ица?! Этому Саю  навоз  в  Кабире
мешать - счастье после Шулмы! Ведь они, небось, объясняли - им не  верили;
доказывали - их не поняли или не захотели понять; и тогда они  начали  нас
спасать. Как могли, как умели, убеждая кровью, смертью...
     И убили Друдла!
     Вот не умею я спокойно рассуждать... Как вспомню последний бой  шута,
так готов Сая этого узлом завязать! Я руку свою родную, отрубленную - и то
простить готов, а Друдла никогда и никому не прощу.
     Радуйтесь, Блистающие из Шулмы - нашли вы последователей! Чэна Анкора
с Единорогом... и пошли последователи по следу вашему.
     Радуйтесь и ждите!
     Правда, вряд ли много таких, как я, наберется. Кто  еще  сумеет  (или
захочет) узнать цену крови, и звону сломанного клинка, и  звуку,  с  каким
входит в тело отточенная сталь?
     Не успеть вам, беглецам... не переучите. Даже если у вас - у  нас!  -
есть в запасе несколько лет. Три. Пять. Десять. Все равно  -  не  успеете.
Мало найдется людей и Блистающих, способных понять; еще меньше - способных
отказаться от идеала, от искусства и изящества Бесед ради  жестокой  науки
убивать. Пусть даже и во имя будущей жизни - своей и своих близких.
     Мало. Даже если каждый будет стоить десяти, двадцати шулмусов - что с
того? И грозой пройдет по эмирату Джамуха Восьмирукий...
     Ну а допустим, что ваш план, беглецы,  удался!  Чем  тогда  мы  будем
лучше тех же шулмусов? Живее - будем, а вот лучше ли?.. И покатится вспять
время, отбрасывая нас к эпохе варварских войн, тяжелых  доспехов  и  Диких
Лезвий.
     Что лучше?
     И есть ли третий путь?
     Путь Меча?
     Одно было ясно - мир стремительно меняется, и никогда уже ему не быть
таким, как раньше... мир - он ведь тоже один.
     Один против неба.



                                    11

     Чуть в стороне от дороги нашлось прекрасное местечко для  Беседы.  Мы
слезли с коней, у Коса в руке немедленно оказался обнаженный эсток, и  они
принялись методично накручивать "Большую спираль Огня", которую я до  того
видел в их исполнении всего дважды.
     Сам я почти не разминался. Вот ночью, на  постое,  выйду  я  тихо  во
дворик и погляжу всерьез, как жить мне в новой одежке да  за  какой  конец
меч держать. А сейчас - пустое это дело, баловство и больше ничего. Ночью,
ночью подойдем к коню неизведанного с уздечкой умения - тут спешить  ни  к
чему, мы теперь ученые...
     ...Кос встал напротив  -  и  мы  поклонились  друг  другу,  тщательно
соблюдая этикет. За нами никто не наблюдал, но ритуал - это для себя, а не
для других.
     Повинуясь подсказке Единорога и полностью с ним согласный, я  положил
левую руку на рукоять Дзюттэ.
     - Не возражаете? - спросили мы с Дан Гьеном  одновременно  у  Коса  и
Заррахида.
     - Пожалуйста, - вежливо улыбнулся  ан-Танья,  и  сверкнул  на  солнце
эсток.
     Улыбки и блеск - вещь хорошая, а добрый выпад  -  лучше.  Посмеиваясь
над собственным пафосом, я ушел  от  рванувшегося  вперед  Заррахида  (или
Коса?), Единорог проводил со-Беседника чуть дальше,  чем  тот  намеревался
пройти, и я попытался пустить в ход Дзюттэ  -  ну  а  он,  соответственно,
попытался пустить в ход мою левую руку.
     Нет, зря я все-таки считал раньше, что работать двумя клинками -  это
то же самое, что спать с двумя женщинами.
     Это гораздо хуже.
     И с первого раза вообще не выходит.
     - Твоему болвану-Придатку, Единорог, надо и вторую руку  отрубить,  а
вместо нее железную приделать, - огрызнулся Обломок. - Я его веду, а он...
     Я ничего не ответил, потому что Кос резко шагнул  ко  мне,  и  острие
Заррахида замерло на волосок от зерцала моего доспеха.
