ьшим. Здесь спокойно
размещался   большой  дом,   несколько  построек   поменьше,  которые   Крис
классифицировал как хозяйственные, и два --  как же это по-русски, задумался
почему-то снайпер, a, _izbushka_, -- небольших домика, к одному из которых и
поманила их Этна.
     Крис  осторожно шагнул  в темный  коридорчик, рукой  отвел  от  лица  в
сторону  что-то остро  пахнущее травами -- позади медно загремел оказавшийся
не столь  ловким  Боллингтон  -- и, наклонившись, прошел в маленькую, но  на
удивление светлую комнату.
     -- Омбен ми, -- сообщила Этна, садясь на кровать.
     Она  подобрала  ноги --  Крис  мельком  отметил,  что  одеяло,  которым
застелена кровать, похоже, сделано  из тех же лоскутов,  что и юбка девушки,
-- обхватила колени руками и, положив  подбородок на  колени, уставилась  на
американцев своими большими глазами.
     --  Наверное, ты сказала, что живешь здесь,  --  задумчиво  пробормотал
Крис, с любопытством оглядываясь вокруг. --  Прости, крошка, но я не понимаю
ровным счетом ничего из того, что ты так славно лопочешь. Проклятый языковой
барьер... Можно?
     Он протянул руку к нарисованной на стене картинке, нов последний момент
задержал ее и оглянулся на девушку.
     -- Хай, бирмас.
     --  Все  равно  не понимаю,  но будем  считать это согласием, -- сказал
Крис, осторожно касаясь отполированной доски.
     Не  неровной  желтоватой   поверхности  неведомый  художник  уверенными
четкими  штрихами  изобразил одинокое дерево с кружащимися  вокруг листьями.
Чем-то это напомнило Крису китайские рисунки тушью, только это была не тушь,
а... он глянул на подушечку собственного большого пальца -- наверное, уголь.
Потом рисунок покрыли воском, чтобы не стирался так легко.
     --  Образец примитивного искусства, а, командир? --  ехидно осведомился
Боллингтон  из-за плеча. --  Вот  что значит  патриархальная культура!  Наши
тинэйджеры обвешивают свои комнаты плакатами, а эта аборигенка -- пейзажами.
Интересно, откуда у нее столько денег, а? Тот парень, что намалевал все это,
должен драть недешево.
     --  Обвешивает... -- Крис оглядел комнату, всюду натыкаясь  взглядом на
черно-желтые рисунки. И тут его осенило. -- Кто. Это. Делать? -- спросил он,
сверившись  предварительно  с  разговорником  и  тыча  пальцем  в  доски. --
Изготовлять -- кто?
     Девушка тихонько вздохнула.
     -- Айн.
     -- Ты? -- переспросил Крис. -- Это  все, -- он обвел комнату рукой,  --
Этна?
     -- Этна, ми.
     -- Ба, -- ошеломленно выдохнул Джимми, -- да у нее талант.
     -- Да уж. -- Крис зачем-то хлопнул себя по карману... замер.  Осторожно
извлек из  кармана огрызок карандаша. Хороший черный карандаш для заполнения
карточки местности.
     -- Джимми, -- вполголоса  окликнул он напарника.  -- У тебя блокнот при
себе?
     -- Да, а что?
     -- Давай.
     -- А зачем? -- запоздало спросил Боллингтон, протягивая Крису книжицу в
тяжелом коричневом переплете.
     --  Затем. -- Крис перелистнул несколько  страниц -- ну да, напарник не
слишком утруждал себя ведением дневника. От силы страниц десять заполнены, а
остальные -- чистая белая бумага.
     --  Эй, ты что! -- вскрикнул Джимми, глядя,  как Крис  ; "с мясом" рвет
плоды его трудов. -- Это подарок моей матушки... был.
     -- Этна. -- Крис осторожно присел рядом с девушкой. -- Смотри.
     Он изобразил на листике несколько схематичных деревьев... домик с дымом
из трубы... собаку.
     -- Рисуешь, потом, -- Крис старательно  потер  лист ластиком,  --  если
надо,  стираешь  и  рисуешь  снова.  На,  попробуй,  --  тихо  попросил  он,
протягивая девушке блокнот и карандаш.
     -- Мин лай бирен?
     -- Да, тебе, тебе.
     Этна неуверенно взялась за подарок. Осторожно провела несколько  линий,
примериваясь, а потом...
     -- Bay! -- восхищенно выдохнул Боллингтон, глядя, как на листике быстро
возникают  их  с Ридом фигуры. -- Да ее надо  в Академию отправлять. Гранты,
места на выставках...
