и, сапоги же,  наоборот,
оказались велики. К рассвету лес заметно поредел, а вскоре и вовсе сошел
на  нет.  На  горизонте  замаячили  далекие  увалы  старых  гор.  Путник
взобрался на пригорок и остановился предохнуть. Он совершенно выбился из
сил. Ноги болели, сбитые в кровь. Он долго смотрел на  гаснущие  огоньки
ближних деревень, на лес, стеною вставший за спиной и уходящий вдаль  на
запад, на башни замка, все еще торчавшие над ним. Навряд ли граф оставит
все, как есть, погоня будет - в этом не было сомнений. Тот снег, что шел
всю ночь, наверняка собьет собак со следа, но кроме собак ведь есть  еще
и люди... Куда идти? Кому довериться и как?
   Он вздохнул, и вдруг насторожился: показалось, или на  самом  деле  в
воздухе потянуло дымом? Он принюхался - нет, не показалось.  То  был  не
дым от холодного костра и не гарь лесного  пожара,  просто  -  уютный  и
теплый дымок. Где-то рядом готовили еду.
   Беглец помедлил в нерешительности, но в этот миг поблизости совсем уж
по-домашнему заблеяла коза, и он, отбросив  сомнения,  зашагал  вниз  по
склону.
   Восточный склон холма был  круче  остальных.  Нога,  обутая  в  чужой
сапог, потеряла опору, и  путник  заскользил,  не  в  силах  удержаться,
сперва медленно, затем все быстрее  и  быстрее.  Тропы  здесь  не  было.
Другой на его месте давно уже свернул бы шею,  грохнувшись  в  кромешной
темноте, но рыжий странник двигался легко, как будто днем,  с  привычной
ловкостью орудуя посохом. Слой снега здесь был тоньше, там и сям  сквозь
ранние проталины  желтела  жухлая  осенняя  трава.  Нагроможденье  серых
валунов плавно перешло в неровный  каменный  уступ.  Помедлив,  странник
замер на краю, вгляделся в ночь и спрыгнул вниз без шороха и шума.
   Вход в пещеру он увидел сразу: неровная узкая расщелина -  почти  что
лаз - уходила под темный монолит нависшего карниза.  Здесь  явно  кто-то
жил - в щели под пологом мерцала струйка света. Травник  протянул  руку,
нащупал  занавес  из  козьей  шкуры  и  проскользнул  вперед,  едва  его
коснувшись.
   Тепло - вот первое, что он почувствовал, войдя.  Уставшее  измученное
тело  заныло  в  сладкой  истоме.  Захотелось  спать.  За  три   недели,
проведенные в графской темнице, ему не удалось ни разу толком выспаться.
Он остановился на пороге, вдыхая теплые, уже давно забытые  запахи  еды,
сушеных трав и кислого молока. Огляделся.
   Пещера была невелика. Кровать у одной стены, грубо сколоченный стол и
табурет у другой, и выложенный камнем круг костра посередине - вот  все,
что смогло здесь поместиться. На столе были книги и чернильница с пером.
Вдоль стен, на тонкой бечевке рядком примостились  пучки  сухих  трав  и
кореньев. Белела матовой гирляндой длинная и толстая увязка чеснока. Над
очагом кипел  и  булькал  закопченный  котелок.  Дым  от  огня  неспешно
поднимался вверх и там терялся без следа под сводами пещеры - как видно,
где-то была отдушина, проточенная ветром и  водой,  а  может,  и  руками
человека. Возле дальней стены, где плоские камни отгораживали  маленький
загончик, сидел на корточках какой-то  человек  и  доил  козу.  Странник
вошел неслышно, но холодный воздух тронул  пламя  в  очаге,  дохнул  над
полом сквозняком, и хозяин пещеры обернулся.
   Некоторое время они молча рассматривали друг  друга,  затем  странник
прислонил к стене свой посох и стянул с головы шапку.
   - Добрая ночь, - сказал он.
