нно
нецензурным.
     --  Мы  должны  отвечать  за  преступления  своих  людей по Серебряному
закону,  --  автоматически  оттарабанил  Лева.  --  Иначе...  слово,  данное
клятвопреступнику, не имеет силы.
     Кобзев лихорадочно прокручивал в голове варианты. .Если туземцы обвинят
группу межпространственной помощи в прямом обмане -- а с них станется, дикие
люди,  --  и  откажутся  от уже достигнутых соглашений... с  майора  Кобзева
снимут голову. Как пить дать.
     -- Переводите буквально, -- услышал он  собственный голос. -- С чего он
взял, будто это наши люди?
     Лева  удивленно посмотрел  на  своего  начальника, но перетолмачил  его
слова на эвейнский.
     --  Потому  что у  них было  наше оружие, -- пришел  через  него  ответ
Раатхакса.
     В  который уже  раз Кобзев пожалел,  что сам  не  знает эвейнского. Без
посредников  было бы  куда проще... но допускать здешних телепатов  к себе в
голову он не собирался, а выучить язык по старинке все времени не было. Да и
зачем   --  в   конце  концов,  еще  лет  десять-двадцать,  и  вся   здешняя
интеллигенция будет учиться в приюте для убогих имени Патриса Лумумбы.
     --  Если  кузнец  делает меч,  он не в  ответе  за тех, кто этим  мечом
убивает, --  проговорил гэбист. --  Мы продали этим людям наше оружие. У вас
есть чародеи. Они могут противостоять такому. -- "Ну да, -- мелькнуло у него
в голове, -- мы же  не стали дарить этим уркам минометы и гаубицы". -- Мы не
в ответе за то, против кого поднимут наш меч.
     -- Значит, это не ваши  люди? -- спросил Раатхакс, выслушав перевод. --
Они не ходят под рукой вашего владетеля?
     Кобзев решительно покачал головой.
     --  Передайте  ему,  --  проговорил  он, --  что  мы  решительно против
убийства мирных жителей и что так поступают только негодяи.
     Лева  разразился многословной тирадой,  экспансивно размахивая  руками.
Управляющий прервал его и что-то пробурчал негромко.
     -- Он  говорит...  -- Лева покраснел,  -- чтобы мы  впредь не торговали
своим оружием... Нет, не  так. Чтобы  мы не  продавали его тем, кто нарушает
Серебряный закон. Это не требование -- по  закону он не может указывать нам,
чем и как торговать. Но... -- Он переспросил  что-то  у туземца и продолжил:
-- Есть  разница  между...  законом  и  обычаем... порядком...  Нет... -- Он
напряженно  потер  лоб  в   поисках   подходящего  слова.   --  Вот!  Понял!
_Порядочностью_.
     Кобзев мрачно воззрился на управляющего. Раатхакс ит-Ллайшар иронически
усмехнулся  и,  с  неожиданным  для  столь  дородного   мужчины  проворством
запрыгнув в седло, развернул коня.
     * * *
     -- Черт! -- ругнулся гэбист. -- И что это должно было означать?
     Вопрос  был,  строго говоря,  риторический, но  Леву  Шойфета это,  как
обычно, не остановило.
     -- Что теперь у владетеля Бхаалейна развязаны руки, -- ответил он.
     Возможно, майор Кобзев не так настаивал бы на том, чтобы база советских
войск в дружественном Эвейне была перенесена от точки перехода в места более
обжитые,  если  бы  знал, что  творилось  в  новом лагере после  наступления
темноты...
     Разумеется,  выйти  из лагеря иначе как через главные ворота было почти
невозможно   --  минные  поля,  ограда,  датчики,  прожектора...  История  с
собакомедведем пошла бедняге Сапрыкину впрок. Начальство, проверив колючесть
проволоки и мелкость сетки, милостиво покивало, и вопрос о безопасности базы
сочли закрытым.
     Ошибку  майор Кобзев  допустил только одну. Да и не ошибка это  была, в
общем. Какие,  ко  всем  чертям, увольнительные  на  иностранной территории?
Может, тебе еще билетик до городу Парижу? Ах,  назад  в Союз? А секретность?
Разболтает  в пьяном виде  какой-нибудь солдатик, и через день об этом будут
трезвонить все Барановичи, а через два --  весь Тель-Авив, где половина этих
самых барановичей и Рабиновичей проживает. Нет уж, потерпят без водки и баб!
