- Любой нормальный  мужчина  -  а  я
нормальный мужчина, и не одна только Чин может подтвердить это - при  виде
правительницы Юнъэр просто обязан потерять на некоторое время дар речи!  И
взамен приобрести глупую улыбку и собачью  преданность  во  взгляде.  Нет,
конечно, она отнюдь не ослепительно прекрасна и тому подобное  -  а  я  не
влюблен в нее, чтобы приписать ей все эти достоинства -  но  воистину  это
самая женственная из всех виденных мною женщин...  сама  Мать  Плодородия,
символ темного начала..."
     Я понял, что прятаться некуда. Чэн-Я мог совершенно спокойно смотреть
на кокетливо вертевшихся  Эмейских  спиц,  но  не  мог  равнодушно  видеть
госпожу Юнъэр; зато Я-Чэн рассматривал госпожу Юнъэр разве  что  с  легким
интересом, но зато две хрупкие спицы...
     Что делать?!
     "Что делать?! - думал Чэн. - Нет, я не  стану  описывать  эту  гибкую
талию зрелой, но не начавшей полнеть женщины;  талию,  отягченную  бедрами
танцовщицы из храма Яшмовых фей...  и  не  стану  я  описывать  ее  легкую
уверенную походку, и властно-ироничный взгляд, и..."
     Я неожиданно пришел в веселое расположение духа и неслышно засмеялся.
     "Проклятье! - выругались мы оба, но уже с  изрядной  долей  юмора.  -
Нет, я - оба наших "я" - не станем вообще ничего описывать, а лучше  будем
думать о Чин и Волчьей Метле, и о том, что наши сверстники в Кабире  давно
имеют по две, а то и по три жены..."
     Нет, лучше мы вообще ни о чем не будем думать.
     Совсем.
     - Будете молчать, - предупредил меня Обломок, -  я  начну  первым.  И
тогда не обижайтесь...
     Это отрезвило нас почище  ведра  холодной  воды  (на  Чэна)  и  удара
Гвениля  (по  мне).  Достаточно  было  лишь  представить  себе   возможную
галантность нашего Обломка и  его  манеру  вести  светские  беседы,  чтобы
сказать вслух хоть что-нибудь, не давая это сделать Дзюттэ.
     Чэн поспешно  вскочил,  с  грохотом  опрокидывая  скамеечку  и  роняя
жаровню - последняя, к счастью, была холодной, иначе не миновать пожара  -
а я вылетел из ножен в изысканном салюте,  перерезав  по  дороге  какую-то
планку  ближайшей  к  нам  шторы;  планка  оказалась  опорной,  и   штора,
скособочившись, чуть не брякнулась на пол.
     Следующая же фраза Эмейских спиц привела меня в ужас.
     - А вы совсем такой, каким мы вас себе представляли, - хором  заявили
спицы, и их центральные колечки, в которые были продеты пальцы Придатка...
в смысле госпожи Юнъэр, мягко звякнули. - Совсем-совсем такой... Можно?
     "А вы совсем НЕ такой, каким я вас себе представляла, -  отдались  во
мне слова Юнъэр Мэйланьской, услышанные Чэном. - Совсем-совсем не такой...
гораздо мягче и в то же время мужественней. Наверное, так не  бывает...  и
еще вы моложе. Можно?"
     - Можно, - ответили мы, не совсем точно понимая, о чем идет речь.
     Кончики спиц легко и нежно коснулись Чэновой груди, и  шнуры  верхних
застежек марлотты опали вниз. Затем спицы  скользнули  по  обнаружившемуся
зерцалу доспеха, медленно обводя вязь вычеканенного двустишия-бейта,  чуть
посвистывая от соприкосновения с полированным металлом,  задевая  платками
разошедшиеся в стороны полы марлотты...  это  было  так  по-женски,  столь
откровенное проявление любопытства...