     -- Нет, нет. -- Крис отстранил протягиваемый ему  блокнот. -- Это тебе.
Совсем. Это. -- Он снова ожесточенно зашуршал разговорником. -- Дар.
     -- Дайта? -- недоверчиво переспросила девушка. -- Ши-ийна дайта ми сте?
     -- Тебе-тебе, -- кивнул Джимми.
     -- Айх! -- Прозвучало почти  как земное "ой",  и от  этого сходства оба
снайпера заулыбались еще больше.
     -- Айхегойн аф омбенин!
     Рев мегафона больно врезался в  уши. БТР  проезжал где-то совсем рядом,
может, даже по той самой улочке.
     -- Тилла от угней фратта бус!
     Этна испуганно посмотрела на Рида.
     -- Тилла ярите коллаери? -- прошептала она. -- Угнес ши яри?
     Угнес.  Крис  знал  это  слово.  Огонь  --  вот как  переводить  оно  с
эвейнского.
     -- Я...  -- он  виновато  отвел  глаза.  -- Не  знаю.  Такой эиказ. Нам
приказали...
     Точно так же говорили  те немцы  в Нюрнберге, подумал он.  И потом... в
Сайгоне...
     -- Давай  лучше, -- Крис встал  с  кровати  и  обвел рукой  комнату, --
отдерем все эти рисунки, чтобы ничего не сгорело!
     Девочка беспомощно покачала головой, будто поняв, что предлагает демон.
Крис  пригляделся  и  понял,  что  глаза  обманули  его. То были не доски, а
брусья, складывавшие стену.  Невозможно было  снести дом,  не уничтожив этой
красоты.
     * * *
     За  всю  свою  жизнь Брендайг ит-Арбрен  не чувствовал  себя  настолько
плохо. Болело все -- живот, легкие,  запястья, -- от боли мутилось в голове,
и  без того  словно набитой конским волосом. Чародей смутно ощущал, что руки
его связаны, а тело -- притянуто прочными путами к  жесткому ложу, но не мог
заставить  себя даже поднять  веки. В  висках  стучали кузнечные  молоты,  и
где-то в глубине черепа ворочался, скрипя, тяжеленный жернов.
     Он  попытался  сосредоточиться,  чтобы  пережечь  путы. Это  было очень
тяжело, кожу  опаляли неточно  нацеленные  чары, но  Брендайг  не  отступал,
покуда над ухом его не послышался голос:
     -- Не делайте этого.
     От неожиданности чародей открыл глаза и тут же со стоном смежил веки --
свет  буравил  дно  глазниц.  Но  и того,  что Брендайг увидал,  оказал  ось
достаточно.
     Он находился в почти пустом шатре. У изголовья его стоял ши в неудобной
на  вид одежде с золотыми побрякушками. Еще двое караулили у входа, прижимая
к груди громовые железки. _
     -- Не пытайтесь применить свои способности, -- повторил ши. По-эвейнски
он изъяснялся бегло, хотя  и  выбор слов,  и странный акцент выдавали в  нем
чужака. -- Вас держат на прицеле  трое.  Вы  можете убить  любого из них или
меня, но остальные  расстреляют вас. И не пытайтесь встать.  Вы  были тяжело
ранены, вам удалили почку...
     -- Зачем? -- прохрипел Брендайг.
     -- Иначе вы умерли бы, -- объяснил ши с непонятной снисходительностью.
     "Неужели у них нет целителей?" -- мелькнуло в мыслях у Брендайга.  Дии,
как  болит  голова!  Только бы  не выдать,  что  сейчас  он немногим опаснее
мухи...  что,  когда  перед  глазами  все плывет,  колдовать --  непосильная
задача.  Говорят, гильдейских учат еще  и не такое терпеть... подвешивают за
ногу вниз головой, и давай, прожигай дырочки в дубовом брусе, да такие, чтоб
червяк  не  прополз. Но  он-то в колдовской скулле не  обучался, только отец
показывал всякие хитрые приемы... Ох, моя голова...
     -- Чего вам надобно, ши?
     Зря он не  послушал  этого гильдейского. Может,  и  впрямь  умней  было
затаиться по лесам, ждать подмоги... только откуда? Из столицы?
     -- Объясниться с вами, -- ответил демон. -- Поговорить.
     -- О чем мне говорить... с тобой?
     "И что я тебе сейчас наговорю... когда мне так плохо?.."
     -- Вам больно? -- не то  чтобы  с тревогой, но и не безразлично спросил
ши. -- Мы можем... отогнать боль.
     -- Зачем... вам?
