визитом?
     Обри обо всем догадался десять минут назад, и глупость адмирала его уже
не бесила. Она его пугала. До безъязычия и нервных судорог.
     --  Мы хотим отдать группу вторжения под ваше командование, адмирал, --
ответил человек в штатском, чьему хладнокровию майор Норденскольд мог только
позавидовать. -- Вы не только обладаете  огромным боевым опытом, что само по
себе делает вас  перспективнейшим кандидатом  на эту должность. Ваша карьера
проходила в Корее и Вьетнаме, и вы знакомы со спецификой боя в джунглях.
     "Вот  об  этом  не  надо  было  напоминать,  --  подумал  Норденскольд,
закатывая  глаза  в  безмолвной  муке.   --  Если  адмирала  сейчас  скрутит
приступ..."
     Но в тот момент  приступа не последовало. Позднее  Обри горько об  этом
сожалел.  Если бы адмирал заранее продемонстрировал следствия своей контузии
лощеному франтишке  из  Центрального разведывательного, ему,  разумеется, не
предложили  бы  командовать вторжением и судьба самого майора  сложилась  бы
гораздо спокойнее. Но в тот момент мятежная душа Обри Норденскольда обращала
к небесам страстные мольбы утишить  электрические бури  в адмиральском сером
веществе, и небеса -- в виде исключения -- решили откликнуться.
     Дженнистон со значением прокашлялся.
     -- Это большая честь для  меня --  послужить стране, -- чопорно ответил
он.  --  Морская пехота США сможет захватить любой плацдарм и удерживать его
любой срок -- дайте только патроны.
     Фраза произвела  на цэрэушника  неизгладимое впечатление.  Обри был  бы
впечатлен куда больше, если  б слышал ее в первый раз. Адмирал имел привычку
отвечать подобным образом на всякое предложение, с которым был согласен.
     -- Значит, решено, -- проговорил цэрэушник. -- Теперь... --  Он пошарил
в чемоданчике. -- Прошу подписать.
     -- Что это? -- с привычным подозрением осведомился адмирал.
     -- Клятва о неразглашении, -- спокойно  объяснил тип в  штатском. -- Вы
должны понять,  адмирал,  речь  идет о  проекте, способном перевернуть  наши
представления  о   государственной  безопасности.  И  мы  не   можем  делать
исключений ни для кого. Невзирая на боевые заслуги.
     Дженнистон тяжело подышал, наливаясь дурной кровью, но, увидав, что его
пантомима не  производит на хладнокровного  цэрэушника никакого впечатления,
все же поставил выверенную до микрона роспись.
     -- И вы, майор... Норденскольд. Прошу. -- Перед фамилией Обри цэрэушник
помедлил миг, как бы вспоминая что-то.
     Обри вывел  в указанном месте свою аристократическую закорючку, даже не
потрудившись прочитать, что же именно подписывает.
     -- Очень хорошо, -- промолвил агент, убирая листы обратно в чемодан.
     Дженнистон расписался на столе.
     Обри подсунул  ему  под  руку  лист желтоватой  дешевой бумаги. Адмирал
расписался  еще   раз.   Потом   еще.   Лицо   его   оставалось   трагически
сосредоточенным  и могло  бы послужить  моделью для барельефа "Генерал Ли на
третий день битвы при Геттисберге".
     Цэрэушник взирал на этот процесс, приоткрыв рот.
     -- Простите, адмирал, -- прошептал он, -- что это за балаган?
     --  Можете  не  шептать, --  ответил Обри. --  Все  равно он ничего  не
слышит. У него припадок.
     Майору было очень обидно.  Ему  казалось,  что он только что совершенно
зря дал подписку о неразглашении, ибо разглашать ему будет нечего.
     -- Какой... припадок? -- выдавил агент.
     --  Эпилептоидный,  -- пояснил Обри.  --  Пти  маль.  После  контузии с
адмиралом такое  бывает. В этом состоянии он  ничего не  слышит и  ничего не
запоминает.
     -- И... часто с ним такое? -- поинтересовался цэрэушник.
     -- Не очень, --  честно признался Обри. -- Только когда  он сильно не в
духе. Или волнуется.
     --  Вы хотите  сказать,  -- медленно, словно не в силах  поверить своим
словам, произнес  агент, --  что мы  только что доверили важнейший проект со
времен  Манхэттенского  человеку,  который  впадает  в ступор  от  малейшего
стресса?
     Обри очень хотелось промолчать, но честность не позволила.
     -- В общем... да.
     Агент сосредоточенно сломал авторучку.
     -- А переиграть уже нич-чего нельзя, -- прошептал он.