     И тут я уже почти совершенно успокоился. Доспеха они,  понимаешь  ли,
не видали никогда! Потрогать им, понимаешь ли, захотелось! То мы  с  Чэном
такие, как они, понимаешь ли, себе представляли, то не такие...  Шулма  их
забери! Привыкли, небось, что  от  поклонников  отбою  нет...  ну  что  ж,
значит, будем поклонниками!
     - Мне говорили, что я  знатен,  -  отчетливо  прозвенел  я,  описывая
соответствующую этикету восьмерку, - но  перед  древностью  рода  Эмейских
спиц Мэйлань-го бледнеет древность любых родов (это была неправда, но  кто
возьмется проверять правдивость лести?)! Я учился изяществу  обхождения  и
благородному умению Беседовать, достойным истинного Блистающего, но  перед
вашей утонченностью и остротой ума, о  повелительницы  помыслов,  тускнеют
любые достоинства - если, конечно, они не принадлежат вам! Ну что, я  могу
считать себя прощенным за первую неловкость?
     Правая  спица  поиграла  со  шнуром  марлотты  и,  опустившись  вниз,
остановилась у рукояти Дзюттэ.
     - А это, надо полагать, личный советник царственного  ятагана  Шешеза
фарр-ла-Кабир, Дзюттэ... э-э-э...
     - Надо полагать, - довольно-таки невежливо прервал ее Дзю.  -  Дзюттэ
Обломок, с вашего позволения! Только я не советник. Я - шут. Не верите? Ну
хотите, пошучу? Могу даже вполне прилично...
     - Жаль, - протянула левая спица.
     - Что - жаль? - немедленно заинтересовался Обломок. - Что могу шутить
вполне прилично? Тогда, опять  же  с  вашего  позволения,  могу  и  вполне
неприлично...
     - Нет, не это, - хором ответили Эмейские спицы. -  Жаль,  что  вы  не
советник. А то бы вы посоветовали Мэйланьскому Единорогу не расточать  нам
излишних комплиментов. Это мы  слышим  ежедневно,  и  для  этого  не  надо
уезжать из Мэйланя в Кабир, чтобы спустя сотню лет вернуться обратно.
     - Зато я расточаю комплименты довольно редко, - вмешался  я.  -  А  в
последнее время, знаете ли, вообще  обходился  без  этого.  Такое  уж  оно
получилось, мое последнее время.
     - Вот-вот, - усмехнулась правая спица. - Теперь вы  больше  подходите
для той роли, которую вам приписывают во всем эмирате.
     - Роль? Какая роль?!
     - Роль героя. Сурового Блистающего древности, чудом попавшего в  наше
тихое и спокойное время.
     Я еле сдержался. В  наше  тихое  и  спокойное  время...  вот  Детский
Учитель посмеялся бы, если  бы  услышал.  Впрочем,  он  и  при  жизни  был
сдержанным, а смеющимся я его не видел вообще никогда.
     - Вы сказали - в наше тихое и спокойное время, - я опустился в  ножны
и говорил теперь тихо и невыразительно. - Я до того сказал:  "В  последнее
время". Я не гожусь в герои древности, я не уверен, были  ли  в  древности
герои; я даже не уверен, были ли в древности Блистающие,  осознающие,  что
они - Блистающие; я говорю банальные комплименты, но все это оттого, что я
боюсь.
     - Боитесь? - удивлению спиц не было предела. - Чего? Или - кого?
     - Я боюсь, что наши слова сольются, и придется говорить: в наше тихое
и спокойное последнее время. Вот этого-то я и боюсь.
     - Меня зовут Аун, - после долгого раздумья сказала правая спица.
     - А меня - Аунух, - добавила левая, и я вдруг снова остро ощутил  всю
мощь их обаяния.
     Чэн сжал на моей рукояти железные пальцы.
     - Нас ждет празднество, - то ли спросил, то ли  утвердительно  заявил
он. - Еще одно празднество. А мне говорили, что это будет прием.  Вдобавок
официальный.