     - Ну и колол бы, - заметил я ан-Танье. - Чего испугался?
     И выпятил бронированную грудь.
     Бывший дворецкий немного смутился.
     - Непривычно как-то... попробовать  надо,  -  пробормотал  он,  пряча
глаза.
     - Пробуй!
     Мы сошлись, я специально открылся, но острие эстока  и  на  этот  раз
замерло на том же расстоянии.
     - Не могу, - дрогнул эсток, а на лбу у Коса выступили мелкие капельки
пота.
     - Ладно, хватит на этот раз, - смилостивились мы с Единорогом, и даже
Обломок  не  сообразил,  что  все  встало  с  ног  на  голову,  и   Беседа
превратилась чуть ли не в экзамен для Коса и Заррахида.
     - Вот на постое повешу я доспехи  на  стенку,  -  властно  бросил  я,
закрепляя успех, - там и поучишься. Авось, пригодится...
     Кос неуверенно кивнул.
     - ...На кого это ты во время Беседы отвлекался? - мрачно  осведомился
Дзю, когда мы снова выехали на тракт. - И вообще, Единорог - у  тебя  что,
второй клинок вырос?!
     "Сказать ему, Чэн?"
     "Скажи, - согласился я. - Все равно ведь придется, рано или поздно."
     - С Чэном.
     - С этим косоруким Придатком?! - удивлению Дзю не было предела.
     - Точно, косорукий, - проворчал из-за пояса Сай. - И  вообще  вы  тут
все Грозовым Клинком ударенные. Меня бы тому Придатку, что с  эстоком,  во
вторую руку - мы б с Заррахидом вам всем...
     - А тебя, Вилорогий, никто не спрашивает, - перебил его Дзюттэ. -  Во
вторую руку его... Твое место - сам знаешь где! Я б тебе этого места целую
кучу навалил бы - да жаль, не умею...


     ...И был день, и был вечер, и был очередной  караван-сарай,  как  две
капли воды похожий на первый; и были мы, подъехавшие к нему и  привязавшие
коней у коновязи.
     Первым в харчевню,  из  которой  неслись  запахи,  способные  поднять
мертвого из могилы, вошел Кос. Он с порога неспешно  оглядел  собравшихся,
немного подождал, пока  к  нему  подбежит  хозяин  -  обладатель  хитрющей
длинноносой физиономии - и затем провозгласил с барственной ленцой:
     - Ужин на двоих!.. Ну, и келью получше!
     После чего Кос слегка посторонился, и вошел я. Глазки хозяина  широко
раскрылись и полезли даже не на лоб, а куда-то к оттопыренным ушам, отчего
нос вытянулся еще на локоть, словно желая обнюхать меня с головы до ног.
     Похоже, хозяин и впрямь решил, что я весь железный.
     А путников в харчевне оказалось всего двое - ужинавший в углу пожилой
крестьянин, чье двузубое копье  в  полтора  роста  стояло  прислоненным  к
стене, и высушенная временем старуха с морщинистым  крохотным  личиком,  и
видом и цветом напоминающим передержанный в кладовке урюк. Правда, на этой
урючине при моем  появлении  остро  сверкнули  неожиданно  внимательные  и
любопытные глаза. Сверкнули - и погасли. Словно пеплом подернулись.
     Рядом  с  глазастой  бабкой  стояло  нечто,  длиной  почти  с   копье
крестьянина, но расширяющееся с обоих  концов  и  аккуратно  замотанное  в
тряпки.
     Что это было за оружие и оружие ли вообще - этого я  так  и  не  смог
угадать.
     Мы с ан-Таньей уселись за стол  по  соседству  со  старухой,  который
показался нам наиболее удобным. Почему - не знаю. Остальные столы  на  вид
были точно такими же.
     Пока удравший на кухню хозяин  поспешно  собирал  нам  ужин,  старуха
исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось,  у
дряхлой сплетницы  уже  чесался  закаленный  в  словесных  боях  язычок...
Собственно, я бы и сам - месяца этак с  три  назад  -  увидев  в  харчевне
человека в железном наряде, стоял бы столбом и пялился  на  него,  забывая
даже жевать.
     А старушка жевать не забывала.
     - Далеко путь держите, молодые господа? - осведомилась  наконец  она.
