если всю  жизнь прожил в страхе, рано  или
поздно наступает миг, когда нельзя больше бояться.
     Она помолчала секунду и вышла, беззвучно притворив за собой дверь.
     * * *
     Солнце  опять  сияло.  Ярко-ярко.  Майор  Кобзев  даже  задумался,  как
получается, что погода в здешних краях  стоит неизменно хорошая.  Дожди идут
ровно столько, сколько  нужно полям, а все остальное время небо радует  глаз
аквамариновой глубиной, и только редкие  тучки проползают  по нему из края в
край, чаруя причудливыми формами. Вот  и сейчас над замком  Бхаалейн  висело
облако, похожее на  звезду -- правда,  скорее морскую,  потому  что лучи  ее
изгибались под  самыми разными углами. Но гэбист все равно решил считать это
хорошим знаком.
     "До  чего  я  опустился,  --  горько  пожурил  он  себя.  --  Суеверия.
Колдовство.   Ворожба   на   сушеных  мухоморах".  Интересоваться  причинами
подобного благолепия у местных жителей он попросту боялся -- что, если и это
работа чародеев?
     Вертолет  ткнулся в землю  куцыми колесиками -- вначале  задними, потом
передним.   Винт   покрутился  еще  немного  вхолостую,  и  машина   застыла
окончательно.
     -- Надеюсь,  сегодня  нам не придется их  ждать, -- пробормотал  Кобзев
себе под нос.
     Владетель  Бхаалейн мог  заставить посланцев стоять  на  дороге  добрых
полчаса,  прежде чем выйти на  переговоры, --  такое уже случалось. Судя  по
всему, ничего  оскорбительного местные жители в этом  не  находили -- но  то
местные, а гэбист чувствовал себя  оплеванным и с каждым таким случаем  таил
все больше зла на Рахтаварина ит-Таварина и на весь Эвейн.
     Шойфет нервно потер руки. С каждым днем эта привычка раздражала Кобзева
все сильнее.
     Пленного  десантника -- уже выяснили,  что  звать его Анатолий Громов и
числился он  погибшим  во  время злосчастного боя у  замка, --  должны  были
передать советским командирам на том же месте, где  велись  переговоры. Судя
по  всему, для  туземцев  это  было  дело обычное, Кобзев же не находил себе
места.
     Понятно, что  придется допрашивать  этого...  пленника,  старательно  и
долго. Туземцы  самодовольны  и  высокомерны, едва ли  они  стали таиться от
раненого беса.  Но сомнения глодали майора. Что, если все, что видел рядовой
Громов,  подсказано  ему  хитрым  телепатом... или  наоборот,  самое  важное
стерто,  убрано из  его памяти... или  сам  он превращен  в заводную  куклу,
подчиненную только приказам колдуна? Можно ли вообще подпускать его к бывшим
товарищам? Или, заполучив  назад, тут же отвести в ближайший лесок и пустить
там пулю в затылок  для надежности? А может, сначала допросить, а  потом уже
нейтрализовать?
     К удивлению  гэбиста, в этот  раз владетель с обычной свитой  выехал из
ворот  кирна,  едва вертолет опустился на  землю. Когда кавалькада подъехала
поближе, Кобзев разглядел, что  ко всегдашним спутникам Бхаалейна добавились
бледная  темноволосая женщина  и совсем молодой  парень,  сидевший  в  седле
мешком. Соломенные волосы парня были растрепаны,  а  руки  связаны -- скорее
символически, потому  что  другой  конец  тонкой бечевки  крутила  в пальцах
брюнетка.
     --  Привет  тебе,  владетель,  --  проговорил  Кобзев,  когда  Бхаалейн
остановил своего мерина-тяжеловоза в десятке шагов от конвойного отделения.
     -- И тебе привет, воевода, -- дружелюбно отозвался тот. --  Представляю
тебе  Моренис  тау-Эпонракс, чародейку  гильдии целителей, служащую мне  без
обетования.
     -- Как-как служащую? -- переспросил Кобзев вполголоса.
     -- На сдельной работе, -- перевел Лева.
     --  А-а, -- протянул Кобзев глубокомысленно, хотя  все равно ничего  не
понял. -- Передай ей мои наилучшие... и спроси, почему наш солдат связан.
     -- Это... -- пробормотал переводчик,  выслушав  ответ, --  ...не совсем
понимаю...  символ,  наверное... уз...  нечто  вроде  таблички  "пленник" на
груди. Койна  Моренис  держит  веревку,  потому что... технически...  он  ее
пленник.
