а старых пнях, торчащих
тут и там, на согнутых ветвях деревьев, на плоских, щербатых от  времени
камнях старого дольмена. Был снег тяжелым и  ноздреватым,  каким  ему  и
полагается быть в конце февраля, и уж  не  скрипел  под  ногой  здоровым
зимним хрустом, а только проседал со скрипом - тяжко, неприятно.
   Всходило солнце.
   Сорока на ветвях суматошно завертела головой, слишком поздно  услыхав
шаги, расправила крылья и взлетела с громким стрекотом,  сверкая  белыми
боками. Мелькнула меж деревьев раз, другой и уселась  на  самой  макушке
высокой ели, глядя с любопытством вниз, где показались люди.
   Двое вышли на поляну одновременно, с разных ее сторон: один с севера,
другой - с юга. Шагнули разом на нетронутый снег и  остановились,  молча
глядя друг на друга.
   Они были похожи, эти два странника. Очень похожи. Перепутать их  было
проще простого - оба рыжие, кудлатые, худые телом и лицом, обоим на  вид
лет по двадцать. Они могли бы быть братьями, и даже шрам,  косой  чертой
пометивший висок пришельца с юга, в точь повторял такой же шрам  второго
странника.
   Но была между ними и некая разница.
   Пришедший с севера одет был в старый полушубок, местами  порванный  и
кое-как зашитый, и выглядел усталым,  словно  после  долгого  пути.  Бог
знает, где и как провел он  нынешнюю  ночь,  спасаясь  холода  и  ветра,
вероятно, где-нибудь в стогу  -  в  буйных  рыжих  волосах,  не  знавших
гребешка  по  меньшей  мере  две  недели,  застряли  ломкие   золотистые
соломинки. В руках его был посох, за спиной - котомка.
   Второй казался чуть моложе, волос имел покороче и шел налегке, а одет
был совершенно не по погоде в серые домотканые штаны, рубаху и  мохнатую
безрукавку белой овчины. Имей  сорока  чуть  побольше  соображения,  чем
отпущено природой глупой птице, ее непременно удивила бы еще  такая  вот
нелепость: следов на снегу он не оставлял.
   Они сошлись посредь поляны и встали там лицом к лицу, где  замерли  в
извечном хороводе серые  круги  руин.  Странник  с  юга  первым  нарушил
молчание.
   - Зачем ты здесь? - спросил он тихо.
   - Пришло время, - медленно ответил другой, - и я вернулся.
   - Все возвращается на круги своя, - кивнул  парень  в  безрукавке.  -
Чего же ты хочешь теперь? Помощи?
   Тот покачал головой.
   - Совета, - сказал он.
   - Глупо спрашивать совета у себя же самого.
   - Не так уж и глупо. Ты - это не совсем я, а я -  не  совсем  ты.  Ты
можешь войти туда, куда я и заглянуть боюсь.
   - Так чего ты хочешь? - помедлив, повторил  свой  вопрос  пришелец  с
юга.
   - Я стал другим.
   - Все меняется. Даже камни не вечны.
   - Да, но... - Странник  с  посохом  помедлил.  Прошелся  пятерней  по
волосам. - Это что-то другое, - наконец сказал он.  -  Я  не  тот,  кого
раньше звали Ваха-рыжий. Но... я и не Жуга. Или нет, не так. Жуга -  это
не совсем я.
   Странник с юга поднял бровь:
   - Почему тебя это тревожит?
   - Я стал злым. Я убиваю.
   - Справедливо?
   - Не знаю... - ответил тот и тихо повторил:
   - Не знаю. Но я больше не хочу. В моей душе печаль и пустота.
   - Это бывает.
   - Я уже забыл, каким бывает счастье.
   - А вот это уже хуже. Что же ты помнишь?
   - Боль.
   - А еще?
   - Страх. Печаль. И снова боль. Даже любовь, и та для меня  обернулась
болью. Порой мне кажется, что я чувствую  разлуку  раньше  встречи...  Я
мечусь туда-сюда, и все чаще Сила вертит мной, как хочет.
   - Ты же всегда знал, где нужно остановиться.
   - А теперь не знаю, - он поднял взгляд. - Я  просто  устал  от  всего
этого. Я больше ничего не могу дать. Я больше ничего не хочу брать.  Мне
хочется отбросить свое имя.
   - Опасно даже просто - взять себе имя. Еще опаснее - играть с  ним  в
такие игры.
   - Пускай.
   - Разок ступив на этот  путь,  уже  нельзя  вернуться.  Ты  потеряешь
больше, чем найдешь.
