зами  материи  -- разбираться спецназовцу  было  явно некогда. Он просто
охватил с прилавка подходящий кусок -- неброского серо-коричневого цвета, --
кусок материи, сыпанул, не считая, мелочь из кармана и тут же,  не отходя от
прилавка, вспорол ее ножом примерно посредине.
     Хозяин лавки, глядя на столь вопиющее варварство, жалобно  застонал, но
Андрею было не до него.  Кое-как напялив на себя импровизированное пончо, он
стремглав кинулся обратно за угол -- и успел. Натовец все еще стоял, разинув
рот,  на том  же самом месте. Наконец  он захлопнул пасть,  потряс  головой,
словно отгоняя наваждение, и, повернувшись,  быстро, почти переходя  на бег,
зашагал прочь.
     Дождавшись,  пока  он  отойдет,  Андрей  направился  следом,  тщательно
соблюдая  безопасную, с  его  точки  зрения, дистанцию --  не менее двадцати
метров и стараясь, чтобы их при этом разделяло не меньше трех человек.
     Натовец, однако, и не думал  оглядываться.  Похоже, все его мысли  были
заняты  тем,  как  бы  поскорее  доложить  о  столь важном  контакте  своему
начальству -- и в этом  их с Ростовцевым чаяния совпадали.  Спецназовец тоже
жаждал как  можно  скорее увидеть  непосредственное  начальство натовца -- и
сообщить о его местонахождении своему начальству.
     Ростовцев  предполагал, что  натовская группа -- а это,  скорее  всего,
такой же небольшой  разведотряд, как и они, -- расположится  на каком-нибудь
постоялом дворе для приезжих купцов. Поэтому он даже немного удивился, когда
преследуемый привел его на рынок.
     Удивился --  но не сильно. Западный рынок  Андилайте ничем не отличался
от  своего восточного  собрата,  на  котором расположились  мнимые  купцы  в
советской  военной  форме. Такой же  дикий  шум, толкотня,  массы народа  --
Андрей моментально  потерял натовца из  виду, бросился вперед, ввинчиваясь в
толпу,  подпрыгнул -- рядом возмущенно завопил какой-то толстяк в засаленной
безрукавке, на  ногу которого Ростовцева угораздило приземлиться всем весом.
Тратить время  еще и на него было никак нельзя, поэтому спецназовец коротко,
без  замаха --  где  уж размахнуться  в  такой толчее, -- ударил его "клювом
орла". Толстяк вмиг осекся, начал оседать, но Андрея это уже не интересовало
--  он рванулся вперед еще  раз, проскочил под какими-то веревками,  едва не
обрушив себе  на голову  шатер,  который они держали, ужом  просочился между
прилавками,  выскочил  из-за  палаточного ряда -- и замер, едва  не  налетев
сразу на четырех натовцев.
     К его счастью, троица,  стоявшая за прилавком,  была настолько увлечена
сбивчивым  повествованием  его  подопечного,  что  практически  не  обращала
внимания на  окружающую суету. Неспешно отойдя  обратно  за крайнюю палатку,
Ростовцев  получил  возможность  не  только  внимательно  рассмотреть  своих
заочных врагов, но даже расслышать обрывки их разговора. На английском!
     Это были  американцы!  Вне  всякого  сомнения.  Хотя  Андрей, со  своим
твердым "трояком"  по  языку  наиболее вероятного противника,  вряд  ли  мог
квалифицированно выделить  в  их  неразборчивой трескотне характерные именно
для  жителей  Нового  Света сленговые  словечки, но  именно  эта невнятность
окончательно убедила Ростовцева в том, что перед ним американцы --  коренные
жители туманного Альбиона  должны  были,  по мнению спецназовца, произносить
пресловутое "the table" не в пример разборчивее.
     Он  даже  успел  оглядеть их прилавок  -- раза в  два больше  того, что
арендовала  их   группа,   --   заваленный  типично   западным  барахлом   в
ярко-кричащих обертках.  Из знакомых  названий глаз  сумел  выделить  только
слово  "кока-кола",  правда,  почему-то  не  на бутылках, а  на  веселеньких
красных кепках, но  можно было  не сомневаться --  остальной  товар  того же
пошиба.   Кола,  жвачка,   стеклянные  бусы...   янкесы,  похоже,  собрались
приобрести за бесценок очередной остров Манхэттен.
     Наконец  четверка америкосов пришла к единому решению. Двое -- одним из
них был его "проводник" -- остались за прилавком, а еще двое целеустремленно
начали проталкиваться сквозь толпу к выходу.
