что  столь  абстрактные  материи находятся за пределами понимания
здесь присутствующих.
     В отношении Обри  тип в  штатском  ошибался, но майор менее всего желал
обращать на это его внимание.
     --  Я  не стану  говорить даже о том, что  из-за этого непростительного
случая  поставлена  под угрозу  сама возможность мирного договора с местными
жителями,  --  продолжал  тип.  -- А  между тем вся наша стратегия строилась
именно на  том, что мы сможем  опереться на  них, блокируя точки перехода  с
этой  стороны.  Из-за вашего, адмирал, попустительства может случиться  так,
что тысячу  триста миль до ближайшей русской точки нам придется проходить  с
боями и тратить жизни  американских солдат там, где  мы могли бы  откупиться
несколькими нитками бус.
     Но я стану и буду говорить о том, что  ваши солдаты не выполнили прямой
приказ, адмирал! -- Человек в  штатском хлопнул ладонью по походному столу с
такой силой, что тот заходил ходуном. -- Что вы можете на это ответить?
     Обри решил, что у  адмирала опять начнется припадок -- в последние  дни
это происходило  не реже  пяти раз  в  день, в результате чего осуществление
проекта  "Уризен"  фактически перешло  под контроль майора  Норденскольда  и
подполковника Макроуэна. Но, к его изумлению, этого не случилось.
     --  Во-первых,  мистер, потрудитесь  относиться  с должным уважением  к
флоту, --  отрезал  адмирал.  Старик,  видимо,  решил показать, что порох  в
пороховницах  держит сухим. -- Виновные понесли наказание... Понесли, мистер
Макроуэн?
     Подполковник только боднул воздух.
     -- И  я не вижу необходимости рыдать из-за  нескольких убитых туземцев,
--   закончил   Дженнистон.  --  Во  Вьетнаме   потери  среди   гражданского
населения...
     -- Вы, адмирал,  кажется, забыли,  чем  для нас  окончился  Вьетнам, --
ядовито  отрезал  тип в штатском.  --  Что касается  уважения к флоту  -- не
понимаю, о  каком уважении может идти речь, когда ваши люди вначале не могут
отличить мирную деревню от засады "красных", а потом позволяют себя вырезать
этим, как вы выразились, туземцам, которые, по данным разведки,  даже пороха
не  изобрели.  Притом,  что та  же разведка  доносит, будто  сбитый вертолет
подвергался  воздействию сверхвысоких температур,  а  тела  погибших сожжены
чище,  чем напалмом.  Тут, адмирал,  одно из двух  -- или ваша разведка врет
сквозь зубы, или ваши люди -- законченные кретины.
     У нас, адмирал, -- продолжил он, поднятием  руки  останавливая готового
вспылить   Дженнистона,  --  есть  приказ.  Приказ   президента.  Обеспечить
безопасность   Соединенных  Штатов  от  возможного  нападения   через  точки
межпространственного переноса. Захватить все имеющиеся на этой планете такие
точки. И  подготовить  их для десантирования на  территорию противника и/или
запуска через них крылатых ракет среднего и малого радиуса действия. И  если
вы, адмирал, сорвете выполнение приказа...
     Остаток фразы повис в тишине. Макроуэн сглотнул.
     -- Это все, -- сухо проговорил человек в штатском.
     Обри Норденскольду захотелось стать маленьким-маленьким. Как бацилла. И
спрятаться где-нибудь среди пылинок.
     --  Подполковник  Макроуэн,  --  прохрипел  адмирал невыразительно,  --
завтра же направьте  к  местным жителям дипломатическую миссию.  Как хотите.
Какую  хотите. Если сможете --  договоритесь с ними о  возмещении.  Если вас
прикончат,  как отделение  Пауэлла, --  плакать не буду,  но  спасибо скажу.
Тогда у нас будет повод показать этим обезьянам, кто здесь главный.
     Обри Норденскольд позволил себе вдохнуть. Это оказалось ошибкой.
     --  А  вы,  Обри,  отправитесь с  миссией в  качестве  наблюдателя,  --
закончил адмирал.
     "И  по  тебе   я  тоже  плакать  не  стану",   --  повисло  между  ними
недосказанное. Адмирал  с удовольствием бы лично придушил свидетелей  своего
позора,  но  он был  человек  податливый  и  с  радостью  предоставил  такую
возможность туземцам.
     Обри с  Макроуэном переглянулись. Глаза Макроуэна были полны облегчения
-- он, должно быть, ощущал себя как помилованный на эшафоте.
