все еще горели убийственной яростью.
     --  Вы  не  ослышались,  коун,  --   холодно  произнесла  целительница,
внутренне подбираясь.
     Тауторикса она недолюбливала с первого дня пребывания в кирне Бхаалейн.
Этот  потомственный  вояка,  лишенный  даже капли чародейного дара, если  не
считать  за  подобный дар стойкость  перед  всякого  рода  чтением мыслей  и
намерений,  воплощал  все,  к  чему  стремилась Моренис  и  чего  опасалась:
безмятежное   упорство  и  целеустремленность.  Сам  Тауторикс  целительницу
откровенно презирал, как, впрочем, и все, что, по его разумению, нельзя было
приспособить к военному делу.
     -- Что ж, и старый конь, бывает, оступится. -- Воевода попытался пожать
плечами. В кольчуге это у него получилось бы, а доспехи только лязгнули.  --
Прикажите своим помощникам выкинуть его за ворота... хотя нет, вначале я его
лично добью.
     --  Да  как  вы   смеете!  --  рявкнула  Моренис  невозможным  басом  и
закашлялась.
     Тауторикс воззрился на нее с недоумением.
     -- Койна целитель, -- промолвил он, -- я командую обороной замка. Ежели
желаете жаловаться -- извольте  обращаться к  владетелю. А у меня под ногами
не путайтесь.
     Моренис стиснула нашитый на  платье  знак целителей так, что ткань едва
не треснула.
     -- А вы ничего не забыли, коун Тауторикс? -- прохрипела она.  -- Клятва
целителей  не  позволяет  мне допустить, чтобы этому  человеку  был причинен
вред. Напомнить  вам, что  бывает  е  теми,  по  чьей вине  нарушается  обет
целителя?
     Воевода  отшатнулся,  будто  Моренис  призвала  себе  в  подмогу стайку
летающих змей. Закон гильдий был прост и суров, и в основе его лежал принцип
"где я,  там гильдия".  Моренис могла лишить  все  войско  Бхаалейна  помощи
лекарей, просто воззвав к своей  клятве.  И что тогда? Собирать по окрестным
деревням знахарей,  не  давших обета? Пользовать солдат травками  и  вареной
плесенью?
     Тауторикс был человеком не робкого десятка. Отступился он не сразу.
     -- Разве клятва целителей не относится  лишь к людям?  -- саркастически
поинтересовался он.
     --  Се  человек,  --  Моренис ткнула пальцем  в распростертого на земле
юношу. --  Именем знака и  гильдии я беру его под  свою защиту  до той поры,
покуда здоровье не вернется к нему.
     Лоргас открыто  улыбался. Видно  было, что перспектива посадить  в лужу
высокомерного Тауторикса в его глазах стоила жизни одного никчемного ши.
     Секунду  воевода  раздумывал, потом резко  повернулся,  чтобы  уйти,  и
бросил через плечо:
     -- Хорошо. Вы исполняйте свою клятву,  а  я исполню  свою.  Отныне вы в
ответе за все, что натворит этот презренный в пределах Бхаалейна, -- до  тех
пор, пока ваша длань простерта над ним. Помните об этом.
     Выпустив эту прощальную стрелу, воевода удалился.
     Моренис   огляделась.   Двор   стремительно   пустел   --  легкораненые
расходились сами,  прочих  уносили  отлеживаться  после  исцеления, порой не
менее  мучительного,  чем рана.  Молодой  пришелец  лежал  на  мостовой,  не
осмеливаясь шевельнуться. Похоже, он уловил, что в беседе речь шла о нем,  и
теперь с тревогой глядел на девушку.
     "Теперь у меня  есть  собственный демон, --  подумала  Моренис, пытаясь
подбодрить себя. -- Интересно, желания он исполняет?"
     --  Что же  мне с тобой делать?  -- задумчиво  вопросила она,  глядя на
лежащего сверху вниз. -- А? Но пленник, конечно, ничего не ответил.
     * * *
     Толя Громов готовился  к смерти уже третий день, и  занятие  это успело
ему поднадоесть.
     Первый раз он понял, что  умирает,  когда  над ним покачивалось высокое
блеклое  небо  и  по  нему   болтались  туда-сюда  облака.  Потом  --  когда
здоровенный  старикан,  напяливший   на  себя  что-то  вроде  выпотрошенного
"Запорожца",  обернулся  к  нему, и  в  глазах его  была  скучная  решимость
мясника. Потом -- когда  Толю  перетащили в эту комнату. Всякий раз  тревога
оказывалась ложной, и рядовому Громову уже начинало казаться, что он обречен
страдать от неопределенности  до конца своих  дней -- само собой, скорого  и
кровавого.
