-- Император здесь ни при  чем, --  ответил  Ратвир со  снисходительной
усмешкой. -- Хотя он, позволю себе заметить, тоже не рад, что на нашей земле
творят свои бесчинства злобные  демоны,  разрушившие  владение  Дейга.  Ваша
погибель определена судом гильдий.
     Обри  прикрыл глаза.  Ему казалось,  что  он попал  в скверный судебный
детектив  и этот доморощенный  Перри Мейсон  сейчас выложит перед присяжными
последний, убийственный довод.
     -- Никто  из владетелей не обращался за помощью к Серебряному престолу,
и император не может обрушиться  на вас  со своим войском. Несмотря даже  на
то,  что вы в  безумной ярости своей прервали  род владетелей Дейга и дар их
утрачен, -- продолжал  Ратвир.  -- Однако  вы  нанесли  оскорбление  чародею
гильдии  огневиков,  сказанному  Линдану ит-Арендунну,  а гильдия  не вправе
оставить этот проступок без ответа.
     -- Мы готовы... -- выдавил Обри.
     Он  хотел сказать, что они готовы принести извинения, возместить ущерб,
загладить  урон,  наврать  что  угодно,  лишь  бы  только  туземцы перестали
следовать своей безумной логике, в которой каждый шаг Обри подводил и его, и
всю  американскую  группировку  все  ближе  к  катастрофе... Но  взгляд  его
столкнулся со взглядом невзрачного человечка в буром,  и майор  Норденскольд
осознал по  наитию, что  именно его воля держит  в подчинении часовых. Очень
трудно лгать человеку, который читает  твои мысли легче, чем ты сам открытую
книгу.
     Ратвир ит-Лорис печально посмотрел на него.
     -- Убирайтесь в  свой  мир,  ши,  --  промолвил он без злости. -- И  не
возвращайтесь  никогда более.  Эвейн  не про вас.  И  помните  --  ваш  срок
истекает завтра, на восходе.
     Один за  другим  посланцы шагнули обратно в разрыв, и тот затянулся так
же бесшумно  и  быстро,  как возник. В  полной тишине  слышался только шорох
суматошно бегающих по бумаге адмиральских пальцев.
     Дверь распахнулась без стука, и на  пороге возник Говард Сельцман.  При
виде оцепеневшего адмирала и распростертого  на  полу  Макроуэна он замер на
миг, потом ввалился в  кабинет и с нервной  аккуратностью затворил  дверь за
собой.
     -- М-майор...  подполковник... адмирал...  -- выдавил он  жалко. Сейчас
ученый походил на обиженного ребенка. -- Установка...
     --  Что  с  установкой?  --  терпеливо  спросил  Обри,   чувствуя,  как
внутренности его смерзаются в тугой ком.
     --  Она выключена... -- прошептал Сельцман  и  сглотнул всухую.  --  Но
портал... открыт.
     * * *
     Самое паршивое  время суток  в карауле --  четвертый  час.  Когда  ночь
вот-вот сменится утром и уставшие за смену глаза так и норовят слипнуться, а
от леса  серой  пеленой  наползает  туман.  Холодно, сыро  и  просто зверски
хочется спать!  Волчий час. Время "Ч". Сейчас  уже  забыли, откуда произошел
этот термин.  Он  остался с  прошлой войны и когда-то означал  "четыре часа"
летнего времени  -- когда  в  предрассветных  сумерках можно различить цель.
Капитан Перовский знал это. Алекс Окан -- тоже.
     Рев мотора заставил встрепенуться дремавших часовых. Но, прежде чем они
успели хоть что-то  понять,  угловатый силуэт БМД сорвался с  места,  подмял
ограждение  и помчался вниз по склону. Несколько противопехоток бесполезными
хлопушками лопнули под гусеницами.
     Прожектор  сумел настичь машину  уже внизу, как раз в тот момент, когда
она с размаху врезалась в заросли кустарника.
     Запоздало взвыла сирена. Кто-то выпустил в светлеющее небо пару длинных
автоматных очередей,  что  в условиях начавшейся в  лагере суматохи было  не
самым  разумным поступком. К счастью, пули  ушли  вверх, никого не зацепив и
никуда не срикошетировав.
     На  то, чтобы  организовать  нечто похожее на погоню,  ушло чуть больше
двенадцати  минут.  Две  БМД,  проделав очередные проемы в  многострадальном
ограждении, покатились  вниз по склону, а БТР с пограничниками  рванул через
ворота в обход.