     -- Будут какие-то... особые указания? -- поинтересовался Обри тем особо
невыразительным  тоном,   который  выработал  специально   для  общения   со
злопамятным и мнительным Дженнистоном.
     -- Для вас -- нет, -- отмахнулся адмирал.  -- А вам, Макроуэн... можете
обещать  местным жителям золотые  горы.  Но  будьте  предельно  осторожны  в
беседе.  И  не  вздумайте признавать  нашу  вину там,  где без  этого  можно
обойтись. Как говорит президент Картер -- американцы не извиняются.
     * * *
     Лева Шойфет брел по деревенским проулкам, зачарованно озираясь.  О нем,
казалось,  забыли.  Майор Кобзев  восседал  на  броне  БТРа, точно улыбчивый
будда,   довольно   наблюдая   за  сценами   братания  солдат   и   местного
прогрессивного  крестьянства  и время  от времени повторяя  сидевшему  рядом
безмерно  гордому старосте  Тоуру  одно из трех заученных им к этому времени
эвейнских слов -- "Хорошо!". Староста солидно кивал, отвечая "Хорошо!", и по
временам покрикивал на излишне разошедшихся односельчан.
     Прежде Леве никогда не приходилось бывать в деревне. Даже  в колхоз "на
картошку" его  почему-то не посылали -- сам он никак не мог для себя решить,
то ли правда по состоянию здоровья, то ли потому, что еврей. Поэтому все для
него здесь было  ново  и неожиданно,  как  московские  улицы -- для папуаса,
только что принятого в институт Дружбы народов.
     Далеко от площади Лева старался не отходить, и получалось, что движется
он по кругу,  то выныривая в веселую толпу вокруг БТРов, то вновь отдаляясь.
Его  поражало,  насколько  не  похожи  друг  на  друга   могут  быть   дома,
построенные,  в сущности, по  одному проекту, -- одни больше, другие меньше,
одни сияют чистотой, другие, те, что подальше от  площади, порой чуть  не до
окон вросли в землю.
     Постепенно  за  странным пришельцем  увязалась  целая компания.  Первой
оказалась дворняга, похожая на гибрид немецкой овчарки с лайкой, -- выбежала
из подворотни, деловито обнюхала Левины руки и, к великому его смущению, пах
и побежала следом, часто-часто размахивая хвостом. Видно было, что  псина не
обидит и мухи, но Лева все равно косился  на нее  опасливо -- собаки его  не
любили,  как,  впрочем,  и  кошки  и прочая  домашняя живность  до  хомячков
включительно, -- вероятно, расхлябанные Левины  манеры  не  внушали  доверия
всему живому. Когда Лева остановился, чтобы приглядеться к резьбе на оконных
рамах  -- ему Показалось,  что нечто похоже он  видел в каких-то  трудах  по
кельтской  культуре,  -- псина  села  рядом  и  требовательно,  с  привизгом
гавкнула. Переводчик покорно поплелся дальше.
     Потом за ним потащился мальчишка.
     Леве стало окончательно неловко. Он подумал было вернуться на площадь и
смешаться с толпой, чтобы хоть так не привлекать внимания, но, чем  ему  там
заняться, не представлял  совершенно. Поэтому он попытался сделать  вид, что
мальчишка не волочится по его следу, буравя спину острыми серыми глазенками.
Но  сделать это оказалось не  так-то  просто.  Два  забора  спустя мальчишек
оказалось уже трое и одна девчонка.
     -- Коун купец... -- робко подал  голос один из них  и испуганно замолк,
ошеломленный собственной храбростью.
     -- А?
     Лева  обернулся. Мальчишка  покраснел, словно помидор,  но с  места  не
сошел. Товарищи глядели на него со смесью восхищения и ужаса.
     -- Что ты хотел, мальчик? -- спросил Лева, невольно пригибаясь. Здешний
люд, похоже,  не отличался  ростом,  и  тощему, длинному  Леве  неловко было
смотреть на всех подряд сверху вниз.
     Собака недовольно  тявкнула.  Один из мальчишек с недетской силой огрел
ее ладонью по загривку, добавив что-то, на слух переводчика прозвучавшее как
"Цыц,  Тяпа!".  Псина недовольно  поворчала  и  улеглась на  траву, опершись
подбородком на лапы и печально поглядывая на собеседников исподлобья.
     --  Коун купец... -- повторил мальчик, делая над собой  усилие. -- А вы
правда из чужедальних краев?
     Говорил  он  не  совсем  внятно, вдобавок особенный  акцент, замеченный
Левой  в  речи старосты,  мешал  изрядно. Хотя,  возможно, это как раз друид
Тауринкс говорил неправильно...