   Отшельник улыбнулся, вставая.
   - Утро, друг мой. Доброе утро, - он вытер руки,  подхватил  горшок  и
шагнул к огню. - Хочешь молока?
   Он был невысокого роста, одет  в  длиннополую  грубую  рясу,  и  явно
разменивал пятый десяток. Копна волос, почти таких же густых и спутаных,
как у странника, только темных с проседью, спадала на плечи. Борода  же,
напротив, расти как видно не хотела - реденькие заросли на подбородке  и
щеках, но и только. Руки жилистые, в мозолях,  крепко  держали  глиняную
чашку  с  молоком.  Серые,  слегка  навыкате  глаза  смотрели  прямо   и
внимательно из-под густых бровей.
   - Спасибо, - травник принял чашу и вернул ее пустой. Утерся  рукавом.
- По правде говоря, я ничего не ел весь  прошлый  день  и  эту  ночь,  -
сказал он и покосился на котел. - Не найдется ли у вас для меня горбушки
хлеба?
   - Ну, ночью, право слово, есть как-то не принято,  -  улыбка,  словно
тень от облака, скользнула по лицу отшельника.  -  Но  по  счастью,  уже
утро. Если хочешь, раздели со мной мою трапезу, правда, стол мой  скуден
- репа да капуста...
   - Буду рад и этому, - кивнул странник и поднял взгляд. - Как мне  вас
называть?
   - Зови меня брат Леонард, - ответил тот и в свою очередь спросил:
   - Могу я узнать твое имя?
   Травник помедлил. Посмотрел на отшельника.
   Этот человек принял его с порога, не  сказав  ни  слова  против,  без
страха предложил с ним разделить свой хлеб...  Мог  ли  он  обидеть  его
молчанием? В голове вереницей пронеслись имена и события - все не то,  и
все не те...
   Страник поднял голову.
   - Однажды приятель назвал меня - Лис, - поколебавшись, сказал он.
   - Прозвание не хуже многих, - кивнул отшельник. Поставил на стол  две
глиняных миски и снял с огня котелок. - Присаживайся.
   Травник кивнул и вдруг задумался. Улыбнулся грустно.
   - Как странно, - произнес он.
   - Что? - повернулся тот.
   - У меня никогда не было братьев.
   - Все мы братья во Христе, - отшельник коснулся креста на груди. -  Я
монах, друг мой.
   - Монах? - переспросил странник.
   - Монах из братства святого Франциска, - кивнул тот.
   Он прочел молитву, перекрестился и принялся за еду.
   Хлеб, творог, капуста без сала и соли, печеная репа и сколько  угодно
теплого парного молока - страннику показалось, что  он  в  жизни  не  ел
ничего вкуснее. Брат Леонард завтракал молча, и на странника не  глядел,
лишь покосился на его руки и отвел взгляд.
   - Ты шел всю ночь? - спросил он, когда тарелки опустели.
   - Всю ночь, - кивнул  травник,  -  а  может  быть,  и  больше.  -  Он
задумался на миг. - Да. Больше.
   Усталость накатывала мягкими волнами. Веки его смыкались сами собой.
   - Я вижу, на тебе кафтан из тех, что  носят  слуги  графа  Цепеша,  -
помедлив, произнес отшельник. - А руки со следами от цепей. Не упомню я,
чтобы граф отпускал своих пленников, одарив их напоследок...  Или,  если
ты графский охотник, то в чем провинился?
   Странник помолчал, прежде чем ответить. Лгать монаху не было ни  сил,
ни желания. К тому же, в самом облике отшельника, в его серых  глазах  и
спокойном тихом голосе было что-то, вызываюшее доверие.
   - Кафтан не мой, - сказал он хмуро. - Еще вчера я был в плену у графа
Цепеша.
   - И он отпустил тебя?
   Травник покачал головой и усмехнулся. Поднял взгляд.
   - Я убежал.
