... - Жуга вздохнул. - Решаться надо.
   - Ну так решайся тогда, не тяни... А эта штука и в самом  деле  может
ему помочь?
   - Наверно, может. Вот только не знаю, чем. Хотя,  есть  у  меня  одна
мысль... Что будет, если он навсегда останется кем-то одним?
   - Чушь! - отмахнулся тот. - Чепуха. Ну как это возможно? Даже если  и
возможно, ни волки, ни собаки  все  равно  его  не  примут,  ты  же  сам
говорил.
   Жуга долго молчал, прежде чем ответить.
   - Но у него же есть и третья ипостась, - сказал он наконец. Подбросил
дров в костер. - Будь рядом, если что, только не тормоши  меня  попусту.
Я, может статься, долго молчать буду и не двигаться.
   - Вот как? Хм... Дышать-то хоть будешь?
   - Буду... - буркнул тот,  допил  отвар,  плотнее  запахнул  тулуп,  и
улегся на одеяло рядом со спящим Зимородком. Протянул к  Дьердю  руку  с
браслетом. Тот дернулся сперва  непонимающе,  почуяв  незнакомый  колкий
холодок, потом на ощупь перебрал подвески.
   - Не эту, следующую, - поправил его Жуга. - Нащупал?
   - Ну...
   - Срывай.
   И Дьердь рванул.
 
*** 
 
   Провал полета, замершее сердце. Сквозь  кровь  и  темноту  туда,  где
блещет белый свет. Ни ветра, ни дыхания, ни звука. И тело будто уж и  не
тело вовсе, а просто что-то теплое, без цвета и без формы...
   А это что, там, впереди?!
   Они столкнулись - двое посреди ничто, столкнулись больно и  внезапно,
лбами, спинами, ногами - всем сразу, столкнулись и слились в одно.
   Это ты, Зимородок?
   И тут же из ниоткуда пришло настоящее имя: Снежок.
   Снежок, ну конечно Снежок! Как иначе  назвать  можно  белого  зимнего
пса?
   Какая-то мысль не давала травнику покоя, зудела, билась, словно  муха
о стекло. Голова плыла куда-то тихо,  незаметно,  сама  по  себе  -  так
бывает, если браги перепил...
   Что он сорвал?
   Как сунуть на место изъятую душу? Как выправить  то,  что  перепутали
Творец и, может быть, Любовь?
   Что он сорвал?
   Попробуй, пойми, где тут гвоздь, где подкова... Легко сказать, а  вот
как сделать так, чтоб больше не  был  Зимородок  пленником  Луны?  Чтобы
остался человеком навсегда, и ничем не отличался от других?
   ЧТО ОН СОРВАЛ?
   Жуга напрягся, силясь вспомнить. Рыбка...
   Рыбка?
   Нет.
   Совсем не рыбку означал тот древний знак, и та  рука,  что  несколько
веков назад впервые вывела его царапиной  на  камне,  изображала  чрево,
плодородие и мать... Как можно было не понять, что все  на  свете  ходит
парой? И если на браслете есть... была  фигурка  человека,  мужчины,  то
разве может быть она одна, без женщины, без пары?
   Нет. Конечно, нет.
   Уроки прошлого могли вернуть мальчишке жизнь.
   И тут Жуга растерялся. Он знал бы, что делать, будь  он  женщиной,  а
так... Так травник вряд ли мог подарить Зимородку второе рождение. Хотя,
если поразмыслить, тело-то ведь никуда не делось,  а  душа  -  вот  она,
рядом, мягкая, будто тесто  непеченое.  Всего-то  и  делов...  Кружение,
кружение... как тает меж горячих пальцев теплая податливая  плоть...  Ты
помнишь викинга? Я помню, - согласился он, - но все равно я не могу. Там
был цвет. Какой-то цвет там был... Зеленый или красный? Я  видел  серый,
ты же знаешь, я не вижу тех цветов, я с каждым  разом  различаю  их  все
хуже, хуже... мне помогали там, а здесь... пушинка  на  ладони,  дунешь,
пальцем тронешь - улетит на  мах...  Нельзя  тянуть,  нельзя!  Начнем  с
начала: вот есть душа, а где-то там, снаружи дышит  тело.  Казалось  бы,
пусти ее обратно, как кораблик по ручью, и все...
   А доплывет?
   Господитыбожемой, ну как тут разобраться?!
   Все глубже, глубже... Кажется, вот  здесь...  идет  от  глаз...  Свет
полной луны, он не такой, другой какой-то, что ли, а  дальше  -  мелочь,
вроде, а смотри-ка - действует какая-то хреновина, как будто бы  заранее
записано, кем должен быть. По двум дорожкам  сразу  не  пойдешь,  а  тут
чего-то западает, как качели - потяжелел один конец - ты волк, потяжелел
другой, и - бац! - ты человек... Что  перевешивает?  Лунный  свет?  Нет,
нет, все это не то, и все не так. Не может быть, не знаю, не  получится,
все - чушь собачья... Чушь собачья?! Ч-черт, собаки, - он совсем про них
забыл.
   Ну времени же нет! Смелей!
   Стоп! Время...
   Ведь если это время сдвинуть лишь на миг туда,  на  миг  обратно,  он
будет псом и волком завтра и вчера - всегда, и человеком - сегодня...
   Ты знаешь, как это сделать?
   Уж лучше думать, будто знаю...
 
