ы  мне
больше не указ. Куда хочу, туда и еду. А хочу я туда, куда и ты. И кстати,
с тебя еще выходное пособие, - закончил он.
     Сперва я остолбенел и решил, что настал конец света,  а  я  этого  не
заметил. Потом я понял, что конец света здесь ни при чем, а просто  зря  я
уволил этого негодяя.
     И безропотно выдал ему выходное пособие.
     С которым он и отправился на базар закупать провизию в дорогу.
     А утром следующего дня мы  -  я  и  сияющий,  как  новенький  дирхем,
ан-Танья - выехали из восточных ворот Кабира и свернули на Фаррский тракт,
раньше именовавшийся дорогой Барра.
     "Мэй-лань! - звенели о  булыжник  подковы  моего  коня.  -  Мэй-лань,
мэй-лань, мэй..."


     Ехали мы не слишком торопясь - путь впереди лежал неблизкий и  не  на
один день - но и нигде особенно не задерживаясь. По дороге  мы  молчали  -
мне до сих пор было стыдно за свою вчерашнюю вспышку, а Кос никогда  и  не
отличался особой многословностью.
     Я  понемногу  привыкал  к   тяжести   доспеха,   поначалу   несколько
сковывавшей движения, то и дело возвращаясь  мыслями  к  ночной  Беседе...
нет, к ночной схватке, в которой погиб Друдл.
     И не он один.
     Да, остальных убил я. Я и Единорог. Он-Я. Или Я-Он. Мы. И, сколько ни
играй словами, это было страшно. Страшнее, чем  отрубленная  рука  и  алая
кровь на зеленой траве. Ведь то была моя рука, моя кровь...
     А это - чужая.
     Но пролитая мной.
     Страшна была даже не сама смерть. Страшна была та легкость, с которой
я превратил живое в неживое. Ах, как  просто  это  оказалось!..  до  ужаса
просто. И теперь я боялся сам себя.
     Как и Единорог.
     Оказывается,  свыкнуться  с  мыслью  о  возможности  убийства  совсем
нетрудно. Ты просто снимаешь с себя тяжесть постоянного контроля -  словно
доспех снял -  затем  ты  всего  лишь  продолжаешь  начатое  движение,  не
останавливаясь... и вот уже клинок  с  убийственной  точностью  нащупывает
живое сердце, трепещущее сердце - и входит в него.
     Вот и все.
     И ты чувствуешь это, потому что ты - это меч, а меч - это ты.  Потому
что  таким  же  надтреснутым  стоном  отдается   где-то   глубоко   внутри
предсмертный  звон  сломавшегося  клинка.  Потому  что  он  тоже  живой  -
теперь-то я знаю это.
     Но я знаю и другое. Я знаю, что значит слово  "Враг".  Есть  в  нашем
мире такое подлое слово, и пишется оно с большой буквы на всех языках.  Ты
бы меня понял, смешной и грозный шут Друдл... Да, ты бы меня понял. Враг -
это... это Враг. И если ты не убьешь его  -  он  убьет  тебя.  Или  твоего
друга. Или чужого друга. Или убьет твой меч. Или меч убьет его...
     Но, убивая врага, этим самым ты тоже убиваешь чьего-то друга.
     Я невольно скосил глаза на  рукоять  Сая  Второго,  торчавшего  из-за
моего пояса. Сай молчал. Во всяком  случае,  мне  хотелось  бы,  чтобы  он
молчал. Потом я положил железную ладонь  на  рукоять  Единорога.  Он  тоже
молчал, думая о своем, и я не решился его тревожить.
     Похоже,  Единорог,  как  и  я,  не  вполне  пришел   в   себя   после
вчерашнего... о Творец, какие простые истины узнаем мы иногда, и  до  чего
же трудно привыкать к жизни,  в  которой  есть  место  вот  таким  простым
истинам!..