 
*** 
 
   Назвавшийся Лисом проснулся в конце дня  и  долго  лежал,  размышляя.
Почему-то вдруг возникло странное чувство, будто все это уже когда-то  с
ним происходило, или -  виделось  во  сне.  Казалось,  после  всех  этих
событий он должен был бы места себе не находить, однако на душе  у  него
было спокойно, как никогда.
   Он помнил трапезу и брата Леонарда,  помнил,  как  монах  великодушно
уступил ему свое ложе. Травник уснул мгновенно, как будто  провалился  в
мутный омут тревожных, но теперь забытых сновидений.
   Он сел и огляделся.
   Монах куда-то исчез. Костер почти погас, лишь тлели угольки  в  седой
золе. Коза с двумя козлятами спала в загончике на сене. Край занавеси  у
входа был приподнят, и  в  пещеру  лился  свет  и  свежий  воздух.  Было
холодно. Странник поежился, сел, нашарил у кровати свои сапоги и обулся.
   Снаружи захрустели шаги, и в пещеру, отряхивая снег с башмаков, вошел
брат Леонард. В руках его была вязанка хвороста.
   - День добрый, - он кивнул, завидев странника.
   - И тебе того же.
   Монах развел огонь, натаял снега в котелок.
   - Здесь есть родник, - сказал он, улыбаясь  виновато,  -  но  мне  не
хотелось далеко уходить. Да, кстати говоря - я не  нашел  твоих  следов,
только те, что возле входа... Как ты сюда попал?
   - Спрыгнул сверху, - ответил тот, стянул рубаху, вышел вон и принялся
растираться снегом. Монах  задумчиво  глядел  на  его  белесые,  неровно
сросшиеся рубцы - на шее, на  руке,  и  третий  -  на  спине,  размерами
побольше. Посмотрел на карниз над входом и покачал головой.
   - Вот уж не думал, что здесь кто-то может пролезть, -  сказал  он.  -
Откуда ты?
   - С гор.
   - Вот как... - нахмурился брат Леонард. - И что  же  привело  тебя  в
наши края?
   Травник отряхнул с плеч тающий  снег,  растерся  рубахой,  надел  ее.
Прошелся рукой по волосам. Посмотрел монаху в глаза.
   - Не знаю, - он помотал головой.  Рыжие  волосы  разлетелись  мокрыми
космами. - Не знаю даже, с чего начать; уж слишком много всего...
   - Начни с начала, - посоветовал монах, разливая в чашки молоко.
   - С начала... - усмехнулся тот.  -  Ну  что  ж...  можно.  Однажды  я
родился, и один старик в горах взял меня к себе...
   Рассказ был долог. Отшельник слушал молча, не перебивая, только когда
травник помянул браслет, попросил показать, но тот лишь развел руками  в
ответ. Наконец, речь зашла о камнях на поляне, о дикой охоте,  тюрьме  и
побеге.
   - Так значит, вот  кто  растревожил  старое  зерцало...  -  задумчиво
проговорил брат Леонард и посмотрел на странника. -  Кто  надоумил  тебя
прийти на ту поляну?
   - Никто... Я сам. Я понял вдруг, что становлюсь не тот...
   - Не надо, - он поднял  руку,  -  не  объясняй.  Со  мной,  наверное,
случилось то же самое, когда я вознамерился вступить в братство... Но  я
бежал от мира, а ты бежишь от самого себя. Естественно, что ты не можешь
понять, чего хочешь найти. Ты даже бросил свой талант, лишь бы  не  быть
собой.
   - Я устал каждый раз обжигаться до кости.
   - О да! Твой дар и верно, как огонь. Он может  обогреть  в  мороз,  а
может и всю избу спалить, это уж смотря как с ним обращаться. Откуда он,
не знаю, но я и про  огонь  не  ведаю,  откуда  он;  так  что  ж  мне  -
отказаться от огня?
   - Огонь не добрый, и не злой... - пробормотал травник. -  Да.  Верно.