     Встретились   они,  впрочем,  достаточно   быстро.   Пропавшая   машина
обнаружилась  в  полусотне  метров  от  опушки.  БМД  стояла,  уткнувшись  в
здоровенный,   метров   семь   в   обхвате,   дуб.    Мотор   молчал,   люки
механика-водителя и десанта были распахнуты настежь.
     --  Цепью,  цепью рассыпайтесь!  --  надсаживался  лейтенант  Лягин. --
Живее!
     -- Товарищ лейтенант! --  подскочил к нему  один из  пограничников.  --
Позвольте нам вперед. У нас собаки...
     -- Ну, так что ж ты раньше молчал... Живо!
     Однако с собаками вышла заминка. Овчарка, с трудом  протиснувшись вслед
за  проводником  в  водительский  отсек,  обнюхала  сиденье, но,  вытащенная
наружу,  след  брать  категорически   отказалась.  Никакие  команды  "след",
"вперед",  понукания, ругань и  даже закаченные кусочки  сахара не помогали.
Собака   бегала  взад-вперед,  время  от  времени  садясь,  и   недоумевающе
поглядывала на хозяина большими влажными глазами.
     То же самое произошло со второй овчаркой.
     Сзади  донесся  треск, и  на проделанную уже  тремя бээмдэшками просеку
выкатил "ГАЗ-66".
     -- Что у вас тут происходит? -- холодно осведомился  капитан Перовский,
выходя из машины.
     Несмотря на утренний час, он выглядел бодрым, подтянутым  и даже -- это
поразило Лягина больше всего -- свежевыбритым.
     --  Собаки  след не  берут, -- чуть не  плача, сообщил пограничник.  --
Лучшие собаки заставы... да что там, всего отряда... ума не приложу.
     --  Местные наворожили, не иначе, -- вполголоса произнес кто-то  за его
спиной.
     -- Наворожили, говорите... -- с легким презрением повторил Перовский и,
повернувшись к газику, отрывисто скомандовал: -- Федин, Потапов -- ко мне.
     Из   машины  беззвучно  выскользнули   две  размытые  из-за  "лохматых"
камуфляжей тени.
     -- Проверьте, -- кивнул капитан в сторону угнанной машины.
     Одна из  теней чуть наклонила голову,  и спецназовцы, подавшись  назад,
растворились в темноте, выглядевшей за пределами светового  конуса фар почти
живой.
     Новый треск  возвестил  о  прибытии  на место  происшествия  очередного
высокого начальства.  Теперь около  брошенной бээмдэшки столпилось почти все
командование "руки помощи".
     -- ЧП,  значит?  -- зловеще  осведомился  начштаба, ни  к кому, правда,
конкретно не обращаясь.  --  Попытка угона  боевой  техники,  преднамеренная
порча имущества... что еще?
     -- Выясняем, -- веско обронил капитан Володин.
     -- Разрешите  доложить, товарищ капитан?  --  тихо  спросила  возникшая
перед  Перовским  фигура.  -- В  радиусе двадцати метров никаких  следов  не
обнаружено. -- И уже менее  официальным тоном добавила: -- Роса  не тронута.
Абсолютно.
     Перовский скрипнул зубами.
     -- Возвращайтесь на базу, -- скомандовал он. -- Берите вторую  и третью
группы и тщательно, сантиметр за сантиметром, проверьте периметр.
     --  ...  и,  вне всякого сомнения,  попытка  дезертирства,  -- закончил
Бубенчиков. -- А что еще можно было ожидать в условиях, когда...
     -- Не попытка, -- перебил его подошедший со стороны лагеря Кобзев.
     В отличие от спецназовца,  майор  выглядел  заспанным, помятым и оттого
еще более злым.
     -- Я только что из госпиталя,  -- сообщил он. --  Пропали пленная...  и
переводчик, сержант Окан.
     Перовский тихо скрипнул зубами.
     Аккуратно прорезанную дыру в ограждении обнаружили десять минут спустя,
точно  на  противоположной  от места переполоха  стороне базы. И на этот раз
собаки взяли след  сразу.  Правда,  шли  они по нему  недолго  --  только  и
исключительно до ручья, где он терялся в проточной воде.
     -- Продолжать поиски! -- распорядился Бубенчиков.
     -- Это бессмысленно, -- заметил Перовский, презрительно  поглядывая  на
замполита. -- Если Окан решил уйти... его не остановим мы все вместе взятые.
     -- Почему? -- вскинулся тот.
     -- Он лучший из моих ребят, -- ответил капитан просто.
     -- Меня гораздо  больше  пугает, что он вообще  решил дезертировать, --
бросил  Кобзев  зло.  --  Вы  сами сказали  --  лучший!  Отличник  боевой  и
политической! Это вам  не  образцовый комсомолец  Громов! Если  после недели
общения с туземцами бегут  такие люди... я  начинаю подумывать, что  решение
предоставить бойцам увольнительные в деревню было колоссальной ошибкой.