     ...Пополудни  мы  устроили  короткий  привал.  Кос  молча  помог  мне
выбраться из доспеха, и  я  сумел  слегка  размяться.  С  непривычки  тело
немного ломило, и завтра это наверняка даст о себе знать, но я уже понимал
- привыкну. Когда я ребенком  впервые  взял  в  руки  Единорога,  он  тоже
показался мне несуразно длинным и тяжелым. А эта железная одежда - не меч.
Ею не пользоваться надо, а носить. Предки ведь носили - и  не  жаловались.
Или, может, жаловались - но все равно носили. Времена такие были...  вроде
наших времен.
     Ладно, хватит об этом. Впереди еще столько всего... Чего - всего? Кто
его знает... Поживем - увидим.
     Если доживем.
     Вот с такими веселыми мыслями мы наскоро перекусили холодным мясом  с
просяными лепешками, запивая еду кислым вином из  бурдюка.  Потом,  спустя
полчаса,  я  снова  облачился  в  доспех  аль-Мутанабби  и  взобрался   на
недоуменно косившегося на меня коня.
     Свистнула плеть, конь оскалил желтые зубы в подозрительной ухмылке  -
и мы поехали дальше.
     Мерно покачиваясь в седле, я думал о том, что возьмись я рассказывать
кому-нибудь о первом дне нашего пути в Мэйлань, то  не  смог  бы  сообщить
ничего интересного. Ну, выехали из  Кабира...  ну,  привал...  дальше  вот
едем... Все. Как же это, однако, прекрасно  -  когда  с  тобой  ничего  не
происходит! А дни, богатые событиями (и ночи тоже!) пусть отправляются под
хвост к Ушастому Демону У!..
     К вечеру мы добрались до караван-сарая, одного  из  многих,  которыми
изобиловал  Фаррский  тракт.  Это  дня  через  четыре,  когда  мы  свернем
северо-восточнее Хаффы, с ночлегом, говорят,  будет  сложнее  -  и  то  не
намного.
     Я вознес мысленную хвалу благоустроенности эмирата, и мы с  Косом  по
молчаливому согласию решили здесь заночевать, что было вполне разумно.


     Наутро я проснулся раньше Коса, чего никогда не  случалось,  пока  он
был моим дворецким. Теперь же ан-Танья справедливо решил, что, как вольный
человек, он может отсыпаться столько, сколько захочет - и при этом храпеть
на всю  выделенную  нам  келью.  Имелся  определенный  соблазн  потихоньку
улизнуть от него, пока он спит, но я сильно сомневался в успехе  подобного
предприятия.
     Все равно ведь догонит, рано или поздно. Уж я-то знал своего  бывшего
дворецкого.
     Честно говоря, я и  сам  малость  поостыл  и  не  очень-то  стремился
отделаться от ан-Таньи. Да и доспех с его помощью снимать-одевать  гораздо
легче...
     Тем не менее, на этот раз я  решил  обойтись  без  доспеха  и  оделся
быстро и бесшумно - правая рука действовала  вполне  нормально,  и  я  уже
начинал воспринимать ее, как обычную часть своего тела, что  даже  немного
пугало - после прицепил к поясу ножны с Единорогом и отправился в харчевню
на первом этаже караван-сарая, намереваясь потребовать завтрак.
     Сая Второго я вонзил в деревянную панель стены, где и оставил.
     ...В  харчевне  за  длинными,  крепко  сбитыми  столами  уже   сидело
несколько постояльцев. Похоже, все они с утра пораньше  успели  не  только
позавтракать, но и изрядно приложиться к напитку, гораздо более  крепкому,
чем ключевая вода. Посему разговаривали они весьма громко, перебивая  друг
друга, и каждый слушал в основном сам себя.
     Вообще-то я не большой любитель подслушивать чужие разговоры,  но  на
этот раз я остановился на верхней ступеньке лестницы, невидимый  снизу,  и
прислушался, заинтересовавшись предметом беседы.
