на обидится!
     - Ладно, - немного оттаяла Чин. - Я ее попозже успокою...
     - Ты ее в  наш  шатер  ночевать  приводи!  -  не  удержался  Обломок,
которому я перевел слова Чин. - К Чэну своему! Он  вас  обеих  успокоит...
потому как же-ре-бец! Куда там Демону У! А я под доху спрячусь, до утра...
     Этого Я-Чэн переводить для Чин не стал.
     А Волчья Метла - она и раньше не обращала на Дзю особого внимания.


     ...Ночью я проснулся от странных звуков вне нашего  шатра  но  совсем
рядом.
     Полуодетый (или полураздетый) и хмурый спросонья Чэн - Волчья Метла и
Чин ночевали сегодня отдельно, и мы внутренне винили в этом глупую Хамиджу
- неслышно вскочил, поднял меня с кошмы, и мы выглянули наружу.
     - Ну, что там? - недовольно пробурчал Обломок, и я еще подумал  -  не
слишком ли мы беспечны, что позволяем себе подобное недовольство?
     У шатра бродил Куш-тэнгри с Чыдой в руках. На нас они не обратили  ни
малейшего внимания. Не до того было. Неправильный  Шаман  поглаживал  Чыду
Хан-Сегри вдоль древка и что-то взахлеб рассказывал ей -  слишком  быстро,
чтобы Я-Чэн успевал понимать. Так, с пятого  на  десятое...  Но  это  было
неважно, тем более что Чыда  тоже  не  могла  понимать  шамана,  она  даже
слышала его не так, как Придатки слышат друг  друга,  а  так,  как  слышит
Блистающий - Придатка, и это невозможно  объяснить,  да  и  не  нужно  это
объяснять... Они  не  слышали  друг  друга,  не  понимали  друг  друга,  а
Куш-тэнгри, седой мудрый ребенок, все говорил в ночи, и Чыда отвечала  ему
- невпопад, перебивая, одновременно говоря о совершенно  разных  вещах,  о
Шулме, о Кабире, о невзгодах и радостях, об открытии  новых  миров  внутри
себя и о палящем Масудовом огне...
     Они разговаривали.
     И я не посмел их прервать.
     Мы тихо отошли вглубь шатра и легли на кошму, и даже Дзю не  произнес
ни слова.


     Все было, как обычно.
     И проснулись мы с Чэном одновременно, и разбудил нас  привычный  шум:
звон Диких Лезвий, голоса Блистающих и людей, конское ржание и топот...
     "Ну уж нет, - подумал Я-Чэн и стал неспешно одеваться,  -  дудки!  Мы
теперь ученые! Опять, небось, развлекаются с утра пораньше!.."
     Мне-то как раз особо одеваться не требовалось: скользнуть в  ножны  -
дело нехитрое; а вот Чэну...
     Короче,  прошло  довольно-таки   немалое   время,   прежде   чем   мы
соблаговолили выбраться из шатра.
     И увидели.
     Лагерь был  полон  своих  и  чужих  Диких  Лезвий,  кругом  толпились
какие-то незнакомые шулмусы, шулмуски и шулмусята, старавшиеся друг  друга
перекричать (впрочем, для нас с Чэном и свои, и чужие были на одно лицо!),
и всех их было не много, а очень много -  вместе  с  лошадьми,  повозками,
поклажей...
     "Захватили, - мелькнула шальная мысль. - Проспали  водоем!  Вот  они,
люди Джамухи и Дикие Лезвия Чинкуэды! Сейчас заметят нас..."
     Последние слова я произнес вслух.
     - Кто заметит? - как-то уж слишком невинно поинтересовался Обломок.
     - Они, - немного растерявшись, ответил я. - Эти...  Дикие  Лезвия.  И
воины Джамухи. Не видишь, что ли?! Вон их тут сколько...  Даже  баранов  с
собой пригнали!..
     И впрямь, с юго-западных холмов доносилось истошное блеяние.
     - Баранов... - задумчиво проскрипел Дзю.
