благ ему всяческих, - подумал я, - только не тех, что он  сам
себе желает.  Хороший  человек  Эмрах  ит-Башшар,  и  Блистающий  при  нем
хороший, Маскин Тринадцатый из Харзы, но то, чего  хотят  они  -  нет,  не
благо это!.."
     Чэн благосклонно кивнул просиявшему  слуге,  пообещал,  что  прикажет
ан-Танье взять отставного наемного убитого  на  постоянную  службу,  и  мы
двинулись в обход пруда. Это заняло совсем немного времени и, не доходя до
древнего  кипариса,  настолько  подгнившего  и  накренившегося,  что   его
поддерживала подпорка из красного  дерева,  я  толкнулся  в  Чэнову  руку,
вылетел из ножен и приветственно замахал Маскину Тринадцатому.
     - Эй! - хором крикнули мы с Чэном,  каждый  на  своем  языке.  -  Как
дела?!
     - Дела? -  тоже  хором  спросили  Эмрах  ит-Башшар  и  Пояс  Пустыни,
выглядывая из-за беседки; только в  отличии  от  нас  они  не  знали,  что
говорят хором. - А вот сейчас посмотрим, как у нас дела, сейчас выясним...
     И с наигранной зловещестью они направились к нам.
     "Зря я панцирь дома оставил,  -  подумал  Чэн,  и  тут  же  устыдился
подобной мысли. - Да ну,  ерунда,  что  ж  мне  теперь  в  самом  деле,  и
по-Беседовать нельзя как следует?!."
     Шагах в трех от нас  Эмрах  остановился.  Пояс  Пустыни  в  его  руке
медленно  резал  воздух  крест-накрест,  чутко  подрагивая  гибким  концом
клинка, и впрямь напоминавшим язык Рудного Полоза.
     - Свадьба-то скоро? - спросил Маскин, небрежно переходя от  креста  к
вытянутой восьмерке.
     - Не знаю, - ответил я, накручивая узкую спираль. - Со мной никто  не
советовался.
     Чэн в это время разговаривал с Эмрахом примерно о том  же,  но  я  не
вслушивался в слова людей, опасаясь отвлечься и показать себя в Беседе  не
с лучшей стороны.
     Ну честолюбив я - каюсь!..
     Пояс Пустыни нанес первый удар - все так же  медленно  и  четко,  как
полагается даже и не при Беседе, а во время демонстрации при обучении.
     Если горячность его еще и  оставалась  где-то,  то  сейчас  она  была
упрятана глубоко-глубоко.
     Чэн отошел на шаг, а  я,  не  входя  в  соприкосновение  с  Маскином,
поднялся над непокрытой Чэновой головой и там замер.
     - Я слыхал, - Маскин провел несколько длинных рубящих махов, но делал
он это на таком расстоянии от Чэна и меня, что  его  действия  можно  было
счесть лишь похвальбой, - будто в Кабире Детского Учителя семьи  Абу-Салим
убили. Кого еще после него?
     Эта тема - и та легкость, с которой нынешний Пояс Пустыни заговорил о
смерти Наставника, да и о смерти вообще - пришлась мне не по душе.
     - Никого, - не двигаясь, ответил я. - Наставник был последним.
     Не объяснять же ему, что в переулке-то как раз Наставник был  первым,
а уже потом... не стану я ему ничего объяснять.
     Эмрах вдруг прыгнул вперед и ударил коротко и точно,  целясь  Чэну  в
бедро. Я метнулся вниз, приняв харзийца  на  сильную  часть  клинка  -  но
сбрасывать в сторону не стал.
     Чэн, поняв мое желание, не двинулся с места.
     Нет, удар был чистым. Даже не успей я подставиться, Маскин все  равно
остановился бы вовремя.
     Лязгнув с досады, Пояс Пустыни попытался режущим  полукругом  достать
голову Чэна, но Чэн низко присел, а я легонько кольнул локоть Эмраха.
     Так, чуть-чуть, чтоб не зарывались... оба. Мы им не наемные убитые.
     - Шешеза жаль, - беззаботно прозвенел Пояс  Пустыни,  отодвигаясь  на
полторы длины клинка и делая  вид,  что  ничего  не  произошло.  -  И  так
сплошные неприятности, а тут еще семья без  Детского  Учителя  осталась...