     Андрей пошел за американцем, выглядевшим моложе остальных, -- он не был
уверен, но вроде бы именно к нему относилась фраза "гоу ту коммандер".
     * * *
     -- В общем, как только  Рид сообщил нам про  этого русского, -- брызгая
второпях слюной, объяснял сержант Гамильтон, -- я  сразу смекнул,  где можно
разнюхать о них как можно больше.
     -- Сэр, -- мягко напомнил майор Ричардсон. -- Вы забыли добавить "сэр",
сержант.
     --  Да,  сэр,  простите,  сэр.  -- Теренс  понемногу  успокаивался,  но
подходить к нему все еще никто не решался -- уж очень активно  размахивал он
руками, ворвавшись в  комнату.  --  Так  вот,  я  направился  к  надзирателю
восточного рынка, это чиновник, который командует всем, что там творится, ну
и вообще...  главный  по купцам с  восточной  стороны. Сэр.  Пробился  через
окружающую  его  толпу  канцелярских  крыс  --   пришлось,  правда,  изрядно
потратиться  на взятки, сэр, эти  канцелярские  крысы, доложу  я вам, хапают
ничуть не хуже наших....
     -- Ближе к делу, сержант! --  не  выдержал лейтенант Томас. -- Что  вам
удалось узнать?
     -- Все! -- Теренс  Гамильтон буквально расплылся в довольной улыбке. --
Я наплел этому лопуху... простите, сэр, -- перебил он  сам себя, увидев, что
Джаред открывает рот для нового  рыка. -- Русские прибыли в город  в  тот же
вечер, что и мы.  Сэр. Тоже  записались  купцами  из-за пределов. Арендовали
лавку  и...  --  Теренс выдержал  драматическую  паузу.  --  Остановились на
постоялом  дворе  "Благочестивый дракон". Сэр. Надзиратель  подробно  описал
мне, как туда  пройти, и я сразу  же ринулся  туда, -- сержант выдержал  еще
одну паузу, --  и на соседней улице чуть  не столкнулся  нос к  носу сразу с
двумя русскими. Сэр.  Еле-еле успел убраться.  Так что,  сэр,  я  больше чем
уверен, они именно...
     * * *
     --  ... там,  товарищ капитан, -- закончил  свой доклад Ростовцев. -- Я
видел, как этот молодой подбежал к сидевшему за столом, должно быть офицеру,
после  чего они оба быстро поднялись  наверх.  И потом я наблюдал  за входом
целый час  -- внутрь вошли  четверо  американцев, а вышли только двое. Там у
них база.
     -- М-да, --  выдохнул  капитан Мухин  и,  с  треском припечатав ладонью
столешницу, обвел взглядом комнату. -- Какие будут мнения, товарищи офицеры?
     --  А тут никаких мнений быть не может! -- вскинулся Васильев. -- Пока,
я подчеркиваю, пока, мы обладаем важнейшим  преимуществом перед американцами
-- нам известно их местонахождение, тогда как им наше --  нет.  И, пока этот
фактор действует, мы просто обязаны использовать его.
     --  А может,  все-таки попытаемся сначала побазарить? --  пробурчал  из
своего  угла  Аркаша. -- А то  вот  так, сразу,  глотки  спящим резать... не
по-людски как-то.
     --  Ну, знаете! --  Васильева аж передернуло.  --  Тут  решается судьба
нашей миссии, от нее зависит, не побоюсь этого слова, судьба страны, а вы...
ай,  да  о  чем  с вами разговаривать!  Вы же дальше вашего "гешефта" ничего
увидеть  не  в состоянии. Представляю,  до чего бы вы могли "добазариться" с
этими янки. И что бы вы могли им продать.
     --  Эй, эй! -- Либин вскочил. -- Ты шо мне тут шьешь, а, погань?!  Да я
за нашу советскую Родину кому угодно пасть порву!
     -- Либин, сядьте! -- рявкнул Мухин. -- И сформулируйте ваше мнение так,
чтобы не нервировать капитана.
     Продолжая недовольно бурчать себе под нос, Аркаша опустился  обратно на
табуретку.
     -- Я  бы все-таки сначала попробовал с ними переговорить, -- сказал он.
-- Все равно они про нас уже знают, так что секрета никакого не раскроем...
     -- Ну  да, -- скептически  хмыкнул Васильев. -- А потом  они посадят на
"хвост" этому "переговорщику" своего человека.
     --  А мы его  за углом  доской  по  башке  бах  --  и готов "язык"!  --
парировал Аркаша  и,  повернувшись  к  Мухину,  продолжил: --  Я так  думаю,
капитан, у них тут такая же разведка,  как и мы. Принюхаться, осмотреться...
