серой  пыли  и  поплотней  закутался  в
мохнатую овчину кожуха. Помолчал. Лиса придвинулась поближе, вступила  в
колеблющееся пространство светового круга  и  уселась,  словно  бы  тоже
желая послушать. Было тихо. Горел костер. Мерцал браслет на алтаре.
   - Почему?
   - Так надо, - помолчав, ответил травник. - Так заведено. Она  пришла,
чтоб увести меня с собой. Она была когда-то девушкой, и у  нее  тоже  не
было родных... - Он посмотрел Реславу в глаза, и снова тот вздрогнул  от
непонятной и нечеловеческой тоски, блестевшей в темной глубине  зрачков.
- Мы нелюди, Реслав, - сказал Жуга, - хоть и  рождаемся  людьми.  В  нас
смешано четыре крови. Заранее неясно, кто есть кто. У нее, -  он  кивнул
на лису, - тоже был подобный браслет. Хотя, вру - не браслет.  Ожерелье.
Также обрывалась бусина за бусиной, а потом она поняла, что должна уйти.
И ушла с охотой. В осень.
   - А ты...
   - А я не знаю. Не хочу.
   - Она счастлива теперь? - спросил Реслав.
   Жуга пожал плечами.
   - Для чего мы здесь?
   - Что-то пошло не так. Тот, в башне, помнишь? - Реслав кивнул.  -  Он
меня предупреждал, чтоб я был осторожен, но это... Это...  Я...  -  Жуга
умолк, и некоторое  время  просто  сидел,  нервно  расплетая  и  сплетая
пальцы. - Простого превращения не будет. Реслав, я перестану быть собой,
- сказал он наконец. - Там, внутри что-то... Не могу объяснить. В общем,
я решил, что лучше самому пойти навстречу этому.
   - А стоит ли?
   Лиса отрывисто тявкнула. Жуга усмехнулся.
   - Вот и она тоже говорит, что не стоит.
   Тем временем стемнело совсем. Костер прогорел,  рассыпался  на  угли.
Приятели не сразу заметили, как перестал мерцать камень на  браслете.  И
лишь когда лиса, ощерившись и прижимая уши, припала к земле и попятилась
назад, оба вскинулись и повернулись к алтарю. Реслав нащупал  в  темноте
ладонь Жуги и судорожно сжал.
   - Слышишь?
   - Да. - Травник осторожно,  но  решительно  высвободил  свою  руку  и
встал. - Это оно.
   От каменной громады потянуло холодом. Плита  пошла  трещинами.  Бурая
накипь лишайников рассыпалась в пыль, и пыль эта заклубилась,  серебрясь
в  непонятно  откуда  идущем  прерывистом  мерцании.   Тьма   сгущалась,
постепенно обрисовывая силуэт высокой фигуры.  Засветились  зеленым  два
глаза.
   - Корабль должен кого-то возить, -  не  глядя  на  Реслава,  медленно
говорил Жуга. - А ковчег заключает в себе частицу бога... Я так и думал.
Так и думал...
   "Ах-хх-х... - долгим выдохом раздалось в темноте. - Долго же я ждал."
   - Господи Исусе... - выдохнул Реслав.
   Это был лис. Огромный черный лис.
 