     --  В  области  идеологической   работы  телепатия  дает   колоссальное
преимущество, -- отозвался Перовский.
     Он хотел пошутить, но по тому, как заскрипел зубами гэбист,  понял -- в
шутке оказалось слишком много правды.
     Самому Перовскому было бы намного легче, если  бы он мог заставить себя
поверить в две вещи -- что  Окан дезертировал, находясь под  гипнозом, и что
беглец действительно ушел в леса.
     * * *
     -- Не  понимаю я,  -- повторил старший  лейтенант  Васильев,  -- какого
лешего мы в  этой дыре  торчим уже  второй  день? До столицы полсуток  пути,
императорский замок на горизонте виден, а мы...
     -- Не понимаешь, так молчи, -- отозвался Аркаша. --  Вон  разведка тоже
не понимает, и ничего, сидит себе в углу. А тебе все так сразу скажи...
     -- Я, между  прочим,  -- набычившись, произнес Васильев, -- заместитель
командира  группы! А кроме  того, именно  я  лично ответствен  перед майором
Кобзевым...
     -- Ну и хули ты, заместитель, вые..ся, когда командир  рядом  сидит? --
весело спросил Аркаша. -- Вот ведь  человек! Я его  не трогаю, мешки таскать
не прошу, с поручениями не гоняю...
     -- Вот-вот! --  перебил  его Васильев. -- Что это за поручения, которые
вы роздали почти всему  личному составу?  Я категорически против того, чтобы
рядовой состав в одиночку перемещался по...
     -- Уймись, старлей,  -- отмахнулся Либин. -- Это ж тебе не твои туристы
совковые, которые первый раз в жизни  сорок восемь  сортов заморской колбасы
на прилавке увидели. Это разведка,  спецназ, они сам-один к черту в жопу без
масла залезут и с ценными данными оттуда вернутся. Так ведь, капитан?
     -- Примерно, -- процедил Мухин из своего угла.
     -- Видели мы это хождение в одиночку, -- пробурчал гэбист.  -- По водке
да по бабам... все, млин, большие специалисты.
     -- Ни один из наших бойцов, --  холодно заметил спецназовец, -- не  был
замечен в самовольных отлучках за пределы базы.
     --  Ну  да, не пойман -- не вор, -- скривился  Васильев.  -- Ваши  орлы
такие ушлые, что хрен прищучишь. Тем более когда и без них каждую ночь с ног
сбиваешься.
     -- Давали  б увольнительных побольше,  -- зевнул Аркаша, -- и ловить бы
не надо было.
     --  Ага,  щас,  --  прищурился  Васильев.  --  Может,  нам  и  в  Союзе
загранпаспортов  побольше  выдавать, а? Тогда, глядишь, и погранвойска можно
было бы подсократить? Так, что ли?
     Прежде  чем   ответить,  Либин  вытащил  из  лежащей   на  столе  торбы
здоровенный бутерброд, состоящий из двух ломтей белого хлеба, между которыми
аппетитно розовел ломоть ветчины, и с чавканьем впился в него зубами.
     -- Не, погранцов  сокращать не надо, --  промычал он  в перерыве  между
чавками. -- А вот ОВИР разогнать на хер...
     -- Да вы... -- начал подниматься Васильев.
     -- Сядьте! -- резко скомандовал Мухин. -- Неужели вы  не понимаете, что
он вас  нарочно дразнит? А  вы,  Либин, --  повернулся  он  к  снабженцу, --
тоже... кончайте ломать комедию. Смотреть противно.
     -- А че  я? Че  я?  -- Аркаша  дожевал бутерброд  и начал, подняв перед
собой  блестящие от  жира руки,  оглядывать  комнатушку  в поисках чего-либо
похожего на полотенце. -- Он же первый начал.
     -- Я вообще буду  настаивать, -- пробурчал  гэбист, усаживаясь обратно,
-- чтобы  это пугало вывели из состава группы. -- Он покосился на украшенный
наспех  латунными   побрякушками  чемодан   с  рацией.   Раз  в  сутки   над
предполагаемым  местом  нахождения  группы  пролетал   гидросамолет  --  при
отсутствии отражающего слоя ионосферы это был  единственный способ связаться
с Большой землей, а заодно и получить оттуда очередную порцию неутешительных
новостей. -- Равно как и бойцов, которые были в одном подразделении с Оканом
-- это к вопросу о самовольных отлучках за пределы базы.