     Возможно,  сказался  благоприобретенный  аскетизм службиста,  возможно,
одна  половина  здравого  смысла одолела  другую... так или  иначе,  но тягу
рядового состава к бабам и водке майор Кобзев недооценил  радикально. Покуда
тесниться приходилось на пятачке посреди  густого леса с дикими драугбэрами,
никто как-то  не  задумывался,  чего лишен,  --  кроме  тех  немногих,  кому
приходилось сталкиваться с туземцами в мирной обстановке. Но с переездом под
бок  многолюдной  деревне   необходимость  стала  осознанной.  А  осознанная
необходимость, как писали классики, есть свобода.
     Вообще-то  часовой  при  попытке  проникнуть  на  охраняемую территорию
должен действовать строго  по уставу,  начиная с сакраментального "Стой, кто
идет!"  и  далее  по  пунктам.  Но диалог,  который  можно  было  услышать у
шлагбаума на КПП почти ежевечерне, с предписанным имел мало общего:
     -- Стой, кто идет?
     -- Да я это, я! Вот идиот, кого еще понесет к воротам в такое время? Не
договаривались, что ли?
     -- А если комендант?
     -- Вы что, не споили его еще? Вот  трезвенник! Я думал, у  вас уже  все
верхи в кармане.
     -- Угу. Сидят и гадят.  Да  ты проходи, не  маячь...  Сколько  с  тебя,
знаешь? Флягу, и чтобы полную.
     -- Да чтоб вы упились, гниды!
     -- Ты мне, блин, не выступай! Щас как...
     -- Все, все, молчу! Уже пошутить нельзя...
     -- Шутки у него! Мне,  между прочим, с начкаром -- делись,  с этими, на
пульте  -- делись... Ты иди,  шутник. Пока еще до деревни дотащишься... весь
самогон без тебя выдуют.
     -- Без меня -- не выдуют!
     -- Погоди! А ты что на продажу волочишь?
     -- Тебе скажи! Нечего мне рынок забивать. Сам придумай.
     * * *
     Огромный вороной  тяжеловоз  --  ибо закованную в  доспехи тушу воеводы
Тауторикса мог выдержать далеко не каждый конь -- прядал ушами и нетерпеливо
переступал с ноги на ногу.
     -- Ну? -- осведомился воевода. -- Где они?
     -- Их нет, --  отозвался дружинник. Из-под шлема на его побелевшее лицо
скатывались крупные капли пота. -- Их нет в этом лесу до самого окоема.
     Тауторикс  нахмурился.  Эврил  был  не самым  сильным  из  бхаалейнских
провидцев-наймитов. Но лучшего у него н отряде не случилось.
     --  Не нравится мне это, -- пробасил стоявший  неподалеку Уолле. --  По
тому,  что  поведал тот  хромой  трус, и  по словам  лазутчиков,  так  и так
выходит, что до лагеря не больше пяти  тысяч шагов,  а скорей --  четыре-три
будет.  И  чтобы  лихие людишки за  три  тысячи  дозорных  не  поставили  --
неслыханное это дело. Неслыханное и невиданное.
     -- Может, -- насмешливо предположил один из младших дружинников, -- они
там  все умом тронулись? Оттого и речи  дурные ведут. На наших демонов тоже,
бывает, как найдет, как  понесет ерунду молоть -- только холодную  тряпку на
лоб, и отлеживаться.
     -- Может, может... --  Тауторикс яростно стиснул  поводья. --  А может,
надеются на что-то.
     -- На что? -- вскинулся молодой дружинник. -- На _шиевы_ громобои?
     -- Может, и на них, -- вздохнул воевода.  -- Иль  на что другое. Ладно.
-- Он приподнялся и, возвыся голос, скомандовал: -- Вперед!
     Они проскакали почти две тысячи, прежде чем Эврил поднял коня на дыбы.
     -- За этим поворотом, -- выдохнул он, -- четверо.
     -- Фаулей! -- не оборачиваясь, позвал воевода. -- Твоя очередь.
     Дружинник кивнул и, соскочив с коня, исчез в лесу.
     Несколько минут спустя из-за поворота донеслись заливистые трели сойта.
Воевода  поморщился -- он-то помнил, что в здешнем лесу сойтов  отродясь  не
водилось.
     -- Что, они прямо  так и  стояли посреди дороги? -- недоверчиво спросил
Тауторикс, глядя на распростертые тела.
     -- Мне что --  делать было нечего, как таскать  их? -- удивился Фаулей.
-- Как стояли, так и лежат, двое на дороге и двое около костерка.
     -- А котелок-то над ним  не  пустой, -- втянув ноздрями воздух, заметил
один из дружинников.