*** 
 
   Зверь  потянулся,  словно  разминая  затекшие  после  долгой   спячки
мускулы, и одним большим прыжком покрыл расстояние между камнями и двумя
странниками. Приземлился, разметав  костер,  и  замер,  гибкий,  черный.
Головни вспыхнули, язычки пламени заплясали возле ног. Когти рвали  мох.
Пушистый хвост мел белый  пепел.  Реслав  заопасался  (вспомнился  вдруг
холод алтаря), что лис сейчас растрескается, в точности, как  камень  до
него, но похоже, зверю было все равно. Он глянул на Реслава, на Жугу,  и
осклабился в усмешке.
   "Ну что ж, - сказал он. - Хорошо. Я в тебе не ошибся."
   Голос шел как будто ниоткуда, гулко, резко отдаваясь в голове.
   - Кто ты такой, что строишь на  меня  свои  планы?  -  спросил  Жуга.
Реслав предпочел промолчать.
   "У меня множество имен, - вновь ухмыльнулся черный Зверь. -  Не  вижу
большой беды,  если  я  и  назову  тебе  парочку-другую.  Хочешь  знать?
Пожалуйста. Земиал. Верверей. Локи..."
   - Дьявол! - выкрикнул, не выдержав, Реслав.
   "Можешь звать и так, я не обижусь," - ответил тот.
   - Локи? - Жуга всмотрелся в морду зверя. - Вот как...
   "Да. Хотя это не важно. Теперь, благодаря тебе, я смогу говорить, что
некогда меня звали - Жуга. Ты доволен?"
   Воцарилась  тишина.  Жуга  молчал.  В  неровном  красноватом   мареве
сверкающих углей лицо его казалось слепленным  из  гипса  -  бледное,  с
глубокими  темными  впадинами  глазниц.  Внезапно  он  поднял  голову  и
усмехнулся.
   "Я вижу, ты согласен?"
   - Даже не надейся, - был ответ. - Я не предам себя в твои руки.
   "Ты смеешь спорить с богом?!"
   - Смею! - рявкнул травник и шагнул вперед, к  самому  носу  чудовища.
Остановился, глядя глаза в глаза.  -  Да.  Ты  ждал  меня.  Подталкивал.
Умело. Всю дорогу. Это у тебя неплохо получалось! И если б  ты  дождался
осени...
   "К чему весь этот спор? Я - это ты, а ты всегда  был  мной.  Мой  меч
признал тебя по праву. Осталось сделать только один шаг. Хочешь, чтобы я
взял тебя силой?"
   - Не выйдет, - криво усмехнулся травник. - Знаешь,  почему?  Подвеска
действует на нас обоих, и ты в моей власти настолько же, насколько я - в
твоей. Я опередил тебя, хитрец, явился раньше срока. Ты не готов. А  что
до остальных...
   "Я убью тебя!"
   "Ты не посмеешь," - донеслось у травника из-за спины.
   Реслав оглянулся и беззвучно ахнул.
   В спор двоих вмешался третий. И какой третий!
   Темнота расступилась, и к костру из чащи леса, высоко неся увенчанную
тонким рогом голову, вышел единорог. Он шел уверенно и гордо, невысокий,
стройный, ясноглазый,  совершенно  не  похожий  ни  на  лошадей,  ни  на
неуклюжих тупомордых пони. Тому,  кто  хоть  раз  в  своей  жизни  видел
единорога, становится потом невыносимо больно даже смотреть на  лошадей.
То был шаг хищника, бесшумный, мягкий  -  на  ногах  единорога  не  было
копыт, лишь пальцы с грубыми, похожими на  роговые  полумесяцы  ногтями.
Длинная стройная шея, искрящийся витым изгибом рог и  никакой  роскошной
гривы, которую так любят изображать на своих картинах художники,  только
густая щетка белых волос, и все. И надо было  быть  последней  сволочью,
чтобы обозвать мордой этот светлый лик.
   Так, или почти так думал  Реслав,  глядя,  как  единорог  подходит  к
огненному кругу. Подошел и замер - серебристая тень.
   "Ты не посмеешь, Лис," - повторил он.
   И Лис не посмел.
   За кустами мелькнула лиса. Еще одна. Еще. Реслав заоглядывался.  Лисы
собирались на краю поляны. На другом  краю  бесшумными  белесыми  тенями
проявились волки. Вышел и сел под сосною медведь. На  западе  заблестели
глаза собак.
   "Он мой! - ощерился Лис. - Мой по праву! В нем течет моя кровь!"
   "Мы не принадлежим своим родителям, - сказал единорог.  -  Он  честно
разменял свой Драупнир и оборвал последнюю подвеску для тебя.  Он  имеет
право выбирать. Кто хочет что-нибудь сказать?"
   На мгновение над маленькой поляной у скалы повисло молчание.
   "Он помогал другим," - сказала, сделав шаг вперед, лиса.
   "Он просил нас помочь," - уточнил белый волк.
   "Он расплатился вперед," - проревел медведь.
   "Он украл мою добычу!" - провыл-пролаял пес дождя.
   Единорог помолчал. Затем повернулся... к Реславу.
   "Ну, а ты что скажешь?"
   От неожиданности тот опешил. Посмотрел на собравшихся вокруг  зверей,
на травника, и сжал кулаки.
   - Он мой друг, - сказал он. - Он спас жизнь мне, моей  жене  и  моему
неродившемуся сыну. И если  вы  хотите  навредить  ему,  то  сперва  вам
придется убить меня. А все что вы сказали про него, так это сделал бы  и
любой другой человек!
   Единорог кивнул, принимая ответ, и повернулся к травнику.
   "Твое слово."
   Жуга молчал довольно долго.
   - Время не бежит вспять, - сказал он, наконец. - Я сам пришел сюда, и
сам позвал его. И если он хочет вырваться из плена,  куда  его  заточили
другие боги, это его право. Не  беспокойся:  я  помню,  ты  предупреждал
меня, тогда, на поляне... Но теперь выбираю я.
   Он повернулся к замершему Черному Лису.
   - Пускай попробует.
   Слова прозвучали, и Единорог склонил голову в знак согласия.
   "Это справедливо. Что ты хочешь?"
   - Огня, - сказал Жуга.
   И угли вспыхнули огнем.
 