*** 
 
   За те полмесяца, что Дьердь прожил, ослепнув, его оставшиеся  чувства
обострились до предела. Невероятно чуткими вдруг стали слух и  осязанье,
обострился нюх - все словно бы стремилось возместить утраченное  зрение,
конечно, без особого успеха, но все таки... И  потому  солдат  не  очень
удивился, когда услышал где-то далеко, за гранью тишины, негромкий голос
- он говорил о чем-то,  спрашивал,  просил  и  отвечал,  сплетая  ломкий
наговор стихов; Дьердь вслушался - не ухом, нет, но как-то по-другому  -
он и сам не смог бы толком объяснить, как, и через миг внезапно осознал,
что голосов тех два. Один голос задавал вопрос. Другой отвечал.
   Снежок-Зимородок, когда ты родился?
   Кто первые были враги и друзья?
   Когда ты любить, ненавидеть учился?
   Кто первый сказал тебе слово "нельзя"?
   В зеленом распадке, у старой осины,
   Где долго потом снег растаять не мог,
   От белого волка у матери-псины
   Холодной зимой появился щенок.
   Снежок-Зимородок, как к людям попал ты?
   Кто первым ошейник на шею надел?
   Чего для себя в этой жизни искал ты?
   Куда ты бежал и чего ты хотел?
   Я вырос на привязи в старом подворье,
   Людей повидать я немало успел.
   Но сердцем я знал: мое место на воле,
   И в лес убежал я, как только сумел.
   Снежок-Зимородок, мы вместе до срока,
   Из трех выбирать можно только одно.
   Природа с тобой поступила жестоко:
   Ни волком, ни псом тебе быть не дано...
   Ты хочешь сказать, что мне нету спасенья?
   Ну что ж, значит мне и не нужно его!
   Я сам принимал в этой жизни решенья,
   И я не бежал от врага своего.
   Враги для тебя в этой жизни найдутся,
   Не стоит на голову их призывать.
   Пусть двое гонимых одним обернутся:
   Попробуй людское обличье принять.
   Мне плохо известны привычки людские
   И мне никогда не вернуться домой:
   Пусть волки и псы для меня не родные,
   Средь вас я тем более буду чужой...
   Сбежать от себя никуда невозможно,
   Хоть ты и решил покориться судьбе.
   Но быть человеком хоть сложно, но можно,
   И я помогу. Обещаю тебе.
   Я знаю, ты прав, но мне трудно решиться,
   В крови человечьей таится ответ.
   Пускай совершится, что должно свершиться.
   И я понимаю, что времени нет.
   Все смолкло, и дыханье Зимородка вдруг замедлилось. Был миг, когда он
вовсе перестал дышать, и Дьердь, обеспокоенный, рванулся было на помощь,
но тут Жуга, лежавший головой  у  Дьердя  на  коленях,  вдруг  вскрикнул
страшно и протяжно, долгим стонущим  надрывом.  Дьердь  впопыхах  содрал
повязку с глаз и застонал от бессилия - он все еще был слеп. Теперь  ему
на самом деле стало страшно - псы могли появиться  в  любую  минуту.  Он
подтянул к себе оружие и замер, вслушиваясь в ночь.
   Крик смолк, и хриплое дыханье Зимородка разорвало тишину.
 