   - Пускай.
   - У каждого своя ноша.
   - Может быть... Но что за радость нести ее без толку?
   - Так ли уж и без толку? - усомнился странник с юга.
   - Пока что я только убивал.
   - Помогая другим!
   - Так можно оправдать все, что угодно. Я так не хочу.
   - А как ты хочешь?
   - Мне надо знать, стою ли я хоть чего-то сам по себе.
   - Ты видел, как растет трава. Ты видел тени на воде и танец ветра под
луной. Неужели тебе этого мало? Многие умирают, не узрев и малой  толики
всей этой красоты.
   - Я видел горе, кровь и разрушения.
   - Ты познал дружбу и любовь.
   - Я познал разлуку и предательство.
   Странник с юга покачал головой:
   - С такими мыслями ты не найдешь своего пути. Ты - сам себе враг.
   - Пускай так, - кивнул парень с посохом.  -  Но  что  же  мне  теперь
делать?
   - Ищи того, кто враг твоего врага.
   - Но ты выполнишь мою просьбу?
   - Будь по-твоему.
   Странник в безрукавке склонил в  согласии  рыжую  голову  и  медленно
растаял в воздухе. Воцарилась  тишина.  Тот,  кого  раньше  звали  Жуга,
остался стоять, опираясь на посох, затем вздохнул, огляделся и  медленно
двинулся в лес, обходя седые камни.
   Возле большого куста лещины он  задержался,  заприметив  на  нем  два
орешка, невесть каким чудом уцелевших на ветке с прошлогодней  осени.  С
минуту он молча на них смотрел, чему-то улыбаясь про себя, затем  сорвал
их осторожно и вскоре скрылся за деревьями.
 
*** 
 
   Пушистый заяц в зимней шубке вылетел стремглав на середину  поляны  и
замер столбиком,  торчком  наставив  уши.  Вздрогнул,  заслышав  далекий
охотничий рог, рванулся прочь бегом и запетлял между деревьев.
   Шум нарастал, приближаясь.  Прошла  минута,  другая,  и  вдруг  из-за
кустов, захлебываясь лаем, выкатилась  свора  гончих.  Злые,  остроухие,
собаки мчались быстро, летя в прыжке над мокрым  снегом.  Закружили  меж
камней безумным колесом - след  здесь  раздвоился  -  и  вскоре,  выбрав
наугад из двух цепочек следов одну, продолжили свою погоню.
   Роняя снег с еловых лап, показались трое всадников.
   - Заяц, Ваша Милость, - с почтеньем в  голосе  сказал  один  из  них,
немолодой высокий ловчий. Оглядел поляну и нахмурился,  задержавши  взор
на каменных кругах.
   - Заяц! -  фыркнул  зло  разгоряченный  скачкой  дородный  мужчина  в
богатом, шитом золотом охотничьем кафтане. Метнул  на  ловчего  сердитый
взгляд из-под косматых сдвинутых бровей. - Какого черта!  Ни  оленя,  ни
вепря твои глупые псы не способны поднять! Разве это охота?!
   Третий всадник - самый молодой  и  тяжелее  всех  нагруженый  -  счел
разумным промолчать.
   - День только начался, пан  Владислав...  -  ловчий  виновато  развел
руками и поднял рог, висящий на ремне. - Отозвать собак?
   - Черт с ними, - буркнул  тот.  -  Какая-никакая,  а  все  ж  пожива.
Поехали... Эге! - Он вдруг остановился посреди поляны. - А  это  что  за
след?
   - Похоже,  что  человек...  -  несколько  неуверенно  сказал  ловчий,
наклонился ближе к истоптанному снегу, но с коня не  слез,  и,  взглядом
проследив следы, двинулся на край поляны.
   - Какой человек? Что он здесь делает, в моем лесу? Откуда?!
   - Вся челядь погналась за той лисой, мой граф,  -  подал  свой  голос
юный оруженосец, - так что этот - точно не из наших.
   - Собаки взяли его след! - воскликнул удивленно ловчий.
   - Отлично! - пегие  усы  пана  Владислава  встопорщились  в  недоброй
усмешке. Он поравнялся с ловчим и хлопнул его по плечу. - За ним!
   Издалека  донесся  приглушенный  лай.  Граф  прислушался   и   кивнул
удовлетворенно.
   - Кришан! - он обернулся к юноше. - Сзывай-ка всех - поглядим, что за
дичь нам попалась!
