обойное оружие придает им силу чародея
средней руки... и их очень много. Очень.
     Владетель обвел тяжелым взглядом  всех собравшихся  за столом в больших
палатах кирна.
     --  Их очень много, -- повторил  он.  --  И на каждого убитого нами они
могут привести  через  стоячие камни  десять или сто таких же. Поэтому я  не
рвусь в бой. Я предпочту решить дело миром... по крайней мере, сейчас.
     Терован посмотрел в глаза отцу.
     --  Я знаю,  о чем ты думаешь, -- тихо промолвил владетель.  -- Но я не
призову на помощь императора, если только  существование Бхаалейна не  будет
поставлено под угрозу. Возможно, я трусливый старик, -- по  лицам советников
пробежали  рябью  усмешки,  --  но  лучше будет  нам  самим  договориться  с
демонами.
     -- Я не вижу  в этом бесчестья,  -- сказал  Лоргас. --  Даже  худой мир
лучше доброй войны.
     Тауторикс прорычал что-то еле слышно, но спорить не осмелился.
     --   Оскорбление,  нанесенное   имени   Бхаалейна,  смыто   кровью,  --
успокоительным   тоном  проговорил   владетель.  --  Полагаю,   что,   когда
недоразумение будет разрешено, ши продолжат переговоры с нами.
     -- Чтобы потом снова ударить нам в спину, -- буркнул воевода.
     -- Если бы они хотели уничтожить нас, -- сухо отмолвил владетель, -- им
достаточно было обрушить на нас свое войско. Они смели бы нас числом.
     -- Вдобавок они совершенно не ценят жизни своих... _солдат_, -- добавил
Паратакс и перевел: -- Бойцов-мурашей. Это я тоже почерпнул из памяти нашего
пленника... Во время последней  войны  они почитали  за героев тех, кто,  не
сдавшись в плен, убивал себя.
     Эвейнцы в ужасе переглянулись.
     -- Что за безумие ими владеет? --  вопросил Лоргас, не  обращаясь  ни к
кому в отдельности.
     --   Странное   и   заразное,   --   ответил   провидец   с   некоторым
самодовольством. --  Их с  детства учат не  верить  ничему, кроме того,  что
говорят  определенные   люди.  А  те,  конечно,  воспитывают  в  них  слепое
повиновение,  хитро  скрытое  под   видом  свободы,  да   вдобавок  понукают
распространить этот порядок до края света и дальше.
     -- Но  тогда  имеем ли мы право допускать их на наши земли? -- тревожно
проговорил  Терован. -- Что,  если и наши  крестьяне, наслушавшись демонских
речей, обезумеют?
     --  Едва  ли,  -- отозвался  Паратакс.  -- Даже  в  их  мире  находится
достаточно  смельчаков, способных  противостоять  этой чуме. В  нашем же  их
должно  быть  еще  больше.  Я  видел их воинов, когда  те приходят  тайком в
деревню на Драконьей реке. Это обычные юноши, быть может, излишне склонные к
пьянству и  мало  приспособленные  к  ремеслу... но ничем не отличающиеся от
наших бесталанных. И чем дальше, тем более слабеет хватка безумия.
     Владетель покивал, словно это  и надеялся услышать.  Но только  Лоргасу
пришло в голову задать следующий вопрос:
     --  Если, как ты  говоришь, почтенный провидец, это  стадо простодушных
баранов ведут хитрые волки... что они сделают, когда безумие, которое только
и удерживает в повиновении их отару, спадет совсем?
     Ответить не смог никто.
     * * *
     Дожидаясь ответа, Обри терпеливо оглядывая тронную залу.
     Даже побывав в  замке  Дейга  (пережившем до  этого,  впрочем,  падение
вертолета и артиллерийский обстрел), он не ожидал, что жилище  коуна Фориола
окажется настолько внушительным.
     Замок Дейга был просто велик. Замок Фориол  был огромен. Пока Обри вели
по многочисленным проходам со двора, где стучали копытами  и  капризно ржали
скакуны, в тронный зал, майору казалось, что его  каким-то  чудом занесло  в
Пентагон. Переходы казались бесконечными:  хлопали двери, торопились куда-то
серьезные люди неуловимо военного вида, волоча в  руках всяческое  барахло и
отирая   при  встрече   плечами   белоштукатурные  стены,  и  от   коридоров
министерства обороны США  здешние отличались только скудноватым  освещением.
Обри заметил,  впрочем, что здешние лампы  горят ровно и  -- для примитивных
керосинок -- ярко, испуская сладковатый дух.