     В комнату к нему не заходил никто, кроме стройной  девчонки с редкостно
надменным личиком, которую Толя про  себя обозвал "фельдшерицей", потому что
на  сестричку, даже  медицинскую, она не  тянула никак  --  таких  сестер  в
колыбели давят.  Она бегло оглядывала Толину  руку  --  на запястье  остался
широкий  багровый  шрам, но в остальном раны как не бывало -- и уходила. Еду
для  пленника  оставляли  обычно  на полу,  пропихнув поднос  в полуоткрытую
дверь.  Один  раз только  вломились,  гремя железом  и  увесистыми  золотыми
цепями,  трое  плечистых  и  невысоких,  как большинство  тутошних  жителей,
мужиков, Толя опять решил, что его сейчас убьют. Но мужики только поспорили,
да  и  убрались  восвояси, даже  не  глянув на  Толю,  безуспешно строившего
героические рожи.
     На третий день Толя  откормился  и отоспался достаточно, чтобы, встав с
кровати, не  только отлить поспешно  да и завалиться обратно,  но  подойти к
окну, прорубленному, как назло, довольно высоко и в другом конце комнаты.
     За окном был внутренний двор замка. Туземцы ворочали здоровенные тюки и
бочки, по временам прерываясь, чтобы закатить грандиозный скандал, отголоски
которого  долетали  даже  до рядового Громова, на высоту пятого  этажа. Толя
смерил взглядом  окошко -- нет, даже если в  трубочку свернуться,  плечи все
равно не пройдут. Да и хорошо же он выглядеть будет, пропихиваясь через окно
на  глазах  всего  замка.  Ночью?..  Ну  ладно,  ночью  можно,  если  добыть
веревку... а откуда?
     Надо  отдать начитавшемуся "Графа Монте-Кристо" Толе должное --  он  не
принялся немедля рвать простыни на ленточки, а вначале попробовал прикинуть,
какой же  ширины  эти ленты  получатся, если импровизированный канат  должен
доставать до земли. Выходила тесемка,  на которой и кошку  спускать страшно,
потому что простыня была одна, а валяные шерстяные одеяла без ножа на полосы
не пустишь. Ножа у Толи не было. Вдобавок оказалось, что порвать он не может
даже простыню --  та была  льняная, жутко  прочная, --  и всю идею  пришлось
пустить на утиль.
     Никаких других планов побега Толя придумать не мог, как  ни  роились  в
его  мозгу воздушные  шары  Сайруса Смита,  подземные ходы  и бравые  штурмы
крепости изнутри  на  манер никогда  не  виденных, но  немного  знакомых  по
пересказам менее идеологически подкованных товарищей американских боевиков.
     Толя Громов был товарищем идеологически подкованным. Это значило, что в
голове у  него царила  полная каша.  До  тех пор,  пока  шаткая конструкция,
заменявшая  советскому солдату мировоззрение, не сталкивалась с реальностью,
все  было более-менее  в порядке. Но при первом же столкновении оказывалось,
что   реальность  неизмеримо  прочнее.  Тюремная   камера  служит   неплохим
укрепляющим  для убеждений,  только если они у тебя  есть. Толя  же проводил
время, пытаясь соединить несоединимое,  -- то, что  видели глаза, с тем, что
вбивали в мозги.
     Толю  Громова  учили,  что в  стране,  которую  пришла  освобождать  от
феодального  гнета Советская армия, царит  эксплуататорский режим, население
стенает под  ярмом и  ждет  не дождется  своих спасителей... за исключением,
само  собой, наймитов местной буржуазии,  которую  так и  подмывало  назвать
непонятным и красивым словом  "компрадорская". И  Толя верил в это  довольно
долго... аккурат до того злосчастного боя.
     При  одном  воспоминании о  том,  с  какой  яростью  сражались  солдаты
Бхаалейна, у Толи  мутнело  в  глазах.  А еще  неприятней  было думать,  что
здешние, насквозь феодальные жители оказались ничуть не более отсталыми, чем
героические советские бойцы. Во всяком случае, в военном деле.
     Заскрипел замок, и дверь  отворилась. Толя на всякий случай отодвинулся
к дальней стене.