*** 
 
   Почему собаки не пришли?
   Никто не знает.
 
*** 
 
   К утру у Зимородка затянулись раны. Он встал и даже смог  идти.  Жуга
пришел в себя лишь к середине дня, потребовал воды и  долго  жадно  пил,
приникнув к краю котелка. Откинулся на одеяло.
   - Он... жив? - едва шевеля языком, спросил травник.
   - Кто? Зимородок? Вроде, даже поправился...
   - Ты все еще не видишь?
   - Нет.
   Дьердь снова кое-как перемотал глаза тряпицей. Мокрая ткань  холодным
обручем охватила голову.
   Они подъели старые запасы, и пополудни снова  вышли  в  дорогу.  Путь
предстоял к реке. Носилки пригодились снова - теперь уже  на  них  несли
травника. Его мешок взял Дьердь. Зимородок  шел  впереди.  Молчал.  Жуга
лежал, дыша прерывисто и редко, без чувств, а  может,  просто  -  крепко
спал, не откликаясь на зов, и лишь  когда  ступили  на  тугой,  звенящий
барабаном лед раздувшейся реки, открыл глаза и вдруг сказал негромко:
   - Я сам...
   Дьердь от неожиданности чуть не выронил носилки.
   - Ты как, Жуга? - спросил он. - Идти-то сможешь?
   - Смогу.  Носилки  бросьте,  так  идите...  только  осторожно  -  лед
плохой... трухлявый лед...
   - А ты?
   - Я потом, - ответил он и повернулся к лесу.
   Зимородок хотел было что-то сказать, но промолчал и первым ступил  на
лед. Дьердь двинулся следом. Лед проседал, потрескивал, но вроде бы пока
еще держал. И тут, и там сквозь трещины  сочилась  вода,  ноги  у  обоих
мгновенно промокли. Они миновали уже середину реки, когда Дьердь услышал
за спиной лай собак и замер, не зная, что теперь делать.
   - Не останавливайся, -  глухо  сказал  Зимородок,  почувствовав,  как
натянулась меж ними веревка.
   - Где они?
   - Не останавливайся, может, успеем...
   - А как же... - начал было Дьердь.
   - Он знает, что делает, - ответил тот, и добавил еле слышно:
   - Надеюсь...
   Шаг, другой, еще и еще... Дьердь давно уже  сбился  со  счета,  когда
вдруг понял, что под ногами земля.
   Лай  приближался,  дикий,  заливистый,  торжествующе-злобный.  И  тут
раздался треск. Что-то с шумом и плеском ухнуло в воду. Закричали.
   - Да беги же, беги! - отчаянно взвился крик Зимородка.
   Терпеть неведенье больше не было сил -  ломая  ногти,  Дьердь  рывком
сорвал повязку и тоже закричал.
   Он видел!
   В сумерках уходящего дня бурлила,  пенилась  река.  Трещины  на  льду
стремительно росли и ширились, а сверху по течению неслась,  ломая  лед,
широкая - от берега до берега - волна. Лед дыбился, скрипел и скрежетал,
седые льдины наползали друг на дружку, словно жернова, и в самом  сердце
этой круговерти был Жуга; без посоха, весь вымокший до  нитки,  бежал  к
ним, прыгая неловко, скользя  и  оступаясь  на  ломающемся  льду.  Упал,
поднялся, вновь упал - свалился в воду, вынырнул и поплыл, хватая воздух
синим ртом, отталкивая льдины - здесь, похоже, было глубоко. Мелькнули в
кровь изрезанные руки. Дьердь ринулся к нему на помощь и чуть не  рухнул
сам - так  закружилась  с  непривычки  голова.  Вновь  обретенные  глаза
утратили способность подавать команды телу. Зимородок, тем временем, уже
бежал к воде.
   А на том берегу бесновались собаки. Иные псы рванули вскачь вверх  по
течению, но лед уж тронулся по всей большой реке, с низовьев до  истока.
Он шел поверх воды, сверкая синевато ломкой гранью  в  солнечных  лучах,
крушил, царапал берега, и талая  вода,  звеня  ручьем,  со  всех  сторон
спешила напоить иссохшееся русло.
   Брод скрылся под водой.
   Моста здесь не было.
   Вожак выбрался обратно, мокрый, злой, и тоже - весь в крови, стряхнул
на снег искрящиеся капли и завыл. И слышался в собачьем лае исступленный
и бессильный крик: "Враги! Враги навек! Найдем тебя! Найдем!!!"
   Жуга уже брел по пояс в воде, вяло  отталкивая  проплывающие  льдины.
Шатаясь, выбрался на берег. Обернулся.
   - Сочтемся, - хрипло сказал он и тихо повторил:
   - Сочтемся...
   И медленно осел на снег.
 