     Предметом беседы был я.
     -  ...да  врешь  ты  все!  -  рокотал  внизу   чей-то   бас,   слегка
надтреснутый, как порченый кувшин.
     - А вот и не вру! - возмущался его собеседник, чуть ли не переходя на
визг. - То, что Чэну Анкору на турнире руку отрубили, все знают?! Отрубили
или не отрубили?!
     - Ну, отрубили, - подтвердили сразу два или три голоса. - По  локоть.
Или по плечо. Или еще дальше.
     Я  криво  ухмыльнулся  и  положил  руку  аль-Мутанабби   на   рукоять
Единорога, чтобы он тоже послушал. И вздрогнул. Сверху мне  не  был  виден
оружейный угол, где стояло оружие болтунов, но зато теперь я  сам  услыхал
еще один разговор.
     Блистающие в углу говорили о том же.
     Я снова ухмыльнулся, настроился на голоса людей - но руки с  меча  не
снял.
     На всякий случай.
     - А то, что у Высшего Чэна теперь опять две руки  -  это  знаете?!  -
продолжил визгливый.
     - Ну, говорили люди... - неуверенно ответствовал бас, явно  смущенный
напором. - Мало ли что говорят в Кабире... вот еще говорили, что ночами по
площади Опавших Цветов  ракшас-людоед  ходит  и  никого  не  жрет,  только
вздыхает...
     - А откуда тогда известно, что людоед? - заинтересовался кто-то.
     - Так у него изо рта нога человечья торчит! Он ее выплюнуть не может,
а целиком она не глотается. Вот он  оттого  и  вздыхает,  а  она  пальцами
шевелит...
     - Кто?
     - Да нога же! Босая она...
     - Сам ты ракшас! - визгливый чуть не захлебнулся от злости. - Я  тебе
про Чэна, а ты мне про ногу! Говорю вам, что  сам  видел  -  обе  руки  на
месте, и одна - железная! И пальцами шевелит!..
     - Нога?
     - Рука!
     - И я видел...  -  еще  один  голос  начал  было  говорить  что-то  в
поддержку визгливого, но  тот  немедленно  перебил  говорящего  -  видимо,
опасаясь очередного ухода разговора в сторону.
     -  Так  это  еще  не  все!  Кто  Чэну  руку  железную  ковал?  Коблан
Железнолапый, вот кто!
     - Ну да, Коблан, - проскрипел старческий фальцет. - И что с того?
     - А то, что и Чэн Анкор теперь Железнолапым  стал!  По-настоящему!  И
рука эта не просто так болтается, как язык  у  некоторых  -  Чэн  ею,  как
живой, пользуется!
     - Ври больше!
     - Творцом клянусь -  сам  видел!  Только  не  это  главное...  Иду  я
позавчера перед самым отъездом мимо квартала Су-ингра, гляжу - идет Чэн, и
весь железный! Весь! Целиком!..
     "Врет, - подумал я. - Не мог он меня видеть. Не был я возле  квартала
Су-ингра... А, какая разница - он видел или кто-нибудь другой!.. людям рты
не заткнешь. Разве что ногу ему туда сунуть, как тому ракшасу..."
     - Ну да?!
     - Да! Железный! Видать, Коблан, когда  руку  ему  новую  приклепывал,
малость промахнулся молотом - вот и пришлось плечо железное  мастерить,  а
пока плечо делал - еще чего помял...
     - Сказки все это! Болтаете невесть что!..
     - А вот Саид руку железную тоже видел! Ведь видел, Саид?
     - Ведь видел...
     - Вот! А там, где рука - там и остальное...
     - Остальное - это да, - прогудел бас с откровенной завистью. -  Ежели
оно железное, остальное-то, а еще лучше  стальное,  так  это  да...  бабы,
небось, с ума сходят...
     Мы с  Единорогом  уже  едва  сдерживались,  чтобы  не  расхохотаться.
