-  я,  я  последнее
слово о турнире сказал, еще у Шешеза в гостях!
     - А что ты должен был им ответить?! - яростно шипит Дзюттэ. - Что  ты
согласен, что из-за какой-то Шулмы - если она вообще  существует!  -  клан
Детских Учителей покроет  ржавчиной  почти  восемь  веков  благоразумия  и
станет учить юных Придатков убивать?! Что  ты,  как  Верховный  Наставник,
готов стать Диким Лезвием и других сделать такими же?! Ты это  должен  был
сказать, да?!
     Так, сейчас они всех перебудят... Впрочем, любопытство уже проснулось
во мне, а остальным просыпаться вроде бы и не к чему.
     - Тихо! - командую я  лязгающим  шепотом,  и,  как  ни  странно,  они
мгновенно умолкают. - Вы меня зачем будили? Без зрителя ругаться  скучно?!
Значит, так - или вы без воплей объясняете мне, в чем дело, или -  клянусь
клинками Повитухи Масуда! - я...
     Договаривать мне не  пришлось.  Упоминание  о  клинках  пришлось  как
нельзя кстати - Дзюттэ и Детский Учитель мигом угомонились.
     - Ты что?! - с некоторым испугом брякает Обломок. - И впрямь дурак...
Кто ж такими именами ночью бросается?! Я думал, дурнее меня никого нет,  а
оказывается...
     Тьфу ты, пропасть! Оказывается, я в запале имена  Повитух  перепутал.
Хотел Мунира вспомнить, а мне на клинок Масуд подвернулся!
     Даже  в  темноте  я  вижу  -  нет,  скорее   чувствую   -   как   они
переглядываются. Конечно! Во-первых, если  дурак-Единорог  такими  именами
бросается, то он их наверняка знает. Спрашивается - откуда?  Предположить,
что от Придатков - нет уж, Дзюттэ, конечно, тоже дурак, но не сумасшедший.
И потом - может, я с умыслом Масуда, Повитуху Тусклых, помянул? Мало ли...
     -  Ладно,  -  наконец  решается  Детский  Учитель,  -  начистоту  так
начистоту. От Кабира до Мэйланя сколько дней пути?
     Он что, в Мэйлань собрался? Родичей моих проведать?
     - Недели три, - отвечаю, - с лишком. И коней  не  жалеть.  А  если  с
караваном, не спеша - так и поболе будет. А что?
     - Ничего. А от Мэйланя до Кулхана?
     Кулхан - это пески на северо-востоке от Вэя, окраины Мэйланя. Я и  не
был-то там ни разу... ведь по-мэйланьски "кул-хан" - "плохие пески".
     И не просто, а очень плохие.
     - Ну... не знаю. Дня три, если  тропы  выучить.  Или  кого-нибудь  из
Охотничьих ножей в проводники взять.
     - А если наобум?
     - Тогда - неделю. Или вообще не доберешься.
     - Так... Ну а если через Кулхан насквозь пройти и взять еще севернее?
Там что?
     Ишь, заглянул!  Я  и  не  слыхал,  чтоб  кто-нибудь  в  этакие  дебри
забирался... зыбучка там, если  верить  слухам.  То  есть  это  в  Кулхане
зыбучка, а за ним...
     - Ничего, - отвечаю. - Конец света. Восьмой ад Хракуташа, где Ушастый
демон У плохих Придатков перековывает.
     - Да? - вмешивается Обломок. - А нам сказали, что там Шулма.
     - Какая еще Шулма? Кто сказал?
     - Друг твой один, - невесело  хихикает  Обломок.  -  Близкий  Длинный
такой, слабо изогнутый, рукоять чуть ли не в полклинка, а гарды  и  нет-то
почти. Руки Придаткам рубить любит.
     - Но-дачи?!
     - Он самый... Ну что, Наставник, рассказывай...
     И Наставник рассказал.


     По словам Детского Учителя, дней за десять  до  того,  как  произошло
первое убийство в Хаффе на открытом турнире, к нему явились гости.
     Но-дачи явился, потом еще один Блистающий, очень похожий на  Но-дачи,
но совсем маленький, не больше самого Детского Учителя;  и  трое  странных
кинжалов с узким граненым клинком и длинными острыми усами выгнутой гарды,
отчего сами кинжалы сильно напоминали трезубцы, снятые с древка.
     (Вспомнил я турнир, кинжалы эти вспомнил, как они Но от меня да  Чэна
беспамятных уводили; голос их скрипучий  вспомнил,  Придатка  нескладного,
одного на троих - и не сказал я  ничего,  только  кистью  качнул  Детскому
Учителю семьи Абу-Салим: продолжай, мол...)