     Первым в его  камеру  вступил  здоровенный мужик  в  кожаной куртке и с
самострелом в руках. Стальной наконечник притягивал взгляд Толи, как змеиное
жало -- птаху. Рядовой Громов успел понаблюдать, как солдаты здешнего барона
тренируются  в стрельбе  из  этих чудовищ.  Короткие  и  толстенькие  стрелы
пробивали доски  не хуже пистолетных пуль, только  темп стрельбы был пониже.
За солдатом вошла "фельдшерица", а  с ней  -- немолодой интеллигент  в рясе.
"Отпевать  будет", --  немедля решил  пессимистичный Толя, хотя  крестов  на
груди старикана не  болталось.  Он стиснул зубы  и  приготовился  умереть  с
честью.
     -- Стыдно вам должно быть,  -- пробасил Вирронакс. -- Об  эдакого труса
руки  марать позорно.  Ни  воин, ни маг, ни честной работник -- одно  слово,
чужинец.
     -- Тогда что ж  ты его  на мушке  держишь, доблестный?  --  огрызнулась
Моренис.  -- Ждешь, что этот трус тебе  в горло вцепится? Из тебя таких, как
он, можно штабелями кроить.
     -- И крыса на  кота  бросается,  если  ее  в  угол  загнать, -- буркнул
неумолимый  Вирронакс.  --  Поступай,  как  знаешь,  лекарка.  Мое  дело  --
воеводину волю блюсти. Сказано -- следить пуще глазу.
     -- Вот и следи! -- Моренис прожгла воина яростным взглядом и обернулась
к замковому провидцу. -- Об этом ши я говорила, коун Паратакс.
     -- Да уж понятно,  койна Моренис, -- усмехнулся  чародей чуть приметно.
-- Едва  ли  в этом  замке найдется еще  один демон... живой, я имею в виду.
Позвольте, я поработаю с ним...
     Поскольку   именно  об  этом  и  умоляла  его  вчера  вечером  Моренис,
целительница смолчала. Провидец постоял минуту,  собираясь не то  с мыслями,
не  то с силами, потом  шагнул к скромному  ложу  пришельца и  почти ласково
коснулся лба ши кончиками пальцев.
     Юноша дернулся тревожно  и застыл. Чтение мыслей не было даром Моренис,
но чародейное касание целительницы подтвердило бы то, что она знала и так --
вся  мозговая  деятельность пришельца  сейчас  перенаправлена  провидцем  на
усвоение образов  и строя  чужого языка.  Паратакс перекачивал в разум юноши
основное наречие Эвейна, как это обычно делалось с иноземцами, пересекавшими
границу Серебряной империи.
     Хотя и  говорят  "быстрей мысли",  на  самом  деле  слова  рождаются  в
человеческом  мозгу  немногим  быстрей,  чем  слетают  с  языка.  И  все  же
целительнице показалось не совсем обычным, что прошло  добрых четверть часа,
прежде  чем  Паратакс  вышел  из  забытья и, вздохнув,  отнял руки  ото  лба
пришлого демона, ей мнилось, что передача знаний должна проходить быстрее.
     -- Получилось? -- нетерпеливо спросила Моренис, поднимаясь с тюфяка, на
который присела, чтобы не  трудить ноги. Вирронакс  на протяжении всего часа
так и не пошевелился, держа ши на прицеле самострела.
     --  Трудно  сказать,  --  ответил  чародей,   потягиваясь.  --  У  него
человеческий разум,  это  несомненно, однако он  не слишком умен  и вдобавок
словно опоен чем-то. В его рассудке есть неправильность... как если бы его с
рождения  учили  путать слова.  Вам будет трудно  общаться. Я проникал в его
память, но... да вы поймете сами.
     -- Вы  лазили по его воспоминаниям?  -- возмущенно воскликнула девушка,
вскакивая. -- А как же...
     --  Я не забыл о клятве провидцев, -- надменно прервал  ее Паратакс. --
Не  считай  других бесчестными, юница,  лишь потому,  что  честна  сама.  Но
подумай --  клятва налагает  запрет  лишь на память и  мысли  эвейнцев. Даже
разум иноземца открыт  нам,  если только  тот  не склонится перед Серебряным
законом. А этот человек -- ши, он не принадлежит нашему миру.
     -- Простите, коун Паратакс. --  Моренис  смиренно склонила голову. -- Я
судила поспешно.
     -- Я не в обиде, -- промолвил чародей чопорно. -- Теперь этот ши  --  в
вашей власти, покуда не истечет срок его исцеления.
     Провидец пожал плечами, как бы стряхивая с себя  груз  ответственности.
Он шагнул к двери, обернулся, вспомнив что-то, и прищелкнул пальцами.