     -- Почему?  -- машинально переспросил Норденскольд, не очень надеясь на
ответ.
     --  Потому что русские ведут раскопки в районе двух  точек перехода, --
резко ответил  цэрэушник.  -- Потому что стоит  нам промедлить хоть  на пару
месяцев, и мы рискуем оказаться  вторыми. Как  нам  подгадили наши афганские
друзья!
     Обри поднял брови.
     -- Советы ведут в Афганистане полномасштабную войну, -- объяснил агент.
Майор  Норденскольд  решил, что  после  выполнения  задания  его  непременно
расстреляют,  и  он   уже  заверил  свое  согласие   подписью.  Иначе  такую
откровенность  объяснить было невозможно. -- Мы потеряли всякую  возможность
следить за  переброской их войск  -- слишком их  много,  в  то время как нам
придется  перекидывать  морпехов в  Англию  кружным  путем  и  по одному.  А
остановить эту войну мы не можем по... политическим соображениям.
     Обри не стал спрашивать, по каким.
     --  Судьба мира решится  в  ближайшие  месяцы,  -- тихо  и  внушительно
проговорил цэрэушник.  -- И  если адмирал  Дженнистон  окажется не  способен
нести эту ношу... она ляжет на ваши плечи, майор.
     -- Сэр! -- Норденскольд невольно вытянулся во фрунт.
     -- Кто подсунул мне чистый лист? -- капризно осведомился Дженнистон. --
А... Проклятая контузия! Так о чем мы говорили?
     --  Ас вами,  майор  Норденскольд, --  продолжил  цэрэушник,  игнорируя
адмирала, -- мы побеседуем позднее. Вы получите... особые инструкции.
     * * *
     Пучеглазая рыбина лениво шевельнула плавниками  и  приблизилась к самой
поверхности воды.
     Там, наверху,  был  ослепительный  свет, справа -- огромное, зеленое  и
еще... что-то еще, и рыбу тянуло к нему... чуть-чуть вперед...
     -- Иллиен-на!
     Девушка упрямо мотнула головой, но было уже  поздно -- крик, резанув по
ушам, скомкал, сбил отрешенную сосредоточенность, -- сорвавшаяся с незримого
поводка  рыбина  мгновение висела на  прежнем месте,  а потом,  опомнившись,
стремглав ринулась назад, в привычную темную глубину омута.
     -- Ну вот!
     С  досады  девушка  собралась  было  запустить  вслед   рыбине  гладким
камешком, но  в  последний момент  сдержалась. Не  пристало истинному  эльфу
проявлять эмоции столь бурно. И уж тем более ученице самого...
     -- Иллиена! Илли, ты где?
     -- Здесь я, здесь! Да, да, иду! -- крикнула девушка, ловко соскакивая с
нависшего над водой ствола на песчаный берег. -- Обязательно было кричать на
весь лес?
     -- Илли! -- Мать попыталась было возмущенно  нахмуриться, но получилось
это у нее плохо -- случись рядом человек, он бы, вероятно, нашел это зрелище
даже комичным.
     -- Ну что "Илли", мама? Мне уже и от дома отойти нельзя?
     --  А ты  еще  помнишь,  как он  выглядит,  дом-то? Чуть  солнце  из-за
верхушек глянет -- она сразу шасть, и нет ее до вечера. А дома...
     --  ...А  дома  скотина  не кормлена,  брухимы не доены,  --  закончила
Иллиена. -- Мам, ну мы что -- люди?
     Несколько  секунд  две  эльфийки  молча   мерили   друг  друга  хмурыми
взглядами.  Иллиена   первой  не  выдержала  и   заливисто,  на  весь   лес,
рассмеялась.
     --  Ей  еще  и  смешно! -- всплеснула  руками  мать.  -- Ах ты,  наглая
девчонка...
     -- Сама смеешься, сама смеешься...
     -- Вот тебе...
     -- Не поймаешь, не поймаешь! -- Иллиена ухватилась за ствол молоденькой
березки, закрутилась и бросилась бежать. --  Не поймаешь!. А еще Шиллиела --
легконогая!
     -- Не поймаю! Да я...
     Но Илли уже неслась по  лесу, перепрыгивая корни  кедров, проскальзывая
сквозь ветки кустов, которые  словно отклонялись в сторону, давая ей дорогу,
мчалась  навстречу солнцу --  и  его луч,  прорвавшись сквозь зеленый полог,
брызнул ей в глаза ослепительным огнем.