     ...Говорил, в основном,  Но-дачи.  Остальные  молчали.  Плохо  как-то
молчали. С вызовом.  Короткий  Блистающий  сперва  даже  имени  своего  не
назвал, а по виду его род определить не выходило. Кинжалы-трезубцы  велели
звать их Саями, а больше ничего не добавили.
     Вот и звал их Учитель про себя: Сай Первый, Сай Второй и Сай Третий.
     Только речь в первую очередь не о них.
     Если верить Но-дачи - а он сперва произвел на Детского Учителя (как и
на меня) весьма неплохое впечатление - так вот, Но-дачи будто бы был  моим
земляком, и нелегкая как-то занесла его в Кулхан.
     Что он там искал - неизвестно, и Детский Учитель решил  не  заострять
на  этом  внимания.  Мало  ли   куда   вздумается   отправиться   молодому
Блистающему? - а Но-дачи был, похоже, лет на тридцать моложе меня.  Почему
на тридцать? Когда я уезжал из  Мэйланя,  муаровый  узор  на  клинках  был
темным, но все вокруг поговаривали, что скоро в моду светлый войдет, "лянь
памор" по-нашему.  Мне  при  отъезде  всего-навсего  двадцать  девять  лет
стукнуло, узор у Но светлый, чистый "лянь  памор",  а  узор  при  рождении
образуется. Сходится?
     Ладно. В этом деле многое на веру придется брать. Возьмем,  и  дальше
пойдем.
     Короче, Но-дачи ухитрился пройти Кулхан. У Придатка его на воду то ли
чутье, то ли везенье было - два раза на заброшенные колодцы  натыкался,  и
еще  раз  на  конного  Придатка,  застигнутого  песчаной  бурей.  Фляга  у
покойника нашлась, небольшая, но на два дня пути хватило.
     Коня у них в первую же неделю  бешеный  варан  сожрал,  так  Придаток
пешком шел, Но-дачи на плече нес и сушеную варанятину жевал -  в  отместку
за коня, что ли...
     Нес, нес и вынес. На свою голову.
     ...Убили его, Придатка этого. Пески насквозь прошел, гнилую  воду  по
капле цедил, когда варанов не стало - змей на солнце вялил...  и  все  для
того, чтоб у первого же дерева, кривого да  чахлого,  прирезали  его,  как
скотину.
     Три копья ждали у этого дерева. Три легких копья неизвестного рода  и
три ножа. Ну, и три Придатка на низкорослых косматых лошадках.
     Только молчали они, и копья эти, и ножи - молчали, сколько Но-дачи не
кричал им издали. И еще дух от них шел... нехороший. Будто и не Блистающие
они вовсе, а так - вещь.
     Вещь неразумная. Мертвая.
     Или почти мертвая.
     Или даже и не жившая никогда.
     Так что когда Придаток Но-дачи из последних сил добежал до  ожидающих
- один из всадников глянул на него искоса, наклонился, вынул  безразличный
нож и деловито перерезал горло покорителю Кулхана.
     Как ветку срезал. Равнодушно так, спокойно, без злобы.
     И вытер неживой клинок о шкуру лошади.
     Знай Но-дачи заранее то, что он тогда лишь начал узнавать; умей он  в
тот миг то, чему нескоро обучился - не спешил бы он к  всадникам.  И  так,
неспешно, всех девятерых положил бы рядком у того же  дерева.  Три  копья,
три ножа, три Придатка.
     В пыль.
     (Вот в это я поверил сразу).
     ...Увезли его. Приторочили к седлу и увезли. И  очень  скоро  выяснил
Но-дачи, что вокруг него лежит Шулма, и живущие здесь Придатки зовут  себя
шулмусами; а еще узнал, что нет в Шулме Блистающих.
     Оружие есть. Вещь неразумная, для убийства созданная.
     А убивали в Шулме немало. Род на род, племя на племя,  то  набег,  то
распря. Так что работы железу хватало.
     Брезжило что-то в местных клинках, словно фитиль мокрый свечной горел
- вспыхнет, погаснет, снова вспыхнет, зашипит, затрещит и плюется  во  все
стороны. Чадит, а не светит.
     Вещь не вещь, тварь не тварь. Но и не Блистающие.
     Дикие Лезвия. Совсем-совсем дикие.
     Без легенд и сказок. Без красоты вымысла.
     Как есть. По-настоящему.
     ...Не всех пришлых Придатков в Шулме резали. А тех, что из-за Кулхана
явились - тех вообще берегли и, в отличие от других рабов, даже на тяжелые
работы не ставили.