     -- Ох, не  нравится  мне это, --  снова повторил  Тауторикс.  --  Лихой
народишко  умом,  конечно,  обделен,  коли против  Серебряного  закона  идти
удумал, но не такие ж они убогие!
     -- Может, это у них уловка была такая? -- несмело предположил кто-то из
дружинников. -- Мы, мол, мирные путники, сидим, едим.
     -- Ох, не нравится... -- в третий раз повторил воевода, I вглядываясь в
предмет,  валяющийся  на  дороге   рядом  с  одним  из  разбойников.  Тускло
отблескивающая  штука  хоть  |  и  не походила  на  виданные  им  до сих пор
громобоиные i палки ши, но сходилась с ними своим чужеродным урод-; ством.
     Он легким движением послал вороного вперед. Шаг, второй, третий...
     Сноп огня  и дыма  вырвался из-под дорожной  пыли  под  правым передним
копытом.  Падая, конь  дико  заржал  -- и,  словно в ответ,  из-за  деревьев
донеслись злые, тревожные крики.
     -- Вперед! -- взревел Тауторикс,  пытаясь высвободить  | застрявшую под
умирающим вороным ногу. -- Не дайте им уйти!
     Один  из  дружинников,  решив, очевидно, что колдовские  ловушки  стоят
только на дороге, послал коня в галоп обочиной  -- первый взрыв полыхнул под
задними копытами,  конь грохнулся набок, и второй взрыв разорвал  дружинника
пополам.
     --  Вперед! -- прохрипел воевода, уже понимая, что  это бесполезно, что
отступники  не  разбегутся,  едва завидев блеск дружинных клинков,  заслышав
топот боевых коней.
     -- Я  их  чую!  --  крикнул  один из дружинников,  Кром-ли,  обладавший
кузнечным даром. -- Металл в земле!
     -- Где? -- заозирался огневик Салах.
     -- Вон там! -- прокричал кузнец, тыча рукой. -- Чуть присыпано песком!
     Песок под взглядом  огневика зашипел, растекаясь стеклянной лавой, -- и
дорога снова вздыбилась огнем и дымом.
     -- Эврил, да что же ты медлишь! -- взвыл Тауторикс. Он нутром чуял, что
вот  сейчас  станет  поздно,  сейчас выбегут из леса разбойники,  замелькают
огоньки на концах громобойных палок... и даже Салах никого не спасет, потому
что не по его силе выставлять пламенный щит такой крепости.
     -- Сей... час... -- выдавил провидец, обмякая в седле.
     Самый  миг  единения  Тауторикс, как всегда, пропустил.  Он  много  лет
служил  Бхаалейну --  сначала  простым дружинником, потом десятником,  потом
воеводой, -- он повидал  множество сражений, но никогда  не мог уловить того
момента, когда боевой отряд сливается в единое целое, ведомое общим знанием.
И  тем более никогда он  не переживал этого чуда сам. Незримый для вражеских
провидцев,  не  раз  заходивший  в  тыл  ничего не подозревающим  чародейным
дозорам, он и благами мысленного соединения не мог воспользоваться отродясь.
     Взгляд Кромли пробегал по дороге,  как петляющий по лесу заяц, и вослед
ему будто бежал Черный волк  ночи, от чьей поступи сама земля всплескивалась
и горела. По мере того  как углублялось единение, Эврил приходил  в себя. Он
чуть повернул голову -- и Салах, воздев руку, прикрыл отряд огневым щитом за
миг до  того,  как впереди, справа от  дороги, замелькали с  громким треском
неяркие вспышки. В воздухе заплясали, сгорая, пламенные черты.
     --  Фаулей!  --  Воевода  сумел  наконец выбраться из-под  вороного. --
Смешай им мысли!
     Дружинник  коротко  кивнул.  Вспышки   справа  погасли  --  но  тут  же
застрекотало  в  чаще слева. Двое дружинников со стоном повалились из седел.
Салах протяжно завыл, пытаясь растянуть щит как можно шире.
     -- Бейте! -- вскричал Тауторикс, указуя мечом на дорогу впереди. -- Все
бейте! И -- вперед, да сохранят нас дни!
     Дорога словно  взорвалась. Отряд ринулся  вперед,  сквозь  дым  и пыль,
сквозь  звездный  дождь сгорающих в Салаховом  щите кусочков металла, сквозь
разлетевшиеся  под  ударами  бхаалейновых  родовичей  бревенчатые  ворота  в
разбойничий лагерь.
     -- Вперед! Бей, руби!