     _...А земля вдруг вздыбилась рыжей  вспышкой и  плеснула вокруг острым,
пахучим  металлом, и жалобно вскрикнула березка, чей подрубленный ствол осел
на землю, и могучий кедр отозвался протяжным стоном, а в воздухе повис сизый
дым, и..._

     Илли  замерла,   словно  налетев  с  разбегу  на  невидимую   преграду.
Набежавшая сзади мать,  смеясь, схватила  ее за  плечо,  развернула к себе и
тоже застыла, глядя на разлившийся в дочкиных глазах ужас.
     --  Ох, мама, --  выдохнула девушка,  зарываясь  лицом в расшитый ворот
Шиллиелиной курточки. -- Я... я видела... Везде и по всем ветвям будущего...
     Лицо старшей эльфийки враз отяжелело, став совершенно человеческим.
     -- Будь проклят! -- прошептала она. -- Будь проклят твой дар!
     Человеческое наследство, порченая кровь  -- потому  что эльфы не бывают
провидцами.
     --  Успокойся, дочка, -- выговорила Шиллиела,  переведя дыхание. -- Что
бы это ни было, это, верно, касается лишь людей.
     -- Нет.  -- Ее дочь медленно, обреченно покачала головой. -- Это горела
пуща.

     Глава 1
     Тяжелые солнечные лучи пылающим потоком заливали пыльный дворик.
     --  Так  вы  говорите,  полковник,  это  ваша лучшая пара?  --  спросил
штатский, отвернувшись от окна.
     Этот визитер сразу  не понравился  полковнику. Если  сопровождавший его
майор представился, как и полагается, полностью, назвав имя и звание, то тип
в сером пятисотдолларовом костюме и дешевых солнечных очках небрежно выцедил
сквозь сжатые губы "АНБ" -- и этим ограничился.
     "Если бы  ты только знал, -- устало подумал полковник, -- сколько  тебе
подобных уже прошло через  этот  кабинет. И из какой только чертовой задницы
вы  все  появляетесь, такие одинаковые?  АНБ,  ЦРУ, АСА --  Служба армейской
безопасности,  -- даже ФБР.  Одинаково  выбритые,  одинаково  подстриженные,
одинаково  наглые  и  уверенные,  что все,  что  вы  сделаете, будет  всегда
оправдано "высшими  интересами США". Если бы ты только знал, как вы все  мне
надоели! Сидите у меня... по самое тут".
     --  По-моему,  -- сказал он вслух,  -- в досье  все изложено достаточно
ясно. Тридцать  девять  подтвержденных ликвидации. Медали.  Конечно, если вы
рассчитывали найти второго Карлоса Хэчкока...
     --  Нет,  нет,  --  вмешался  майор.  -- Кандидатура  старшего сержанта
Седжвика нас вполне устраивает. Не так ли, Алекс?
     -- Во Вьетнаме он был? -- скучно осведомился аэнбэшник.
     -- Нет, -- сказал полковник. -- Седжвик с самого начала служил у нас.
     -- Нам желательны люди с боевым опытом, --  сообщил  аэнбэшник, глядя в
стену справа от полковника.
     -- Старший сержант  Седжвик провел в джунглях уже  без малого семь лет,
--  заметил полковник.  --  А  я на  основании  собственного опыта  не  могу
сказать,  что  кампучийские  джунгли  намного  превосходят  колумбийские  --
например, по количеству паразитов на квадратный метр.
     При этих словах на лице майора заиграла чуть заметная усмешка.
     -- Впрочем... -- Полковник потянулся, точнее, сделал вид, что тянется к
стопке папок.  -- Если вам нужны  непременно люди с вьетнамским опытом... то
вот, например, сержант Коул. Тринадцать подтвержденных ликвидации...
     --  К  сожалению,  --  заявил  майор,  прежде  чем  аэнбэшник  закончил
открывать  рот,  -- у  сержанта  Коула  есть  семья.  Жена  и  двое, если не
ошибаюсь,  --  полковник кивнул,  -- двое детей. Старший  сержант выглядит в
этом  свете  гораздо  более  предпочтительной кандидатурой.  У  него, как  я
понимаю, вообще отсутствуют близкие родственники.
     -- Да, -- подтвердил полковник. -- По крайней мере, никаких  данных про
таковых у нас нет.
     -- А этот, второй... -- Определенно процесс выговаривания стоил типу из
АНБ каких-то совершенно неимоверных усилий, подумал полковник. Ему бы стоило
продавать свои слова поштучно,  по пять баксов за слово.  Впрочем, возможно,
именно этим он и занимается.
     -- ...Крис.
     -- Капрал Кристофер Рид, -- расшифровал майор.