   Оруженосец поудобнее перехватил копье и поднял рог.  Тяжелый  трубный
звук разнесся гулко в зимней тишине и замер меж ветвей. С востока ветром
донесло ответный зов, и парень  тронул  лошадь  быстрым  шагом,  догоняя
своего господина.
   Сорока встрепенулась, осыпая снег с ветвей, взлетела и направилась за
ними следом - смотреть на новую забаву.
 
*** 
 
   На краю леса собаки нагнали худого  и  рыжего  парня  с  котомкой  за
плечами. Тот встал спиной к сосновому стволу и отбивался посохом, притом
преловко - одна собака дергалась, скуля, зарывши морду  в  снег,  другая
ковыляла на трех лапах, но остальные взяли путника в кольцо и с  хриплым
лаем прыгали вокруг. Время от  времени  то  одна,  то  другая  бросалась
вперед и тут же отскакивала прочь. Полушубок странника был разодран,  на
штанах чуть ниже колена расплылось кровавое пятно.
   Завидев эту схватку, граф рассвирепел.
   - Моих собак лупить! - взревел он. - Запорю гада! Эй,  Варга!  отзови
псов! - Он повернулся к ловчему. Тот крикнул что-то, и  собаки  неохотно
отступили, легли на снег, ворча и огрызаясь. Сам ловчий спрыгнул с  коня
и занялся ушибленной псиной. Рыжеволосый парень у сосны опустил посох.
   - Здоров будь, пан вельможный, - сказал он и  умолк,  дыша  тяжело  и
сбивчиво.
   Оруженосец тронул шагом коня и подъехал ближе, наставив на  странника
тяжелое копье.
   - А ну-ка, брось дубину, смерд.
   Тот подчинился -  посох  упал  в  снег.  Кришан-оруженосец  спешился,
воткнул копье в снег и подошел к незнакомцу, поигрывая плетью.
   - Кто таков? Как звать?
   Сказал, как будто плюнул. Парень молчал, угрюмо нахмурясь.
   - Отвечай, когда спрашивают! Или имя свое позабыл со страху?
   Тот молчал.
   - Стало быть, позабыл! - усмехнулся Кришан. - Ну, а  про  то,  что  в
угодьях графских промышлял, небось, тоже не знаешь?
   - Я ничего не промышлял, - ответил глухо тот. Взгляд его синих  глаз,
колючий, как репей, задержался на графе. - А что в  лес  твой  ненароком
забрел, так то без злого умысла...
   Граф сделал знак рукой. Плеть свистнула, ударив парня по ногам, и тот
невольно упал на колени. Кришан шагнул вперед, схватил его за  волосы  и
развернул лицом к себе.
   - Его светлость графа Цепеша, - рявкнул он, -  надлежит  звать  "Ваша
Милость", и никак иначе! Понял, смерд?
   - По... нял...
   - Не слышу?!
   - Понял... Ваша Милость... - процедил сквозь зубы тот.
   - Вот так-то лучше! - усмехнулся граф Цепеш. - А ну, встань!
   Тот медленно поднялся.
   Из-за деревьев вдруг раздался  шум,  и  вскоре  с  топотом  и  звоном
накатила кавалькада всадников. Разгоряченные, потные, закружили  вокруг,
сбивая снег с деревьев. Бока  коней  дымились  паром.  Кто-то  спешился,
другой подъехал ближе, поднял на руках лису. Граф одобрительно кивнул  и
снова повернулся к пойманному страннику.
   - Чей ты холоп? - спросил он.
   - Ничей, - ответил хмуро тот. - Я с гор, а там не делят землю.
   - Гляди-ка - строптивый!  -  Граф  нахмурился.  -  Значит,  говоришь,
пришлый... Чем промышляешь? Отвечай!
   - Травник я.
   - Вот как? Ага... Михай! проверь-ка у него мешок...
   Михай - дородный и чернявый  парень  из  тех,  что  подоспели  позже,
проворно соскочил с коня, содрал у парня с  плеч  котомку  и  по  локоть
запустил в нее руку.  Пошарил,  вынул  горсть  зеленой  трухи  и  бросил
обратно.
   - Травы, пан Владислав! - доложил он и вывернул мешок.
   Что-то круглое и гораздо тяжелее трав мелькнуло в воздухе и улетело в
снег,  оставив  ямку.  Странник  рванулся  вперед  и  замер,   чуть   не
напоровшись на нож в руках Кришана.
   - А ну, тихо! - сказал Кришан. - Тихо, смерд! А не то...
   Михай поскреб в затылке и  полез  раскапывать  снег.  Вынул  и  вытер
находку о рукав. В руках у него был браслет  с  черным  камнем  и  семью
фигурными подвесками по ободу.