     -- Я бы попросил  вас,  товарищ  старший лейтенант,  -- в голосе Мухина
явственно прозвенел  металл,  -- не  делать преждевременных  самостоятельных
выводов  по факту  исчезновения  сержанта  Окана  и  туземки  до  заключения
расследующей  этот... инцидент компетентной комиссии. Равно как и принять во
внимание тот факт, что  состав нашей группы тоже  был утвержден  вышестоящим
командованием. В том числе и вашим непосредственным начальником.
     --  Вот-вот!  -- поддакнул Аркаша. --  И вообще... А с Оканом -- там ух
как запутано. Я эту эльфиечку успел краем глаза обозреть -- та еще штучка! С
виду  как тростинка, а как  своими глазищами  зыркнет -- прямо хоть с  копыт
долой. У нее из этих глаз такая гипнотическая сила перла...
     -- Сперма у кого-то из  ушей  перла, вот  что, -- съязвил Васильев.  --
Видел я, как ты давеча по  местному рынку шел -- ни одной задницы  мимо себя
не пропустил.
     -- Ах так! -- взвился Либин. -- А ну, скажи, почем  на этом рынке мешок
капусты  торговали?  А?  Молчишь?  Потому  что ты,  старлей, за  мной  глаза
проглядывал, а я по сторонам смотрел. А баб щипал для полноты образа, понял?
А то, что это  за купцы такие -- здоровые молодые  парни, кровь с молоком, а
на женщин ноль внимания и ходить, что характерно, норовят след в след? Руссо
туристо,  облико  морале?   А  ну   как  местный  воевода  такими  вопросами
озадачится?
     --  Если бы вчера  с места двинулись,  а не зады просиживать решили, --
проворчал гэбист, -- никаких бы скользких вопросов не возникало.
     -- Слушай, ты... -- Либина аж распирало от возмущения. -- Может, я тебя
учу шпиенов ловить или за диссидентами приглядывать? Или его,  --  он мотнул
головой в сторону Мухина, -- как  натовских  генералов из постели  воровать?
Нет? Так и ты, молодой, в _мои_, -- на этом слове Ар  каша сделал явственное
ударение, -- дела нос свой не суй. Я на этом свою первую собаку съел,  когда
тебя еще и в проекте не обозначили.
     --  Я, товарищ Либин, --  медленно произнес гэбист, --  буду делать то,
что должен и что считаю нужным. И в  данный момент я считаю нужным  получить
ответ на вопрос -- когда мы наконец перестанем отсиживаться на этом чертовом
постоялом  дворе  и приступим  к  непосредственному  выполнению данного  нам
командованием задания?
     -- А  вот завтра с утра, -- сказал Аркаша. -- Как только рассветет, так
прямо сразу и приступим.
     * * *
     Низкие серые тучи лениво ползли по небу, едва не задевая вершины сопок.
Мелкий моросящий дождик то ли капал, то ли просто носился параллельно земле.
Ну  а  надвигающиеся сумерки  окончательно превращали  мир в  размытое серое
пятно.
     Капитан Перовский моргнул.
     Он лежал в десантном отсеке БМД, накрытый небрежно брошенным брезентом,
и внимательно наблюдал за подходами к пятачку, на который, согласно  приказу
командующего, стаскивали  сломанную  бронетехнику, нуждавшуюся  в  заводском
ремонте.  За последние несколько  дней тут  скопилось шесть  машин,  которые
должны были  вот-вот отправить на Большую землю,  втиснуть  на пятачок можно
было еще максимум одну.
     Лежал  капитан  уже больше четырех  часов, и тело у него затекло просто
зверски.  Он  попытался осторожно  перевернуться на другой бок  --  и замер,
пристально вглядываясь в сумеречную мокрень.
     Почти неразличимая  серая  тень отделилась  от склона сопки и  бесшумно
скользнула к соседней машине.
     Капитан тихо кашлянул. Тень замерла.
     -- Далеко собрался, Студент? -- скучающе осведомился капитан.
     Алекс Окан медленно выпрямился.
     -- Да не так чтобы очень, товарищ капитан, -- ответил он. -- Домой.
     -- Ну-ну, -- протянул  Перовский, откидывая  брезент  и с  наслаждением
потягиваясь.  --  Залезай,  что  ли.  Поговорим. Пэбэшник  только  спрячь...
подальше.
     Алекс недоуменно, словно  впервые узнал  о его существовании, уставился
на бесшумный пистолет в своей руке, сунул его в кобуру и, согнувшись, нырнул
в БМД.
     Некоторое время они молча сидели напротив друг друга.