     "И я даже не  хочу спрашивать, как  ей это удалось", --  мрачно подумал
Кобзев.
     Связанный солдат тревожно озирался, то приглядываясь к встречающим,  то
обводя взглядом эвейнцев.
     -- А это  вообще  Громов? -- поинтересовался  внезапно  засомневавшийся
гэбист у лейтенанта Топорова. Тот уверенно кивнул.
     -- Так точно, товарищ майор!
     Кобзев  замялся.  Как полагается  производить обмен  пленными,  он  еще
представлял себе, но как принимать их в подарок -- не имел понятия.
     -- Койна Моренис, --  избавил  его от необходимости выдумывать что-либо
самому  владетель  Бхаалейн,  --  вы  объявляете  этого  ши  здоровым  и  не
нуждающимся во вспоможении гильдии целителей?
     Шойфет добросовестно переводил.
     -- А?.. -- Целительница вскинула  голову. Похоже  было, что она глубоко
задумалась, и слова владетеля застали ее врасплох. -- Да... да, конечно.
     Она  отпустила шнурок, и  тот змейкой скользнул в траву. Рядовой Громов
потер запястья, будто не в силах поверить, что они не связаны.
     -- Ты свободен, --  проговорила Моренис. -- Можешь возвращаться  в свое
войско. -- Губы ее шевельнулись, но ни Кобзев,  ни  Лева Шойфет не разобрали
слов.
     -- С  коня слезь, --  не  то приказал, не  то  посоветовал  Тауторикс и
добавил вполголоса что-то оставленное  Левой без перевода,  но  прозвучавшее
почти как: "Позорище..."
     Медленно, точно во сне, Толя Громов соскользнул с крупа смирной буланой
лошадки.  Он  сделал  несколько  шагов  через  разделявшую   обе  группы  по
негласному  уговору  нейтральную полосу  и остановился. "Ну же! --  мысленно
взывал к нему Кобзев.  -- Шагай!  Еще не  хватало тебе от  радости  закатить
истерику перед местными, дубина! Шагай же!"
     --  Р-рядовой  Громов! --  вскрикнул Топоров  неуместным фальцетом.  --
Ш-шагом марш!
     Толя Громов дернулся, как от удара. Он сделал еще шаг, потом обернулся,
глядя  на целительницу  -- та смотрела на него печально и  всепонимающе, так
что Кобзева мороз продрал от ее взгляда.
     -- Р-ря!..
     Кобзев оттолкнул лейтенанта. Тот пустил петуха и смолк, гневно глядя на
оцепеневшего  посреди  нейтральной  полосы   Громова.  Конвойное   отделение
напряглось, как один человек, сжимая автоматы.
     Десантник отшатнулся. Его, точно куклу на веревочках, мотало то вперед,
к своим,  то обратно, к эвейнцам, и Кобзев,  уже поняв,  что  творится нечто
непредусмотренное, шагнул к нему, поднимая руку.
     И Толя Громов от ужаса совершил самый безумный  поступок в своей жизни.
Он сделал шаг назад. Потом еще один, оборачиваясь. Губы его зашевелились.
     -- Что он бормочет? -- нетерпеливо бросил Кобзев через плечо.
     -- "Владетель Бхаалейн, -- перевел Лева механически,  -- прими меня под
свою руку!"
     Гэбист оцепенел.  В  мозгу его  рождались идеи, одна другой  безумней и
губительней  --  вытащить   пистолет  и  застрелить  Громова,  и  застрелить
Бхаалейна,  и   перестрелять  всех   свидетелей,  и  застрелиться  самому...
Вариантов  было  слишком много. И Кобзев так и не успел выбрать из них один,
прежде  чем владетель Бхаалейн не  окинул склонившегося  к копытам его  коня
солдата оценивающим взглядом и не проронил горсть веских, как патроны, слов.
     --  "Я  принимаю  тебя  под свою  руку",  -- шепнул  над  ухом  Кобзева
переводчик. Воцарилась тишина.
     --  Хватит  ломать  комедию!  -- нарушил всеобщее молчание  Кобзев.  Он
говорил громко и решительно, словно пытаясь силой голоса разрушить опутавшие
мятежного  рядового чары. -- Рядовой Громов, встать! Смирно! К вертолету  --
шагом марш!
     Толя Громов вздрогнул,  но не поднялся  и только глянул боязливо  через
плечо на гэбиста.
     Владетель Бхаалейн пророкотал  что-то повелительно и коротко.  Спутники
его начали по  одному поворачивать коней, направляясь к замку.  Десантник...