     --  Мы не  чудовища, как бы ни считали  ваши... вожди, --  на последнем
слове ши замялся. -- Мы не желаем вам зла.
     Брендайг смежил веки, не в силах ответить.
     Демон  бросил  что-то  повелительным тоном  на  своем птичьем  наречии.
Чьи-то умелые, сильные пальцы впились в локоть чародея, надавили;  почуялось
на  сгибе   сосущее  давление,  почти   незаметное   на   фоне  мучительного
колокольного битья в висках и тупой злой боли в распоротом боку.  Мука не то
чтобы  ушла,  но  как бы  отстранилась, встала за спиною, точно  надоедливый
демон-толмач,  глумливо заглядывая через плечо.  И очень захотелось спать...
если бы только его не теребили,  не тормошили эти  руки... если бы не мешали
наблюдать  за  прекрасными арабесками, плывущими неторопливо  изнутри сжатых
век...
     "Скажите... -- нудел голос за спиной, -- ответьте... разъясните..."
     Брендайг знал, что это говорит боль -- она ведь не ушла, она стоит там,
за левым плечом, только и  ждет случая  впиться  в тело вновь. И он отвечал.
Отвечал, покуда не провалился в сон. Глубокий-глубокий.
     -- И что вам удалось узнать? -- осведомился Макроуэн.
     Подполковник расхаживал взад-вперед перед палаткой, мерно, как маятник.
     -- Больше, чем  за все предыдущие недели, -- ответил Обри, вытирая лоб.
В  лагере  не  было  жарко,  но  многочасовой допрос  измученного, поминутно
проваливающегося в морфиновое забытье пленника вымотал майора донельзя.
     Макроуэн остановился.
     -- Они действительно... парапсихики... эсперы... называйте, как хотите.
Чародеи,  колдуны, чернокнижники  -- вот как  они воспринимают это  сами. Их
способности передаются по наследству, а здешние дворянские роды -- это семьи
ведьмаков.  Наш подопечный, -- он  кивнул в  сторону палатки,  --  Брендайг,
младший брат лорда соседнего владения, и его дар -- пирокинез.
     Макроуэн помрачнел лицом. Это ему пришлось отдавать  приказ -- просеять
весь пепел в сгоревшем бронетранспортере в поисках личных жетонов погибших.
     --  Тогда почему  он,  -- подполковник тоже  указал  в  сторону палатки
подбородком, будто опасаясь называть ее жильца по имени, -- не пытается...
     -- Он попытался пережечь  ремни,  которыми его примотали к койке. Я дал
ему  понять, что это плохо для него кончится, -- без улыбки ответил Обри. --
Кажется, он понял.  Их нельзя назвать неуязвимыми. Кроме того,  его накачали
промедолом по самые брови. Их... колдовство требует ясности рассудка.
     -- И что вы еще узнали? -- спросил Макроуэн, прокашлявшись.
     -- Что мы тонем в дерьме, -- без обиняков ответил Обри. -- Трудно с ним
общаться, он и вообще-то не слишком умен, да вдобавок засыпает от наркотика.
Но кое-что мне удалось  установить. Здешний государственный  строй -- что-то
вроде  феодализма,  где все ключевые  посты  заняты эсперами. Лорды  в своих
владениях  --  почти   самовластные   хозяева,  покуда   они   не   нарушают
общеимперских  законов. Центральная власть  есть, но  скорее  символическая,
император царствует, но  не пытается править. Мы оказались на самой  границе
страны, еще сотня миль к западу -- и упрешься в  море, где на островах живут
дикари. Здешние жители привыкли сражаться, благо налеты тут случаются часто.
А мы по глупости Уолша начали пальбу. Кстати, ведь убили здешнего лорда.
     Подполковник поднял брови.
     -- Туземцы просто выбрали себе нового  --  "по  доверенности",  если  я
правильно  понимаю, --  и  продолжают, как  мы видим,  сражаться дальше,  --
пояснил Обри. -- Нет, в меня надежду вселяет совсем другое.
     Макроуэн опять пошевелил бровями.  Обри  показалось,  что  на лице  его
собеседника  других  подвижных  деталей  просто  нет  --  остальное  так   и
отштамповано на листовой стали.
     -- Местные  лорды  плохо ладят между  собой, --  объяснил  он.  -- Этот
парень  оказался на стороне партизан только потому, что  те убедили  соседей
помочь им. Но брат нашего пленника не слишком доверяет своим ближним... а у;
нас есть хороший повод завязать с ним переговоры.
     Листовая сталь треснула и раскололась в улыбке.