Но почему - слова? Откуда в них такая сила?
   - Уж где ей быть, как не в словах, - ответил тот. - Ведь и  в  начале
тоже было Слово.
   - Но то был бог!
   - Исус был тоже - сын человеческий. И умер он за наши грехи. Все  мы,
люди - рабы божьи.
   Травник нахмурился.
   - Не знаю, за чьи грехи умер Исус, но уж точно - не за мои, -  сказал
он. - А рабом я никогда не  буду,  даже  -  рабом  божьим,  -  губы  его
искривила усмешка. - Это значит, получается в таком разе, что я уже и не
человек?
   Отшельник покачал головой.
   - Похоже, ты обречен ходить по грани между радостью и болью.  Ума  не
приложу, почему из всех дорог ты  выбираешь  лезвие  ножа...  Ты  хочешь
помочь, но злишься на себя, помогая. Ты  хочешь  остаться,  но  уходишь.
Имеешь дар, и сам же его бросаешь. Хотя, постой! - монах встрепенулся. -
Напомни мне еще раз, как звали того, кто...
   И умолк.
   - Что? - травник поднял голову.
   - Амброзий... - прошептал брат Леонард и побледнел. -  Ты  говорил  -
Амброзий?
   - А, тот... Да.
   - Мерлин! - воскликнул отшельник, ошарашенно глядя на своего гостя. -
Господи Исусе... Что, если ты и вправду угадал тогда... О небо,  что  за
дар!
   Рыжий странник горько усмехнулся:
   - Угадал, не угадал... зачем душу-то терзать? Я все  равно  не  смогу
вернуть ни свое имя, ни былую силу слов. Не получается.
   - Мне думается, оно само придет. Правда, не  знаю,  когда.  Как  вино
выдерживают в бочках, прежде чем пить, так и ты оставил свою силу.
   - Она не для меня! Я не могу с нею совладать!
   Отшельник поднял голову:
   - Зачем ты ищешь в ненависти то, что не  нашел  в  любви?  -  спросил
вдруг он.
   Травник опешил.
   - Как это понимать?
   - А вот так и понимай. Ты больше ненавидишь зло, чем любишь добро. Ты
словно говоришь: "Примите, оцените, дайте мне ответ, не в доброте, так в
злобе", а вся загвоздка в том, что за добро не требуют награды.
   - А разве я... требовал награды?
   - Не мне судить об этом, - монах пожал плечами.
   Странник долго молчал, прежде чем опять заговорить.
   - Так значит, тот вопрос - кто враг моего врага...
   - То не вопрос, друг мой. Там, на поляне ты нашел ответ.
   - Мой бог... - тот запустил пятерню в свои густые волосы и собрал  их
в горсть. - Ведь сразу можно было догадаться!
   Некоторое время они молчали. Забытый за беседой  котелок  напомнил  о
себе сердитым бульканьем. Вода, шипя, закапала  в  огонь.  Брат  Леонард
поспешно встал, сдвинул дрова в сторонку и отсыпал в котелок овсянки  из
мешка. Задумался вдруг, что-то вспоминая, и снова повернулся к травнику.
   - Тот крест... Позволь-ка мне взглянуть на него.
   Он наклонился  над  столом,  рассматривая  с  неподдельным  интересом
маленький Т-образный крестик прозрачного желтого камня.
   - Солнечный Крест... - пробормотал брат Леонард. - Хм...
   - Что он означает? - спросил травник.
   - Пока слуги святой церкви не пришли на эти земли, здесь  поклонялись
многим богам, но все эти люди почитали Солнце. Кто-то, сразу ли,  после,
но - принял новую веру. Кто-то так и умер в старой. Но были и такие, кто
не смог решить, за кем идти, из дня или ночи выбирая  утро,  из  черного
или белого - серое... Церковь этого не одобряет, хотя раньше  относилась
спокойно. Да... многое меняется, - он задумался.  -  Сила,  богатство...