*** 
 
   Ночь миновала, и рассвет впервые в эти мартовские дни принес с  собой
тепло и тишину. Проснулись птицы. Дым-туман, что выдохом  земли  родился
вместе с солнцем, медовой патокой стекал  теперь  к  реке,  тонул  в  ее
высоких мутных водах и пропадал без всякого следа. Лес словно бы умылся,
засверкал зеленой хвоей, и даже жухлая  трава,  казалось,  золотилась  в
солнечных лучах. А сверху были небеса, чистейшие, бездонно-синие,  какие
видел только в раннем детстве, да и то потом забыл.
   Похоже было, что и впрямь пришла весна.
   Дьердь опустил глаза. Вздохнул. Так благостно, спокойно было на душе,
что не хотелось шевелиться, не хотелось нарушать  то  хрупкое  мгновенье
бытия, когда чувствуешь, что мир  вокруг  и  ты  -  одно  целое.  Дьердь
помотал головой. Неужели для того, чтобы это понять, надо было  лишиться
зрения? Ведь вроде ничего особенного - река, трава, небо... Почему же он
раньше этого не замечал?
   Дьердь поднял саблю, вынул  ее  из  ножен.  С  придирчивым  вниманием
осмотрел  клинок,  царапнул  ногтем  ржавое  пятно  и  покачал  головой.
Запустил, забросил, что и говорить...  Сталь  какая-никакая,  а  все  же
смазку любит. Огляделся в поисках тряпицы.
   Тряпки были у Жуги в мешке.  Будить  травника  не  хотелось.  Жуга  и
Зимородок  спали  рядом,  укрывшись  старым  атанасовым  кафтаном,   оба
бледные, с лица худые и растрепанные, как два брата, только что  волосом
не схожие - клокастые рыжие у ведуна, и белые до седины у мальчишки. Все
наоборот. Вчера Дьердь насилу уговорил обоих оставить его  на  страже  -
шутка ли, столько не спать! Глаза его еще пока слезились, и Жуга, как ни
был слаб,  распотрошил  свой  мешок  и  запарил  отвар.  Наказал  почаще
промывать глаза, и только после рухнул и уснул. Зимородок же,  ни  слова
не сказав, устроился у травника  под  боком,  согревая,  и  тоже  вскоре
задремал.
   - Дьердь?
   Тот  повернулся  на  голос.  Жуга  уже  проснулся  и  теперь   сидел,
настороженно склонив вихрастую рыжую голову - прислушивался.
   - Собак не видно?
   - Да спокойно все.
   - Чего не разбудил? Поди уж, третьи петухи пропели. Разнежились...
   Он встал, прошел к реке, зачерпнул горстью воды и долго пил.  Умылся,
вытер руки о рубаху. Пригладил волосы.
   Заслышав плеск воды, проснулся Зимородок.  Дьердь  вздохнул  и  молча
принялся раздувать костер.
   - Куда пойдем-то, Лис? - спросил он  травника,  когда  с  их  скудным
завтраком было покончено. - Как собирались, в город?
   Жуга смел  крошки  с  расстеленной  тряпицы  и  отпра