     И не выдержал.
     - Сами вы бараны однорогие! Куда  вы  смотрите?!  Вон  туда  смотреть
надо, куда я смотрю!..
     Мы посмотрели.
     К нам  шел  беловолосый  великан  Амбариша,  облаченный  в  немыслимо
лохматые шкуры  поверх  своей  обычной  одежды,  а  Огненный  Меч  Гвениль
разлегся на его плече, и сиял эспадон, надо заметить, во весь клинок, явно
нисколько не смущаясь окружающим столпотворением.
     Во имя Нюринги - что, в таком случае, здесь происходит?!
     - Фальгрим, Гвениль, что все это значит? Кого вы сюда притащили?!
     - И опять не туда смотрите, - наставительно сообщил Дзюттэ. - И не  у
того спрашиваете. Вы лучше у Махайры спросите, у Жнеца нашего  Бронзового!
Вон он за Гвенилем прячется - боится, наверное... А раз боится - значит, у
него и надо спрашивать!
     Не то чтобы Махайра действительно чего-то боялся,  но  почему-то  изо
всех сил старался выглядеть как можно более неприметным - только от Дзю не
спрячешься, хоть за Гвенилем, хоть за кем, и  пришлось  Махайре  вместе  с
Диомедом двигаться к нам.
     - Где это  вы,  -  осведомился  я,  -  разрази  вас  Небесный  Молот,
пропадали?!
     - Ты понимаешь, Единорог... - начал было Гвениль не  очень  уверенно,
но тут его перебил Махайра, а потом его, в свою очередь, перебил  Гвениль,
а  Диомед  с  Беловолосым  вообще  говорили,   не   переставая   и   почти
одновременно...
     В общем, как понял Я-Чэн  из  этого  гама,  дело  обстояло  следующим
образом.
     Пока мы с Чэном и Куш-тэнгри "шаманили", мы  напрочь  забыли,  что  в
мире существует еще кто-то и что-то, кроме нас самих, и что наши  ориджиты
с их Дикими Лезвиями как-то жили и до встречи с нами. То есть,  мы  совсем
не подумали, что у детей Ориджа здесь есть семьи; но сами ориджиты об этом
ни на минуту не забывали. И поскольку напрямую к Асмохат-та и  Пресветлому
Мечу они обращаться не решились, то  обратились  сперва  соответственно  к
Фальгриму-эцэгэ с Гвенилем Могучим и Диомеду-эцэгэ с Махайрой Хитроумным.
     Так... похоже, здесь своя  иерархия  сложилась,  на  вершине  которой
Асмохат-та и Пресветлый Меч сияют, и  обращаться  к  ним  по  пустякам  не
следует, а поскольку для божеств все мирские дела - пустяки, то...
     Нашли к кому обратиться, внебрачные дети Ориджа!
     Ну а наши друзья-приятели тут же вызвались помочь в этом  щепетильном
деле, подтвердив, что не стоит беспокоить Асмохат-та и Пресветлый  Меч  по
столь незначительному поводу.
     - Просто трогательная заботливость! -  бросил  Обломок.  И  случилось
невероятное:  Фальгрим  с  Диомедом  покраснели,  услышав  это  в  Чэновом
переводе, а Гвениль с Махайрой смущенно звякнули за миг до того, поскольку
им перевода не требовалось.
     ...И вот великие герои, олицетворявшие союз силы и  ума  (эспадон  со
Жнецом снесли и этот  перл  творчества  неугомонного  Обломка),  вместе  с
ориджитами и их  Дикими  Лезвиями  отправились  освобождать  родственников
Кулаева племени, которых взял заложниками Джамуха.
     И отдал под присмотр многочисленному племени маалеев.
     "Слова-то какие,  -  уныло  подумал  я.  -  "Освобождать",  "взять  в
заложники"... маалеи, опять же, какие-то! И что  главное  -  нам  с  Чэном
слова эти особо дикими уже не кажутся! Привыкаем, что ли? Ох, привыкаем...
что ж в тебе такого, Шулма?!."