     - Да, празднество, - о чем-то думая, небрежно ответила Юнъэр.  -  Это
хорошо, что празднество; хорошо, что оно нас ждет; и хорошо, что вы такой,
какой вы есть, Высший Чэн - вне зависимости от моих представлений о вас  и
вне зависимости от личины героя древности.
     Я не расслышал, что говорили в этот момент Эмейские  спицы,  проворно
сновавшие в ее пальцах, но наверняка они говорили нечто похожее.
     - А почему это хорошо? - удивленно спросил Чэн-Я.
     То, что ответила  Юнъэр  Мэйланьская  и  Эмейские  спицы  Мэйлань-го,
совпало полностью.
     - Потому что так мне (нам) будет проще объявить о нашей  помолвке,  -
сказали они.


     Когда они вышли  отдать  какие-то  заключительные  распоряжения,  Дзю
обратился ко мне с довольно-таки странной просьбой.
     - Слушай, Однорог, - заявил он, - не сочти за труд... Ты  не  мог  бы
попросить  своего  Чэна,  чтобы  он  описал  мне  эту...   Юнъэр.   Только
обязательно вслух, а ты переведешь для меня. Ладно?
     - Ладно, - недоуменно звякнул я, выходя из столбняка, в который  меня
повергло заявление спиц и Юнъэр, и сообщил Чэну о просьбе Обломка.
     Чэн пожал плечами, но перечить не стал.
     И он, и я понимали, что здесь дело нечисто. Предположить, что Обломок
решил удовлетворить свое досужее любопытство, не расслышав последних  слов
спиц, или просто не придав им значения - ну уж нет, кто угодно, но  только
не Дзю...
     - Ну, - начал Чэн, - невысокая такая, на полголовы ниже меня...  чуть
полнее, чем принято в Кабире, руки округлые  и  мягкие,  пальцы  двигаются
легко и быстро, грудь Юнъэр... слушай, Дзю, ну не могу я так! Тебе  же  ее
грудь - как мне твоя гарда! Чисто деловой интерес!.. грудь ему описывай...
     - Не отвлекайся, - строго заметил Обломок, и  Чэн-Я  покраснел.  -  И
гарду мою не тронь... в переносном, разумеется, смысле! А грудь... Так,  о
груди не надо, будем считать, что интерес у меня  сугубо  эстетический,  и
продолжим дальше...
     - Лицо, - покорно продолжил Чэн-Я, - лицо... Ну, круглое у нее  лицо,
нос орлиный, глаза миндалевидные, мечтательные такие, но...
     - Конкретнее! - возмутился Дзюттэ.
     - Раскосые у нее глаза! - чуть не  закричал  Чэн-Я.  -  Раскосые,  но
большие и вытянутые! Проклятье!.. Рот маленький, чуть подкрашен, уши  тоже
маленькие, зато ресницы большие... Длинные ресницы!  Желтый  бог  Мо  тебя
проглоти, Обломок несчастный!
     - О боге Мо - после, - распорядился Дзю. - Одежду  описывай.  И  чтоб
подробно.
     - Одежда, одежда... Прическа высоким  узлом  с  перьями  зимородка  и
жемчужными нитями, две шпильки в виде парящих фениксов...
     - Это не одежда, - Дзю был неумолим. -  Не  морочь  мне  набалдашник!
Продолжай!
     - Одежда... Халат длинный, багрово-дымчатого атласа, расшит  цветами,
по подолу... по подолу - жемчуг.  Пояс-обруч,  свисает  чуть  ниже  талии,
украшен бляхами из яшмы в золотой оправе... туфельки шелковые, остроносые,
узор выткан ярко-пунцовой и золотой нитью... безрукавка еще поверх халата,
бледно-салатная, что ли...