     И кормили не впроголодь.  Это  Придатку  Но-дачи  просто  не  повезло
отчего-то. Не глянулся он шулмусам-заставщикам, что ли?
     Чего уж теперь гадать...
     А вот Блистающих у пришельцев  отбирали.  Оружие  то  есть,  с  точки
зрения шулмусов. И хранили пленных Блистающих в почетном шатре.
     У каждого уважающего себя племени - а племен, себя не  уважающих,  не
было в бескрайней Шулме - имелся такой шатер.
     Знатное  жилье!  На  отдельной  повозке  возили,  трех  белых   коней
запрягали да трех гнедых - это когда на новое место  откочевывали.  А  вот
когда на стоянках разбивали, то сверкал и искрился шатер золотыми полосами
переплетающихся цветов и узоров, искусно вышитых по зеленому бархату;  низ
шатра натягивался на массивные колья красного металла, покрытые  тончайшим
чеканом работы неведомых златоделов.
     Вроде бы и небогата ремеслами кочевая Шулма, а вот поди ж ты!..
     В шатре том  и  познакомился  Но-дачи  с  братьями-Саями,  хмурыми  и
неразговорчивыми, и с другими Блистающими, невесть какими путями попавшими
в Шулму. Только не сразу понял Но,  почему  одни  Блистающие  в  шатре  на
белой, как снег, кошме лежат, а другие - на пунцовой.
     Как по крови плывут.
     ...Долго понимать не пришлось. Поначалу соседей спрашивал - те, что с
белой кошмы, и сами ничего не знали или делали вид, что не  знали,  а  те,
которые с пунцовой - отмалчивались.
     Вскоре все выяснилось само собой.
     По большим местным праздникам, шесть-семь раз в год  (как  турниры  в
Кабире!) устраивало племя общий той. Скачки, пляски,  песни,  козлодрание,
котлы сорокаведерные мясным паром кипят,  маленькие  Придатки-шулмусики  с
головы да ног бараньим жиром да кислым каймаком перемазаны. А в  последний
день тоя звали какого-нибудь раба-Придатка - непременно  того,  кто  из-за
Кулхана пришел - и заставляли выбирать оружие по руке.
     С белой кошмы.
     А  потом  ставили  их  обоих  -  Придатка  с  Блистающим   -   против
бойца-шулмуса.
     И в ладоши хлопали - начинайте, дескать!
     Вот так хлопнули однажды и для Но-дачи.  И  для  рослого  темнокожего
Придатка - дурбанец, наверное! - что уверенно поднял Но с белой кошмы.
     ("Еще бы! -  подумал  я.  -  Они  там,  в  Дурбане,  и  без  того  на
двуручниках помешаны, прочие роды обижаются...  ну  да  ладно,  не  о  том
сейчас речь...")
     Истосковавшийся по Беседам Но-дачи начал  ее  радостно  и  красиво  -
благо Придаток попался сообразительный. Три стремительных дуги прочертил в
воздухе тяжелый клинок, и слетела верхушка шулмусского малахая из  лисьего
меха, забился на полынном  ветру  распоротый  рукав  чекменя,  рассыпались
костяные украшения с лопнувшего шнурка на жилистой шее...
     А кривая сабля-клыч не сказала в ответ ни  слова.  Шагнул  шулмус,  и
узкий клинок просто и грубо погрузился в живот  нового  Придатка  Но-дачи.
Темная кожа посерела, будто пеплом подернулась, гулко забили барабаны -  и
вновь остался Но-дачи один.
     В шатре. На белой кошме.
     А за шатром  хлопали  в  ладоши  и  счастливо  взвизгивали  довольные
шулмусы. Как же - такая победа!
     Даже обнаженное оружие,  которым  размахивали  жители  Шулмы,  что-то
азартно бормотало, захлебываясь пьяным весельем - да только невнятной была
речь шулмусских клинков, одышливо присвистывали копья, заикались на взмахе
метательные ножи...
     Ну и что? Зато могли то,  чего  не  могли  Блистающие  Верхнего  Вэя,
Кабирского эмирата, Омелы Кименской, древнего Мэйланя,  Лоулеза,  Дурбана,
Хаффы, Хакаса...
     Шулма - могла!
     Видел Но-дачи - по уменью Беседовать один Блистающий  дюжины  здешних
сабель стоит. Стоить-то, конечно, стоит, но вот в чем беда: через себя  не
переступишь, а уменьем убийства не перекрыть!
     Разве что...
     Отлежался Но на кошме, отмолчался, и месяца через два,  на  очередном
тое, с другого конца подойти решил.