     * * *
     Когда рев  моторов "геркулеса" плавно перешел в убаюкивающий монотонный
гул,  капрал  Корпуса морской пехоты США Кристофер Рид откинулся на  жесткую
спинку сиденья и закрыл глаза.
     Спать  ему  не  хотелось.  Просто  он  вдруг отчетливо  увидел  далекую
аризонскую степь, долговязого мальчишку с "марлином" 22-го калибра, пляшущее
в прицеле крохотное пятнышко суслика...
     ...И то  неповторимое,  пьянящее чувство, когда  он  плавно надавил  на
спуск, уже зная, что не промахнется.
     Он вспомнил, как бежал -- нет,  летел, ноги словно не касались земли --
все двести  семьдесят  ярдов, как недоуменно смотрел  на  крохотное,  жалкое
тельце зверька, а потом -- жар, духота и подошедший  следом отец  недоуменно
смотрел на него, ползавшего среди остатков собственного завтрака.
     -- Понимаешь, пап... суслик... ну, ведь это нечестно. Он ничего  мне не
сделал,  он  просто  стоял себе на солнышке, такой маленький, а я... ведь  у
него не было ни одного шанса!
     -- Ну  да, -- улыбнулся отец.  -- Вот если бы у него был револьвер, и у
тебя был револьвер, и вы стояли бы на пыльной, залитой солнцем улице...
     -- Нет, пап. Но суслик... он же был ни в  чем  не виноват.  Вот если бы
это был койот, который напал на кур дяди Слима....
     -- Или рыжий Билл, который трепал тебя в школе на прошлой неделе.
     -- Да! --  запальчиво  отозвался Крис, а  потом представил  себе рыжего
Билла,  лежащего  так же, как суслик, -- в  нелепой,  вывороченной  позе,  с
остекленевшими, сохнущими глазами.
     -- Нет!
     Но  что-то в нем дрогнуло  от этой сцены, мелькнула какая-то  потаенная
мысль, которую он тут же прогнал. Мысль о том, что теперь он знает  -- стоит
ему захотеть, всего лишь очень захотеть, и здоровяк Билл, так лихо таскавший
его за воротник... Стоит всего лишь плавно потянуть за спуск.
     Конечно,  Билл не  заслужил  такого наказания.  Но,  с  другой стороны,
суслик заслужил его еще меньше.
     -- Пап! -- Голос Криса предательски дрогнул. -- А, пап. Давай похороним
суслика.
     -- Давай, -- серьезно кивнул отец.
     Вторую  пулю  из  своей  новенькой  винтовки Крис выпустил  в темнеющее
аризонское небо, салютуя первому убитому им врагу.
     -- Ну вот... -- Отцовская  ладонь  мягко опустилась ему на  плечо. -- А
завтра мы насобираем пивных банок за домом дяди Слима.
     --  Пап,  -- обернулся  Крис. -- Сейчас  ведь лунные ночи, да? А как ты
думаешь, койот, который загрыз дядиных кур, он как подбирается к курятнику?
     * * *
     Негритенок сверкнул белозубой улыбкой и, повернувшись, бросился бежать.
     -- Стой!!!
     Быстро-быстро ходят вверх-вниз худые лопатки.
     -- Сто-о-ой!
     Черт, как он уже далеко, метров тридцать, только пятки сверкают, кто-то
из  кубинцев хватает  за  руку  и  тут  же летит кубарем, но на  это  уходят
драгоценные секунды...
     Вспышки почти не  видно, только столб серой пыли ударяет вверх, а когда
он опадает, становится видно крохотное  скорчившееся  тельце. И звон в ушах.
Мерзкий, надоедливый звон.
     -- Вяземский слушает.
     --  Товарищ  полковник.  --  Голос  дежурного  был  какой-то  странный.
Мнущийся, что ли. -- Вам приказано срочно явиться в штаб.
     Полковник покосился на лежащие на тумбочке часы.
     -- Что, прямо сейчас?
     Два часа пополуночи. Тиха украинская ночь, чтоб ее...
     -- Так точно, товарищ полковник. Машина уже вышла. Полковник вздохнул.
     --  Через семь минут выйду,  -- сказал он  и,  не глядя  бросив трубку,
откинулся на подушку.
     Потолок был с трещиной, рисунком напоминавшей пальму.
     * * *
     -- Добрый день, товарищ полковник.
     --  Здравия  же...  то  есть  здравствуйте.  --  После  четырехчасового
перелета  Вяземский  даже не  сразу  сообразил, что  на  сидящем  за  столом
человеке  нет не только  погон, но  и  каких-либо  других атрибутов  военной
формы.
     -- Присаживайтесь, пожалуйста. Чай, кофе?