*** 
 
   Жуга сбросил меч, башмаки, и шагнул на горящие  угли.  Лис  встал  на
дыбы и  людское  обличье  принял.  Они  зашагали  по  кругу,  танцуя  на
пламенной сцене. А звери молчали, поляну кольцом окружив. Они  танцевали
вдвоем. Загорелись штанины. Жуга вспоминал, забывая про пламя  в  ногах.
Он был не один в этот миг. Из подвесок браслета он не оборвал ничего для
себя одного. Был Вайда-рифмач (травник слышал  сейчас  его  лютню).  Был
брат Леонард, Збых-кузнец и Ружена, сестра кузнеца. Был Яльмар, и  Янко,
плясал на углях Зимородок, и Влана, и Зерги с Линорой - они были  тут...
Был рядом Рагнур, скалил зубы насмешливо Роджер,  и  много  других.  Тек
слезами янтарь на груди...
   Жуга танцевал. На востоке вставало светило.
   Жуга танцевал для того, чтоб остаться собой.
   Жуга танцевал. Обгорали лохмотья рубахи.
   Жуга танцевал: "Да пребудет со мной моя боль!"
   Реслав еле видел его, заслоняясь руками от жара.
   Все звери молчали.
   Два тела горели.
   Жуга танцевал...
   Танцевал...
   Танцевал...
 