небось, рубит теперь со зла что ни попадя да Тусклых во всем винит!
     Чэн неторопливо пошел по кругу, оставляя кривоногого Эмраха в центре,
а я горизонтально поплыл по  воздуху,  с  обманчивой  небрежностью  свесив
кисти вниз и еле слышно посвистывая.
     - Тусклые ни при чем, - бросил я замершему харзийцу. - Это не они.
     - Ни при чем, - охотно  согласился  он,  выведя  руку  Эмраха  далеко
вперед и еле касаясь  меня  лезвием.  -  Тусклые  абсолютно  ни  при  чем.
Полностью с тобой согласен.
     По-моему, он вкладывал в эти слова какой-то свой, непонятный для меня
смысл. Впрочем, сейчас не время искать  смыслы,  и  вообще  -  может,  мне
показалось?!
     Маскин попытался обойти меня по внутренней стороне  своего  изгиба  -
заточка у него оказалась полуторасторонняя - и достать острием плечо Чэна.
Я чувствовал, что при желании харзиец  может  двигаться  примерно  раза  в
два-три быстрее - но даже при такой скорости я  прекрасно  успевал  бы  не
выпускать его из сферы своего восприятия.
     Еще ворчун Пуддха учил меня ощущать воображаемый шар, окружающий меня
и моего Придатка; ловить его увеличение при длинном выпаде, пульсацию  при
кистевых ударах и переходах с уровня на уровень; с тех  пор  у  меня  были
разные учителя, включая жизнь, и не Поясу Пустыни проверять  на  прочность
шар учения вокруг Мэйланьского Единорога и Чэна Анкора.
     Пусть даже с точки зрения  мироздания  это  не  более  чем  бронзовый
шарик, откатившийся к глиняному дувалу.
     - Тусклые ни при чем, - повторил Маскин, и мы немного позвенели  друг
о друга просто так. - Они, небось, и не  знали,  что  какие-то  Блистающие
вдруг вздумали восстановить истинное предназначение  нашего  рода...  нет,
они этого не знали, как не знали, что их  станут  разыскивать,  обвиняя  в
том, в чем  они  гордились  бы  участвовать...  они,  подлинные  хранители
забытых традиций...
     Вот тут я чуть не упустил стремительный бросок Пояса Пустыни, пытаясь
вникнуть в его слова. Хвала Чэну и тому, что на нем не было доспеха  -  он
успел, как в старые добрые времена, так прогнуться в пояснице  назад,  что
непокрытая голова Чэна коснулась затылком земли, и весь он стал напоминать
мост над горной речушкой.
     В следующую секунду я отставил в сторону размышления и  взял  на  три
удара турнирную скорость. Огорченно взвизгнувший после промаха Маскин даже
не успел ни разу толком меня коснуться, когда я  распорол  рукав  верхнего
халата Эмраха, сорвал с его груди деревянный медальон-амулет и  напоследок
пощекотал изумленно моргающего ит-Башшара в самом интимном  месте  всякого
Придатка.
     Чэн к тому времени уже сидел на  земле,  разбросав  ноги  и  скучающе
глядя на Маскина Тринадцатого, а тот вслепую рубил воздух так, где по  его
предположениям  должен   был   находиться   Чэн   или   хоть   что-нибудь,
принадлежащее Чэну.
     Надо отдать должное Поясу Пустыни -  рубил  он  рьяно,  но  чисто,  с
полным контролем и соблюдением законов Беседы.
     - Ты что-то начал о традициях и их подлинных ревнителях, - равнодушие
в голосе далось мне с некоторым  трудом,  потому  что  турнирные  скорости
даром не проходят. - Я так понимаю,  что  изворотливый  харзиец,  движимый
местью за погибшего Придатка, попытался разыскать Тусклых и...
     "И малость свихнулся", - хотел добавить я.
     Но не успел.
     - Нет, - ударил Пояс Пустыни.
     - Не попытался, - еще раз ударил Пояс Пустыни.
     И еще один раз:
     - Нет. Не попытался. Я их нашел.