     -- Ну, -- нарушил затянувшееся молчание капитан. -- Давай, рассказывай,
Студент, как ты дошел до жизни такой... отличник боевой и политической...
     -- Да вот, сложилось, -- вздохнул Алекс, устало глядя в проем люка.  --
Позацеплялось... одно за другое...
     --  И пошли  клочки  по закоулочкам,  --  хмыкнул Перовский.  -- Я ведь
серьезно, Студент.
     -- Да и я не шучу, товарищ капитан, -- проговорил  Алекс. -- Чес-слово.
Вы  же понимаете -- никакой я не  агент ЦРУ, прокравшийся  в доблестные ряды
советского спецназа.  Дезертир, предатель  -- это  да,  эти ярлыки я  честно
заслужил. Просто... не увидел я другого пути, чтобы ее спасти!
     -- Она здесь. -- Перовский не спрашивал, а, скорее, констатировал факт.
     -- Она просто девочка, -- сказал Алекс после очередной долгой паузы. --
Ей и так уже досталось по полной.
     -- Думаешь, у нас ей будет легче? В чужом мире...
     --  Для нее теперь любой  мир -- чужой,  капитан. Она утратила...  я не
совсем  врубился...  короче,  ее народ не  примет ее. А местные люди для нее
столь же чужие, как и мы. У нас я, по крайней мере, смогу ее защитить.
     -- Уверен?
     -- Да. -- Алекс произнес это тем _окончательным_ тоном,  после которого
у оппонента  обычно  пропадает  желание  продолжать спор на  данную тему. --
Сумею.
     --  Мальчишка.  -- По  тому, как  произнес  это  слово Перовский,  было
непонятно  -- то ли он одобряет поступок Окана, то ли порицает. -- Пацан, --
добавил он все тем же устало-равнодушным голосом. -- Один против всего мира?
Против двух миров?
     --  Не  один.  -- Алекс улыбнулся, совсем  чуть-чуть,  ровно настолько,
чтобы капитан заметил и _оценил_ эту улыбку. -- Теперь -- не один.
     --  Все   равно  --   мальчишка,  --   сказал   Перовский.  --  Да  еще
самонадеянный. Вся эта история с побегом...
     -- Ваша школа, товарищ капитан.
     -- Молчал бы уж!
     -- Так ведь сработало.
     -- Если бы сработало, -- наставительно произнес Перовский, -- я бы  тут
не  сидел...  или  ты бы  тут не  сидел. А так, --  он  сделал  короткую,  в
несколько секунд паузу, -- я тебя _пересчитал_.
     -- Я же, товарищ капитан, не выпускной экзамен сдавал, -- тихо возразил
Окан. -- Да, не тяну я против учителя... пока.
     --  А  не тянешь, так  сиди  и не  отсвечивай, --  сказал  капитан.  --
Экзамен... экзамен, Студент, в нашем деле один -- бой. И с зачетом-незачетом
там просто.
     -- Ну, а мне повезло,  -- прошептал Алекс. -- Вытянул счастливый билет.
А Димка... и те ребята... мне ведь теперь еще и за них жить, так, капитан?
     -- Ты за себя-то хоть проживи, -- вздохнул Перовский. -- И за нее.
     -- За нее,  -- задумчиво повторил Алекс. -- Да,  за нее...  стоит жить.
Она... хорошая.
     -- Так уж и быть, поверю тебе на слово, -- сказал Перовский и, помолчав
чуть, добавил:  --  Разбегаетесь, как  клопы  на морозе, честное  слово.  --
Сохатый ушел, -- пояснил он  в ответ на  вопросительный  взгляд сержанта. --
Совсем. Ребята его прикрывают пока, но я-то знаю.
     -- Куда? -- невольно спросил Окан.
     --  В  деревню.  -- Перовский  пожал  плечами.  --  Женился.  Хозяйство
обустраивает. Наши к нему в гости наведываются, а остальных... те  его и  не
видят. Моя все же школа, --  с  непонятной гордостью  заявил он и неожиданно
спросил: -- Ты не куришь?
     --  Никак  нет,  товарищ  капитан,  --  отозвался  Окан. --  Никогда не
курил... и за последние двое суток не начал.
     -- И  я  не курю, -- сказал капитан  грустно. -- В лесу табачный дым за
полкилометра унюхать можно. А так иногда хочется.
     -- Да, -- кивнул Окан. -- Сейчас бы не помешало.
     -- Пойти, что ли, у Вяземского сигару стрельнуть?  -- Капитан словно бы
размышлял вслух. -- У него, говорят, кубинские.
     -- Сказки это,  -- сообщил Алекс. --  Байки