     В тронном зале  мог  бы  поместиться  истребитель,  если бы  не  мешали
колонны. В их расположении Обри поначалу не усмотрел никакой системы и решил
было, что они  понатыканы неведомыми  архитекторами  как придется, и  только
потом сообразил -- некоторые точки  зала, не разделенного вроде  бы никакими
перегородками, невидимы из центрального прохода,
     В замке Дейга майор Норденскольд  видел  голые стены,  покрытые копотью
пожаров  и  каменной  пылью.  Здесь он  узрел, как  великолепно  может  быть
обиталище эвейнского  лорда  (барона? маркграфа? язык,  сколько  усвоил  его
Обри, не  содержал  никаких  специальных обозначений,  которыми столь богата
средневековая лексика, -- владетели, и все).
     Стены между высокими стрельчатыми окнами были целиком затянуты расшитым
сканью  шелком. Откуда в здешних краях шелк, Обри даже  гадать не брался. Во
всяком  случае,  здешние не  в магазинах Солсбери  его покупали.  Золотые  и
серебряные  нити  взблескивали  на солнце, тускло  мерцал  мелкий,  неровный
жемчуг;  от  пола  до  потолка  взбегали причудливые, дивные лозы, усыпанные
драгоценными цветами.
     Трон,  на котором восседал  в  раздумье владетель Фориол, Обри  счел бы
уместным разве что в музее. Побывав в молодые годы в Париже, он на всю жизнь
запомнил   тронный   зал   Наполеона   Бонапарта,   этот   образчик   самого
дорогостоящего на свете кича. Кресло Фориола было, пожалуй, еще пышнее, хотя
доселе Обри  полагал подобное  невозможным, однако при этом  не  казалось ни
вычурным,   ни  вульгарным.   Это  была  запредельная,  немыслимая  роскошь,
наделенная собственной эстетической ценностью. Майор почувствовал себя нищим
и злым испанским конкистадором у золотого трона Монтесумы.
     "Неудивительно, -- мелькнуло в голове у Норденскольда,  --  что  к  нам
здесь  относятся  с таким  пренебрежением.  Привыкнув,  что  важные  персоны
пользуются подобным богатством..." Он украдкой окинул взглядом свой парадный
мундир, несколько помявшийся за время полета.
     --  Так ты  говоришь,  мой  брат жив?  --  пророкотал  Фориол, поднимая
голову,  увенчанную  тонким  золотым обручем --  на удивление,  без  единого
самоцвета, словно все они ушли на украшение трона.
     --  Воистину так, коун,  --  ответил  Обри.  Обстановка  располагала  к
архаике,
     -- И вы, демоны, надо полагать, потребуете за его возвращение выкуп? --
осведомился Пардайг ит-Арбрен с какой-то странной интонацией.
     Обри  на миг запнулся,  пытаясь понять,  о чем думает Фориол,  и тут же
понял  --  тот  пытается язвить, чтобы сохранить  остатки  достоинства перед
собравшимися  в зале вельможами, большинство из которых смотрят на пришельца
с ненавистью, в то время как сердце его рвется от отчаяния.
     -- Нам не нужен выкуп, -- ответил Обри. -- Ваш брат  находится в  нашей
летающей машине, и мы отпустим его, когда я выйду из замка.
     Обри  два  дня  уговаривал  Макроуэна  на  эту  авантюру.  Подполковник
решительно отказывался признать за туземцами какое-либо чувство чести -- как
не без мстительности решил для себя  Обри,  потому что сам был его лишен. Уж
Макроуэн-то  не стал  бы сдерживаться,  заполучив  назад высокопоставленного
заложника.
     В зале воцарилась полная тишина.
     --  Ты говоришь так, словно над тобой властен Серебряный  закон, ши, --
проронил лорд Фориол.
     -- У нас свой закон, -- ответил Обри. Владетель помолчал.
     -- Ты  заслужил того, чтобы я говорил с тобой, -- вымолвил  он наконец.
-- Что вам нужно в Эвейне Благословенном? Зачем пришли вы на нашу землю?
     -- Путь через стоячие камни открыл наш  враг, -- ответил Обри  нарочито
решительно. -- Мы не можем допустить, чтобы  его... воины пришли к нам через
врата с вашей стороны.
     -- Мы сами способны оборонить стоячие камни от вторжения злобных ши, --
без выражения ответил владетель Фориол. -- Вы можете не опасаться.