     --  И  все же  я  посоветовал бы направить посольство к  императорскому
двору, --  предупредил Обри. -- Получится  у  нас натравить здешних князьков
друг на друга или нет... а подстраховаться не помешает.

     Глава 11
     Никогда  не  думала  Моренис, что ей  придется  лечить такое количество
раненых и в  такой  спешке. Она вообще не готовилась на дружинного целителя.
Полем  ее  деятельности были личики  и ручки  благородных дам,  с  возрастом
неизбежно терявшие белизну и  гладкость.  Она привыкла наводить  красоту  на
стареющих супруг и молодящихся дочурок владетелей, пользовать богатых купцов
и  гильдейских магов, вращаться в таких высоких кругах,  что собственный дар
Моренис уже не казался таким скромным. В конце концов, пусть всякий  знахарь
может  срастить перелом или  заживить дурную рану, пусть  любой мало-мальски
достойный целитель  способен  исправить  последствия удара  или избавить  от
падучей, но  кто  лучше Моренис тау-Эпонракс  сведет старый  шрам или сотрет
следы длительных  и неумеренных  возлияний?  Известность ее была  совершенно
определенного рода, но именно эта,  чуть постыдная слава  позволяла  Моренис
странствовать по  всей Серебряной  империи, не задерживаясь  особенно нигде,
да, в  общем,  и не стремясь к тому. Весть о ее пребывании  распространялась
скорей лесного пожара, и приглашения не заставляли себя ждать. Неделя здесь,
две недели там, а через год глядишь -- и она уже у другого берега смотрит на
другой океан. Подобный образ жизни она  вела уже пятый год, и  менять его не
собиралась.  Так она  попала  в замок  великого  владетеля Бхаалейна  --  по
протекции  владетеля  Дайтекса,  хотя  и не великого,  но  весьма уважаемого
соседями за могучий дар и  не менее солидное состояние. Так ее  и  втянуло в
войну.
     И  вот теперь она, точно дурно  сработанный голем,  брела  по замковому
двору, по рядам раненых.
     Поначалу Моренис пыталась  соблюдать те правила, которые установила для
себя сама, -- заглаживала шрамы,  стирала  все  следы своего  вмешательства,
чтобы и пятнышка не осталось на ровной коже. Потом махнула рукой  -- лишь бы
не ощутить, что жизнь вытекает из больного  прямо  у нее на глазах,  как это
случилось  с  одним  мальчишкой,  чье  оцарапанное  оружием  демонов  сердце
пыталось колотиться  еще несколько секунд  после того,  как кровяная подушка
сдавила  его  мертвой  хваткой. Возвращать умерших к жизни  целительница  не
умела -- это был не ее дар.
     Потом Моренис  перестала даже снимать боль тем раненым, кому не грозила
смерть  от  болевого  шока.  Быстрей,  быстрей,  пока  еще можно...  бросить
короткий  взгляд,  наложить  руки  на кровавое  месиво, плеснуть живительной
силой, заставляя  ткани отторгать  мертвечину и  затягивать  рану, отряхнуть
руки, перейти к следующему... и так, пока глаза ее не  начинали закрываться,
а ноги -- подкашиваться от усталости.
     Внезапно  что-то остановило ее.  Целительница попыталась  проморгаться,
чтобы  разогнать висящий перед глазами туман. У лежащего  перед ней паренька
была  почти отрублена кисть -- запястье  висело  на  коже и  рваных жилах, и
только грубо наложенный жгут не дал ему истечь кровью до подхода лекарей. Но
не  это привлекло  внимание Моренис. На парне была не кольчуга  воителя и не
кожаная   рубаха-подкольчужник.   Он  был   одет   в  грязно-зеленую   форму
захватчиков.
     Первым побуждением Моренис  было  остановить раненому сердце. Она умела
это делать  -- такие  вещи  входили  в лекарский  тривий, потому  что всякий
целитель должен быть в силах отпускать тех, кому не в силах помочь.
     Но этому парню она помочь могла. Не самая страшная рана -- если бы рука
потерялась  или начала портиться, восстановить  ее было  бы гораздо сложнее.
Клятва, которую давали целители дням,  не дозволяла убивать силой иначе  как
для облегчения страданий. Даже врагов.
     Кроме  того,  это  была  не  ее война.  Усталость  лишала  целительницу
способности рассуждать здраво, и те,  кто наполнил просторный двор ранеными,
казались ей едва ли  не ближе  тех,  кто заставил  ее, Моренис тау-Эпонракс,
выплескивать все свои силы, без остатка, на их исцеление.