     Пять   раз   выбивал   он   боевой   топор   из    рук    одноглазого
шулмуса-поединщика, пять раз кричал топору: "Опомнись, брат!.."
     Не докричался. Глухо  ухал  топор,  как  птица  ночная  -  и  все.  А
затягивание боя считалось среди шулмусов уловками Гэнтэра, лукавого  божка
воров и конокрадов, недостойными настоящего  мужчины.  Зароптали  зрители,
мелькнул в  воздухе  волосяной  аркан,  рухнул  хрипящий  Придаток,  роняя
Но-дачи...
     ...Очнулся Но на кошме.
     Белой.
     Долго думал большой меч,  долго  себя  наизнанку  выворачивал,  долго
копил в себе скудные крохи  решимости;  и  накопил.  После  третьего  боя,
короткого и страшного, отнесли его с почетом на пунцовую кошму и всю  ночь
выли вокруг Но по-праздничному.
     Никогда не забудет двуручный Но-дачи, Блистающий Мэйланя, как снял он
с плеч свою первую голову.
     Вот ведь как выходит -  и  чужая  голова  своей  стать  может,  когда
снимешь ее с хозяина.
     А Придатка, что в тот памятный день Но-дачи держал, в племя  приняли.
На одного шулмуса больше стало. Молодец!..
     Еще бы не  молодец...  И  себя  спас,  и  Но-дачи.  Ведь  если  какой
Блистающий с белой кошмы за год так  крови  и  не  попробует  -  приносили
неудачника в жертву Желтому богу Мо, разломав на  три  части  и  утопив  в
священном водоеме.
     Все дно - в обломках. Гнилых, ржавых.
     Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
     А так - хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три  раза  в
год берут. И то - против новеньких. Тех, что  Беседуют.  По-старинке.  Как
привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
     Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие-такие дела  с  кошмы
на кошму перекладывают.
     ...Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
     И как-то ночью вошли в шатер, переступив  через  удавленного  стража,
девять Придатков - из тех, что в разное время были в племя  приняты.  А  у
шатра восемнадцать коней землю копытом рыли - девять заседланных, девять -
в заводе, под вьюки.
     Взяли Придатки  с  пунцовой  кошмы  одиннадцать  Блистающих  -  троих
братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото...  еще  шесть
клинков, проверенных Шулмой...
     И - только пыль взвилась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон  -
куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам  рассечен  -  видно,  впрок
праздничная  наука  пошла!  -  кони  на   земле   бьются   с   сухожилиями
перерезанными, плачут детскими голосами. Пока  на  дальний  выпас  пешком,
пока...
     ...Прошли они Кулхан. Семеро -  из  девяти  Придатков.  Девять  -  из
одиннадцати Блистающих.
     И четыре лошади.
     Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками,  далеко,  есть  на  земле
место такое - Шулма.
     И земля им тесной показалась.



                                    9

     - Интересное дело... - задумчиво прошелестел я, когда Детский Учитель
надолго замолчал. - Ну, допустим... А  почему  тогда  они  именно  к  тебе
пришли, на жизнь жаловаться? Мало ли в том же Кабире Детских  Учителей?  И
вообще...
     - Учителей-то немало, - вмешался Обломок. - А Детский  Учитель  семьи
Абу-Салим -  один.  И  слово  его,  как  Верховного  Наставника  из  Круга
Опекающих, дороже иных слов стоит. Вот так-то! И не только в Кабире.
     Я не особенно разбирался в иерархии Детских Учителей,  но  сказанного
Обломком было достаточно, чтоб угомониться и не  приставать  к  маленькому
ятагану с лишними вопросами.
     - А ты, Дзю? -  видимо,  я  угомонился,  да  не  совсем.  -  Ты  тоже
Верховный Наставник, раз при этом разговоре присутствовал?
     -  Я  -  Верховный  Насмешник,  -  ухмыльнулся  Дзюттэ.  -  И  я   не
присутствую. Я прихожу и остаюсь, пока меня не выгоняют. А когда выгоняют,
то я все равно остаюсь. Понял?
     - Понял, - качнул кистью я. - Ладно. Наставник, рассказывай дальше.
     -  Дальше?  -  тихо  переспросил  Детский  Учитель.  -  Чтоб   дальше
рассказывать, надо сперва назад вернуться...
     И мы вернулись назад.
     ...За три месяца  до  побега  попал  в  шатер  к  Но-дачи  незнакомый
Блистающий. Попал - и сразу на пунцовую кошму лег. Его в набеге из  чужого
племенного шатра выкрали, так что он в Шулме уже  лет  пять  обретался,  и
всему, чему надо, обучен был. В том шатре  он  вместе  с  братом-близнецом
лежал, только в суматохе набега пропал брат куда-то...