   - Браслетка, пан Владислав...
   - А ну, подай сюда.
   Владислав Цепеш повертел браслет в руках, подергал за одну  подвеску,
за другую. Полюбовался камнем, усмехнулся.
   - Забавная вещица... Где украл? - осведомился он.
   - Это мое, - ответил рыжий.
   Граф рявкнул, наливаясь кровью:
   - Ты что же, врать мне вздумал?! - рука его рванулась кулаком, сорвав
висюльку  на  браслете.  Парень  вздрогнул.  -  В  моем  лесу  ты  травы
собираешь, моих собак побил, а теперь еще и врешь?!
   - Я не вру, - подняв упрямо голову, сказал тот. - Это мое.
   - Вяжите подлеца! - распорядился Цепеш.
   Два дюжих молодца мгновенно сбили парня с ног, ткнули в снег лицом  и
скрутили руки за спиной.
   - Куда его, Ваша Милость? - спросил один.
   - Везите в замок. Травы тоже  заберите.  -  Граф  перехватил  колючий
взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. - Браслет покамест я себе возьму  -
а ну, как истинный хозяин объявится! А ты не очень-то горюй: тебе другой
подыщем... даже два!
   Он хохотул, и челядь засмеялась тоже. Обернулся к ловчему:
   - Эй, Варга! Что там псы твои - еще способны бегать?  Давай,  подымай
их!
   Тот вскинул рог и затрубил, граф тронул вскачь коня вослед собакам, и
вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась прочь.
   Два всадника остались на поляне. Они не торопясь поели, глотнули вина
из фляги и, перебросив пленника поперек седла,  двинулись  к  темневшему
неподалеку замку. Спешить  им  было  некуда  -  лишь  в  редких  случаях
графская охота оканчивалась засветло.
 
*** 
 
   Странник  молчал,  качаясь  вверх  и  вниз  на  крупе  лошади.  Руки,
связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука  седла  врезалась  в
бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но все ж к концу  пути
боль поглотила все другие чувства. Изредка приподнимая голову, он видел,
как приближаются массивные серые стены,  но  и  тогда  половину  картины
закрывала широкая конская спина.
   Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в  своей
жизни замки, и не раз, но этот затмевал  все,  виденное  ранее.  Деревья
перед ним вчистую были снесены версты на полторы во все четыре  стороны,
наверное, чтоб  не  подобрался  враг.  Стены,  высокие  и  неприступные,
венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый  в
серый лед и заметенный снегом. Шесть башен разной высоты  смыкали  стены
по углам, а в самой середине, словно  замок  в  замке,  высились  четыре
башни огромной цитадели.
   Во дворе было тихо, да и некому тут было шуметь  -  два  стражника  в
воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина еще  не  старых
лет, что шла куда-то прочь с пустой корзиной - вот и  весь  народ.  Если
кто  и  был  еще,  то  предпочитал  сидеть  в  тепле.  Снег,  черный   и
истоптанный, лежал во всех углах.  Полоскалось  белье  на  ветру.  Пахло
дымом и горелым молоком.
   Странника стащили с коня.
   - Что граф? - спросил, зевая, конюх. - Все еще охотится?
   - Угу, - с ленивой неохотой отозвался один  из  всадников.  -  Отведи
коней, да разыщика Хорию. Да поживей, а то мы и так  устали,  да  стоять
еще тут...
   Тот кивнул, увел лошадей в конюшню и после скрылся в замке.
   Они здесь все были какие-то сонные - и всадники, и этот конюх, и  два
стражника у входа. И даже Хория - кузнец лет сорока,  до  глаз  заросший
черной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только  встал  с
лежанки; а может, так оно и было. Был миг, когда  страннику  почудилось,
что он уснул и видит сон - бредовый, страшный, но все же - сон,  но  миг
прошел, вернулась боль в заломленных руках, и наважденье сгинуло.
   - Чего с ним делать-то? - спросил кузнец.
   - В подземелье.
   - А... Ну-ну...
   Пленника втолкнули в полутемную кузницу, развязали ему руки и содрали
с плеч тулуп. Держали крепко и умело - толком и не  пошевелишься.  Хория
затеплил трут и долго раздувал  огонь,  сопя  и  кашляя,  затем  накинул
жженый войлочный передник, мехами раскалил две малые заклепки и  нашарил
на стене  браслеты  кандалов.  Длинная  цепь,  зазвенев,  потянулась  по
камням. Кузнец смерил взглядом  железные  кольца,  кивнул  и  все  также
безразлично потребовал:
   - Руки.