     Чэн все говорил, я послушно переводил, превращая  слова  человеческой
речи  в  звуки  языка  Блистающих  -  но  я  чувствовал,  как   с   каждым
произнесенным вслух словом в Чэне что-то  меняется.  Словно  это  были  не
слова, а капли усиливающегося дождя, падающие на пылающую жаровню,  и  вот
уже огонь шипит и  утихает,  дым  сизым  облаком  окутывает  углубление  с
трещащими угольями... зыбко и сыро...
     - Хватит, - наконец смилостивился Обломок. - Единорог, теперь ты!
     - Что - я?
     - Рассказывай! О спицах этих болтливых рассказывай! Вслух, и чтоб Чэн
слышал!..
     И экзекуция повторилась.
     ...Когда я умолк, обессиленный и  опустошенный,  Дзю  поворочался  за
поясом и расслабился.
     - Когда я был молодым и гораздо более умным, чем сейчас, - ни к  кому
не обращаясь, сообщил он, - я мечтал о ножнах. Были одни  такие  ножны,  с
бахромой по ободку. Спать не мог - все эти ножны  снились.  И  тогда  один
старый шут, нож Бечак  иль-Карс,  предложил  мне  рассказать  ему  о  моих
вожделенных ножнах. Только подробно и не упуская ни одной  детали...  И  я
рассказал. А потом  снова  увидел  эти  ножны.  Ножны  как  ножны,  ничего
особенного... Очарование ушло. Когда любишь, невозможно рассказать, за что
любишь... а если возможно - то это уже не любовь. Чэн, Единорог -  гляньте
в щелку: эти спицы Мэйлань-го и их Юнъэр не видны ли?
     И мы глянули. И увидели Эмейских  спиц  и  госпожу  Юнъэр,  с  кем-то
разговаривающих. И еще увидели накрытые столы, входящих гостей... все, как
обычно. И снова - Эмейские спицы. И снова Юнъэр Мэйланьская.
     И - ничего. Сизый дым  над  жаровней.  Потрясение  ушло.  Обаятельные
сестры-Блистающие, милая и умная женщина... ну и?.. ну и не более того.
     - Ты жесток, Дзю, - тихо сказал я.
     - Спасибо, Дзю, - тихо сказал Чэн.
     - Ты жесток, Дзю, - тихо сказали мы. - Спасибо.
     - Не за что, - буркнул Обломок.
     И добавил:
     - Я - шут. А шуты добрыми не бывают.
     - Ты шут Шешеза фарр-ла-Кабир, - зачем-то заметил я.
     Дзю усмехнулся.
     - А ты? - спросил он.
     - Что - я?
     - То-то же... - как-то невпопад завершил Обломок. -  Шуты  не  бывают
добрыми, Единорог. И еще - шуты не бывают чьими-то...
     - Наставник был добрым, - пробормотал Чэн-Я,  и  железные  пальцы  на
моей рукояти превратились в тиски, и я чуть не закричал от боли.
     От той, давней боли, от эха ночного Кабира, от ночи, в которой умирал
маленький ятаган, бывший Детским Учителем...
     - Наставник был добрым, - еле слышно согласился Дзюттэ. - Наставник -
был.


     А празднество получилось таким, как и любое другое. Местные  Придатки
вовсю шумели за богато  накрытыми  столами,  всячески  развлекая  Чэна;  в
оружейном углу цвет здешних Блистающих не давал мне скучать,  расспрашивая
отнюдь не об убийствах и преследованиях, а о кабирских модах и турнирах, о
характере ятагана Шешеза, о  Посвящении  у  старого  Фархада  и  о  прочих
приятных вещах, располагающих к суесловию.
     Я с наигранной живостью отвечал, временами давая ничего  не  значащие
обещания по-Беседовать то с милым крюком  из  семейства  Тье-Чинчи,  то  с
вежливой, но настырной секирой из двуручных Фэн-тоу-фу  -  простите,  ради
Небесного Молота, как только выпадет свободная минутка, а  вот  когда  она
выпадет - совершенно неизвестно, но я обязательно, обязательно...