     Я не двигался. Маскин Седьмой, ныне  Тринадцатый,  рубил  по-прежнему
чисто и честно, не касаясь Чэна - но что-то изменилось в  его  ударах.  Не
так вибрировал гибкий клинок, не так свистел рассекаемый воздух,  движение
было уверенней, оттяжка - быстрей и резче...
     Маскин  Седьмой.  Тринадцатый.  Двенадцать  свидетелей,  не  боящихся
красного цвета, и гордый меч проклятого Масуда...  Пояс  Пустыни,  Маскин,
бывший Седьмым и ставший Тринадцатым.
     У меня не было никаких доказательств.
     Я вообще не верил ни единому его слову.
     Клинок Пояса Пустыни  был,  как  положено,  прохладным  и  блестящим,
исправно отражая лучи заходящего солнца.
     И все-таки... последние удары были совсем другими. Я это  знал  лучше
любого другого  Блистающего.  Или  нет,  не  любого  -  но  многих,  очень
многих... почти всех.
     - Я их нашел, - повторил Пояс Пустыни, останавливаясь,  и  его  Эмрах
опустился на землю рядом с Чэном. - А еще я  найду  ту  саблю,  что  убила
моего прежнего Придатка. Нет, я не стану казнить ее за это - месть  больше
не ослепляет меня - но ее Придаток умрет. Они сказали, что помогут мне,  и
это будет угодно Прошлым богам...
     - Тусклые? - спросил я.
     - Тусклые, - ответил он.
     Мы разговаривали скучно и монотонно, словно речь шла  о  кольцах  для
старых ножен или выборе дерева для подставки.
     - Ну-ну... - протянул я. - Может, познакомишь?
     - Может, и познакомлю, - отозвался он. - Думаю, ты быстро  найдешь  с
ними общий язык. Тебя ведь теперь даже переучивать  не  надо...  потом  ты
Высший, будешь правителем... и мастер, каких мало. Будто я не понимаю -  я
тебе не со-Беседник, ты со мной можешь сделать все и даже больше...
     И вот тут я поверил.
     Никогда прежний пылкий и самолюбивый Пояс Пустыни не произнес бы этих
слов; никогда не сознался бы в том, что уступает мне  или  любому  другому
Блистающему в искусстве Беседы.
     Эмрах ит-Башшар легко поднялся с земли.
     - Ну, я пошел, - звякнул  Пояс  Пустыни,  вводя  острие  в  крепление
рукояти и, щелкнув, замыкаясь в кольцо. - Еще увидимся.
     Чэн сидел, широко разбросав ноги, я  лежал  рядом,  упираясь  Чэну  в
голень - и оба мы смотрели вслед удаляющимся  Эмраху  ит-Башшару  и  Поясу
Пустыни из Харзы.
     Солнце уже почти село, небо на  западе  было  сиреневым  с  багровыми
прожилками,  и  обнаженный  клинок-пояс  отливал  красным,  отчего  идущий
вразвалочку Эмрах казался перерубленным пополам.
     От пруда тянуло сыростью.


     ...Положительно, сегодняшний день оказался уж очень богат  событиями.
Это явно не к добру. Хотя ничего откровенно плохого вроде бы не произошло,
но мы с Чэном успели привыкнуть к простой истине: обилие происшествий ни к
чему хорошему не ведет. Возьмем, к примеру, раскопанные дотошным  Косом  в
архиве сведения - что теперь с ними делать? Мало нам  было  Шулмы?  Теперь
еще эти странные  смерти  и  исчезновения  старейшин  Совета  Высших  -  и
главное, в этом же совершенно некого обвинить! Потом визит  Матушки  Ци  -
ох, и хитрая же старуха! Самому тупому Блистающему  (Обломок  не  в  счет)
понятно, что она чего-то не договаривает... Еще одна загадка, которая явно
смыкается с первой.
     Дальше - явление Маскина Седьмого-Тринадцатого! Оказывается,  он-таки
нашел непонятно кого, но зовет их Тусклыми  (ассасинами,  с  точки  зрения
Эмраха). Впрочем, кого бы он ни нашел - если не считать,  что  вспыльчивый
харзиец просто двинулся клинком - то нелишне предположить, что эти Тусклые
играют в происходящем какую-то тусклую роль. Какую?..