     ...Так что вскоре у мест  обычных  осенних  кочевий  племени  маалеев
объявились двое кабирцев и двое Блистающих, а  также  дюжина  ориджитов  с
примерно двумя десятками Диких Лезвий.
     И во главе - юный Кулай-нойон.
     Это,  значит,  против  целого  племени,  которому  дети  Ориджа  и  в
лучшие-то дни уступали в численности раза в три...
     Фальгрим начал было что-то нести о том, что истинный  мужчина  врагов
не считает, но Чэн живо оборвал Беловолосого, предложив истинному  мужчине
не отклоняться от повествования.
     ...Сколько мы потом ни спорили с упрямым Дзю  на  тему,  кому  больше
везет - героям или  дуракам  -  но  нашим  приятелям  несомненно  повезло:
маалеев на месте не оказалось. Ориджиты  немедленно  обнюхали  близлежащую
степь, и это их отнюдь не утешило: маалеи ни с того ни с сего собрались  и
двинулись в сторону ставки гурхана Джамухи.
     И Мои-Чэновы друзья не нашли ничего лучшего, как поехать следом.
     И поехали.
     Быстро-быстро.
     И на второй день им снова  повезло  (обиженный  Гвениль  заявил,  что
повезло как раз маалеям, но Махайра предупредительно зашелестел, и эспадон
умолк, предоставив продолжать Жнецу).
     Как  оказалось,  нетерпеливые  маалейские  воины  со  своими   Дикими
Лезвиями ускакали вперед, а герои-освободители нагнали их обоз:  скрипучие
повозки с нехитрым и хитрым шулмусским скарбом, блеющие овцы, вопящие дети
-  а  также  женщины,  старики  и  подростки,  в  том  числе  и  из  семей
ориджитов-заложников.
     Охраняли все это пестрое, шумное, медленно движущееся вперед  сборище
всего   восемь   молодых   Диких   Лезвий    со    столь    же    молодыми
Придатками-маалеями.
     Когда обоз остановился, первым к маалейским охранникам подъехал Кулай
- безоружный в знак  миролюбия  -  и  стал  вещать  недоверчиво  притихшим
маалеям о великом  Асмохат-та,  а  настороженно  обнаженные  Дикие  Лезвия
внимали убедительному свисту Гвениля и Махайры,  затеявших  незамысловатую
Беседу.
     Вскоре красноречие Кулая иссякло, и к нему на подмогу поспешил старый
хитрец Тохтар-кулу. Пока Махайра Беседовал с  Гвенилем,  вызывая  всеобщее
восхищение,  а  ориджитские  Дикие  Лезвия  с  визгом  пытались  вбить   в
нечищенные маалейские клинки истину о Великом  и  Единственном  Пресветлом
Мече ("Вбить?" - переспросил я, но Гвениль сделал вид, что не  расслышал),
Тохтар-кулу спешился, невозмутимо подошел к ближайшей повозке и извлек  из
нее чей-то кобыз - ту самую  палку  со  струнами,  которая  была  способна
рождать столь любимые  шулмусами  звуки,  более  всего  похожие  на  скрип
немазанной телеги и мяв прищемившего хвост кота одновременно.
     - Дрянной кобыз, однако, - проворчал Тохтар-кулу и махнул рукой. - Ну
и пусть... сойдет.
     И  через  мгновение  просто  ошалевшие  от  такой   наглости   маалеи
сподобились услышать "Джир об Асмохат-та"  в  исполнении  соловья  степей,
старого Тохтара.
     Джир этот Тохтар, не мудрствуя лукаво и беря пример с Диомеда,  почти
что сочинял на ходу, опуская несущественные с его точки зрения подробности
и добавляя к Моим-Чэновым деяниям неисчислимое количество новых  подвигов.
Тем более, что слухи о появлении Асмохат-та  каким-то  непонятным  образом
уже разнеслись по степи, и лишние подвиги в изложении Тохтара пришлись как
раз кстати!