Голос у бабки оказался под стать глазам - низкий и чистый, без  старческой
хрипотцы.
     И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно,  но  -
чего в жизни не бывает?!
     Я со скрежетом неопределенно пожал  плечами.  А  Кос,  которому  явно
понравилось чувствовать себя молодым господином  в  его  сорок  пять  лет,
бодро сообщил:
     - В Мэйлань едем. Из Кабира.
     - Попутчики, значит! -  возрадовалась  словоохотливая  бабка.  -  Это
хорошо, это чудесно... только я из Дурбана еду, по делам  там  была,  а  в
Кабир не заезжала, нет... мечталось старой на столицу хоть  одним  глазком
взглянуть, а вот не довелось, дела не пустили...
     Какие-такие у нее в Дурбане были дела, и почему они не пустили  ее  в
Кабир - об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или  попросту  сочла
свои дела недостойными внимания двух  замечательных  молодых  господ.  Или
двух замечательных молодых господ сочла  недостойными  посвящения  в  свои
замечательные дела. Или...
     А, пошла она  в  Шулму  вместе  со  своими  делами!  Не  больно-то  и
интересно...
     - Матушка Ци, - представилась между тем старуха, намекая тем самым на
необходимость ответных действий с нашей стороны.
     - Весьма рады знакомству, - вежливо улыбнулся Кос. - Кос ан-Танья  из
Кабира.
     Я тоже улыбнулся, следуя  примеру  Коса,  но  улыбка  вышла  довольно
кислой.
     - Э-э-э... Чэн.
     - Чэн Анкор, - машинально добавил обстоятельный  Кос,  а  я  мысленно
пожелал ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
     - Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся  Анкорами
Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? -  аж  прослезилась  бабка,  одновременно
заглатывая здоровенный кусок лепешки с  сыром.  Я  б  таким  куском  сразу
подавился бы и умер в мучениях. - Вот уж не ждала, не чаяла...
     Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином,  прервав
болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду - причем Кос
принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин  уважительно  поглядел  на
ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без гарды,
вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
     Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную  нам
келью - родную сестру вчерашней - еще позже вышли проследить за обращением
служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-давно распряжены
и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в келью,  где  сели
играть в нарды.
     Я выиграл у Коса восемь динаров.
     А он мне их не отдал.
     К этому времени успело стемнеть.
     Совсем.


     ...Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где  было  очень
темно. Интересно, а  чего  я  ожидал  ночью  в  неосвещенном  дворе?  Луна
спряталась за случайное облако, лишь  слегка  присыпав  светящейся  пудрой
верхний край своего временного убежища,  и  какие-то  две  нервные  звезды
подмигивали нам из-за глинобитного дувала.
     Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же  отошел
к дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом - темное на
темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи  с  двумя  моргающими
глазами-звездами.
     Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью  вперед.
Еще недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай  живой
и говорить о нем следует, как о живом.  Я  бросил,  услышал  шорох  Косова
плаща - и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья  поймал  Сая  и
положил рядом с собой.
     Вот и пускай полежит.
     Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и  опуская
руки, наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку  -
короче, привыкая к новому ощущению тела, заключенного в доспех.
     Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок...
на правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.
     Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.
     Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком  ушел  вперед,
застывая в позиции низкого выпада - и обнаружил  обнаженного  Единорога  у
себя в правой руке.
     Мы ничего не сказали друг  другу.  Что  значат  слова  для  тех,  кто
способен слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка
в ее чреве, неразрывнее двух смертельных врагов,  сцепившихся  в  решающей
схватке?! Язык Единорога -  язык  Блистающих  -  был  ближе  к  тому,  что
переполняло нас обоих, но и он  не  годился  для  выражения  очищенных  от
рассудочной шелухи чувств и слившихся в единый порыв движений.
     Вот мы и не говорили.
     Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу  никого  обманывать,
описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не  бывает
неискренним.