нет, мелькнуло в голове у Кобзева, уже бывший десантник нетвердо подступился
к  своей кобылке и попытался вскарабкаться в  седло. Целительница подала ему
руку.
     --  Рядовой  Громов!  --  повторил  Кобзев,  лишь  огромным усилием  не
срываясь на крик.
     Солдат не обернулся, и только спина его по привычке дернулась.
     --  Товарищ Шойфет, -- приказал Кобзев звенящим от  гнева  голосом,  --
переводите! Почему нам не возвратили пленника?
     Заслышав вопрос, владетель обернулся всем телом.
     -- Он не захотел, -- перевел Лева дрожащим голосом. -- Этот человек при
свидетелях пошел под мою руку. Он больше не ваш.
     -- Это наш человек! -- крикнул Кобзев, уже не заботясь о том, как бы не
показаться смешным или невыдержанным. -- Он предатель! Мы требуем...
     Владетель будто прибавил  в росте.  Что-то невидимое  и  очень  тяжелое
пригнуло гэбиста к земле, не давая вздохнуть.
     -- Вы не  вправе ничего требовать  от меня, ши, -- пророкотал Бхаалейн.
-- Этот человек более не ваш.
     Кобзев открыл было рот и понял вдруг -- с ужасающей ясностью прозрения,
--  что  ему  нечего  ответить.  Брошенные  перепуганным  солдатиком   слова
невозможно  было  отменить никакой силой в мире -- во всяком случае, с точки
зрения  эвейнцев.  Бескомпромиссная  прямота   владетеля   была   отражением
убийственной,  с  точки  зрения  гэбиста,  честности.  Если  сейчас   Кобзев
потребует, несмотря  ни на что, вернуть ему перебежчика, Бхаалейн,  пожалуй,
согласится на это... а потом выведет всю свою дружину на бой.
     -- Хорошо же!  -- Он сплюнул  на  дорогу. --  Если  он вам так нужен --
забирайте! Советской армии не нужны  трусы и  изменники! Но только  пусть не
вздумает приближаться  к лагерю...  да  и вообще  к  нашим людям! -- Судя по
выражению  лица  солдатика,  подобная  мысль  Громову могла прийти только  в
страшном сне. -- Я отдам приказ стрелять на поражение!..
     Лева Шойфет  бормотал еще с минуту после того, как Кобзев закончил свою
тираду -- вероятно, пытался смягчить крепкие выражения,  которыми  гэбист ее
закончил.
     --  Я  понимаю  твою  обиду,  --  снисходительно  промолвил  владетель,
дослушав. -- Это  всегда  тяжело --  отпускать наймита в  чужую дружину. Но,
возможно, вам, демонам, следовало бы меньше запугивать своих бойцов?
     "Обиду?  -- думал  Кобзев, глядя в  спину  удаляющемуся  владетелю.  --
Идиот! Понимает он, как же! Это  не  обида! Это катастрофа!  Что мне устроит
Бубенчиков... а командующий?!"
     -- Товарищ  майор? --  Топоров будто  уловил  его мысли.  --  Прикажете
открыть огонь?
     Спина перебежчика так соблазнительно маячила впереди... Казалось, будто
за эти  минуты он  стал выше ростом -- а может,  это наперекор  жгущему душу
стыду он пытался горделиво выпрямиться.
     Кобзев досадливо покачал головой.
     -- Нет, -- ответил он. -- Возвращаемся на базу.
     "А по дороге я, хоть убейся, должен  сообразить,  как  замять очередной
провал,  -- подумалось  ему. -- Этот проект скажется на моей карьере не  так
хорошо, как я надеялся. Заколдованный он какой-то..."
     Заколдованный.  А  это  мысль! Подлые  наймиты загнивающего  феодализма
гипнозом  и  этим... телепатическим внушением перевербовали  на свою сторону
политически  грамотного бойца.  Промывка  мозгов  -- так это  называется  на
Западе? А потому  --  не  ходите,  дети, в деревню гулять! А заодно появится
повод  запретить  наконец  всякое общение  с  местными  чародеями.  Только с
трудовым крестьянством и по необходимости -- с торгашами.
     И  все же  не было  покоя  в душе  гэбиста. Как ни пытайся  подсластить
желчную  горечь   поражения,  себя  обмануть  не  выйдет.  Миссия   братской
межпространственной  помощи  потерпела еще  одну  неудачу, и  Кобзев сердцем
чувствовал, что она не будет последней.
     * * *
     Лейтенант Джаред Томас озирался, недовольно морщась на солнце. Несмотря
на то что нанятый майором Норденскольдом за ящик "Джеллибинс" чародей вложил
в память всему отряду разведчиков знание туземного языка почти неделю назад,
приступы головокружения до сих пор мешали лейтенанту сосредоточиться.