Интересные слухи, оказывается, гуляют по Кабиру и за его стенами!
     - А голова у Чэна как - тоже железная? -  полюбопытствовал  невидимый
старик.
     - Сверху только. А лицо обычное. Из мяса.
     - Так это что же получается - Коблан теперь  железных  людей  плодить
будет?
     - Кто его знает... может, и будет. Ежели что, к примеру, оттяпают...
     "Ладно,  хватит  подслушивать.  Есть-то  хочется!  -  рассердился   я
непонятно на кого. - А ну-ка!.."
     И  я  решительно  протопал  вниз  и  уселся  за  стол  неподалеку  от
развеселой компании. Единорога я в оружейный угол ставить  не  стал  -  по
негласному уговору.
     Толстый краснощекий  хозяин  появился  почти  сразу.  Я  заказал  ему
завтрак и через  минуту  на  столе  уже  дымился  аш-кебаб,  завернутый  в
маринованные листья дикого винограда, белела в  пиале  чесночная  подлива,
возвышалась стопка желтых лепешек - и я жадно  принялся  за  еду,  изредка
поглядывая на шумных спорщиков.
     Через некоторое время  визгливый  сплетник  -  долговязый  и  смуглый
детина с неожиданно мелкими чертами невыразительного  лица  -  обратил  на
меня внимание.
     Его глубоко посаженные глазки остановились на мне  раз,  другой  -  и
вдруг он уставился на мою правую руку, не донеся до рта пиалу с  вином.  Я
просто слышал, как лихорадочно трещат его заржавевшие  мозги,  сопоставляя
увиденное с известным.
     Наконец долговязый расплылся в широченной  улыбке,  видимо,  придя  к
какому-то определенному выводу.
     - Смотрите! - заверещал он, тыкая в мою сторону  грязным  пальцем.  -
Вот что значит мода! Теперь все хотят быть похожими на Чэна Анкора! Вон  у
него железная перчатка на руке, видите?!
     Теперь уже все смотрели на меня. Я вежливо  улыбнулся,  прекратив  на
мгновение жевать.
     - Тебя как зовут, парень? - нахально осведомился болтун.  -  Кабирец,
да? Ты Чэна-то хоть однажды видел?
     - Видел, - откусывая большой кусок кебаба, кивнул я, -  каждый  день,
почитай, видел.
     - Это где же ты его видел?
     - В зеркале, - ответил я. - Когда брился по утрам.
     И взял верхнюю лепешку правой рукой...


     ...А потом мы снова ехали по Фаррскому тракту, и с осенних тутовников
осыпались на обочину липкие спелые ягоды, а мы по-прежнему  молчали  -  но
молчали уже гораздо веселее, чем вчера, и солнце припекало вовсю, причем я
поймал себя на том, что невольно улыбаюсь этому солнцу, а Единорог у седла
весело звякает в ответ каждой моей улыбке.
     Впрочем, улыбался я не только солнцу.  Мне  то  и  дело  вспоминалась
утренняя  немая  сцена  в   караван-сарае,   испуганно-уважительные   лица
подвыпивших  спорщиков  за  соседним  столом;  недоумение  в  их   глазах,
постепенно переплавляющееся в изумление...
     "Вот и родился еще один слух, - думал я. -  И  пойдут  дальше  гулять
легенды о Железноруком Чэне, и буду я в этих легендах обрастать железом  с
головы до ног... А ведь кто-то и впрямь видел меня  в  Кабире,  одетого  в
доспех - то ли по дороге домой от Коблана, то ли при выезде из  города;  и
по пути вчера нам люди встречались, и сегодня встретятся, и завтра...  Так
что слухи, похоже, будут преследовать  меня  по  пятам  и,  скорее  всего,
обгонят; и ничего из  попытки  тихо  выяснить,  что  к  чему,  у  меня  не
выйдет..."