     И Моренис склонилась к  раненому пришельцу. Ей пришло в голову, что его
тело может  и не  поддаться ее  силе  и  тогда  стоящая  перед  ней  дилемма
разрешится сама собой. Но  нет -- ткани его ничем не отличались  от людских,
это был  всего  лишь человек.  Даже не чародей.  Без громобойной железки  он
выглядел жалким и совсем не страшным.
     Небрежным  движением  сорвав жгут,  Моренис аккуратно  затянула  сосуды
мыслью  --  не  годится,  чтобы  больной истек  кровью,  пока  она  мешкает.
Вообще-то  этот  дар  не входил в  способности целителя, но в  роду  Моренис
встречались движители,  хотя  оба  ее  родителя  были  анойя;  и  вот  такая
непроявленная способность оказалась очень кстати.  Раненый, бормоча  что-то,
пытался не  то  отодвинуться,  не то оттолкнуть целительницу, но от слабости
мог только вяло махать здоровой рукой.
     Придавив  пациента коленом к земле,  чтобы не дергался, Моренис прижала
полуотрубленную руку к культе и принялась торопливо сращивать  разрыв. Жилку
к жилке,  сосудик к сосудику, и не вздумай перепутать! В скулле ходили байки
о  нерадивых учениках,  соединявших артерии  с  венами,  и Моренис  вовсе не
хотелось, чтобы ее имя упоминалось в такой вот истории.
     Раненый прекратил биться, с  неподдельным изумлением взирая, как только
что мертво  болтавшаяся кисть начинает наливаться розовым  цветом. Неужели у
них  там совсем никакой  медицины нет?  Тогда понятно,  почему они на  людей
кидаются.  "Знал  бы ты,  поганец, чего  мне  это  стоит, --  тупо  подумала
Моренис. -- Как  там у тебя почки --  здоровые? Мне  бы такие.  Выдержат, не
буду я тебе кровь чистить, много чести. Следующий".
     Как  она  добралась  до  конца  двора,   Моренис  не  помнила.  Просто,
потянувшись к следующему раненому, она обнаружила, что  в руки ей ложится не
раздробленная лодыжка, а глиняная кружка со сладким ягодным вином.
     -- Пейте, -- приказал Лоргас.
     Старший  целитель  замка  Бхаалейн  выглядел  едва ли не хуже, чем  его
пациенты. В  его-то возрасте  столько  силы  отдавать,  с внезапной жалостью
подумала Моренис, прикладываясь  к кружке.  Обычно  она  не  жаловала  вино,
предпочитая воду  или легкий сидр. Но в этот  раз обжигающая жидкость словно
бы  сама  змейкой  вползала  в  горло.  Оторвавшись  от  кружки,  девушка  с
удивлением обнаружила,  что  та показывает дно. С  виноватым  видом  Моренис
сунула ее старшему товарищу.
     -- Допивайте, -- махнул  рукой Лоргас. --  Если я выпью еще хоть каплю,
то упаду.
     Целители  помолчали.  Помощник Лоргаса, Виртуракс, вправлял кому-то  из
воителей вывих. Глядя на него, старик только головой покачал.
     -- Показать бы ему, как это делается,  -- прошептал он,  -- да сил  уже
нет.
     --  А  что  станет  с пленными? --  поинтересовалась Моренис,  движимая
внезапным интересом.
     -- Какими пленными? --  Лоргас все  же взял  у девушки кружку  и  допил
залпом. -- Что-то не припомню, чтобы наши брали пленных. И я их понимаю.
     --  Там лежит  один  из...  этих,  -- сообщила Моренис почти нормальным
голосом. Вино не сняло усталости, но заставляло забыть о ней.
     -- Ши.  --  В  устах целителя это  слово  прозвучало  проклятием. -- Вы
исцелили его?
     --  "И не  откажу  в  помощи  страждущему..."  -- нараспев  проговорила
Моренис, и Лоргас подхватил:
     -- "Будь то праведник или убийца, без пристрастия исцелю его". Я помню,
девушка.  Хоть  я  и  давным-давно покинул скуллу, я помню  наш обет.  Но...
клятва говорит о людях.
     --  В том-то и дело, -- помолчав,  призналась Моренис. --  Это человек.
Его тело ничем  не  отличается от наших. Если пришельцы в самом деле  ши, то
они одной с нами крови.
     -- Вы сказали "ши"? В этом дворе? Я не ослышался?
     Моренис и  не заметила,  как подошел Тауторикс.  Доспехи старого  воина
были  заляпаны  кровью, которую  бхаалейнский воевода  не потрудился стереть
после битвы. Глаза его