     -- Правда,  -- серьезно  подтвердил  Лева,  присаживаясь  на  корточки.
Собака Тяпа, заизвивавшись всем телом,  подползла к нему и ткнулась  носом в
сапог. -- Из очень, очень дальних. Только я не купец, я толмач.
     -- А вы Андилайте  видали?  -- жадно спросил другой мальчишка, забыв  о
страхе.
     --  Какой  ты  глупый, Тесси! -- промурлыкала  девочка.  --  Они ведь с
востока приплыли, через море. Как они могли видеть Андилайте?
     -- Не видели, -- подтвердил Лева. -- Мы даже не знаем, что это такое.
     -- Это город, --  ответил  первый  мальчишка  серьезно. --  Самый-самый
большой. Там стоит замок на высокой горе...
     -- Он зовется "Безумие Конне", -- вставила девочка.
     -- А  в замке живет рахваарракс, -- закончил мальчик.  Последнего слова
Лева не понял.
     -- Кто-кто живет? -- переспросил он.
     -- Рахваарракс, -- повторил мальчик. -- Тот, кто  правит  всеми землями
Эвейна.
     -- А откуда вы приплыли, если не знаете таких простых вещей? -- спросил
второй мальчишка.
     -- Из очень далекой страны, -- повторил Лева. -- Мы даже не слышали про
Эвейн, пока сюда не попали. И языка вашего мы не знаем.
     -- Но это же так просто! -- возмутилась девочка.
     -- Это тебе просто, -- улыбнулся Лева. -- Ты на нем всю жизнь говоришь.
     --  Да  нет! --  Девчонка топнула ножкой -- какие, дескать, глупые  эти
взрослые! Особенно иноземцы. -- Любой  провидец  научит тебя эвейнскому,  не
успеешь ты и глазом моргнуть!
     Лева помедлил с ответом.
     --  А  что  такое  провидец?  --  спросил  он. --  Ты  прости,  я плохо
по-эвейнски понимаю.
     -- Провидец -- это такой эллисейн, -- солидно объяснил мальчик.
     Леве захотелось побиться головой об забор.
     -- А что такое эллисейн? -- переспросил он.
     --  Вы не знаете, что такое  эллите? -- изумился мальчик. Судя по лицам
его товарищей, репутация пришельцев только  что  упала с заоблачных высот на
грешную землю.
     -- Может быть, и знаем, -- ответил  Лева осторожно, -- -но я не понимаю
этого _слова_.
     --  А как  можно объяснить эллите? -- изумился мальчик. -- Его показать
можно, а объяснить... Эллисейн бы сразу понял.
     -- А  есть в  вашей деревне кто-нибудь, кто может показать?  -- спросил
Лева терпеливо.
     -- Я, -- высокомерно ответила девочка.
     Лева молча уставился на  нее. Для себя он  уже  решил, что  "эллите" на
местном  наречии  действительно обозначает интеллектуальный  труд и  здешние
"эллисейны" -- это мудрецы, волхвы, священники, в конце концов. Но маленькая
девочка...
     -- Сколько ж тебе лет-то? -- ошарашено спросил он.
     --  Почти  двенадцать, --  гордо ответила эвейнка. Лева икнул было,  но
вспомнил, что  здешние годы короче  земных. На  вид  он  дал бы девочке  лет
восемь.  -- У меня поздно началось, думали, я вообще анойя. Но я тренируюсь.
Учитель Фартеннин говорит, у меня сильный дар, и когда я вырасту -- пойду во
взрослую, гильдейскую скуллу и стану настоящей эллисейной!
     -- Она у нас владетельских кровей, --  ехидно встрял третий  мальчишка,
чуть помладше, показывая девчонке язык. -- Не нам, деревенским, чета.
     -- Ты молчал бы, Порве! -- огрызнулся  первый. -- Не  тебе говорить, ты
хоть анойя, а у меня дара лопатой не выкопаешь!
     -- Пф! -- только и ответила девчонка.
     Лева  в  беспомощном   молчании  выслушивал   их   перепалку,   пытаясь
разобраться в потоке незнакомых слов.
     -- Девочка, -- умоляющим  голосом пробормотал он, -- девочка,  а мне ты
можешь показать эллите?
     Малышка по-взрослому оценивающе прищурилась.
     -- А что дашь? -- поинтересовалась она.
     Лева растерянно похлопал себя по карманам. Обычно  у  него там валялось
несметное  количество всякой ерунды,  но он  не  так долго пробыл в лагере у
дольмена, чтобы она успела накопиться.
     --  Вот,  --  он  вытащил  из  нагрудного кармана свою драгоценность --
пакетик с леденцами, захваченными из дома. -- Это едят.
