ающего, как Единорог...
     - При чем тут  Единорог?!  -  возмутился  Обломок.  -  Герой  -  это,
безусловно, я!
     "Тогда ты прав, Дзю, - угрюмо подумал я. - Тогда ты прав..."
     - Позвольте! - трезубец, не знакомый с повадками  Обломка,  был  явно
сбит с толка. - Если вы - герой, тогда...
     - А что, вы считаете, что я не гожусь в герои?! - воинственно выпятил
гарду-лепесток Дзюттэ.
     - Да нет, что вы, - совсем растерялся бедный трезубец, - просто  если
вы - герой, то кто же тогда шут?
     Обломок покосился на меня  и,  видимо,  почувствовал  мое  похоронное
настроение.
     - А эта вакансия пока свободна! - громогласно объявил он. -  Желающих
прошу записываться у вот этого эстока! Прямо вдоль клинка...


     Вернувшись в усадьбу, мы с Чэном  молча  обошли  пруд,  поднялись  на
второй этаж дома, забрели в первую  попавшуюся  комнату  -  она  оказалась
смежной с более обширными покоями, но нам в эту минуту было не до  удобств
- и тщательно заперли все двери.
     Мы не хотели никого видеть.
     Мы не хотели никого слышать.
     Мы не хотели ни с кем разговаривать.
     Мы ничего не хотели. Ничего и никого.
     ...Спал я плохо. Мне снилось, что я пересек Кулхан и сбежал  в  Шулму
от всех, кто хотел меня убить, женить, поздравить,  обругать,  поговорить,
нанять, счесть образцом, осудить за недостойные поступки...  я  сбежал  от
них всех в Шулму, чтобы утопиться в священном водоеме, но к  водоему  меня
не пустили, а Желтый  бог  Мо,  удивительно  похожий  на  Коблана,  но  со
свисающими до земли ушами, в которые он  заворачивался  на  манер  Чэновой
марлотты... Желтый бог Мо - или Ушастый демон У?! -  радостно  подпрыгивал
на месте и вопил ненатурально пронзительным голосом: "Женить его!  Женить!
Немедленно"... - а из водоема вдруг полезли гнилые, ржавые обломки  убитых
Блистающих, и я хотел проснуться, но не мог...
     Чэн ворочался во сне и стонал.
     Утром Чэн встал, протирая глаза, и отпер двери.  Но  выходить  мы  не
стали. Чэн сел на ложе, я лег к нему на колени, скинув ножны; и вот так мы
сидели и молчали.
     Потом Чэн снова поднялся, переложив меня на  изголовье,  и  ненадолго
вышел. Вернулся он с  листом  пергамента,  в  котором  я  узнал  пергамент
Матушки Ци.
     - Ю Шикуань, - пробормотал Чэн, поглаживая меня  вдоль  клинка.  -  Ю
Шикуань, правитель Мэйланя, и его вдова Юнъэр Мэйланьская... Что ж тебя  в
Хартугу-то понесло, под оползень от такой жены, несчастный ты Ю?..
     Чэн задумчиво покачал головой,  спрятал  лист  в  угловой  шкафчик  и
вернулся ко мне.
     В смежных покоях шумел Кос. Судя по издаваемым им звукам, он вбивал в
стену новые крюки для Заррахида, сколачивал подставку для Сая и еще одну -
для Дзюттэ, забытого нами во дворце и унесенного оттуда предусмотрительным
ан-Таньей. Когда  грохот,  треск  и  немузыкальные  вопли  в  адрес  слуг,
предлагавших свою помощь, пришли к  завершению  -  Кос  подошел  к  двери,
ведущей в нашу комнату, постоял немного, вздохнул и удалился.
     В неизвестном направлении.
     А мы с Чэном все сидели - вернее, Чэн сидел, а я лежал -  в  каком-то
странном полузабытьи, и мне казалось, что я могу  провести  вот  так  весь
остаток своей жизни, и что Чэн всегда будет со мной,  что  он  никогда  не
состарится и никогда не умрет, потому что... потому.