     Ну, а под конец, как сообщил  мне  развеселившийся  Махайра,  эспадон
Гвениль Могучий напрочь испортил не то  две,  не  то  три  телеги,  причем
последнюю оглоблю перерубил не поперек, а  чуть  ли  не  вдоль  -  во  что
верилось с трудом, зная скорого на выдумку Махайру.
     Так или иначе, маалеи и Дикие Лезвия (не считая визжавших от восторга
шулмусских подростков, ахавших  женщин  и  одобрительно  цокавших  языками
седобородых  патриархов)   быстро   прониклись   величием   Асмохат-та   и
Пресветлого Меча, а  поскольку  догонять  своих  сородичей  и  сообщать  о
похищении ориджитских семейств было для  воинов-маалеев  позором  -  то  и
увязались  молодые  маалеи  со  своими  Дикими  Лезвиями,  а  заодно  и  с
маалейским обозом, вслед за освободителями и освобожденными  к  священному
водоему, дабы лицезреть и приобщиться...
     - Ну ладно, - прервал Я-Чэн словоохотливых рассказчиков.  -  Это  все
понятно, но бараны! Бараны-то откуда?! Их что, маалеи  тоже  в  заложниках
держали?!
     - Как - откуда? - недоуменно воззрились на нас герои. - Это ж добыча!
Ты шулмусов  своих  чем  кормить  собираешься?  -  а  они,  знаешь,  какие
прожорливые! Вот и угнали мы по стаду-другому! Там, за холмом,  еще  табун
один есть...
     Дзю сверкнул гранями и расхохотался.
     - Махайра Хитроумный и Гвениль Могучий, - заявил Обломок, ни  к  кому
конкретно не обращаясь. - Гроза телег и баранов... дрожи, Шулма!


     Освободители-угонщики,  ничуть  не  обидевшись  на  Дзю,   порывались
сообщить нам еще что-то - по их мнению, главное - но тут нас прервал вопль
Куш-тэнгри.
     - Какой сын ослицы и шакала додумался привести сюда  этих  безмозглых
людей?! Кто позволил шелудивым песчаным крысам заваливать отбросами святое
место?! Я, шаман Куш-тэнгри, приказываю вам немедленно удалиться за  линию
холмов - или Безликий проклянет вас, и  гнев  Желтого  Мо  падет  на  ваши
пустые головы, и превратитесь вы в стадо нечистых свиней!..
     - О тупое и ржавое железо, недостойное имени  Блистающих!  -  вторила
ему Чыда. - Что за варварский звон и безумный шум?! За что Небесный  Молот
разгневался  на  меня,  что  обязана  я  проводить  дни   свои   в   столь
отвратительном обществе?!
     Я еще обратил внимание на  изысканность  ругательств  Чыды,  а  потом
подумал, что как бы Хан-Сегри ни относилась к своему новому Придатку, она,
безусловно, уже поняла, что шаман здесь весьма важная персона... а  потому
особенно не церемонилась ни с шулмусами, ни с Дикими Лезвиями.
     Не то слово -  не  церемонилась...  Движения  шамана,  размахивавшего
Чыдой, были еще неумелыми, но весьма и весьма грозными, и попадавшиеся  по
дороге шулмусы в страхе разбегались в  стороны,  Дикие  Лезвия  с  криками
уворачивались от тяжелой Чыды, а женщины - те вообще  падали  ниц,  закрыв
голову руками.
     Вооруженный шаман был столь страшен,  что  даже  Гвениль  с  Махайрой
попытались было ретироваться - но не успели.
     - О великий Асмохат-та! - возопил Неправильный  Шаман,  падая  передо
Мной-Чэном на колени, и шум вокруг нас мгновенно стих.
     ("Не смею настаивать, Высший Дан Гьен, но не могли  бы  вы  приказать
этому  железному  сброду  удалиться  отсюда  вместе  с  их  Придатками?  -
осведомилась меж тем Чыда. - А то уж больно противные...")