     -- Возможно, -- так  же  бесстрастно  откликнулся  Обри.  --  Владетель
Торион ат-Дейга тоже думал, что может противостоять  нам. Теперь остатки его
дружины прячутся по лесам и живут только потому, что мы не желаем  проходить
по землям Эвейна с  огнем и  мечом. А ведь мы не стали применять против него
самое сильное наше... колдовство.
     Некоторое время Пардайг Фориол молча изучал незваного гостя. Взгляд его
скользнул  вбок, туда,  где за колоннами стояла немолодая женщина в расшитом
серебром платье чародейки. Та утвердительно кивнула.
     --  Ты  заблуждаешься, -- произнес лорд, не спрашивая, но утверждая, --
но искренне. К тому же не мне решать, даровать ли вашему  роду  ши свободный
проход по землям Эвейна. Это может сделать только  рахваарракс -- император.
Ты,  верно, будешь просить меня лишить самозваного нововладетеля Дейга  моей
помощи.  Что же,  если  ты  вернешь  мне  моего  непутевого брата,  я  готов
согласиться на  это.  Я отзову из  чужих владений своих  родовичей Атурио-на
ит-Лавана и Брандига  ит-Диуракса  и  не стану воевать  с вами, покуда вы не
нарушите  границ  моих  владений или  император  не  призовет  меня согласно
Серебряному закону.
     --  Владетель Фориол мудр. -- Обри слегка наклонил  голову -- насколько
может поклониться местному князьку американский офицер.
     --  Владетель Фориол, --  вот  теперь Пардайг ит-Арбрен усмехнулся  уже
откровенно, --  осторожен.  И не обольщайся, ши. Я готов вас терпеть,  но не
думай,  что  стану вас  любить  после  того,  как  вы держали  в плену моего
раненого брата.
     Обри посмотрел ему в глаза. Он знал, что во многих отсталых странах это
считается оскорбительным, но сейчас ему было все равно.
     -- Твой брат, владетель, убил десяток наших воинов так же небрежно, как
мальчишки бьют мух, -- отчеканил он. -- Мы готовы терпеть ваше презрительное
невмешательство... но не  ждите, что мы станем вас любить. Верно, у тебя там
прячется чтец  мыслей?  -- Майор мотнул головой в  сторону заслоняющих  угол
зала колонн. -- Так пусть посмотрит, что мы могли бы сделать с вами, будь мы
такими дикарями, какими вы почитаете нас!
     Он ожидал,  что Пардайг рассердится,  впадет в бешенство,  даже --  чем
черт не  шутит -- вызовет обидчика на дуэль, хотя  такого обычая здесь вроде
бы не  существовало,  и Обри мог догадаться, почему:  поединок  между  двумя
сильными  эсперами должен  был кончиться,  вероятней всего, двумя летальными
исходами. Вместо этого владетель расхохотался -- гулко и вроде бы беззлобно.
     --  А ты  горд, демон! -- проговорил он, отмахиваясь. -- А  теперь иди,
покуда я не испепелил тебя!
     "И помни,  --  послышался  в  мозгу  Обри  женский голос  с  совершенно
учительскими интонациями,  --  что дикарь  не  тот, кто рубит врагу  голову.
Дикарь тот, кто хвалится своим милосердием, отрубая головы через одну".
     Обри  покраснел  и,  рваным  движением отсалютовав  владетелю  Фориолу,
направился к выходу.
     И все  же  прежде,  чем  он добрел  вслед  за  провожатым, без которого
запутался бы в лабиринтах замка, до дверей, на лице его заиграла улыбка. Да,
переговоры прошли не так  удачно, как  надеялся  Обри,  но  цель достигнута.
Фориол отказал в поддержке партизанам... как там он назвал нового  владетеля
--  самозваный? Его  нейтралитет  обеспечен.  Обри уже знал, с  чего  начнет
беседу с владетелем  Малиунданы, которого  собирался навестить через два дня
-- к этому времени остальные посланцы Фориола как раз должны будут  покинуть
лесных сидельцев  из  Дейга и направиться  домой.  А  договорившись  с двумя
владетелями, третьего  он  распропагандирует в  два счета --  то у  едва  ли
захочется оставаться один на один против загадочных и могучих пришельцев.
     Теперь,  пожалуй, стоит  и  продолжить  разговор  с  Макроуэном  насчет
глубокой разведки. Пардайг Фориол  заявил  совершенно ясно -- вопрос прохода
американских войск по территории страны должен  решить император. А кто  он,
что он, где находится и какой,  наконец, властью  обладает  --  все  это нам
покуда совершенно неясно.