     Городок -- уже  третий, который миновал отряд на своем пути к  столице,
--  на взгляд  Томаса,  ничем  не отличался  от предыдущих.  Он  был  так же
немноголюден --  едва  ли  больше крупного села, -- грязен,  вонюч  и темен.
Темные  доски стен и  оград, темная грязь в переулках, темная от дыма солома
на крышах бедных  домов и почти черная  черепица -- богатых. И  даже  не это
казалось лейтенанту  наиболее странным и  отвратительным, а  то, что местных
жителей окружавшее их убожество нимало не тяготило.
     Умом  Томас,  конечно,  понимал,  что иной жизни  и не  ведают  здешние
бедолаги.  Ни  демократия,  ни  ватерклозет,  ни  медицинская  страховка  не
попадают в рамки их  ограниченного кругозора, а потому и не вызывают желания
заполучить   их.  Но  в  сердце  лейтенанта  бурлившая  вокруг  него  чужая,
непонятная жизнь вызывала  только  раздражение и неприязнь. Во Вьетнаме было
проще  --  маленьких   желтокожих   и  раскосых   гуков  просто  переставали
воспринимать как людей, они сновали под ногами, точно муравьи, и раздавил ты
походя одного или  десяток -- неважно. Но жители параллельного мира походили
на американцев  так сильно, что вроде бы перепутать -- раз плюнуть. И все же
ошибиться  было  совершенно  невозможно.  Они  выглядели  так  же,  но иначе
говорили, двигались, дышали и жили -- вот чего снести было никак непосильно!
     Однако  что  бы  ни  думал  по этому поводу лейтенант  Томас,  а покуда
операция разворачивалась по плану. Хотя первая группа не дошла до цели -- их
разоблачили  и  отряд  пришлось  срочно  эвакуировать  вертолетами,  --  она
принесла массу ценнейших сведений о местных обычаях, без которых второй вряд
ди удалось бы зайти так далеко
     Лейтенант  покрутил цепочку  на шее.  Еще  один обычай. Все заграничные
купцы  должны  носить вот такую  цепь -- медную, с  одним широким серебряным
звеном.  Украшение аховое, не всякий педик на  себя такое напялит... но цепь
не  была украшением. Это был одновременно пропуск  и паспорт,  олицетворение
защиты Серебряного закона. Такие цепи выдавали на  порубежных  постах или во
владениях на границе за символическую мзду. Без цепи иноземец  рисковал быть
ограбленным, убитым, обманутым... как Дирксен из первой группы. Он отказался
надевать цепь. И в  первом же городке был  убит в драке с местным трактирным
задирой. Как  получилось, что  тренированный "морской котик" не смог одолеть
какого-то  туземца, никто не понял. А  городской голова, к  которому  мнимые
купцы  явились  с жалобой,  просто  отказался  с  ними  разговаривать,  едва
услышав, что убитый снял свою цепь.
     Уже позднее,  когда в путь двинулась  группа Томаса,  стало  понятно --
бесцепочных  не любили.  Просто потому,  что беззаконие  их  работало  в обе
стороны.  Если бы Дирксен  убил  своего противника, он не  понес бы никакого
наказания. Его  могли зарезать родичи  или  друзья погибшего... но  закон не
требовал покарать убийцу, потому что тот находился вне области его действия.
Так что без этого "украшения" заморские гости рисковали закончить свою жизнь
очень быстро.
     Торжище  занимало едва ли не  половину городка. И в этом не было ничего
удивительного -- ради  этого нескончаемого базара он и жил, и существовал, и
охранял ревниво свою независимость от трех владений, чьи границы сходились в
этом месте. Сюда съезжались  купцы  и с самого порубежья, и из-за границы, и
из срединных земель Империи, и из ближних краев, чтобы обменяться товаром, а
заодно -- последними новостями. Здесь же поселялись разъезжие чародеи -- те,
что  посильнее, кого  нет  проку  держать  в  одной  деревне.  Вот над домом
болтается вырезанная  из черного дуба ладонь -- здесь обретается целитель. А
вот похожий  знак  -- две ладони лодочкой -- это уже друид. Вот над кузницей
виднеется  сдвоенный  знак  -- молот и  стилизованный  костер, -- здесь куют
наговорное оружие.  Лейтенант не удержался  -- в  прошлом городке купил себе
нож такой вот работы. Зашел он в лавку при кузне  случайно -- посмеяться над
местными  кустарями.  А  как  зашел,  не смог  отвести  глаз  от  небольшого
отдельного прилавка. Остальные были вещи как вещи -- добротные, крепкие, без
изъянов, но и  без  излишеств. А в стороне  от них,  прикрытые  промасленной
холстиной,   лежали...   произведения   искусства.   Джаред    выложил    за
один-единственный  нож  почти  все,  что мог  позволить  себе потратить,  да
вдобавок продал кузнецу кое-что из  личных вещей и при этом вовсе не считал,
будто  переплачивает. Позднее, на постоялом дворе,  он  для  пробы  полоснул
радужно блестящим лезвием кожаный ремень -- тот развалился на две половинки.