     ...Я не думал о том, что делаю.  Сознание  мое  было  свободно,  и  я
почему-то вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда  Лю.  В
роду Анкоров существовало две главные родовые ветви  -  Анкоры  Вэйские  и
Анкор-Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных  браков  эти  ветви
срослись почти намертво. Мой дед Лю - как и  я  -  по  внешнему  виду  был
чистым южанином: невысокий, стройный, жилистый, с  буйным,  но  отходчивым
характером и способностью моментально вспыхивать по любому  поводу  и  без
повода. В его старшем сыне и моем отце,  спокойном  и  неторопливом  Янге,
волею судеб повторились в основном северные черты: мощное  телосложение  и
уравновешенный нрав, ленивая грация  крупного  зверя  и  умение  незаметно
избегать любых столкновений.  Впрочем,  отец  в  последние  годы  жизни  с
Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да, одну  Беседу
из двух.
     Это было немало. Это было даже очень  много.  Могучий  Янг  с  легким
Единорогом и маленький  Лю  с  огромным  Да-дао.  На  их  Беседы  сходился
посмотреть чуть ли не весь Кабир.
     Мой  отец  погиб,  когда  мне  было  семнадцать  лет.  Погиб  нелепо,
по-глупому: взбесившаяся лошадь понесла по краю  обрыва,  случайная  осыпь
и... и все. Дед пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять
лет тому назад. Но к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался,
отдав его в мое безраздельное пользование (до того я брал  Единорога  лишь
во время обучения - вернее, мне его давали - а так я носил точно такой  же
прямой меч Дан Гьен, только чуть-чуть худшей проковки.)
     Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да своему  племяннику,
который прошлым летом уехал с ним в  Мэйлань  -  и  будь  проклята  черная
лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!
     В нашей семье бытовало одно предание - о том,  как  наш  божественный
предок Хэн в великую засуху спас первую виноградную  лозу  бога  виноделия
Юя, и в благодарность получил от божества  бочонок  вина  и  дар  "пьяного
меча". Каким образом Хэн спасал эту лозу и чем он ее поливал и  удобрял  -
об этом Анкоры  предпочитали  не  рассказывать  посторонним  во  избежание
кривотолков. Но дальше в предании говорилось, что предок Хэн, не  очень-то
доверяя лукавому богу, сперва отхлебнул из бочонка один-два глотка и сразу
после этого  взял  в  руки  "пьяный  меч".  Но  погода  стояла  жаркая,  и
вспотевший Хэн вскоре выпил целую пиалу, потом  перелил  часть  бочонка  в
жбан и осушил его единым глотком (ох, здоровы пить были предки!), а вскоре
и в самом бочонке показалось дно.
     С тех пор и делятся мастера "пьяного меча" на "пьяниц одного глотка",
"пьяниц с пиалой", "пьяниц со жбаном" и "пьяниц с бочонком".
     Мой дед Лю был большим мастером "бочонка" - и  когда  он  метался  по
турнирной площадке с "мертвецки пьяным" мечом в руке, успевая упасть лицом
вперед - плашмя! - и мгновенно перейти к "Фениксу, взмывающему в  грозовое
небо", то на это стоило посмотреть.
     Но и не меньше стоило посмотреть на его сына Янга, чей  "Феникс"  был
вдвое  тяжеловеснее,  и,  прежде  чем  взмыть  в  "грозовое  небо"  сперва
"расправлял крылья", затем "бил клювом на четыре  стороны  света"  и  лишь
после...
     Собственно,  взмывать  зачастую  уже  не  приходилось,  поскольку   у
со-Беседников, попавших под клюв могучего феникса Янга, возникали  большие
неприятности.
     Вот такие-то  дела...  Просто-напросто  сыну  и  внуку  Чэну  Анкору,
надевшему доспех аль-Мутанабби, пришлось стать меньше  похожим  на  своего
деда и больше - на отца. Ладно, запомним - в доспехе мне больше  жбана  не
выпить.
     Ну и не больно-то хотелось... я ж не  божественный  предок  Хэн,  мне
лозу не поливать.


     ...Мы  замерли,  и  некоторое  время  я   стоял,   не   двигаясь,   и
прислушиваясь к самому себе. Дыхание сбилось лишь самую  малость  и  почти
сразу же восстановилось, тяжести доспеха не  ощущалось  вовсе,  словно  он
стал второй кожей и прирос к телу; само тело  от  ног  до  кончика  клинка
Единорога было легким и послушным.
     - Ну? - бросил я в сторону мрака по имени Кос. - Как?