     Ну и не надо!  Глупо  было  бы  рассчитывать  остаться  незамеченным,
разгуливая по эмирату в этом-то железе! Дурак ты,  Чэн...  дурак  и  есть.
Прав был Друдл-покойник.
     При воспоминании о шуте что-то больно кольнуло внутри,  и  рука  сама
коснулась Единорога. Дурак я  или  не  совсем  дурак  -  но  все  равно  я
докопаюсь до сути... и пусть слухи торопятся, пусть  бегут  быстрее  моего
коня - я одновременно буду и приманкой, и  охотником.  Пожалуй,  так  даже
лучше...
     Тут я обнаружил,  что  мой  меч  уже  давно  разговаривает  с  Дзюттэ
Обломком, и невольно прислушался к их беседе.
     Единорог не возражал. Ну а у  меня  уже  начало  входить  в  привычку
подслушивать и подглядывать.
     - Дурак ты, Единорог! - прозвучал у меня в голове голос Обломка, и  я
невольно вздрогнул, натягивая поводья  -  до  того  этот  голос  и  манера
говорить напоминали покойного Друдла.
     Или это Друдл напоминал Дзюттэ?
     - Олух безмозглый, - продолжал меж тем Обломок.  -  Совсем  как  твой
Придаток... Хорош он у тебя - нацепил на себя гору всякого-разного  хлама,
и рад! Чего это я с вами увязался?! Он же теперь, как статуя -  даром  что
железный! Ну, и толку с этого?!
     - Поживем-увидим, - философски заметил Единорог, и я с ним  полностью
согласился.
     - Ага, увидим, - ехидно бросил Дзюттэ. - Вот на ближайшем  привале  и
увидим!
     Я понял, что шут-Блистающий специально дразнит Дан Гьена, как Друдл в
свое  время  дразнил  меня.  Единорог  это  тоже   отлично   понимал,   но
подразмяться нам всем действительно не мешало, так что я  лишь  кивнул,  а
Единорог мирно согласился:
     - Очень хорошо, Дзю. Так и сделаем.
     - Хорошо, хорошо! - не замедлил передразнить  его  шут.  -  Это  тебе
хорошо! А со мной рядом этот паскудный недоделок умостился!
     Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, кого  Обломок
имеет в виду. Конечно же, Сая Второго...
     - Ты у нас доделок! - проскрипел в ответ не выдержавший Сай. - Тупица
болтливый! И гарда у тебя...
     Ах, лучше бы он помалкивал!
     - А, так оно еще и разговаривает! - зловеще  обрадовался  Обломок.  -
Ему, видите ли, гарда  наша  не  нравится!  По-моему,  тот,  чье  место  в
навозной куче, не  должен  встревать  в  разговор  истинных  Блистающих...
верно, Единорог?
     - Верно! - согласился мой меч. - Эй, Сай, видишь своих родичей?
     Я сперва не понял, о чем это они. А потом обнаружил, что в стороне от
тракта двое крестьян неторопливо перегружают в арбу,  запряженную  ломовой
пегой лошадью, целую гору навоза. Грузили  навоз,  как  положено,  вилами.
Собственно, я не очень-то знаю, как положено грузить навоз, но  не  руками
же в нем копаться!
     А металлические наконечники трехзубых вил, средний  зуб  которых  был
существенно длиннее боковых,  отгибающихся  в  разные  стороны,  и  впрямь
весьма напоминали  по  форме  торчащий  у  меня  за  поясом  Сай.  Похоже,
крестьянские вилы действительно могли оказаться его дальними предками, как
верно заметил Дзюттэ.
     - Что?! - возмутился Сай, тоже сообразивший,  что  к  чему.  -  Меня,
подлинного Блистающего, известного древностью своего рода,  которые  ведет
начало...
     - Из дерьма, - прозаически закончил за него Обломок. - И  в  него  же
вернется!