Опал: ЕДИНОРОГ 
 
12 
 
   Рассвело. День принес с собой туман, прохладу  раннего  утра,  синеву
безоблачного неба  и  яркий  солнечный  свет.  Пели  птицы.  Лес  вокруг
постепенно просыпался. На маленькой поляне меж трех сосен резвились лисы
- прыгали,  скакали  и  гонялись  друг  за  другом,  тявкали  заливисто,
вертелись волчком. Им было весело: день за днем приближалось их время.
   Два человека полулежали у погасшего костра.
   - Неужели тебе не было страшно? - спросил Реслав.
   Жуга пожал плечами.
   - Вначале, конечно, было. А потом не помню.
   - Как так - не помнишь?
   Травник покосился на Реслава. Улыбнулся виновато.
   - Много ли ты помнил из того, что было, когда родился?
   - Как ты себя чувствуешь... теперь?
   Жуга помедлил, прежде чем ответить.
   - Мне хорошо, - сказал он. И умолк.
   Одежда травника сгорела без следа, остались  лишь  царвули  и  кожух.
Сгорел янтарный крестик  и  веревка  от  него.  Волосы  же  травника,  к
немалому удивлению Реслава, обгорели лишь чуть-чуть.  Реслав  отдал  ему
свою рубашку. Вторая пара штанов нашлась у Жуги в мешке. Травник  лежал,
полузакрыв глаза, задумчиво смотрел на резвящихся лисиц.
   - Ты знал, что все так случится?
   Травник рассмеялся и сел. Потер ладонью подбородок.
   - Ну  ты  даешь,  Реслав!  Кто  ж  мог  такое  знать?  Черт...  морда
чешется... Неужто борода растет?
   Жуга перевернулся на живот и потянул из ножен меч. На гнутой  рукояти
тупорылым матовым клинком засеребрилась бритва. Лис  плясал  на  клинке.
Травник поднял взгляд на Реслава,  в  глазах  его  поблескивали  озорные
искорки.
   - Как думаешь, сумею?
   - Лучше уж не  надо,  -  с  сомнением  сказал  Реслав.  -  А  то  еще
распластаешь себе горло с непривычки... Я бы научил, да сам не бреюсь.
   Травник спрятал Хриз обратно в ножны,  дважды  обернул  их  ремнем  и
сунул поглубже в мешок.
   - И что ж ты дальше делать думаешь? - спросил Реслав.
   - Не знаю, - пожал плечами  тот.  -  Жизнь  продолжается.  Или...  не
продолжается... - Он улыбнулся.  -  Я  не  решил  еще.  Наверное,  осяду
где-нибудь, сделаюсь целителем... Людей, зверей буду  пользовать.  Давно
собирался этим заняться. Бог даст, не пропаду. Так, куда же я... Ага.  -
Он вынул что-то из мешка и протянул Реславу. - Держи, Реслав. На память.
   На ладони травника переливался красным полированный овальный  камень.
Травник подобрал его с алтаря, когда все кончилось. Опал и  кучка  серой
пыли  -  все,  что  осталось  от  злосчастного  браслета.  В  рассветных
солнечных лучах камень был неверятно, сказочно красив. Реслав замялся  в
нерешительности.
   - Ну, что ты... зачем...
   - Бери, бери! - рассмеялся Жуга. - Мне он теперь без  надобности.  Да
ты не бойся - это самый обычный черный опал. Отдашь дочурке.
   - Я... - начал было Реслав, и тут до него дошел смысл  сказанного.  -
Что ты сказал?! Дочурке? Но я... откуда...
   - Дочке, Реслав, дочке, - утвердительно кивнул Жуга, чему-то улыбаясь
про себя. - Можешь мне поверить.
   - Спасибо... - ошеломленный, Реслав повертел опал в  руке.  -  Скажи,
Жуга, - он поднял взгляд на травника. -  Ты  мне  рассказывал  про  этих
четырех зверей. А кто был тот, единорог который?
   "Ты думаешь, у года нет хозяина?" - вдруг прозвучало рядом.
   Реслав подскочил на месте и вытаращился  на  вдруг  возникшего  перед
ними единорога. Сглотнул мгновенно пересохшим горлом. Посмотрел на Жугу.
Травник уже был на ногах.
   - Ты вернулся!
   "А я пока что и не уходил."
   Жуга сделал шаг, другой  и  оказался  рядом  с  ним.  Протянул  руку.
Осторожно провел пальцами по  лебединому  изгибу  шеи,  взъерошил  белую
гриву. Единорог не возражал, наоборот, даже придвинулся  поближе.  Зверь
выглядел усталым. Ноздри его трепетали.  Под  тонкой  бархатистой  кожей
синела сетка вздутых вен. Глаза у единорога были голубые.
   - Спасибо, - произнес Жуга и отступил.
   "Ты заставил меня поволноваться."
   - Я и вправду... с ним в родстве?
   "Да, - единорог кивнул. - И со мной тоже."
   - Вот значит, как... - Жуга помрачнел. - И кто же  я  теперь?  Демон?
Ангел? Зверь?
   "Ты выбрал сам. Ты человек, и никто у тебя этого не отнимет. Но среди
нас ты всегда будешь своим. Ты смог очень многим помочь, ты  достоин.  А
теперь - прощай."
   - Постой, - окликнул его  Жуга.  Единорог  остановился.  -  Еще  один
вопрос...
   "Спрашивай."
   - Как же меня все таки зовут?
   Тот долго молчал, прежде чем ответить, и было  в  его  глазах  что-то
такое... Реслав не знал, могут ли единороги улыбаться,  но  был  уверен,
что если бы могли, это выглядело бы именно  так,  как  сейчас,  и  никак
иначе.
   Наконец Единорог поднял взгляд.
   "А зачем тебе имя?"
 