     Еще  двое дружинников  упали под автоматными  очередями,  но остальные,
неуловимо быстро  орудуя  мечами, уже расходились  веером по лабиринту узких
проходов между хижинами. Прогремело  несколько коротких, в  упор, очередей и
три глухих взрыва -- не  все  разбойники  вспомнили  о проходах в окружающем
лагерь кольце минных полей.
     Здесь, в лагере, оружие ши  было хуже чем  бесполезно. Свинцовые пульки
не разбирали своих и чужих, разбойники опасались стрелять, чтобы не положить
вместе  с нападавшими половину собственного, сбившегося  в безмозглую  толпу
войска,  а меч в умелых  руках  становится  продолжением  тела. Под  ударами
движителей рушились  стены и  слетали крыши, взгляд Салаха прожигал в грудах
обломков черные борозды до самой земли, и  само присутствие Фаулея приводило
разбойников  в  тоскливое,  отчаянное  исступление,  когда  кажется,  что  и
остаться -- смерть, и бежать -- поздно.
     Воевода Тауторикс не был  чародеем, но опыт многих схваток помогал там,
где  бессилен  оказывался  даже дар  Эврила,  ощущавшего  каждый  враждебный
рассудок   в  пределах  лагеря   и   передававшего  свое   знание  остальным
дружинникам. Он срубил ошалевшего лесовика, выскочившего прямо на него из-за
угла. Рядом  трещали доски  под напором  колдовской силы,  и слышался чей-то
пронзительный, заупокойный вой.
     Воевода и не ожидал, что  разгромить беззаконников окажется так просто.
Пока что отряд потерял всего троих, а жертв среди лихого люда было просто не
пересчитать.
     Задумавшись, Тауторикс едва не  потерял  бдительности.  Поэтому высокий
демон, спрыгнувший с крыши прямо перед ним, чуть не застал воеводу врасплох.
     Трудно сказать, что  предупредило Тауторикса -- то  ли едва слышный  за
царящим в лагере гамом скрип, то  ли скользнувшая по земле тень,  --  но  он
вскинул меч за  миг до того, как приклад автомата должен был врезаться ему в
лоб. Лязгнуло железо, на миг противники замерли лицом  к лицу,  и  Тауторикс
успел отчетливо разглядеть своего врага. А это  был именно ши. Демон даже не
удосужился сменить  обычную для своих сородичей  однотонно-грязную одежду на
зеленое  разбойничье  тряпье. Почему он не воспользовался громобоем, воевода
не знал -- быть может, в том просто иссякла сила.
     И это не был  простой лиходей.  Легко парировав  встречный удар воеводы
мертвым громобоем,  демон  выхватил  широкий  нож  и  наотмашь  полоснул  им
Тауторикса по бедру,  там, где кончалась кольчужная юбка.  Воевода  охнул от
боли и неожиданности, припадая  на  раненую  ногу.  Он привык к  иной манере
ведения   боя...  и  так  же  привык  полагать,  что  тяжелый,   сработанный
гильдейскими мастерами доспех надежно защищает его от любого оружия. Что же,
за самоуверенность надо платить,  подумал он мрачно. Но ты, проклятый демон,
не сможешь потратить моей платы!
     Тауторикс  рубанул мечом сверху вниз, вкладывая в удар все свои силы. В
поединке  с  другим дружинником или хотя  бы просто  эвейнским воином  он не
осмелился бы поставить все на один выпад... Но ши мог принять клинок  только
на  свой нелепый громобойный  жезл, а тот не выдержал  натиска зачарованного
булата. Лезвие рассекло  грудь демона, точно  нож хозяйки  --  брюхо жирного
лосося, из тех, что каждую весну идут на нерест по перекатам Драконьей реки.
     И когда тело демона осело наземь, воевода Тауторикс увидел стоявшего за
его спиной разбойника. Тот тоже  сжимал в  руках  громобой, но  по уверенной
осанке его, по злому прищуру темных глазок, по предвкушению в оскале воевода
понял  -- этот жезл полон смерти, и эта смерть сейчас ринется  к его сердцу.
Стальная  кираса,  какую из  всех  дружинников мог  носить  только  богатырь
Тауторикс, вдруг показалась воеводе очень тонкой.
     Разбойник промедлил  миг,  пристраивая тупой  конец  жезла поудобнее на
выступающем пузе, и выстрелил.
     Жезл взорвался.
     Разбойник завизжал тоненько, глядя на свисающие с белых костей кровавые
ошметки, только что служившие ему руками. Крик оборвался, когда опомнившийся
Тауторикс одним  ударом  снес  ему голову  с плеч. Тело завалилось на спину,
дернулось раз и застыло.
     Только тогда  воевода обернулся. Из дверей  полуразрушенной  хижины ему
улыбался кузнец Кремли.