     -- Совсем забыл, -- пробурчал он, явно раздосадованный.
     Глаза юноши распахнулись, словно по неслышной команде.
     -- Вот так, -- удовлетворенно заключил Паратакс и вышел.
     Моренис  осталась  с   демоном  наедине,  если  не   считать  безмолвно
подпиравшего стену Вирронакса.
     -- Ты понимаешь меня? -- медленно и отчетливо проговорила целительница,
подавшись к юноше всем телом.
     Ши   несколько  мгновений  смотрел  на  нее  слезящимися  блекло-серыми
глазами.
     -- Да, -- прошептал он наконец по-эвейнски.
     Моренис  помолчала. Ей  только  теперь  пришло  в  голову,  что она,  в
сущности, не  знает, о чем спрашивать  плененного демона. Все,  что могло бы
интересовать   владетеля  Бхаалейна,  уже  почерпнул  из  памяти   пришельца
Паратакс. Все, что могло бы интересовать ее саму, чародей мог бы вытащить из
его  рассудка  по  просьбе целительницы  за  пару минут. Тогда  зачем же она
просила наделить его даром речи?
     --  Как  тебя  зовут? --  спросила  она,  как  могла, ласково.  Девушку
раздирали  противоречивые  чувства.  Перед  ней  был  демон,  пришелец,  чьи
сородичи бездумно убивали невинных эвейнцев и стремились  разрушить  порядок
бытия. И в то же время она видела испуганного  мальчишку, чью полуоторванную
руку она три  дня назад приставляла на место. Ненавидеть демона было легко и
приятно... а вот мальчишку  --  куда сложнее. И тем сложнее, что он был явно
напуган до полусмерти...  хотя страх слишком часто порождает жестокость. Это
Моренис тоже помнила.
     -- Толя, -- ответил ши. -- Толя Громов.
     Имя  показалось  целительнице  уродливым  и несообразным,  как громовое
оружие демонов.
     --  Я -- Моренис тау-Эпонракс,  -- назвалась она. -- Я свободный мастер
гильдии  целителей,  ныне  служащий владетелю Бхаалейна по доброй воле и без
срока  обетования.  --   Заметив  в  глазах  пришельца  недоумение,  девушка
почувствовала, что сбивается на законнический путаный  лепет,  и разъяснила:
-- Это значит, что  я не нанималась к нему,  а  дарю ему  свои услуги до той
поры, пока считаю нужным.
     Демон  промолчал. Недоумение в  его глазах почти  физически отталкивало
чародейку.
     --  Объясни,  -- попросила Моренис, сама  не зная,  зачем, -- почему вы
напали на нас?
     --  Это вы  на нас напали,  -- ответил  ши медленно. Непривычные  звуки
эвейнской  речи слетали  с  его  языка  чуть  искаженными,  и  легкий  налет
чужинства  придавал каждому слову особенную вескость. -- Я... не знаю.  Я...
_рядовой_.
     Последнее  слово демон  произнес на своем языке, и  Моренис потребовала
объяснений. Рассудок  ее  за  время странствий  привык усваивать  незнакомые
понятия, поэтому систему чинов и  званий Советской армии она восприняла куда
быстрее среднего эвейнца -- минут за пятнадцать.
     -- А _генерал_ командует _армией_, в которой дружинников еще больше? --
переспросила она.
     Толя Громов кивнул.
     -- Да зачем вам столько дружинников?!  --  воскликнула целительница. --
Это  все равно  что  считать  легионами  и леодрами  --  в  уме такое  можно
проделать, только применить-то куда?
     Толя пожал плечами.
     -- У нашей  страны много могущественных врагов, -- ответил он, с трудом
подбирая слова. -- У них тоже большие армии. А разве у вас... так не бывает?
Разве ваши владетели не посылают дружинников в войско императора?
     Моренис покачала головой.
     -- Зачем  императору  войско?  --  пожала  она  плечами.  --  Он  может
приказать  любому владетелю  выступить с  дружиной против  варваров. Одному,
двум, десяти -- сколько надо.
     Солдат  покачал головой.  Что-то  похожее  ему  помнилось  из  учебника
истории для  шестого  класса -- феодалы,  каждый  со своим маленьким отрядом
рыцарей... но была же у тогдашних королей и своя армия!
     -- Но если  у  короля  нет  войска,  --  наивно полюбопытствовал он, --
почему его не свергнут?
     Моренис воззрилась на него с ужасом.
     -- Керун,  оборони нас!  --  воскликнула она, разом  забыв впитанные за
время учебы  хорошие  манеры и  превращаясь на миг  в деревенскую  знахарку,
готовую по любому поводу поминать благих диев.