     И одной долгой ночью, когда нет  иного  дела,  кроме  как  спать  или
разговаривать между собой, рассказал новый Блистающий о том,  что  недавно
случилось в его племени - а был он из известного  в  Мэйлане  рода  парных
топоров Шуан, не склонных к выдумкам и многословию.
     (Да, я неплохо знал когда-то Шуанов по обеим линиям - Верхневэйской и
Мэйланьской - и к многословию они были склонны не больше, чем к умышленной
порче Придатков. Хотя - если эта Шулма действительно такая...)
     ...Случился в племени, где находился тогда Шуан,  заблудший  топор  с
короткой рукоятью и подобным луне лезвием - праздничный той. Скачки-байга,
песни-пляски, хмельная арака - все, как полагается.
     Все, да не все.
     Явился в племя, в самый разгар тоя, чужой Придаток  с  Блистающим  на
поясе. По внешнему виду оба - чистые  Вэйцы.  И  пришли  от  юго-восточной
границы Кулхана. Почему сами  пришли,  а  не  под  конвоем  заставщиков  -
неясно, да и лень в праздник разбираться.
     Ну, раз пожаловали - становитесь  в  круг,  за  цвет  кошмы  и  жизнь
Придатка спорить!
     Стоят они в круге. Смотрят на шулмусов. И те на них смотрят. Видят  -
Придаток стройный, узкоплечий, черноглазый, в суконный бешмет затянут;  ни
вида, ни силы, одни глаза из-под войлочного  колпака  лихим  огнем  горят.
Такие огни в полночь на заброшенных курганах-могильниках  видеть  можно  -
можно, да не нужно. Кто их близко видел, те домой редко возвращаются.
     А Блистающий, что только что был  на  поясе,  а  теперь  уже  в  руке
подрагивает  -  вроде  бы  обычный  меч,  прямой   да   короткий,   клинок
треугольный, двулезвийный, только у гарды-крестовины тот клинок чуть ли не
в полторы ладони шириной, а у острия - полукругом под бритву сточен.
     (- ...Чинкуэда, - бросаю я. - Как же, слыхал...
     - Что? - удивляется Детский Учитель.
     - Чинкуэда, говорю. Есть такая семья у нас  на  северных  солончаках.
Затворники, в свет редко когда выбираются...
     - А... ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Дальше говорить?)
     ...Вышел к гостю незваному в круг шулмус с двумя копьями. Поглядел на
соперника Придаток, звонко расхохотался у него в руке Блистающий Чинкуэда,
и затем острием указал по очереди на семерых шулмусов, что впереди  прочих
стояли.
     Выходите, мол!..
     Те и вышли. Стоят ввосьмером. Ждут.
     - Джамуха! - сказал стройный Придаток и в грудь себя кулаком стукнул.
Дескать, зовут меня так - Джамуха...
     ...Знал топор Шуан, что  любой  Блистающий  по  уменью  своему  много
шулмусских клинков на весах Беседы перевешивает. А вот то,  что  новенький
Блистающий, не обожженный Шулмой, не терявший Придатков, с первого же раза
восьмерых шулмусов играючи положит - этого топор Шуан не знал.
     И двуручный Но-дачи не знал. А узнав - удивился.
     (И я удивился.)
     Покачался окровавленный Чинкуэда  над  трупами,  посвистел  лениво  в
тишине, и в ножны лег, не вытершись. Придаток его  улыбнулся  нехорошо,  в
карман бешмета полез и пригоршню ушей оттуда достал. На землю бросил.
     По серьгам признали шулмусы уши своих пограничных заставщиков.
     Через полгода новый вождь был у племени. Взамен прежнего, зарезанного
на глазах у всех.
     Звали нового вождя - Джамуха Восьмирукий.
     И на поясе его всегда  висел  прямой  короткий  Чинкуэда,  скорый  на
смерть.


     А еще через три месяца указал  Чинкуэда  острием  на  четыре  стороны
света и сказал: "Много земель - одна Шулма. Много  племен  -  один  народ.
Много Придатков - один вождь. Кто не согласен - умрет."
     Было  это  незадолго  до  похищения  топора  Шуана.  И  чуть   дольше
оставалось до дерзкого побега девяти Придатков и одиннадцати Блистающих.
     Топор Шуан тоже был среди них.
     Он остался в Кулхане. Зыбучка засосала.


     ...Детский Учитель все еще тихо шелестел, сообщая разные малозначащие
подробности, молчал Обломок - слишком долго  для  его  хара