     Крики стихали. В стороне бухнуло пару раз --  верно,  часть разбойников
пыталась вырваться  из  ставшего  смертельной ловушкой лагеря, но без  своих
вожаков гибла на минных полях. Теперь Тауториксу предстояло самое трудное.
     Эврила  он  нашел  на  площади  посреди лагеря.  Провидец  стоял, пьяно
покачиваясь, среди собиравшихся  к нему дружинников. Воевода подошел к  нему
сзади и обеими руками зажал чародею нос и рот.
     Провидец  забился, точно выброшенная  на берег рыба, и Тауторикс ощутил
-- не  рассудком,  а  чувствами, по тому, как отпустило  потрясенных победой
дружинников, -- что единение разорвано. Это всегда было самым трудным. Чтобы
безопасно соединять  рассудки  бойцов,  следовало  иметь  в отряде  хотя  бы
одного,  кто  сможет в  случае нужды разорвать связь. В  летописях гильдий и
владений   поминался  не   один  случай,  когда,  раз   возникнув,  единство
укреплялось до  того предела,  что дружинники  теряли  собственные личности,
становясь безумным,  стремящимся  только к убийству  целым, и разорвать  его
можно было, лишь уничтожив провидца.
     -- Очнулся? -- ласково спросил  воевода. Эврил молча  кивнул,  оправляя
кафтан.
     -- А вы  что выпялились? --  гаркнул Тауторикс, заставляя себя забыть о
боли в ноге. Многие  его бойцы были ранены куда серьезней.  -- Наших раненых
-- собрать, перевязать,  залечить  -- это, Блейн,  к тебе  относится!  А это
гнездо лиходейское... -- он помолчал, оглядывая развалины лагеря, -- выжечь,
чтобы и следа от него не осталось!
     * * *
     Майор  Кобзев растерянно  поддел  носком  башмака обгорелую  доску. Та,
скрипнув, переломилась пополам.
     -- Как это могло произойти? -- спросил он, не обращаясь ни к кому.
     Над пепелищем витал острый запах гари.
     -- Неизвестно, -- ответил капитан Перовский, напрягаясь.
     Гэбист резко обернулся к нему.
     --  Что значит --  неизвестно? -- поинтересовался  он. -- Тренировочный
лагерь был укреплен почти так же, как наша база.
     -- Именно "почти", -- ответил Перовский. -- Не было ни сигнализации, ни
нормальных караулов... на здешних чурок надежды мало. Но минные поля... я не
представляю, как они их преодолели.
     -- Они их не преодолевали, -- поправил  навязавшийся в компанию гэбисту
Вяземский. Кобзев от его общества пытался всячески отделаться,  но полковник
настоял, желая посмотреть, как самодовольный кагэбэшник сядет в лужу.
     -- А что же -- перелетели? -- саркастически осведомился Кобзев.
     Вяземский покачал головой.
     --  Взорвали, --  отозвался  он.  -- Все  мины,  заложенные  на дороге,
сдетонировали. Подозреваю, это сделал кто-то из их чародеев.
     Кобзев открыл было  рот и  захлопнул  снова.  Сказать ему было  нечего.
Самый подлый  из всех  придуманных человеком  видов  оружия  оказался  вдруг
ошеломительно бесполезным, и что с этим делать -- гэбист пока не понимал.
     -- А когда их дружинники проникли в лагерь, началась бойня. Хотя как им
удалось  это,  не понимаю и  я,  -- продолжил  Вяземский.  -- Наши...  бойцы
народно-освободительной  армии  запаниковали и ломанулись в  лес  -- кое-кто
прямо через минное поле, вон до сих пор лежат.
     -- Да это  просто...  я  их... -- От возмущения и гнева  у Кобзева язык
отнялся. -- Паразиты!.. Помещичьи суки!..
     -- С какой стати? -- с горьким злорадством поинтересовался Вяземский.
     --  То  есть как? -- бросил  сгоряча гэбист. --  Они  убили троих наших
офицеров... Тела уже нашли?
     --  Два, --  коротко отозвался Перовский. --  Третьего  ищем... он  мог
оказаться под завалами.
     -- Они были в своем  праве, --  ответил полковник.  -- Мы находимся  за
границей Бхаалейна,  за  границей  Империи.  Здесь не действуют  их  законы.
Владетель обещал не трогать наших ребят только в своих землях. И все! А ваши
офицеры,  --  гэбист  обратил  внимание на это  презрительное  "ваши", точно
убитые инструктора  внутренних войск  делали  не  одно дело  с Вяземским, --
попали