было бы это полноценное посольство, хрен бы они  стояли, как мы, с  тряпками
на  базаре.  И если нам  сейчас задурить им  голову, а самим  подшустрить  и
первыми попасть во дворец, на ковер к главному...
     --  Это авантюра,  -- бросил Васильев. -- Мы не знаем, насколько далеко
продвинулись американцы в  своих переговорах  с властями.  А рисковать мы не
можем.
     -- Ясно,  -- кивнул Мухин и,  обернувшись к окну,  спросил: -- Ну а ты,
старшина, что скажешь?
     Сидоренко задумчиво подпер  здоровенным  кулаком подбородок и уставился
на быстро растворяющуюся в серых сумерках улицу.
     -- Риск,  конечно, есть,  -- наконец проговорил он. --  Они  там сейчас
тоже небось на ушах  стоят, за каждым кустом нашу тень видят. А вот ближе  к
утру, когда они за  ночь издергаются... можно будет  их взять тепленькими. Я
-- за.
     -- А местные? -- попробовал было посопротивляться напоследок Аркаша. --
Вы  о них подумали? Они что, так и будут спокойно смотреть, как  мы тут друг
друга режем?

     -- Не-а,  --  осклабился Сидоренко. -- Они вообще ничего не узнают. Ну,
случился  пожар.  Бывает.  Жаль, конечно,  что  из  иноземных  купцов  никто
выскочить не сумел. Крепко, видать, перепились.
     -- Значит, так,  -- отчеканил капитан  Мухин, вставая. -- Ваши мнения я
выслушал --  а теперь слушайте мой приказ. Подготовиться к "акции". Время --
час. Выступаем, как только стемнеет окончательно. С собой брать...
     * * *
     --  ...только  бесшумное оружие, --  сказал  майор  Ричардсон и, обойдя
стол, продолжил:  -- Тяжелого вооружения  -- минимум. В идеале  вся операция
должна пройти без единого звука -- как с нашей стороны, так и с _их_.
     -- Идем всей группой, сэр? -- уточнил капрал Ховард.
     --  Да, --  кивнул  майор  и, смягчившись  на  миг, добавил: -- Давайте
шевелиться, парни.  У нас осталось, -- он вскинул руку  и мельком  глянул на
подсвеченный циферблат, -- меньше часа до выхода.
     * * *
     Обри закашлялся. Дым проникал всюду, он пропитывал все вокруг, и стоило
запаху  усилиться,  как  каждый  начинал озираться  тревожно  --  где теперь
вспыхнуло  неугасимое  пламя? Но сильнее гари  ноздри обжигали запах грозы и
кислая вонь кордита.
     Лагерь умирал. Собственно, от него почти ничего не осталось. Одна стена
аппаратной  рухнула,  и  со  своего  места  Обри  мог  видеть, как  полыхает
смотровая вышка -- неестественно жарким, термитным огнем.
     Чародеи  смыкали  кольцо.  Обри  скрипнул  зубами.  Он  ведь  знал,  он
догадывался,  какими силами они могут обладать... но почему он не догадался,
как  чародейные дары  дополняют и усиливают друг друга? Гильдейские  мастера
наступали группами,  по трое-четверо,  и удержать их  не  могло ничто,  хотя
продвигались они очень медленно, сменяя друг друга.
     На пути волшебников горел самый воздух. Бронетехника гибла  бесславно и
бесполезно, расплываясь  лужами и  впитываясь, точно  вода,  в прожженную до
самых  костей землю. Вокруг стоячих камней  сжималась незримая стена жара, и
не только Обри понимал,  что, когда она дойдет до аппаратной, спасение будет
невозможно.
     И  тем  более невозможно было оно сейчас,  пока  аппаратура  оставалась
мертва и глуха к попыткам Сельцмана оживить ее.
     -- Генератор! -- рявкнул кто-то за спиной Обри сорванным басом. Майор с
трудом узнал Макроуэна. Зачихал и снова заглох дизель.
     --  Да  мать  вашу   сраную!  --  просипел  подполковник.  Его   словам
откликнулся торопливый, лихорадочный лязг.
     -- Не понимаю, -- беспомощно твердил Сельцман. -- Не понимаю...
     Пальцы  его  шарили по  панели  управления,  суматошно меняя  установки
реостатов.
     --  Доктор...  -- Макроуэн  раскашлялся,  сплюнул  комок черной слизи и
продолжил почти нормальным голосом: -- Доктор, если мы сейчас же не запустим
вашу установку, нам всем -- крышка!