     --  Кофе, если можно, --  выдавил  полковник. Сидящий  за столом прижал
кнопку селектора, немедленно отреагировавшего противным хрипом.
     -- Нин, сделай нам, пожалуйста, два кофе... Вам сахар, сливки?
     Вяземский мотнул головой.
     -- Просто  два  кофе,  --  закончил штатский, посмотрел на  полковника,
покачал головой и добавил: -- И пару пирожных.
     --  Извините, а не  подскажете заодно, где у  вас  тут...  уборная?  --
спросил полковник. --  Я  прямо с аэродрома, на транспортниках, знаете ли, с
удобствами туго,  а встречающим было, похоже, приказано передать меня с  рук
на руки.
     -- Вечно у нас так -- все, что не нужно, исполняют от и до, -- вздохнул
штатский. -- А что нужно... Направо в конце коридора.
     Через  несколько минут Вяземский,  запив горячим кофе последний кусочек
пирожного, пришел к выводу, что счастье в жизни все-таки есть. И полному его
наступлению мешало  лишь существование сидящего  напротив  субъекта. Мешало,
впрочем, не сильно.
     -- Ну вот,  -- округленько вымолвил  штатский, проследив, как Вяземский
аккуратно  ставит  беленькую  чашку  на столь же  белоснежную  скатерть.  --
Теперь,  думаю,  вы  в  состоянии воспринимать окружающую  реальность  более
адекватно.
     Господи, где он слов-то таких нахватался, подумал полковник.  У него же
на лбу четыре класса образования и школа партактива... или КГБ? Диссидентов,
что ли, курировал?
     -- Я -- майор Комитета госбезопасности Кобзев. Степан Киреевич.
     "Имя-то какое редкое", -- отметил про себя полковник.
     -- Должен  вам сообщить, что  вы, в числе  прочих,  были  отобраны  для
выполнения правительственного задания особой важности,  -- заявил  гэбист  и
выжидательно уставился на полковника.
     "И что мне теперь -- вытянуться по стойке "смирно"  и заорать гимн?" --
устало подумал Вяземский.
     -- Товарищ майор, простите, а кем отобран?
     -- Вышестоящим командованием, -- отрубил Кобзев.
     -- Дело  в том, -- пояснил полковник, -- что  я совсем недавно вернулся
после выполнения другого важного правительственного задания.
     --  Нам  это  известно, -- сообщил  майор. Вяземский с  трудом  подавил
сильнейшее желание зевнуть.
     --  Разумеется,  вы  можете  отказаться, --  сказал  майор тоном, яснее
всяких слов говорившим: "лучше, сволочь, не пробуй". -- Тогда вам надо будет
просто дать мне подписку о неразглашении, и на этом наш разговор завершится.
     -- О неразглашении, простите, чего? -- осведомился полковник.
     --  Самого  факта разговора,  -- пояснил  Кобзев.  --  Равно как и  его
содержания.
     Ну  да,  местонахождение  здешнего  толчка  является  самой  охраняемой
гостайной, подумал полковник.
     --  Я  согласен.  То есть,  -- поправился  Вяземский (боже,  как  спать
хочется!), --  готов  оправдать  высокое доверие,  оказанное  мне партией  и
правительством.
     Майор  кивнул  и, вытащив  из  верхнего  ящика стола  тоненькую  стопку
листов, протянул ее полковнику.
     -- Вот.  Внимательно ознакомьтесь и распишитесь под каждым листом. Это,
-- он  слегка  улыбнулся, но  до глаз  улыбка не  доходила. Такого вежливого
кривлянья  губ полковник насмотрелся вдосталь,  и пакостное  выражение  лица
собеседника его  уже не  коробило,  -- тоже  подписка  о  неразглашении,  но
немного другая. Она необходима для получения допуска к проекту.
     -- Извините, а ручка у вас есть? -- спросил Вяземский.
     -- Да, вот. Возьмите.
     Полковник  быстро пробежал  глазами  листы,  каждый  абзац  на  которых
начинался либо с "запрещается", либо  с еще более  грозного  "карается",  и,
размашисто подмахнув под каждым, вернул их гэбисту.
     --  Кстати, а  откуда  у вас  фамилия такая --  Вяземский?  --  спросил
Кобзев, пряча листы обратно в стол.
     Поздно же вы,  батенька, спохватились, подумал полковник. Ну  да ладно,
ловите... бризантным.
     -- Это фамилия моей прабабки. Она  действительно была Вяземская, из тех
самых,  князей.  Мужа,  правда, нашла  себе  классово  чуждого  --  красного
командира.  Так что  быть  мне  выходил