     Не удержавшись, он вытащил один и немедля продемонстрировал.
     Девочка последовала его примеру.
     -- Мгм, -- довольно буркнула она. -- Смотри.
     Она подбросила пакетик в воздух.
     Взгляд  Левы проследил за  его полетом и  сорвался, потеряв трехцветные
леденцы из виду.
     Потому  что,  достигнув  верхней  точки  крутой  параболы,  пакетик  не
устремился к земле, влекомый  тяготением планеты. Он  так  и  остался висеть
там, слегка покачиваясь.
     -- Мама, -- прошептал Лева. Почему-то ему и в голову не пришло, что его
могут  разыгрывать. Слишком  уж обыденными были голоса ребят. Так московские
школьники могли бы хвастаться бомбочками из натертых спичечных головок.
     -- А вот так? -- поинтересовалась девочка, сдергивая пакетик вниз.
     Она вытряхнула оттуда два леденца и аккуратно положила  перед  собой на
воздух -- они так и остались висеть на уровне ее глаз.
     -- Еще один -- слабо? -- бросил третий мальчишка.
     -- Пока  не умею, -- призналась девочка. --  То  есть уже  умею, только
один быстро падает.
     -- А я вот так могу! -- похвалился ее соперник.
     Он  вперился глазами  в пучок  травы. С минуту ничего не происходило --
Лева  заметил,  как все затаили  дыхание. Затем  трава как-то  очень  быстро
пожухла... и затлела.
     -- А  сильнее  не  выходит, --  потупился он. --  Так что я,  наверное,
анойя.
     Леву  окатило  холодным  потом.  Значение таинственного  слова "эллите"
вдруг стало ему до ужаса ясно, но рассудок отказывался верить очевидному.
     -- Вкусные, -- одобрительно заявила девочка. -- А еще у тебя есть?
     -- Нет, -- признался Лева. -- В лагере остались.
     -- А где вы  лагерем стали?  -- спросил  первый  мальчишка. Лева махнул
рукой в сторону реки.
     -- Там.
     --  За  Драконьей,  что  ль,  в  картрозовых  землях?  --  презрительно
воскликнул второй. -- Нашли место!
     -- Там  владетельский род --  огневики,  -- добавила  девочка.  --  Как
Порве-дурачок!
     -- Вот сейчас подпалю тебе космы! -- взвился Порве.
     -- А я!.. А я тебя!..
     -- Дети, дети... -- беспомощно прошептал Лева, но его никто не услышал.
     Девчонка с пронзительным визгом  протянула  к обидчику  руку,  и малыша
Порве  вздернуло в  воздух.  Ноги  его  оторвались  от земли  сантиметров на
двадцать, прежде  чем волшебство  рассеялось. Мальчишка  шлепнулся на мягкое
место и завыл.
     В эту минуту Лева проявил несвойственный ему здравый смысл.
     -- Девочка,  --  проговорил он как  мог вкрадчиво.  -- А  ты  не хочешь
показать  свой  дар  нашему...  главному  купцу?  Он  тебе   еще  что-нибудь
подарит... и маме твоей, и папе...
     Девочка   почему-то   расхихикалась.   Двое  старших   мальчишек   тоже
заулыбались,  поднимая  на  ноги  своего  товарища.  Один  из них,  тот, что
посмелее, украдкой отвесил несчастному Порве подзатыльник.
     -- Ой, какие вы странные, чужеземцы! -- профыркала она сквозь смех.
     -- А что я странного сказал? -- удивился Лева.
     --  Откуда же  мне знать, где  мой папа?  -- ответила девочка.  -- Мама
говорит, я  самого ат-Бхаалейна дочка, но она у меня хвастунья такая!..  Так
что,  наверное,  кого-то  из его родни.  А то, может, и забрел какой пришлый
эллисейн...
     "Дикость  какая!" -- мелькнуло  в голове у Левы  Шойфета,  смешанное с:
"Право первой ночи, все как в учебнике...".
     -- Ну, откуда же мне знать... -- виновато пробурчал он.
     --  Так  откуда бы у нее дар взялся! -- объяснил один из  мальчишек. --
Это же родовой талан Бхаалейнов... Здравый смысл опять отвесил Леве пинка.
     -- Так ты покажешь нам свой дар? -- повторил он.
     -- Угу, -- кивнула девочка охотно. -- Вкусные у вас медовки.
     * * *
     --  Хорошо,  --  проговорил  Степан  Кобзев  по-эвейнски,  одобрительно
заглядывая с высоты за ворот рубахи одной из местных молодок.