     Мы сидели, лежали, молчали, а время - время шло...


     ...Через  неплотно  прикрытую  дверь  было  слышно,  как  мои  друзья
переговариваются между собой.
     - Чего это он? - недоуменно вопрошал Сай. - Молчит и молчит,  и...  и
опять молчит! Обидели его, что ли?!
     - Обидели, - коротко отозвался эсток.
     - Кого?! - грозно заскрипел Сай, и я чуть не улыбнулся, слыша это.  -
Кто посмел обидеть Единорога?! Покажите мне его, и я...
     - И ты заколешь его Придатка, - меланхолично подытожил Заррахид, -  а
его самого переломаешь в восьми местах и похоронишь в песках Кулхана.
     - Женили его, Дан  Гьенчика  нашего,  -  после  долгой  паузы  бросил
Обломок непривычно уставшим голосом. - Не спросясь.  Силой,  так  сказать,
умыкнули... и Чэна, хоть он и железный, тоже женили. Обоих. Почти.  Это  в
Беседе "почти" не  считается,  а  тут...  Герои,  в  общем,  и  красавицы.
Традиция. И  от  судьбы  не  уйдешь.  Сыграем  свадебку,  станет  Единорог
государственным мечом, Зарра при нем главным советником будет; ты, Сай,  -
шутом...
     Сай пропустил выпад Дзю мимо лезвия. Кстати,  а  почему  это  Сай  не
знает о том, о чем, похоже, знают все от Мэйланя до Кабира? Ах, да...  Сай
же все празднество провел у Коса за поясом, а людские  разговоры  ему  без
моих разъяснений непонятны!
     Я поудобнее устроился у Чэна на коленях, а он с грустной  лаской  еще
раз провел по мне железной рукой - от рукояти до острия.
     И мне почудилось, что рука аль-Мутанабби слабо дрожит.
     "А ведь это то, о чем мечтал я кабирской  ночью,  -  думал  Я-Чэн.  -
Уехать  подальше  из  кровавой  кузницы  Кабира,  где  ковалось   страшное
будущее-прошлое Блистающих  и  людей;  уехать  в  тихий  покой,  жениться,
Беседовать с равными и наставлять юнцов, которые восторженно ловят  каждый
твой взмах... и быть знатнее знатных, что сейчас мне и предлагается, а мое
тщеславие почему-то молчит..."
     "Да, тогда я мечтал о покое, - думал  Чэн-Я,  -  и  спустя  мгновение
судьба предложила мне бойню в переулке. А теперь, когда плечи мои привыкли
к тяжести доспеха, душа привыкла терять и находить, а  сознание  научилось
думать о насильственной смерти без содрогания; теперь, когда я способен не
остановиться при выпаде,  когда  я  разучился  доверять...  Теперь  судьба
благосклонно преподносит мне издевательский дар, и  весь  Мэйлань,  ликуя,
ведет Эмейских спиц Мэйлань-го  навстречу  герою  Единорогу,  а  тоскующая
вдова Юнъэр с радостью готова украсить своим присутствием дни и ночи  Чэна
Анкора, будущего мудрого со-правителя...  полагаю,  что  в  особенности  -
ночи..."
     Это была сказка. А в сказки мы больше не верили. Разве что в бытовые,
и обязательно с плохим концом.
     За окном шумела усадьба - моя по наследственному праву, но совершенно
незнакомая мне! -  в  смежных  покоях  переговаривались  друзья-Блистающие
(интересно, до чего ж быстро я Сая в друзья записал!..), Кос куда-то  ушел
с утра и до сих пор не явился, а уже полдень... или не полдень...
     И впрямь жениться, что ли?..
     - Вот он, наш затворник! - раздался возбужденный  голос  ан-Таньи,  и
спустя минуту Кос возник  на  пороге.  -  Вот  он,  наш  женишок!  Вернее,
женишки...