... И НАПОСЛЕДОК: 
 
   Аптекарь Готлиб разбогател, продавая неудачно сваренный Жугой сургуч,
как "долго  не  сохнущую  глину  для  поделок".  Особенным  успехом  она
пользовалась у  скульпторов  и  у  детей.  Впоследствии  его  племянник,
унаследовавший дело, додумался сделать ее цветной.
   Жуга не сразу угадал имя девушки со старой мельницы, ибо имен  у  нее
было два, и оба - истинные (у нее были затруднения с речью; "Ила" -  это
все, что  осталось  от  имени  "Эльза").  Девчонка  при  том  ничуть  не
страдала, и если бы Жуга задумался над этим, то  наверное,  перестал  бы
мучиться с собственным именем.
   В  кошельке  у  Геральта  были  орены  -  валюта  Ривии,  Махакама  и
Поссилтума. Ведьмак отсыпал Жуге не так уж и много: один орен составляет
примерно 1/3 талера серебром.
   Некоторое время Жуга подозревал, что на  его  колдовские  способности
каким-то образом влияет посох, и долго испытывал  для  его  изготовления
разные  деревья.  Сперва  это  был  ясень.  Кол,  вырванный   Жугой   из
кладбищенской ограды, был осиновым. Потом были вяз,  кедр  и  береза.  К
этому времени Жуга уже понял, что от посоха  ничего  не  зависит  (да  и
хромота его прошла), и посох мастерил, в основном, для драки, а  не  для
волшебных нужд.
   Дети слышат ультразвук. С возрастом слух у человека  притупляется,  и
потому никто из взрослых горожан свистульки травника не слышал.
   Арбалет для Зерги изготовил Марвин Кальвинский. Специализировался  на
изготовлении  компактного  дистантного  оружия,  впоследствии   мастерил
магазинные арбалеты. Круг, пронзенный молнией - эмблема мастера на  ложе
арбалета, долго считался своеобразным "знаком качества", служа  причиной
многочисленных  подделок.  Веридис  отдал  за  арбалет  двести  двадцать
талеров и вовсе не считал, что переплатил.
   Зимородок впал в беспамятство в полнолуние, а когда очнулся, Луна шла
на ущерб. Впоследствии он  всегда  чувствовал  себя  немного  неуютно  в
подобные ночи, но все обходилось без особых осложнений.
   Из стаи собак домой не вернулось семь псов.
   Комары, наколдованные впопыхах Жугой, прожили недолго - никто из  них
не смог напиться крови, оставаясь незамеченным.
   Яртамыш - лепрехун (вариант: "Лепрекон") - один из  младших  домовых,
по роду деятельности - башмачник. Скрытен, жаден, не  любит  беспокойных
людей.  В  тишине  старых  домов,  по  ночам  можно  услышать  стук  его
молоточка.
   Все имена свободных гномов были подлинные, за исключением Спелле  (на
самом деле его звали Йорвик); Жуга об этом догадался, но шума  поднимать
по столь ничтожному поводу не стал. Орге, кстати  говоря,  потом  затеял
драку с этим гномом, чтоб тому  впредь  неповадно  было  соблюдать  свои
шкурные интересы за счет других.
   Гномы совершенно напрасно  с  таким  тщанием  оберегали  свой  рецепт
изготовленья пороха - к тому времени он  был  уже  довольно  известен  в
ученой среде, а вскоре получил широкое распространение в военном деле  и
производстве фейерверков.
   "Живым серебром" гномы называли не ртуть, но тяжелый  изотоп  серебра
110,  редкий,  нестабильный,  с  периодом  полураспада   около   трехсот
пятидесяти лет. От этого волшебные  мечи  излучают  в  трех  диапазонах,
светятся в темноте и  весьма  опасны  для  своих  владельцев.  В  ножнах
содержится свинец. Надо сказать, что вся "нежить" весьма чувствительна к
радиационному  фону,  и  потому  прекрасно  распознает  такие  мечи   на
расстоянии. По этой же причине волшебные  мечи  приходится  перековывать
наново по прошествии некоторого времени.
   В ведро Реслава действительно попали  кровь  и  соль.  По  поводу  же
заговора  воды  Жуга  потом  так  и   не   смог   ему   сказать   ничего
вразумительного.
   Трехцветных котов не бывает (ген  трехцветья  у  кошачьих  сцеплен  с
женской хромосомой), Сажек - кошка, а не кот. В том, что Жуга изначально
ошибся, виновато напряжение прошедших дней и возраст котенка.
   Вызвав в этот  мир  образ  Лиса,  Жуга  спровоцировал  лавинообразный
расход  энергии,  ушедшей  на  его  перемещение,  и  камень  треснул  от
переохлаждения. Развалины этого алтаря стоят там и поныне.
   Единороги происходят  по  параллельной  линии  эволюции  с  лошадьми.
Разветвление  произошло  на   этапе   эогиппус   -   гиппарион.   Лошади
сформировались как степные животные,  единороги  -  как  преимущественно
лесные.
   Реслава позвали, как свидетеля со стороны людей. Спустя  полмесяца  у
него родилась дочь, назвали ее Геленка.
   Яцек обосновался в Ревеле.
   Вот, пожалуй, и все.
 