     Пожалуй, если  воспользоваться  помощью кого-то  из владетелей, научить
отделение морпехов  местному языку...  отправить  якобы купцами... до  самой
столицы,  с  редким  товаром  в  виде  пластиковой  бижутерии  и  шоколадных
батончиков... Может получиться.
     У вертолета Обри  остановился. Провожатый терпеливо  ждал, не выказывая
ни злобы, ни нетерпения. Майор махнул рукой.  Двое морпехов проворно подняли
осоловелого от морфия чародея на ноги и выпихнули из "хьюи".
     -- Что вы сделали с коуном Брендайгом? -- сухо вопросил провожатый.
     -- Опоили,  -- ответил  Обри.  -- Зельем, отнимающим колдовской  дар. К
вечеру это  пройдет. Иначе ваш  лорд  может считать нас обманщиками, а  свое
слово -- не имеющим силы.
     -- Слово всегда имеет силу, -- промолвил туземец.
     Он бережно  подхватил Брендайга под мышки -- тот безвольно обмяк у него
на руках -- и повел к замку.
     Обри с улыбкой глядел ему вслед. Будущее казалось прекрасным.
     * * *
     Майор  Кобзев  мучился  зудом  в  пальцах.  Пальцы  чего-то  невнятного
требовали --  то  ли рвать редкие волосы на  темени, то ли чистить табельный
пистолет,  чтобы  тот не  дал осечки на последнем, роковом  выстреле. Вместо
этого гэбист покрепче вцепился в  поручень и настрого запретил себе и думать
о подобных глупостях.
     Хватит и предстоящего разговора с владетелем.
     Кобзев  уже   понял,  что   правильнее  было  бы  называть  Рахтаварина
ит-Таварина бароном Бхаалейном. Однако калька с эвейнского уже прочно вросла
в нарождающийся жаргон  "руки помощи",  а кроме того, сами туземцы не делали
различий между графами  и маркизами. Владетель  -- это  владетель, и  точка.
Потуги  отдельных  господ  кичиться  древностью  рода  или  крепостью   дара
показались бы убогими любому, знакомому с великомосковским местничеством.
     Не в первый раз  Кобзеву пришло в голову, что общественный строй Эвейна
будто бы специально создавался для поддержания стабильности. Он гнал от себя
эту мыслишку, недостойную  истинного марксиста-ленинца, но она возвращалась.
Ведь должна же быть причина тому, что на материке -- за всю планету майор не
мог поручиться -- существует только одно государство!
     Или дело в парапсихических силах? Если они наследуются, как цвет  волос
или  глаз...  должны  быть и вариации. Не может  только силой удерживаться у
власти одна династия, если  могущество ее чародеев будет  сильно колебаться.
Эвейнцы  называли  это "варварскими княжествами" -- объединенные на одно-два
поколения под властью особенно сильного шамана земли. Потом  умирал шаман, и
страна-однодневка  разваливалась   снова,  разодранная  на  части  усобицами
соперничающих чародеев. Могло показаться, что  колдовство загнало этот мир в
страшный социальный  тупик безо всякой возможности дальнейшего  прогресса...
если бы не Эвейн.
     Насколько  мог  судить  Кобзев, последние  два  тысячелетия  Серебряная
империя  сохраняла  основные свои черты.  Она  расширялась  -- медленно,  но
неуклонно. Увеличивались  число чародеев и их сила. Но император царствовал,
владетели правили,  колдуны  объединялись  в  гильдии, а  крестьяне всех  их
кормили.  На свой лад это тоже был  тупик,  хотя и несравненно более уютный,
чем непрекращающиеся кровавые стычки за эвейнскими рубежами.
     То  же самое касалось и технического прогресса. Лингвист Шойфет уверял,
что основная миграция с Земли на Эвейн  (название страны все крепче и крепче
прилипало  ко всему  миру)  произошла  три,  не  то  четыре тысячи  лет тому
обратно.  Индоевропейские  племена   того  периода  были  дикарями  даже  по
сравнению с жителями Востока, строителями пирамид и зиккуратов, хотя и те не
знали ни  железа, ни  стремени,  ни хомута. Но  за прошедшие годы  их земные
родичи  вышли  в  космос,  в то  время  как  потомки первопоселенцев  Эвейна
(возможно,  существовали и более  ранние  волны  миграций, но  с их  следами
ограниченный контингент  до сих пор  не  сталкивался)  додумались  только до
спичек.