     --  Я  знаю!   --  взвизгнул  Сельцман.  --  Знаю!  Вялое  лицо  физика
заострилось и  потемнело  -- если то не  была  покрывавшая  все и вся пленка
сажи.
     -- Я ничего не могу поделать! -- кричал он, исступленно колотя кулачком
по панели. -- Точка перехода  словно  закрылась,  установка не может пробить
барьер! Она не рассчитана  на такие нагрузки! Если я увеличу мощность, могут
перегореть катушки, и тогда портал уже точно не отворится!
     -- Если ваша  адская машина не заработает в ближайшие десять минут, нам
всем  будет  наплевать, какие там катушки  сгорели! -- взревел Макроуэн.  --
Включайте! Черт,  да  запустите  вы генератор, ослы, хватит  беречь  соляру!
Десять минут, док!
     -- Ветер, -- не своим голосом прошептал Обри.
     Настолько не своим, что его услышали все
     --  Что?  --  переспросил  Сельцман,  промаргиваясь.  Кто-то  сунул ему
последнюю пачку "клинексов", и физик приложил салфетку к глазам.
     -- Ветер, -- повторил Обри.
     Над  лагерем дул,  взметая  золу,  холодный ветер. Такой холодный,  что
сразу становилось ясно -- огненная стена, окружавшая пепелище, исчезла.
     -- _Они_... уходят? -- выдохнул кто-то.
     --  Нет,  --  покачал головой Обри,  не  двигаясь с места.  --  Нет. Их
чародеи устали. Они... идут на приступ.
     "У русских есть обычай, -- мелькнуло у него в голове, -- в такие минуты
петь. Но если я сейчас заведу "Звездное знамя", меня не поймут".
     И в этот миг заговорил последний оставшийся у осажденных пулемет.
     -- У нас нет десяти минут, -- прошептал Обри.
     Глотнув студеного воздуха, бешено зарокотал дизель генератора. Словно в
ответ ему из-за горизонта донесся  раскат грома. Майор поднял глаза  -- небо
стремительно заволакивали низко бегущие тучи.
     -- Все равно не работает, -- пожаловался Сельцман.
     Майор вытащил пистолет, посмотрел на  него так, словно увидел впервые в
жизни, и  отшвырнул в сторону, взяв  вместо того бесхозную винтовку. Тяжесть
оружия в  руках  давала иллюзию  спокойствия,  хотя  Обри прекрасно понимал,
насколько она пуста.
     Со стороны  леса доносились  воинственные  крики. Теперь пальба неслась
отовсюду, и  уже кто-то  из столпившихся  на краю  площадки занимал  удобные
огневые точки -- за брошенной машиной, за брошенным ящиком, за грудой бочек.
     -- Давайте же, мать вашу! -- рявкнул Макроуэн.
     Физик  послушно  сдвинул реостат  еще  на  одно деление.  Подполковник,
грязно  выругавшись,  оттолкнул  его от пульта и сдвинул рукоятку  до упора.
Замигала красная лампа.
     -- Полную мощность! Полную мощность на генератор!
     По краю  стального кольца побежали лиловые вспышки, и внезапно, как это
происходило всегда, пространство в нем разорвалось.
     -- Лестницы! -- крикнул Макроуэн.
     Но приказа  не  требовалось. Оставшиеся  в  живых  морпехи  ринулись  к
провалу, взбираясь на кольцо стоячих  камней  по  стремянкам,  по наваленным
поспешно  ящикам,  по  плечам товарищей,  и  прыгали вниз,  в  разрыв  между
пространствами.
     Обри не нужны были  приборы,  чтобы понять -- установка барахлила. Или,
как утверждал Сельцман, не справлялась с нагрузкой. По поверхности  смыкания
шла муаровая рябь, проводящие шины светились от жара.
     --  Долго не продержится, -- шептал Сельцман, глядя  на панель, -- нет,
сейчас все сгорит... а потом мы сгорим...
     Безо всякого предупреждения он рванулся в сторону  и, с неожиданной для
такого  хлипкого  человечка  силой расталкивая  морпехов,  поплыл в  толпе к
ближайшей лестнице.
     --  Боже, какая толпа, --  отрешенно проговорил Обри. -- Крысы,  просто
крысы...
     Он не чувствовал страха. Только бесконечную тоску.
     -- Вы еще здесь? -- обернулся к нему Макроуэн.
     -- А где еще? -- отозвался Обри меланхолично.
     Из  проулка между  ангарами  выскочили трое  туземцев -- двое  в легких
кирасах, с арбалетами в  руках, и один в пестром кафтане чародея.  Обри снял
всех  троих  одной очередью,  как  в тире,  и  мысленно  порадовался, что не
потерял сноровки.