   Июль 1994 - апрель 1997
   Оханск - Усолье - Пермь
 
ОТ АВТОРА 
 
   Я родился в год, когда Нейл Сильная Рука ступил на поверхность  Луны,
солнечным осенним днем, ровно в двенадцать часов, с  последним  сигналом
точного времени. Наверняка,  это  в  какой-то  мере  предопределило  мою
судьбу, во всяком случае, я всегда и всюду стремился поспеть вовремя, но
поскольку ждать не люблю, а опаздывать запрещается, появляюсь я в  самую
последнюю минуту. Таким я был раньше и таким остаюсь до сих пор.
   Я ни на  что  не  претендую.  Пишу,  чтоб  не  сойти  с  ума,  как  и
большинство творческих людей.
   С раннего детства книги были  если  не  единственными,  то  -  самыми
большими моими друзьями.  Постепенно  желание  творить  становилось  все
сильнее, и после службы  в  армии,  где  появились  мои  первые  удачные
рассказы, я понял, что не могу больше жить без этого.
   Думаю, что у меня были хорошие  учителя.  Верн  и  Хаггард  дали  мне
толчок, Стивенсон  взял  с  собою  в  море,  Твен,  О.  Генри  и  Джером
поделились чувством юмора, а По и Лавкрафт - предчувствием беды. Кэрролл
сдвинул мне крышу, Саймак учил меня доброте, Желязны открыл мне двери  в
мир волшебства, а Сапковский развернул лицом на восток.  Де  Камп  помог
уверовать в себя, Дилэни отучил меня бояться. Творить миры мне  помогала
учиться Ле Гуин, творить социум - Вэнс, творить  религию  -  Хэрберт,  а
разрушать миры - Муркок.  Толкин  свел  все  воедино,  а  старик  Лейбер
добавил бесшабашности.
   Не будем говорить о прочих моих литературных творениях, речь пойдет о
Жуге.
   1994 год. Два летних месяца работы на биостанции, два  месяца  острой
депрессии,  одиночества  и  всепоглощающей  научной  работы.  Совершенно
неожиданно "приходит"  Жуга  -  давно  вынашивавшийся  замысел  юморного
рассказика вдруг трансформируется в трагичн