     Чэн-Я слегка вздрогнул и посмотрел на довольного Коса.  Рядом  с  его
сияющей физиономией, - как всегда, гладко выбритой до синевы, -  на  стене
висела старинная гравюра, изображавшая бородатого  Придатка  разбойничьего
вида и с серьгой в ухе. Кос, сияя, смотрел на Меня-Чэна, а  бородач  -  на
Коса, и вид у него при этом был такой, как если бы он только что по ошибке
сел на торчащий гвоздь.
     Произведение искусства, однако... я и Чэн имели в виду не ан-Танью.
     - Бабкин пергамент у тебя? - поинтересовался Кос, смахивая  со  своей
новенькой щегольской  блузы  (шнуровка  на  груди,  рукава  с  отворотами,
сиреневый атлас и все такое) несуществующую пылинку. - Не потерял в суете?
     Рука Чэна слабо шевельнулась, и я указал острием на  инкрустированный
перламутром шкафчик, где в верхнем отделении  хранился  пергамент  Матушки
Ци.
     Кос чуть ли не подбежал к шкафчику, рывком распахнул створки и впился
глазами в извлеченный пергамент. Потом ан-Танья шлепнулся на ковер, поджав
под себя ноги, и принялся извлекать из рукавов -  карманы  по  мэйланьской
традиции пришивались к рукаву изнутри, а блузу Кос  явно  купил  где-то  в
городе - многочисленные обрывки бумаги.
     Бумага была дорогая, рисовая,  с  легким  голубоватым  отливом,  и  в
Кабире она ценилась бы  на  вес  золота.  А  здесь,  похоже,  ее  спокойно
расходовали на разную ерунду все, кому не лень - в том числе и Кос.
     - Сходится, - бормотал Кос, нервно кусая  губы.  -  Ах  ты,  Иблисова
кость - сходится! Ну, бабка, ну, матушка диких гулей - так,  а  вот  здесь
надо будет перепроверить...
     - Ты где был? - спросил Чэн-Я только для того, чтобы немного  отвлечь
ан-Танью.
     Трудно было поверить, что перед нами тот  столичный  щеголь,  который
вчера манерами привлекал внимание всей местной знати.
     - В городской  управе  я  был.  Бумаги  на  твою  усадьбу  в  порядок
приводил, как положено. В наследство вас с Единорогом, так сказать вводил.
У них тут бумаги навалом, вот они и пачкают ее с  утра  до  вечера!  Здесь
распишись, там трех свидетелей  предоставь,  потом  еще  раз  распишись  и
перепиши все заново, чтоб у иероглифов "цинь" хвостики  тоньше  были  и  с
загибом влево...
     - А что, с толстыми  нельзя?  -  полюбопытствовал  Чэн,  а  я  только
сверкнул улыбкой, слушая этот разговор. - И без загиба?
     - Можно и с прямыми толстыми, но тогда по новым правилам это  уже  не
иероглиф "цинь", а иероглиф "фу", и бумага уже не подтверждает права  Чэна
Анкора на родовую собственность, а разрешает вышеупомянутому  Чэну  Анкору
совершить акт публичного самоубийства путем распиливания туловища  пополам
посредством бамбуковой пилы. Ладно, не в этом дело...
     - Ничего себе не в этом!  -  нарочито  серьезно  бросил  Чэн-Я.  -  Я
надеюсь, ты все хвостики куда надо загнул?! Смотри, Кос!.. В случае  чего,
я именно тебя пилой орудовать заставлю...
     - Смотрю, смотрю... - ан-Танья все не мог оторваться от своих записей
и пергамента Матушки Ци. - Смотрю, а у них  внизу,  в  полуподвале,  архив
имеется! И старичок такой милый всем этим архивом  заправляет!  Я  с  ним,
наверное, часа четыре или пять беседовал, он мне еще показывал, как надо с
коротким ножом в тесном  помещении  управляться...  Милейший  старичок,  и
ножик у него просто прелесть! Жаль, я Сая с собой не взял - они  бы  мигом
поладили!
     -  Сам  нож  на  ладонь  короче  твоего   локтя,   заточка   у   ножа
односторонняя, - не удержался уже Я-Чэн, - вместо гарды валик небольшой, и
нож в основном на обратном хвате держится... Да?