     - О воплощение Желтого Мо!  Прости  мне  упущение  мое,  по  которому
вторглись во владения Твои эти невежественные люди! -  Я-Чэн  ни  разу  не
слышал, чтобы Куш-тэнгри выражался столь высокопарно. -  Будь  милостив  к
несчастным и не казни их всех - а  только  тех,  кто  недостаточно  быстро
покинет Круг священного водоема!..
     Чэн благосклонно кивнул шаману и обернулся к застывшим в почтительном
молчании шулмусам.
     Даже бараны, по-моему, перестали блеять.
     Я выскользнул из ножен и нарочито гневно блеснул  над  головой  Чэна,
упершись острием в хмурое шулмусское небо.
     - Я добр сегодня, - сказал Чэн. -  Я  прощаю  этого  глупого  шамана.
(Куш-тэнгри незаметно скривился.) Более того, Я оставлю жизнь всем, кто до
полудня покинет Мои владения, остановившись...
     - За юго-западными холмами, - тихо подсказал шаман.
     - ...За юго-западными холмами. Такова Моя воля.
     - Гоните их отсюда, - вполсвиста повернулся я к Гвенилю и Махайре.  -
После поговорим.
     И все завертелось в обратную сторону.
     - Вот это совсем другое дело, - пробурчал  Куш-тэнгри,  поднимаясь  с
колен и вращая удовлетворенную Чыду. - А то понаехали тут... с  Блистающей
знакомиться мешают!..
     - Ты руки в локтях-то не выпрямляй, орел! - беззлобно бросил Чэн-Я. -
Мешают ему, понимаешь ли... Люди поклониться мне  пришли,  а  он  орет!  И
копьем  размахивает...  Вот  отвадишь  мне  паломников  -  век  в  будущее
заглядывать не захочешь!


     Расселение новоявленных паломников на юго-западных холмах и  за  ними
заняло почти весь день.  Мы  с  Чэном  и  Обломком  этим,  разумеется,  не
занимались - мы  помогали  обучать  шамана,  Беседовали  с  кабирцами  (по
возможности так, чтоб это видели Дикие Лезвия), появляясь то там, то  тут,
вызывая благоговейный трепет и  ускоряя  исчезновение  шулмусов  из  Круга
священного водоема.
     Потом к нам подошел Кос  с  Саем  и  Заррахидом;  они  долго  на  нас
смотрели - и Обломок  вдруг  заявил,  что  хочет  прогуляться  с  Косом  и
поболтать с эстоком и Вилорогим. Чэн-Я не возражал (хотя мы вроде бы и так
гуляли; или ему наше общество надоело?) и Дзю живо перекочевал за  пояс  к
Косу, после чего ан-Танья удалился.
     Уже ближе к вечеру Обломок вернулся  и  как-то  уж  очень  официально
обратился ко мне, так что я сразу насторожился, однако никакого подвоха  в
речи Дзю, как ни странно, не обнаружил.
     - Не соблаговолит ли Высший Дан Гьен попросить Высшего  Чэна  Анкора,
чтобы тот передал кабирским При... людям,  чтобы  те  передали  шулмусским
При... людям, чтобы оные  шулмусские  люди  обращались  со  своими  Дикими
Лезвиями, как подобает обращаться с Блистающими?! Я имею  в  виду  чистку,
полировку, заточку... А если  они  совсем  дикие,  и  не  знают,  как  это
делается, то пусть обратятся к Коблану или к любому из наших кабирцев - те
научат.
     Я выслушал эту длинную и путаную речь, так непохожую на обычный стиль
Обломка, еще раз поискал в ней скрытый  подвох,  не  нашел  -  и  согласно
кивнул кисточкой.
     Чэн выслушал меня, тоже кивнул, подозвал Коса и изложил  ему  просьбу
Дзюттэ.
     Кос тоже кивнул - в этом мы не  отличались  разнообразием  и  куда-то
убежал.
     А  вскоре  к  нам  приблизились  прямо-таки  сияющая  Чыда   и   чуть
запыхавшийся, но вполне довольный жизнью Куш-тэнгри.