     -- Хорошо, -- отозвался деревенский староста.
     -- Товарищ майор, -- окликнул Кобзева старлей, -- к вам этот... товарищ
военный переводчик.
     Гэбист оглянулся.  Так  вышло, что  три БТРа перегородили площадь почти
пополам, и деревенские оставались со своей стороны, а солдаты --  со  своей.
Отчасти  тут виноват был старлей, бдительно пресекавший попытки подчиненных,
в особенности неугомонного Ползина, откликнуться  на призывы местных  девиц,
напропалую стрелявших глазками.  Мешал и  языковой барьер -- Шойфет  куда-то
смылся, и объясняться приходилось на пальцах. Впрочем, сгущенка пользовалась
у  местного   населения  таким  успехом,  что,  окажись   на  месте  Кобзева
какой-нибудь империалист, он за  пару ящиков купил бы все владение Бхаалейн.
Как Манхэттен у индейцев.
     Лева  Шойфет стоял посреди  дороги, по которой  БТРы въехали в деревню,
держа за руку девчонку лет восьми в чистенькой вышитой рубахе. За его спиной
опасливо  сгрудились трое мальчишек. Лицо переводчика было  белее муки,  под
скулами шевелилось нечто, что на более суровом лице называлось бы желваками.
Заметив,  что  Кобзев  обернулся  к нему, Лева замахал руками,  то  подзывая
майора к себе, то прижимая  палец  к губам,  то  показывая  театрально,  как
вскрывает банку со сгущенкой и наворачивает ее, жмурясь и чавкая.
     Кобзев решительно спрыгнул с брони.
     -- Сержант, вскройте мне еще банку, -- приказал он, не оборачиваясь.
     Беловский  пошипел   сквозь  зубы.   Консервный  нож,  прихваченный  из
офицерской столовой,  уже затупился,  и  теперь  со  сгущенкой  куда  ловчее
управлялся местный бугай, вспарывавший банки, казалось, ногтем.
     Когда  гэбист  подошел к Леве  и его  странной  свите,  переводчик  уже
нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
     -- Что случилось, товарищ Шойфет? -- поинтересовался Кобзев.
     Лева подергал кадыком.
     -- Товарищ майор, -- выдавил он, -- я... выяснил, что такое "эллите".
     -- И что же? -- с напором вопросил гэбист. Лева зажмурился:
     -- Волшебство.
     -- Что? -- невыразительно переспросил майор.
     -- Волшебство, -- повторил Лева.  -- Это слово должно  переводиться как
"волшебство". А "эллисейн" -- это волшебник, чародей, кудесник...
     --  Любимец богов,  -- с тяжелым  сарказмом  докончил Кобзев. -- Что вы
несете, товарищ Шойфет?
     Вместо ответа  Лева проговорил что-то по-эвейнски, обращаясь к девочке.
Та  решительно  обернулась к  троим  мальчишкам  и  ткнула  пальцем в самого
младшего.
     И  на глазах у потрясенного  Кобзева  мальчик оторвался от  земли.  Его
приподняло на добрых полметра; несколько секунд он висел, отмахиваясь, потом
так же неторопливо опустился.
     -- Вот она, -- проговорил Лева хрипло,  -- колдунья. Только маленькая и
слабая. Ее дар -- поднимать предметы. Один  из мальчиков  взглядом разжигает
огонь. Теперь все понятно. Все, что говорил Тауринкс, обретает смысл.
     -- Огонь?.. -- прошептал Кобзев.
     Девочка,  перебив   его,   что-то  сердито  бросила  Леве  по-эвейнски.
Переводчик,  виновато пожав  плечами, без спросу отобрал у Кобзева банку  со
сгущенкой  и отдал детворе.  Девочка  тут же  запустила  в желтоватую  массу
пятерню и с наслаждением облизнула.
     -- Эй! -- послышалось со стороны машин. -- Эй-эй! Ты что?.. Ты чего?!.
     Кричал старлей. Кобзев вихрем  обернулся, цепенея при мысли, что стоило
ему  отвлечься,  как   туземцы  подло   напали  на   советских  солдат,  но,
присмотревшись, выругался вполголоса. На шее у старшего лейтенанта висела --
в самом  прямом смысле, -- поджав  ноги, пухлая деваха, а могучая бабища  со
сковородой,  очевидно  ее  мамаша,  волокла несчастного за  рукав куда-то  в
проулок.
     --  Тов-стар-лей,  --  донесся  до Кобзева  ехидный  голос,  --  вы  не
сопротивляйтесь, у них здесь обычай такой, это и Окан подтвердит...
     -- Все правильно,