     - Слушай, Единорог,  -  еще  в  последние  дни  дороги  Кос  научился
безошибочно определять, кто из нас с Чэном первым обращается к нему, - это
твой знакомый нож?
     - Это Хамидаси-архивариус. Их семейство здесь  каждый  знает.  Помню,
раньше шутили, что они на турнирах друг с другом спорят - кто лист  бумаги
тремя взмахами на тридцать три части  разрежет,  чтоб  тушь  ни  с  одного
иероглифа не ободрать! Ладно, Кос, давай дальше...
     Кос поскреб свой выдающийся подбородок и расхохотался.
     - Да нет, ничего, - отсмеявшись, заявил он  в  ответ  на  недоуменный
взгляд Чэна-Меня. - Все  в  порядке...  Как  ты  говоришь,  нож-то  зовут?
Хамидаси? Ну а старичка зовут Хаом ит-Даси! Почти что тезки  получаются...
Короче, поговорили мы с Хаомом о том, о  сем,  чайничек  розовой  настойки
приговорили, а дальше вижу я у него на столе книгу раскрытую! И  на  левой
странице написано: "...и не отыскали под оползнем в ущелье Воющих Псов  ни
Ю Шикуаня, правителя мудрого, ни славного меча  его  Цзюваньдао  о  девяти
кольцах, что по прозванию Ладонь Судьбы;  и  плакали  все  от  Хартуги  до
Верхнего Вэя, и осиротел сын неудачливого Ю, и овдовела жена его..."
     - Ну? - коротко отозвался Чэн-Я.
     - Не ну, а гляди, что у старухи написано! Ю Шикуань, седьмой год  эры
правления  "Спокойствие  опор",  и  Цзюваньдао,  меч   "девяти   колец"...
Сходится! Но это неважно, потому что  о  гибели  правителя  и  положено  в
архивных книгах записывать, а важно другое... У бабки-то в пергаменте  что
дальше написано?! Вот... Через десять лет, в  семнадцатом  году  "Опор..."
этих самых - в будущем времени, видите ли! -  ваши  родичи  записаны,  Лян
Анкор-Кун и меч его, Скользящий Перст! И еще  знак  вопроса  рядом  стоит!
Мало ли что, дескать, через десять лет после несчастного Ю Шикуаня с Ляном
Анкор-Куном и его мечом будет! Оползень - не оползень, а чего в  жизни  не
случается... что ж это за пророчества такие?!
     Бородатый Придаток с гравюры скептически посмотрел на  разгоряченного
ан-Танью - мол, ну и что? Чэн и  я  последовали  его  примеру.  Тоже  нам,
оракул... и без тебя знаем. Что знаем? Что ничего не знаем...
     А Кос не обратил на наш утренний скепсис ни малейшего внимания.
     - Я старичку и говорю: ваш  правитель  Ю  в  седьмом  году  погиб?  В
седьмом, отвечает. Тут я и спрашиваю: а  за  десять  лет  ДО  того  ничего
похожего у вас не случалось? Дед подумал и бровки морщит - это, говорит, в
тридцать втором году эры правления "Весенние потоки"? Я  киваю  на  всякий
случай и лезем мы со старичком в бумажные залежи! Копаемся там, копаемся и
выясняем, что смертей нелепых в тот год не обнаружено, зато  было  великое
горе в семье купца Сейдзи О-рекю, поскольку древнее фамильное копье  купца
сломалось...
     Я встрепенулся, как бывает иногда  во  время  долгой  и  утомительной
Беседы, когда почувствуешь - вот оно, решающее движение! - и откуда только
силы возьмутся!..
     - Копье Катакама Яри?! -  нетерпеливо  спросил  Я-Чэн.  -  Да?!  Ниже
наконечника   массивный   крюк,   загнутый   вверх?!   Подробности,   Кос,
подробности! Что ты там вычитал?!.