     - Хорошая мысль, Дзю, - с удовольствием поддержал  шута  Единорог.  -
Вот в ближайшем караван-сарае отыщем  палку  подлиннее,  примотаем  к  ней
этого  умника,  затем  попросим  пару  Придатков   спустить   шаровары   и
потрудиться во имя великой идеи - и пусть наш друг займется тем,  чем  ему
положено!
     - Да я... да вы... - если бы Сай был человеком, я сказал бы,  что  он
задохнулся от обиды. - Мерзавцы вы, а не Блистающие!
     Я более тесно соприкоснулся с Единорогом и мысленно прошептал ему:
     "Ты бы лучше  попробовал  выяснить,  куда  делись  его  дружки!  Хоть
Блистающие, хоть люди... или хотя бы одни Блистающие, потому что людей  мы
наверняка найдем там же!"
     - Уже пробовали, - ответил Дан Гьен, и я не сразу понял: отвечает  он
мне вслух или так же мысленно, как и я. - Молчит, подлец... Ничего,  мы  с
Дзю его разговорим! Чем и занимаемся...
     Я понимающе кивнул и снова вернулся к роли пассивного слушателя.
     Дзюттэ явно заметил, что Единорог отвлекся от разговора, как если  бы
он с кем-то беседовал помимо Блистающих, но вида шут не подал.
     - Это ты здорово придумал, Высший Дан Гьен, -  подчеркнуто  церемонно
признал Обломок. - Небось, у меня научился... Дело говоришь!  Чем  таскать
за собой эту обузу, лучше его к полезному труду пристроить. Местность  тут
сельская, лошадей с овцами невпроворот, да и Придатки не брезгуют пару раз
в день под куст присаживаться - так что без работы не останется,  со  всех
трех концов рыть станет...
     Сай  гордо  молчал  -  но,  похоже,  он  всерьез  начинал  верить   в
возможность такой, мягко  сказать,  незавидной  участи.  Допекли  его  мои
приятели! А где обида да страх, там и разговоры.  Есть,  есть  ему  о  чем
поговорить, а нам послушать!..
     - Ладно, хватит о навозокопателях, - заявил Обломок. - Время не ждет.
Как найдем подходящее местечко - так и по-Беседуем всласть, пусть попотеет
в железе... Эй, Заррахид, ты как насчет Беседы?
     - Всегда  с  удовольствием,  -  качнул  рукоятью  Заррахид,  до  того
молчавший и лишь ритмично постукивавший о бедро Коса ан-Таньи.
     Разрешения вступить в разговор эсток спрашивать не стал. Еще бы -  он
теперь свободен, как и Кос!.. поскольку мой меч оказался ничуть  не  умнее
меня самого, уволив Заррахида с должности... с той же самой  должности,  с
какой я уволил ан-Танью, только разве что без письменного приказа.
     А результат оказался одинаковым.
     Я снял руку с Единорога и задумался  о  перемене  в  поведении  Коса.
После увольнения мой  дворецкий  неожиданно  преобразился:  спал,  сколько
хотел, заказывал блюда дороже, чем я, зачастую ехал впереди меня и полюбил
размышлять вслух о "некоторых бездельниках". Я уж было  подумывал  принять
его обратно на службу, заверив необходимые бумаги в ближайшем городе -  да
только не знал, согласится ли Кос?
     Я бы на его месте ни за что не согласился.
     Потом я случайно задел локтем Сая Второго - и мысли мои  вернулись  к
Блистающим, прошедшим Шулму и устроившим эмирату кровавую  баню.  С  целью
спасения мира Блистающих. М-да... простая, однако, штука - жизнь! Ни  тебе
мифических убийц-ассасинов, ни зловещих Тусклых с теплым клинком - а  есть
себе за горами-пустынями какая-то Шулма,  которой  до  нас  восемьсот  лет
тянуться, и есть бежавшие оттуда наши же Блистающие, узнавшие вкус крови.
     А что им оставалось - скажи, Чэн-умн