     - Ничего, - ответила темнота. - Вполне.
     В устах ан-Таньи - тем более нового, независимого ан-Таньи - это было
невероятной похвалой. Впрочем, я мог и не интересоваться его мнением. Я  и
сам знал, что - вполне.
     Мы знали. Я-Единорог.
     Наступала очередь Дзюттэ. Я аккуратно и бережно опустил возбужденного
Дан Гьена в ножны и вынул из-за пояса подозрительно тихого шута.
     И вновь стал ходить по двору кругами,  помахивая  Дзюттэ  в  воздухе,
привыкая к  его  балансу  и  рельефу  рукояти.  Правую,  железную  руку  я
намеренно  держал  подальше  от   Единорога   -   мне   хотелось   поближе
познакомиться с шутом-Блистающим без посредничества моего меча.
     Работая Единорогом, я обычно держал пальцы левой  руки  собранными  в
незамкнутое кольцо, то есть сжимая воображаемую пиалу, или  смыкал  прямые
указательный и безымянный, собрав  остальные  пальцы  к  центру  ладони  -
отчего ладонь начинала походить на своеобразный меч.
     Так, держа Дзю в левой, я смогу  одновременно  "взять  пиалу"...  это
хорошо. Это привычно.  Хотя  теперь  уже  и  не  очень-то  нужно.  Поехали
дальше... баланс, вроде, пойман... интересное  дело  -  Обломок  в  два  с
лишним раза короче Единорога, а весит,  почитай,  столько  же!  Колоть  им
бессмысленно -  он  тупой;  рубить  тоже  глупо  -  разве  что  по  голове
кому-нибудь попадешь...
     Что ж это выходит, шут? Оказывается, ты для  нападения  совсем-совсем
неприспособленный?! И переучивай тебя или не переучивай - ты все равно для
убийства не шибко годен? Все Блистающие могут  в  принципе  переучиться  и
убивать людей, да не хотят, - а ты даже если и захочешь, то все  равно  не
сможешь!
     Вот и Друдл, пусть и с Детским Учителем в руке - хотел, да не смог...
а вот их обоих - и захотели, и смогли!
     Так, не будем погонять коня ненависти... не ко времени. Как  же  тебя
перехватывать, Обломок ты этакий, чтоб ты из прямого хвата в обратный лег?
А если...
     И тут я отчетливо почувствовал,  как  Дзюттэ  дрогнул  в  моей  руке,
пытаясь помочь, подтолкнуть, подсказать...
     - Нет уж, погоди, - вслух сказал я, прекрасно понимая, что без помощи
Единорога Обломок меня не услышит, а услышав - не поймет. - Дай-ка  я  сам
сперва разберусь, что к чему... сам.
     В общем, при определенной сноровке дело оказалось не очень сложным. Я
еще раз мысленно представил, как увесистый Обломок вращается вокруг  моего
запястья, как после четверти  круга  я  прихватываю  большим  пальцем  его
гарду-лепесток, удобная у тебя гарда, шут,  зря  над  ней  Кабир  смеялся,
дураки они все! - и к концу оборота Дзю уже...
     - Ну, теперь давай, шут! - выкрикнул я.
     ...и через мгновение лихо крутанувшийся Дзю  уже  лежал  вдоль  моего
предплечья, лязгнув о металл поручня...  или  наруча,  или  как  там  этот
железный нарукавник называется.
     - Молодец, - прошептал я, имея в виду то ли себя, то ли  Обломка,  то
ли нас обоих вместе.
     Продолжая крутить Дзюттэ, то и дело меняя  хват,  я  прикидывал,  как
можно на Обломка - вернее, на руку, защищенную им, - ловить чужой  клинок.
Получалось, что ловить можно  по-всякому  и  довольно  неплохо.  На  такой
толстый брусок (прости, Дзю!) и Гвениля поймать не страшно,  если  вовремя
спружинить.
     Главное - чуть проскальзывать во время столкновения, и  тогда  бьющий
клинок вполне способен застрять между Дзю и лепестком его гарды. А  там  -
резкий рывок с поворотом, и Блистающий  вылетает  из  рук,  его  держащих,
или...
     Или одним Блистающим в мире становится меньше. Был бы жив Шото, он бы
со мной сог