     "Ну  почему  у  меня  всякий  раз  празднества  предвещают   какую-то
неприятность?! - размышлял я, делая вид, что слушаю мэйланьские сплетни  в
изложении двух разговорчивых сабель Чандрахасса. - Почему?!  Посвящение  у
Абу-Салимов - и турнир, веселье у Коблана - и побоище в переулке; теперь в
Мэйлане два торжества подряд - и невесть откуда объявляется помолвка!  При
чем тут помолвка?! Ну, Чэна давно пора женить - так сейчас не  время...  а
мне свадьбы играть - дело, конечно,  хорошее,  только  кто  Волчьей  Метле
объяснит, что оно, дело это, хорошее, и что не надо по этому поводу платки
у спиц Мэйлань-го в клочья драть..."
     Некоторые из приглашенных гостей время от времени  выходили  из  зала
по-Беседовать - здесь было не принято Беседовать прямо в зале - мне  никто
открыто  не  предлагал  принять  в  этом  участие,  но  многие  Блистающие
вопросительно поглядывали в мою сторону. Я игнорировал досужее любопытство
местных задир, ждущих, так сказать от героя дня немедленных подвигов, -  и
в свою очередь не раз  косился  на  Эмейских  спиц,  которые  не  посещали
оружейный угол, а все время находились за отворотом безрукавки Юнъэр.
     Я ожидал продолжения - уж больно эти слова  о  помолвке  были  не  ко
времени, чтоб счесть их просто милой шуткой - но продолжения не было.
     Послышалось мне, что ли?!.
     В трех-четырех выпадах от меня Обломок привычно  развлекал  почтенную
публику. Судя по всему, Дзю в считанные минуты стал  всеобщим  любимцем  -
что меня ничуть не удивляло - а некоторые алебарды  после  острот  Обломка
просто падали от хохота, и их Придаткам приходилось отрываться от стола  и
поднимать не в меру смешливых Блистающих.
     Рядом  с  Обломком  глубокомысленно  помалкивал   Заррахид,   изредка
вставляя короткие "да" или "нет". Кстати, в  паре  с  Дзю  они  смотрелись
весьма оригинально: один - короткий, плотный, развязно-нахальный, и другой
- элегантно-узкий, спокойный, с изысканными манерами аристократа.
     Ну просто две стороны кабирской действительности!
     Третья, темная сторона этой самой  действительности  -  то  есть  наш
приятель Сай - была не  видна.  Сай  совершенно  не  вылезал  из-за  пояса
ан-Таньи и в оружейный угол не заглядывал, беря пример со спиц.  Но  я  не
раз ловил его острый взгляд из-под столешницы, шарящий по залу.
     Похоже, никого из обожженных Шулмой здесь не наблюдалось.
     Какой-то мой Прямой родич  -  юный  меч  Цзянь,  представившийся  как
Баолун, Драгоценный Дракон, - поинтересовался  у  меня,  что  я  думаю  об
использовании ножен для отражения некоторых скользящих ударов. Я  ответил,
что я думаю по этому поводу - хотя думал в этот момент совсем о другом.
     "Если эта суматоха растянется на дни, или и того хуже - на недели,  -
думал я, выслушивая благодарности Драгоценного Дракона и вежливо кивая ему
обеими кистями, - то ни о каких поисках не может быть и речи! Ну, помолвка
- это все-таки, наверное, шутка... хотя и довольно странная. А вот Но-дачи
- это не шутник, и во дворце  его  вряд  ли  удастся  разыскать.  Придется
гонять Сая с ан-Таньей по городу - пусть высматривает своих... Заодно надо
будет справиться о пропавшем Поясе Пустыни из Харзы...  небось,  все  ищет
Тусклых и  стесняется  отправить  Шешезу  почтового  сокола  с  письмом  о
неудаче! Вот будет здорово, если он..."
     - Привет живой легенде! - раздалось рядом со  мной.  -  Узнаешь?  Или
совсем загордился?!