     --  Бегите! -- гаркнул  подполковник,  отшвыривая Обри, точно щенка. --
Бегите, мать вашу!
     Он ударил прикладом под дых ошалелого морпеха.
     -- Была  команда  отступать,  солдат? --  проревел  он.  --  Слушай мою
команду! Круговую оборону -- занять!
     Кто-то подчинился, но  большинство продолжало  рваться  в  провал между
мирами.   Двое  сержантов,  не  потерявших  головы,  пытались  сорганизовать
оставшихся, чтобы наступающие  эвейнцы не прорвались к установке раньше, чем
все морпехи покинут базу.
     --  Да  бегите  же,  Обри!  -- прохрипел  Макроуэн.  --  Кто-то  должен
рассказать... что здесь случилось...
     -- А вы? -- беспомощно проговорил майор, словно пробуждаясь ото сна.
     -- Кто-то должен прикрывать отход, -- мрачно бросил Даг. -- Убирайся!
     Обри уронил автомат и побежал.
     Побежал так, словно все демоны ада гнались за ним.
     Он не помнил,  как прорвался  к лестнице,  работая  локтями,  кулаками,
коленями и даже, кажется, зубами. Только последний миг врезался ему в память
--  он  стоит  на  древнем менгире,  поддерживающем собранное из  сложнейших
приборов  кольцо,  посреди выжженного  клочка  земли,  и горизонт словно  бы
загибается  в  небо,  так  что  и  Обри,  и   машина  оказываются  посредине
необозримой  зеленой  чаши  с  черным  кружочком посреди  донышка,  в  самой
глубине,  и  в  ноздри ему бьет  запах гари,  и тлеющей изоляции, и далекого
леса.  А   потом  его  толкнули  в  спину,  и  Обри  Норденскольд  рухнул  в
расплывчатое марево...
     ...Чтобы упасть плашмя на чьи-то ноги и торопливо откатиться в сторону.
     Марево над головами сгущалось все  сильнее.  Обри  оглянулся --  к зоне
перехода, оцепленной военной полицией, сбегались люди, торопились санитары с
носилками,  а стальное  кольцо  раскалялось,  и  плясали лиловые сполохи  по
кромке ворот.
     Конец наступил  почти сразу.  Край  кольца плеснул искрами, точно разом
вспыхнула связка бенгальских огней.  Вспышка лилового света  заставила  всех
отвести взгляды, а когда Обри снова поднял  голову, в кольце  стоячих камней
виднелось только невеселое английское небо.
     И наступила тишина.
     -- Даг? -- позвал майор, уже зная, что это бесполезно, что Макроуэн  не
поспел бы за ним, не мог вернуться. -- Даг?
     Молчание было ответом. Только шипели тлеющие провода.
     Обри Норденскольд  сел на траву и заплакал. Слезы катились по щекам, но
стиснутое отчаянием горло  не  издавало  ни звука.  Потом пришли санитары  и
увели его.

     Глава 15
     Лейтенанту  Топорову очень хотелось надраться,  а  сделать  этого он не
мог.
     Проблема была  не в том,  как добыть  спиртного -- это-то было легко. В
кармане  лейтенанта  мелодично  позвякивали  монеты,  вырученные  за  десять
"офицерских"  банок  сгущенки,  ставшей для  солдат "руки  помощи"  аналогом
инвалюты -- уходящий в увольнение рядовой получал на руки две банки, сержант
-- три и так  далее.  Еще  кое-что,  завернутое в  носовой  платок,  надежно
хранилось в нагрудном кармане  вместе  с комсомольским билетом  -- отступные
начальнику караула далеко не исчерпывались злосчастными банками с самогоном,
да  и  возможностей  по  части добычи  товаров  для  обмена  у  офицера было
несравненно больше.
     Проблему  представляли четверо  пограничников  с красными  повязками, с
мрачным видом нарезавшие круги по деревенской площади.
     Практику эту командование ввело третьего дня,  после  того, как  пятеро
так   и  оставшихся  неизвестными  героями  солдат  вдребезги  разнесли  зал
деревенского  трактира, еще раз  подтвердив при этом известную поговорку про
табуретку в  руках  десантника, и скрылись с места  происшествия  задолго до
того,  как  на  это место смог добраться спешно вызванный  с  базы  дежурный
наряд.  Явившийся следующим утром на  базу прихрамывающий хозяин трактира не
смог  опознать  среди предъявленных ему вчерашних  отпускников ни одного  из
погромщиков. Или  не захотел,