     --  Император обороняет Эвейн от демонов, -- объяснила  она. -- Как  бы
иначе Серебряной державе удалось продержаться две тысячи лет?
     Толя хотел было  ляпнуть,  что  демонов не бывает,  но  сообразил,  что
демонами здесь  называли таких, как он  сам,  -- пришельцев из параллельного
мира.
     --   Наверное,  ваши   императоры  --  сильные  чародеи?  --  осторожно
поинтересовался он.
     -- Не сильные, а редкие, --  поправила Моренис. --  Такой дар переходит
по наследству только в одном роду.
     -- Какой дар? -- переспросил Толя, позабыв от любопытства о страхе.
     --  Открывать и  закрывать  врата  стоячих камней,  -- обыденно  просто
ответила Моренис.
     * * *
     Возможно, Толя Громов  был бы испуган  куда  больше, если  бы знал, что
именно в эти минуты решалась его судьба.
     --  А  я говорю --  меч ему  в  спину и  на  корм  драконам! -- рявкнул
Тауторикс, пытаясь по привычке треснуть кулаком по столу.
     Владетель взглядом остановил его руку.
     -- Обожди,  воевода, -- негромко пророкотал он. -- Убить пленного ши --
невелика заслуга, да и спешки особенной тут нет. Куда он денется из кирна?
     --  А  что  ж  его  -- кормить,  окаянного?  -- непритворно  возмутился
воевода. -- Жрет, проклятый, за двоих! А проку -- как с кабана шерсти!
     --  Кормить,  кормить,  -- подтвердил владетель,  пряча улыбку. --  Мы,
кажется, от голода не помираем еще. Раатхакс?
     Управляющий, еще не  отошедший от устроенной ему владетелем взбучки  (с
глазу на глаз,  чтобы  достоинство почтенного  коуна не  пострадало в глазах
подчиненных, но все и так знали, почему из покоев владетеля Раатхакс выходил
бледнее упыря), истово закивал.
     -- Ну вот, -- заключил владетель. --  Один пленный демон нас не объест.
Другое меня  тревожит, совсем  другое.  Мы  выдержали одно сражение с  этими
ши...  выдержим, наверное, и второе... но если дело дойдет до третьего, мне,
пожалуй, некого будет  выставить  на поле боя. Разве что крестьян с вилами и
косами  -- против чародейного оружия куда как великая сила! -- Он иронически
прищурился. --  Так что, коун Тауторикс, я бы на вашем месте не рвался так в
битву.
     --  Нечисто тут дело, --  упрямо возразил воевода. --  Ох  как нечисто!
Видел я этого ши -- в него плюнуть стыдно! Как могли эдакие... -- он поискал
достаточно обидное слово,  не  нашел,  хекнул  в  сердцах  и  продолжил:  --
положить едва ли  не треть моих воинов? Даже и со своими свинцовыми пульками
-- для чего ж нам чародеи приданы?
     --  Возможно,  --  подал голос Терован,  в  последние годы  взявший  за
привычку  присутствовать при всяких  беседах отца с доверенными советниками,
но вмешивавшийся редко, -- здесь нам  сумеет помочь коун  Паратакс. Он  ведь
входил в  рассудок пленника по просьбе койны Моренис. -- Наследник владетеля
почтительно склонил голову перед провидцем. -- И, верно, не  упустил  случая
извлечь оттуда что-нибудь полезное нам.
     --  Совершенно  верно,  коун  Терован,  --  так  же  вежливо  отозвался
немолодой чародей. -- Но если речь идет о  том, почему боец-ши столь жалок в
сравнении с дружинниками Бхаалейна, --  боюсь, ответ лежит на поверхности...
и коуну Тауториксу очень не понравится.
     Паратакс прикрыл  веки -- так поступало большинство провидцев, когда им
приходилось передавать  или  читать  мысленные образы,  и  перед  внутренним
взором собравшихся проявились картины, почерпнутые из памяти Толи Громова --
построение...  развод  караула...  парад...  парад  на  Красной  площади  по
телевизору...   снова   построение...  "Рр-няйсь!   смир-рна!"...  на  грудь
четвертого... строем... шагом... левой... правой...
     --  Да  это  не  люди, -- невольно  прошептал  Лоргас,  --  это  мураши
какие-то!
     Провидец прервал свое сосредоточение.
     -- Воистину так, -- ответил он. -- Каждый из них в отдельности -- ничто
по сравнению с нашими бойцами. Но гром