     - Узнаю... - оторопело пробормотал я, глядя, как Пояс Пустыни слетает
с талии своего кривоногого Придатка, разворачиваясь и блестя самым веселым
образом, и укладывается на подставку чуть пониже меня.
     Выглядел он отлично. Заново отполированный,  сияющий,  даже  какой-то
повзрослевший... не тот забияка, совсем не тот!..
     - Рад тебя видеть, Единорог, - сказал он, когда остальные  Блистающие
вокруг нас деликатно принялись  разговаривать  друг  с  другом,  чтобы  не
мешать нам. - Честно, рад...
     - Я тоже, - совершенно искренне ответил я. - Я тоже рад тебя  видеть,
Маскин Седьмой из Харзы, охотник на Тусклых.
     - Я теперь не Седьмой, - ослепительно усмехнулся Маскин. -  Я  теперь
Тринадцатый. И я больше не охотник.
     - Да хоть Двадцать Шестой, - отмахнулся кистью  я.  -  С  тобой  хоть
нормально поговорить можно! А эти все только кивают да поддакивают, словно
я им каждую секунду по тайне мироздания раскрываю!
     - Понятное дело, - Пояс  Пустыни  глянул  на  веселившуюся  знать,  и
легкая рябь пробежала по  его  гибкому  клинку.  -  А  как  же  еще  можно
разговаривать со своим будущим правителем?!
     Я чуть с подставки не слетел.
     - С правителем? Будущим?!
     - Ну да!  Ты  ведь  коренной  мэйланец,  опять  же  из  потомственных
Высших... и не просто отсюда родом,  а  Мэйланьский  Единорог!  Сотню  лет
провел в столице, прославился на весь эмират, Придатка испорченного менять
отказался, доверенный клинок Шешеза фарр-ла-Кабир... Весь эмират только  о
тебе и звенит - то ты Придатка железом оковал, то  в  Беседе  тебе  равных
нет, не было и не будет, то ты какого-то хищника насквозь проколол, спасая
будущего Фархадова Придатка, то в  переулке  за  одну  ночь  всех  Тусклых
Кабира под корень извел!..
     Пояс Пустыни звонко хихикнул.
     - Ты же теперь герой! - весело продолжил он. - А зачем герою, да  еще
Высшему Мэйланя, спустя сотню лет возвращаться на родину,  особенно  когда
на родине во временных правительницах две вдовые Эмейские спицы  блестят?!
Вот то-то и оно! Дядя твой, Скользящий Перст, уже всем раззвонил, что быть
тебе лет через восемь вместо  него  главой  рода  Прямых  мечей!  Так  что
готовься к делам государственным! Я слышал, что от Абу-Салимов  с  птичьей
почтой поздравление пришло, на твое имя...
     - С чем поздравляют? - тупо спросил я.
     - С будущей свадьбой!
     - А-а-а... - только и  ответил  я,  беспомощно  качая  кисточками.  -
Ясно...
     - Ты хоть на свадьбу-то  пригласи!  -  Маскин  вновь  обвился  вокруг
своего Придатка, собираясь покинуть такого непонятливого собеседника,  как
я. - Или лучше я к тебе  завтра  сам  загляну.  В  гости.  Напомню,  да  и
поговорить нам с тобой есть о чем... Ты как считаешь, Единорог  -  есть  о
чем поговорить Мэйланьскому Единорогу, образцу  для  Блистающих,  и  Поясу
Пустыни из Харзы, Маскину Тринадцатому, бывшему Седьмому, бывшему охотнику
за Тусклыми?!
     Я не успел ничего ответить. Я еще только приходил в  себя  и  начинал
задумываться над странным двойным смыслом последнего вопроса Маскина  -  а
Пояс Пустыни уже оставил оружейный угол.
     - ...у всякого настоящего героя, - донесся до  меня  увлеченный  лязг
Дзюттэ, - обязательно должен быть свой личный шут. Вот и у нас...
     - Правильно! - согласился какой-то короткий и наивный трезубец.  -  У
такого уважаемого Блист