   Наручники он заклепал, почти  не  глядя  -  привычная,  видать,  была
работа, - и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего
парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей куда-то вниз. В
стене вдруг обнаружился горелый факел, кузнец зажег  его  и  потянул  за
ржавую скобу, отворяя старую, белесую от мерзлой плесени  дверь.  Шагнул
вперед и оглянулся:
   - Куда его?
   - Да все равно, куда, - ответил стражник, державший в  руке  цепь  от
наручников. - Вон, туда, хотя бы.
   Кузнец замялся:
   - Туда не надо бы - там баба.
   - Да не один ли черт! - ругнулся тот. - Сади, где знаешь!
   В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со  всех
сторон давил  холодный  дикий  камень,  казалось,  что  неровная  кладка
потолка вот-вот обрушится.
   Хория выбрал третью дверь.  Замков  здесь  не  было  -  лишь  толстые
тяжелые засовы. Дверь вела в темницу - комнатушку пять на  пять  больших
шагов, с земляным полом и  двумя  лежаками  у  стен.  На  одном  из  них
бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь
- другое такое же кольцо было пустым. В окно, настолько  маленькое,  что
решетка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец  ушел  и
вскоре вновь вернулся с маленькой жаровней. Цепь закрепили на  кольце  и
удалились прочь.
   Воцарилась тишина.
   Тот, кто назвался травником, постоял с минуту,  о  чем-то  размышляя,
окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул было к  двери
- цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему в двери  нет  замка.
Он опустился на лежак, рассматривая  руки,  поскреб  ногтем  еще  теплые
головки заклепок. Ковка была прочная и глухая - такую и зубилом не сразу
собьешь...  Там,  где  обожгло  железом,  кожа  вздулась  волдырями.  Он
вздохнул и выругался.
   Куча тряпок на соседнем лежаке  раздвинулась,  явив  на  свет  чью-то
заросшую пегими космами голову. С минуту  они  молча  расматривали  друг
друга.
   - Ты кто? - спросила, наконец, голова. - Холоп, иль кто еще?
   - Странник я, - помедлив, ответил рыжий парень.
   - И за что ж тебя сюда?
   - Попался графу на охоте под горячую руку.
   - Понятно...
   Обладатель головы выпростал наружу руки, тоже -  скованные  цепью,  и
сел, кутая в рваное одеяло  худое,  прикрытое  грязными  тряпками  тело.
Поежился, поскреб ногтями в бороде.
   - Слышь, рыжий, - он вдруг покосился  на  окно.  -  Что  там  сейчас,
снаружи?
   - День.
   - Нет, а вообще?
   - Вообще - зима, - помедлив, ответил тот. - Февраль.
   - Февраль... - задумчиво  повторил  узник.  -  Уже  февраль...  -  Он
посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. -  Я  -
Миклош, а тебя как звать?
   Ответа не последовало.
 
*** 
 
   С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но
вскоре снова все притихло. Под вечер заявился стражник и  принес  еду  -
миску чечевичной каши, а для рыжего  странника  приволок  старое  драное
одеяло, без которого к утру тот наверняка замерз бы  насмерть.  А  после
все о них забыли.
   Время замерло для узников. Им, погребенным заживо в  каменном  мешке,
оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в день заходил хромой
и тощий тюремщик, приносил еду. Их  день  тянулся  бесконечно,  серый  и
унылый. Ночь приходила без сна, холодной стылой дремой.  Ложились  спать
спиной к спине - так было теплее,  и  хоть  не  давали  при  этом  покоя
многочисленные блохи - ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
   Истосковавшийся  по  людям  Миклош  говорил  много  и   охотно.   Как
выяснилось вскоре, сам он попал сюда за то, что осмелился рубить дрова в
графском лесу.
   - Ну, а как не рубить? - вопрошал он. - На всю  зиму  хвороста  разве
напасешься? А зима-то нынче - вон она какая... Я и пошел. Дернул же черт
этих собак рядом проехать - услышали топор. Четвертый месяц  уж  я  тут,
все жду - а вдруг да отпустят. Как там жена да дети - ничего не  знаю...
- Он вздохнул. - Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем
графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да  вишь
- перестарался. Жадность погубила...
   Странник молча все выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
   - А много ли народу в этих вот подвалах?
   - В темнице-то? Да много  кто  сидит,  -  Миклош  покачал  головой  и
поежился. - Да и тем, считай, повезло - годков этак