     - Катакама... - растерянно пробормотал ан-Танья. -  Катакама  Яри,  а
насчет крючка ничего не знаю... Не записано там о  крюке,  а  в  Кабире  я
таких копий не видал!.. Прозвище копья, то есть Блистающего  -  правильно,
Единорог? - прозвище записано...
     - Какое?
     - "Белый тигр Ен-цу." Вот, я выписал...
     - Сломалось, говоришь? - с  болью  спросил  Я-Чэн.  -  А  наконечник?
Наконечник цел?!
     - Наконечник в колодец упал. Восемь раз спускались, чуть колодец этот
проклятый наизнанку не вывернули - глухо! Не нашли...
     - Мир памяти твоей,  Катакама  Яри,  Белый  Тигр,  -  прошелестел  я,
сплетая шнуры кистей в знак траура; и Чэн повторил сказанное  мною  вслух,
склонив голову. - Мир памяти и покой праху, старейшина  копейных  семейств
Мэйланя... ты знаешь, Кос...
     - Знаю, - перебил меня ан-Танья, и это почему-то было  уместно  и  не
грубо. - Теперь знаю, а в архиве лишь догадывался. Потому что  у  вас  тут
чуть ли не каждые десять лет какой-то знаменитый Блистающий гибнет. Иногда
вместе с человеком. Ю  Шикуань  с  мечом  Цзюваньдао  оползнем  накрылись,
Белого тигра в колодце не отыскали, за десять лет  до  того  в  положенном
году, как по заказу - сабля-шамшер советника Вана случайно из ножен выпала
и в колесо арбы попала, а арба возьми да и  тронься!  Шамшер,  хоть  он  и
древний, и славный, и с надписями по клинку - естественно, пополам! И было
великое горе у Вана с домочадцами... Ну и в том же духе - лет на сто назад
мы со старичком  Хаомом  бумаги  подняли!  Что  ни  десятый  год  -  то  и
происшествие!.. завидное постоянство, однако...
     "Случайность, - подумал Чэн. - Дикая, нелепая  случайность.  Мало  ли
оружия ломается или портится - нет, немало... Кто запомнит, сколько за век
всякого-разного произойдет? А и запомнит - так не сопоставит... запишет  и
забудет..."
     "Случайность? - подумал я. - Нет уж, вряд ли...  нечего  самого  себя
обманывать.  Это  ведь  не  просто  известные  Блистающие,  Чэн,  это  все
старейшины Совета Высших, это они меня и моих однолетков век тому назад из
Мэйланя выслали! И гибнуть начали! Что ж это такое-то творится?  Шулма?  -
нет, по времени никак не сходится... Тусклые?! - так их и нет вовсе, и при
чем тогда колодец или колесо арбы? А тот же оползень - зачем? И, главное -
как?!"
     "О небо, - подумал Я-Чэн, - за что? Ведь не могу больше...  не  хочу!
За что?! За то, что в минуту слабости мечтал все бросить и уехать?  Уехать
искать  тишину?  И  впрямь  -  куда  уедешь  от  неба?..  бежишь,  бежишь,
стремишься к чему-то, а поднимешь  взгляд  -  вот  оно,  синее,  горбатое,
равнодушное, прямо над головой..."
     - И пусть один меч сам стоит спокойно против неба, - прошептал Я-Чэн.
- Один.
     Кос внимательно посмотрел на нас.
     - Один? - резко спросил он, и  Мне-Чэну  вдруг  показалось,  что  это
говорит эсток Заррахид или Обломок,  а  уж  никак  не  ан-Танья,  человек,
который почти в три раза моложе меня.
     Меня, Блистающего. Когда я родился, то дед Коса еще не увидел  света;
Кос умрет, а я - если повезет - еще долго буду жить... но сейчас  это  все
не имело никакого значения, потому что в голосе ан-Таньи  звенела  упрямая
сталь, не уступающая по закалке моему клинку - сколько бы лет ни  отмеряла
нам обоим взбалмошная судьба.
     - Один? - спросил Кос ан-Танья, человек. - Ну уж нет... И не надейся.