Мне кажется, в последнее время церковь тоже обрела немеряную силу, и кто
знает, чем все это обернется...
   - А что вы сами на это скажете?
   Тот пожал плечами:
   - Нелепо отрицать, что бог есть свет, и остановимся на этом.
   - А янтарь? Почему - янтарь?
   - Хм, янтарь... В этом я тоже вижу некий символ. Янтарь - ни  камень,
ни смола. Если бросить его в огонь, он потечет и  сгорит,  но  останется
камнем в любом другом месте. Не могу объяснить, но наверное, в этом  все
дело.
   - Грань... - пробормотал странник. - Опять грань. Лезвие ножа...
   Он замолчал, и брат Леонард не стал его тревожить.
   Снаружи незаметно начало темнеть. Поспела каша. Залив дымящую овсянку
молоком, брат Леонард и рыжий странник сели за обед.
   - Что за деревни  здесь  поблизости?  -  спросил  травник,  отодвинув
пустую миску.
   - Ближе всех Надэш. Зарад и Хунендар подальше, а та, что  еще  дальше
на север - Местякэн.
   - Там где-то есть кузнец?
   - У Хунендара кузница недавно задымила... А зачем тебе?
   Не ответив, странник встал и натянул кафтан. Взял посох.
   - Пойду я, пожалуй, - сказал он. - Спасибо вам за все.
   Брат Леонард молча смотрел на него.
   - Пропадешь, - сказал он наконец. - Дважды из графских подземелий  не
сбегают.
   Глаза травника блеснули в свете костра.
   - И все таки, мне надо туда, - упрямо сказал он. -  Теперь  я  должен
разобраться во всем этом сам.
   - Ну что ж... - монах вздохнул. - Все повторяется. Не допусти  зла  к
себе в сердце, Лис. А теперь - иди с богом.
   - Прощайте, брат Леонард.
   Откинув козью шкуру, странник шагнул в темноту и растворился в ночи.
 
*** 
 
   Все раны зажили к утру. Мозоли на  ногах,  следы  от  оков,  кровавые
царапины расчесов - все затянулось, оставив чуть заметные  следы.  Будто
некий тайный знак, и травнику вдруг подумалось, что Сила,  брошенная  им
на каменной поляне, напомнила о себе. Отчасти он был рад такому повороту
дела, отчасти же, наоборот - обеспокоен  старыми  сомнениями.  Уходя  от
брата Леонарда, он выпросил у него кус  груботканого  полотна,  соорудил
себе пару обмоток и теперь сапоги были если и не  впору,  то  во  всяком
случае не велики. Ногам, вдобавок, стало не только удобнее, но и теплее.
   Оставив в стороне Зарад и Надэш, он выбрал Хунендар и шел  всю  ночь,
сперва через поля, проваливаясь в снег почти по колено, затем набрел  на
санную дорогу и дальше шел уже по ней. Лишь раз, заметив в  отдаленьи  с
полдесятка верховых, углубился в лес и сделал крюк, пока их топот,  злые
голоса и звяканье сбруи не замерли вдали.
   К рассвету травник вышел к Хунендару.
   Село дорога обходила стороной. Приметив кузницу на косогоре,  травник
отыскал ведущую туда тропку и двинулся вверх по ней. Похоже,  в  кузнице
только-только начали работу - дымок вился из трубы струйкой  неуверенной
и тонкой. Слышался легкий перезвон молотка - видно,  что-то  чинили  или
налаживали инструмент. Травник потоптался у порога, обивая снег с сапог,
и потянул за ручку. Дверь заскрипела, открываясь.  "Все  повторяется,  -
подумалось ему. - Вот так же, два месяца назад, я подходил к одной очень
похожей кузнице..."
   Заслышав скрип, кузнец обернулся, и странник замер на  пороге,  будто
вкопанный.
   - Збых! - ошарашенно выдохнул он.
   Тот чуть не уронил молоток себе на ногу.
   - Не может быть... - пробормотал он. Шагнул навстречу. - Ты?