     - Вы были совершенно правы, Высший Дан Гьен! - тараторила Чыда. - Это
и впрямь отличный Придаток! Я беру обратно свои необдуманные  слова  -  он
меня вполне устраивает! Он крайне быстро  учится,  а  Ржавые  Лезвия  были
изгнаны им просто прекрасно! Я...
     - Пошли, Асмохат-та, - коротко сказал Куш-тэнгри, Неправильный Шаман.
- Дальше учиться будем.
     И мы пошли его учить.
     ...Только потом, позже, когда Чэн сидел у костра и  ел,  а  я  смирно
лежал  рядом,  Я-Чэн  отметил  для  себя  два   странных   обстоятельства:
во-первых, во всем сегодняшнем безобразии совершенно не участвовали Коблан
и Шипастый Молчун; более того, Чэн отметил, что кузнец уже второй день  не
берет в рот ничего крепче воды, а сейчас... о Творец!..  сейчас  Коблан  и
Куш-тэнгри сидят рядышком и уплетают за обе щеки из одного котелка постное
шаманово варево (хотя любовь  Железнолапого  к  мясным  блюдам,  причем  в
больших количествах, была нам обоим хорошо известна).
     А, во-вторых, куда-то пропала Хамиджа. Ну не то чтобы совсем  пропала
- вон сидит у дальнего костра и жует с отсутствующим выражением лица! - но
во время утреннего нашествия она исчезла, и появилась лишь после того, как
территория священного водоема была вновь очищена.
     Хотя давини - она и есть давини...
     Тут мысли мои были прерваны  шумным  появлением  Гвениля  Могучего  и
Махайры Хитроумного - и рядом с Чэном тяжело хлопнулись на кошму Диомед  с
Беловолосым.
     - Ф-фу, наконец управились, - глухо брякнул эспадон,  вытягиваясь  на
коленях у Фальгрима во весь свой  двуручный  рост  и  бесцеремонно  тычась
рукоятью в бок Чэну.
     - Так вот, Асмохат-та, - заговорил Диомед так, словно его только  что
прервали. - Вся Шулма, оказывается, волнуется, разговоры лишь  о  тебе,  а
самое главное - Джамуха из ставки своей уехал! Куда - неизвестно, и  добро
бы один, а то вместе с  тысячей  тургаудов-телохранителей!  Ну,  Тохтар  с
Кулаем намекнули маалеям, что без божественного промысла тут не обошлось -
то ли испугался гурхан, то ли видение ему было;  ты,  дескать,  являлся  в
облике ужасном и карами всякими грозил...
     -  Погоди-ка,  -  прервал  Чэн  Диомеда.  -  Божественный   промысел,
говоришь... А сами Кулай с Тохтаром где? Что-то я их здесь не видел...
     - Дела у них, - беспечно вмешался Фальгрим.  -  Уехали  они.  И  двух
своих людей прихватили.
     - Как - уехали? Куда? Зачем?!
     - Не знаю, - хором отозвались Диомед  с  Фальгримом.  -  Не  сказали.
Уехали - и уехали.
     И стало ясно, что больше они нам не скажут ничего. Хоть являйся им  в
облике ужасном и карами грози...


     "Ничто не ново под луной", - иронически подумал я, когда мы с Чэном и
Обломком сбежали после еды от суматохи и любопытных маалеев в знакомую нам
рощицу; и ровно через минуту покоя и отдохновения увидели приближающуюся к
нам Хамиджу-давини.
     За руку она тянула светловолосого батинита, и юноша подчинялся  ей  с
глупо-счастливой улыбкой, не особенно даже понимая, куда он идет, зачем он
идет, и идет ли он вообще.
     Подойдя, Хамиджа замедлила шаг (юноша-батинит виновато пожал  плечами
- дескать, я ни при чем, это все  она...);  девушка  остановилась  в  трех
выпадах от нас и долго смотрела на Чэна, потешно морща лоб.
     Так,  пожалуй,  смотрят  на  незнакомую  вещь,  пытаясь   понять   ее
назначение.