     -- Ну, как результаты? -- поинтересовался он у сержанта Гамильтона.
     Говорил  он  по-английски, но, чтобы не привлекать  внимания  туземцев,
пользовался  деловито-надменным тоном, каким  здешние торговцы обращались  к
приказчикам.
     Вместо  ответа  Теренс Гамильтон  молча поднял вверх  большие пальцы --
лучше, дескать, некуда. Сержанта  оставили торговать не случайно -- из  всех
разведчиков  у него  единственного  был опыт  в  этом  непростом деле.  Отец
Гамильтона  держал  небольшой  магазинчик во Фриско, и сын  его,  прежде чем
сбежать  от такой жизни  в  армию,  не  только  усвоил  из-под палки  основы
семейного  бизнеса, но  и приобрел  опыт общения  через  прилавок  с  самыми
странными личностями.
     -- Не понял, -- заметил  Джаред, обождав, пока Теренс закончит убеждать
очередного легковерного  эвейнца, что выложить за  один  шоколадный батончик
цену двух мешков капусты -- это выгодное вложение капитала. -- Почему у тебя
леденцы на какую-то тряпку вывалены?
     --  А я  коробочки  продал, --  ухмыльнулся  Теренс,  показав  миру все
тридцать два лошадиных зуба. -- Здешнему резчику.
     -- Кому? -- не понял лейтенант.
     --  Резчику. Тут один  парень живет,  он делает  всякие фигурки  --  из
дерева,  из рога,  из кости,  все вперемешку --  шкатулки там,  статуэтки. Я
продал ему коробочки под пуговицы.
     --  Да  зачем это  ему? -- не  понял Джаред.  -- Он  же  может шкатулок
наделать!
     Продавец пожал плечами.
     -- Ему  видней.  По-моему, он  решил  продавать  свои пуговицы  в  моих
коробочках. Комплектами.
     Лейтенант покачал головой. Оно, конечно, хорошо иметь в команде  парня,
способного сторговать змее башмаки...
     -- Только не переусердствуй, -- посоветовал  он Теренсу. -- Иначе нам в
столице выложить нечего будет.
     Конечно,  если  подопрет,  можно  вызвать  по  рации  вертолет  с новым
грузом... но не вызовет ли это подозрений у местных?
     -- Будет-будет, -- уверил его сержант. -- Этот парень кое-что из своего
товара загоняет приезжим  купцам... так я дал ему скидку  на  коробочки  при
условии, что он все нам отдаст. Большой прибыли не получим.
     -- Полегче, сержант, -- веско произнес Джаред. -- Мы -- армия США, а не
отделение "Кей-марта".
     На Гамильтона его слова не произвели впечатления.
     -- Да  ну,  лейтенант!  Неужели  вы  не  хотите  позвенеть  серебром  в
карманах? Это же не облагаемая налогом прибыль! Я тут прикинул -- на каждого
получается по шесть с лишком унций. А то можно и здесь потратить. На девочек
хотя бы. Видели, какие здесь девочки? По сравнению с ними  английские  шлюхи
-- просто фотки на картоне!
     Джаред закатил глаза.
     --  О! --  Тереке внезапно посерьезнел.  -- Лейтенант,  я вас прошу  --
состройте  мину  покислее.  Вон  наш  резчик  идет,   если  я  буду  слишком
радоваться, он решит, что я его надул...
     * * *
     Вечерело.  Пожелтевшее   солнце  клонилось   к   кромке  леса,  готовое
соскользнуть  с пугающей внезапностью за окоем, канув в  бескрайние просторы
эвейнской   земли.  Из  кинопалатки  вываливал  народ,  оживленно  галдя   и
заразительно размахивая руками. Сегодня показывали "Двенадцатую ночь".
     Вася Сошников усмехнулся, продолжая свой неторопливый обход деревенских
улочек. Придумка  Кобзева оказалась  гениальной, несмотря на то  что  пе