     Шойфет продолжал твердить, будто  наличие в обществе чародеев тормозило
развитие  техники  само  по  себе  --  дескать, зачем  развивать механику  и
геометрию,  когда  сильный  телекинетик, вроде  того  же  ат-Бхаалейна,  мог
поднять почти любой груз? Всякий  раз, стоило  упрямому лингвисту  сесть  на
любимого   конька,  Кобзев  показывал  ему   местные  спички.  Вездесущий  и
незаменимый  снабженец  Либин  выменял  их у  кузнеца  на  пару  килограммов
стреляных  гильз. Спички были  совершенно  как  земные, только  раза  в  два
побольше. Выходило, что есть у местных жителей  и наука -- по  крайней  мере
алхимия. Но плодами ее они почему-то не пользовались.
     Вертолет завалился  набок, выписывая вираж над замком  Бхаалейн, прежде
чем  опуститься у кромки леса, где все еще виднелись остатки разбитого БТРа.
Бдительный  Кобзев  заметил, что  местные  жители  уже  начали  растаскивать
технику на металлолом.
     До того  как  посланец владетеля появился  у ворот лагеря, майор Кобзев
два дня не  мог набраться смелости пустить себе пулю в лоб. Он  никак не мог
понять, ни что на него нашло  -- идти  по бубенчиковским стопам  и воевать с
эвейнцами,  -- ни что  теперь делать.  Гонца он  принял едва ли не за ангела
небесного.
     Майор предполагал, что владетель Бхаалейн обрушит на его голову громы и
молнии... но гонец  передал почтительно, что его господин желает встретиться
с воеводами ши близ замка Бхаалейн послезавтра в полдень. И ускакал.
     Из  ворот, как  и  в  прежние  разы, выехала пестрая кавалькада  -- сам
Бхаалейн, его  управляющий, воевода, с полдюжины чародеев... Но вместо  пары
десятков дружинников владетеля сопровождали всего пятеро -- верно, лучших из
лучших. "Или лучших из уцелевших?" -- мелькнуло  у Кобзева  в голове. Потери
ограниченного контингента  в эскападе  у замка  были ему известны  точно  --
тридцать два убитыми и четверо ранеными.  А вот сколько полегло дружинников,
ему  оставалось только догадываться. Если бы в  докладе  капитана Бобрушкова
было  хоть полслова правды, то охранять мрачные стены,  возвышавшиеся вдали,
было решительно  некому. Про  себя гэбист решил,  что  бхаалейновцы потеряли
примерно столько же бойцов --  меньше убитыми, но  больше  ранеными, то есть
при  местном  уровне  медицины  прямыми кандидатами в покойники.  Результат,
конечно,  печальный,  но  и  обнадеживающий.  Если договориться  с  местными
феодалами все же не получится, то позволить себе подобные потери группировка
вторжения сможет. А вот дружины владетелей -- нет, потому что  самая крупная
из них едва насчитывала полторы сотни бойцов и чародеев.
     Майор Кобзев вышел навстречу  владетелю  пешком -- как всегда.  Здешние
кони, никогда не видавшие машину  пугались бэтээров и бээмдэшек, и владетель
не приближался  к  самосадным повозкам  демонов, опасаясь, очевидно, за свое
достоинство. Переводчик Шойфет следовал Кобзевым как ломаная, длинная тень.
     Обычно  Бхаалейн  приветствовал  гостей первым --  в своей  грубоватой,
обманчиво  простодушной манере. Но  в этот раз владетель молчал,  и  Кобзеву
пришлось взять инициативу на себя.
     --  Привет  тебе,  владетель,  --  проговорил  он с  натугой,  подавляя
привычное  "Здравствуйте,  товарищ".  --  Я...  пришел  принести  тебе  наши
извинения за несчастливое недоразумение...
     --  Вы странный народ, демоны, -- перебил  его Бхаалейн с насмешкой. --
Вначале вы требуете от меня извинений  за то, в чем  нет моей вины, а  потом
извиняетесь  за  то,  в чем  нет  вашей. Это  мой управляющий,  --  он остро
покосился  на  мрачного   толстяка,  --  счел,  что  слова  вашего  посланца
оскорбительны  для  меня. Наши  воины сошлись  в честном бою, и оскорбление,
если и было, смыто кровью. Мы можем говорить.
     Кобзев вгляделся в лицо собеседника. Это  было нелегко  -- владетель не
утруждал себя тем,  чтобы спешиться перед разговором, и  приходилось изрядно