   - Я...
   - Откуда? как? Какими судьбами? Да впрочем, что это я... -  Он  вдруг
засуетился, стянул передник и повесил его на гвоздь. - Пошли в дом.
   - Ты погоди, - остановил его тот. - Может, не надо...
   Кузнец насторожился:
   - Ты что, опять куда-то влез? - спросил он.
   - Есть такое дело, - признался тот. - Ружена что, дома?
   - Замуж вышла сестренка моя, - усмехнулся Збых. - С того дня, как  мы
сюда переехали,  как  будто  и  впрямь  проклятие  какое  с  нас  сошло.
Помнится, Юхас уж давно на нее заглядывался - всякий  раз,  когда  мы  к
тетке наезжали, а тут, вишь, посватался... Да что мы все обо мне!  Ты-то
как? Где пропадал все это время?
   - Где только я ни пропадал, - усмехнулся тот. - Долго рассказывать.
   - Тогда тем более - пошли ко мне. Работа подождет.
   Странник поколебался.
   - А ты что, по-прежнему один?
   - Да все как-то не завяжется, - усмехнулся тот невесело. - Да и девки
нынче хрупкие... трещат... Ну что, идем?
   Через час, потягивая чай с медом, он  выслушал  травников  рассказ  и
долго молчал после. Поставил чашку на стол, поскреб в затылке.
   - Ну и дела... - сказал он наконец. - И что ты вечно лезешь  черту  в
зубы? Граф, он, конечно, мироед,  да  ведь  и  его  понять  можно.  Люди
поговаривают, что пока жена его не померла, так он не шибко  и  лютовал.
Это уж потом началось. Вот прихвостень его, Кришан этот, тот  -  да-а...
Была б моя воля, я бы сам его здесь придушил. Ну,  и  что  ж  ты  теперь
делать надумал? Или опять за киркою пришел?
   - Нет, - травник усмехнулся, - не за киркой я. За веревкой.
   - Иисус Мария! Веревка-то зачем?!
   - Надо, - уклончиво ответил тот. - И вот  еще  что...  -  Он  потянул
из-под лавки свой посох. - Надо бы вот эту штуку  малость  переделать  -
тут и тут. - Он показал, где. - И еще вот этак...
   Збых взял посох, с уважением взвесил его на ладони.
   - Сделать-то можно, - кивнул он. - И веревку искать не надо - вон,  в
сенях лежит. Да только зря ты за это взялся. Уходить тебе надо, вот  что
я скажу. Не ровен час  нарвешься  на  графских  холуев,  а  там  -  пиши
пропало: не на кол посадят, так плетьми засекут, а то и еще чего похуже.
   - Куда уж хуже-то, - хмыкнул тот.
   - У Кришана выдумки хватит, он догадистый... Ты вот что  -  поживи  с
денек у меня, а завтра уходи  на  юг,  в  Лидуш  или  лучше  -  сразу  в
Копшу-Микэ.
   - Нет уж, - травник покачал головой. - Я у тебя  не  задержусь.  Если
меня схватят - это ладно. Но если и тебя в чем обвинят...
   - Да я скажу - откуда ж  мне  было  знать...  -  Он  вдруг  осекся  и
посмотрел на странника. - О господи... Жуга, ты только не  подумай,  что
я...
   - Да я и не думаю, - хмуро буркнул тот. - А только вижу,  что  и  ты,
как собака, уже приучился хозяйскую плетку любить.  Уйду  я,  не  бойся.
Скажи только - сделаешь посох? Успеешь до вечера?
   - Конечно! Конечно успею!  -  Кузнец  встал  и  шагнул  к  двери,  да
замешкался на пороге. Обернулся. - Слышь, Жуга... -  Он  помедлил.  -  А
ведь парень-то вернулся тогда...
   - Я знаю, - кивнул тот.
   - Так значит, те волки...
   - А вот это тебе знать ни к чему, - сказал