Это, скорее, небо - одно.
     И добавил, помолчав и комкая свои бумаги:
     - Одно против нас.


     Когда Кос принес Заррахида, Сая и Дзю, я  по-быстрому  разъяснил  им,
что к чему; а потом принялся рассказывать уже для всех  о  Совете  Высших,
Совете старейшин и глав родов Мэйланя, и о тех Блистающих,  кто  входил  в
него сотню лет тому назад.
     Тринадцать их было - входивших в  Совет.  Тринадцать.  И  я  невольно
вспомнил рассказ Коблана о Повитухе Мунире, уходящем от ручья испытания  с
дюжиной свидетелей. И еще я вспомнил, что Тусклых -  порождений  яростного
Масуда - тоже тринадцать.
     Я говорил и вновь  видел  Блистающих  Совета,  словно  не  век  назад
происходила наша последняя встреча, а лишь вчера; и память была свежа, как
свежа бывает рана Придатка.
     Рана человека.
     ...Двое  глав  рода  Прямых  Мечей  -  широкий  обоюдоострый   Кханда
Вьячасена и мой  родич-близнец,  легкий  и  узкий  Дан  Гьен  по  прозвищу
Скользящий Перст; старейшина сабельных семейств Шамшер иль-Самак  и  глава
Кривых мечей - могучий Цзюваньдао, меч "девяти колец", правитель  Мэйланя;
многочисленные  ножи  и  кинжалы  были  представлены  в   Совете   Бадеком
ханг-Туном, чье лезвие имело прямую спинку, но было выгнуто в виде рыбьего
брюха, и Ландинг Терусом, более похожим  на  прямой  короткий  меч;  копье
Катакама Яри, Белый тигр, потом двузубец Ма,  Язык  кобры...  и  дальше  -
боевой серп Кама Мотогари, властный и неуступчивый, двойная  палица  Убан,
устрашающе огромный топор Масакири-кай, Нагината Катори  сан-Кесе  и  веер
Сунь-Павлин... Тринадцать их было, Блистающих Совета.
     Я закончил, и Чэн с трудом перевел дух.
     - Я так понимаю,  -  прозвенел  Заррахид,  -  что  твоего  земляка  и
дальнего родича Большого Да прошлым летом  отозвали  из  Кабира  именно  в
связи с гибелью правителя Цзюваньдао?
     - Да, - ответил Я-Чэн. - И Большой Да стал вместо  него  главой  рода
Кривых мечей по потомственному праву или по прихоти нынешнего Совета... но
правителем он не стал.
     - Ясно, - отозвался Заррахид.
     - А мне вот ничего не ясно! - заявил Сай, обращаясь  к  невозмутимому
эстоку.
     - И мне, - успокоил его Заррахид. - Это я так, к слову...
     - Давайте-ка еще раз... - начал было Дзю, а я вдруг подумал, что мы с
Чэном скоро до такой степени привыкнем любой разговор переводить сразу  на
два языка, что в обществе обычных Блистающих или обычных людей  это  может
сослужить нам плохую службу.
     А что делать? Иначе мы - все шестеро - по очереди будем  то  глухими,
то немыми...
     - Давайте-ка еще раз посмотрим, - повторил Обломок. -  Прошлым  летом
правитель Цзюваньдао попадает под  оползень.  Кто  виноват?  Да  никто  не
виноват, сам полез в ущелье... За десять лет до того ломается Белый  тигр.
Катакама Яри, и наконечник его теряется в колодце. Опять никто не виноват.
Разве что неумелый Придаток - так купец этот, небось, не  из  неумех  был!
Ладно, отсчитываем  назад  еще  десяток!..  Шамшер  иль-Самак  попадает  в
колесо, на чем его жизненный путь заканчивается... Так?
     - Так? - повторил Я-Чэн для Коса.
     То есть, конечно, повторил всю тираду Обломка.
     - Так, - кивнул ан-Танья. - И опять случайность. Советник  Ван  будто
бы споткнулся, Шамшер из ножен выпал - и все! Лов