     Вопросы, вопросы, снова вопросы - и ни одного ответа.
     Когда мы выезжали из Кабира,  злобы  было  больше,  зато  вопросов  -
меньше. Была Шулма, из которой исходила угроза нашествия; были  Блистающие
во главе с  Но-дачи,  бежавшие  из  Шулмы;  было  их  желание  расшевелить
Блистающих  эмирата,  заставить  нас  вспомнить  кровавые  навыки.  Это  -
страшно, это - жестоко, но более или менее понятно. Я хотя бы знал  тогда,
что делать - или не знал, но надеялся по дороге узнать. А теперь...
     С какого конца начинать?
     Свадьба еще эта...
     ...Чэн лежал одетый на кровати,  касаясь  меня  правой  рукой,  и  мы
размышляли. Вместе. Довольно  давно.  И  довольно  безуспешно.  Потом  Чэн
встал, взял Дзюттэ со стола и перевесил его на стенной ковер.
     На почетное место.
     Дзю никак на это не отреагировал. Тоже размышлял, наверное. Или спал.
Или притворялся.
     Во всяком случае, что бы он ни делал - он делал это молча.
     И на том спасибо...
     В дверь постучали.
     - Войдите, - бросил Чэн-Я.
     Дверь открылась, и на пороге возникли Кос, Заррахид и Сай.
     Все трое весьма сконфуженные.
     - Ты извини, Единорог (Чэн), - сказали они все  вместе,  -  но  мы...
твою... подставку... нечаянно... поломали... вот.
     Так и знал, что добром этот день  не  кончится!  Мою  подставку!  Мою
первую подставку! Мою любимую подставку! Мою ореховую подставку!..
     Мою первую любимую ореховую подставку!
     - Ну, не то чтобы мы ее совсем поломали, - виновато проскрипел Сай, -
вернее, совсем, но не то чтобы мы - скорее, я...
     Короче, дело обстояло так.
     Когда   Матушка   Ци   наконец    ушла,    заговорив    перед    этим
привратника-человека до полусмерти, эта великолепная троица отправилась  в
ближайшую лавку купить цветочных благовоний. Сходили.  Купили.  Вернулись.
Увидели меня, Беседующего с Поясом Пустыни.  Решили  не  мешать  (вот  это
правильно!). И пошли упражняться в летний павильон, чтобы Кос с Заррахидом
могли лучше привыкнуть к Саю (и это тоже правильно!). Привыкали-привыкали,
а потом Сай обнаружил какие-то лохмотья на ковре, который  висел  за  моей
подставкой - и решил их срезать. Будто бы для красоты, но похоже было, что
больше - из озорства.
     А Заррахид в это дело просто не вмешивался. И не  препятствовал.  Что
уже было совсем неправильно.
     Дальше Кос с Саем возьми и промахнись. Ладно, все мы  не  в  Небесной
Кузнице кованы... А ковер возьми да и упади на мою подставку. А  подставка
возьми да и свались на пол. И с подставкой возьми да и ничего не случись.
     Крепкая оказалась.
     А Сай возьми да и обнаружь в днище маленькую щель, куда тут же  сунул
свой любопытный клинок. Вот тогда-то от подставки кусок и откололся.
     Ну, все трое, понятное дело, перепугались не на шутку -  подставка-то
старинная, да еще и моя личная! - а после смотрят и  видят,  что  в  днище
ниша маленькая открылась. А в ней -  футляр  сафьяновый.  А  в  футляре  -
свиточек, лентой перевязанный. Видать, давно там лежал, пожелтел  весь  от
времени.
     - А подставку я краснодеревщику в починку  отдам,  за  свой  счет,  -
виновато закончил Кос, но мы с Чэном его уже не слушали. Лента  на  свитке
развязалась легко и незаметно. Чэн взял тонкую пачку листков в левую руку,
а я полностью перешел на Чэново восприятие.
     "Записи  Фаня   Анкор-Куна,   Высшего   Мэйланя,   о   дне   Великого
Предательства в пятый год эры правления "Вечного Мира", да  будут  потомки
снисходительны к подлости предков, совершенной ради них."
     Так гласило заглавие.
     "Пятый год эры правления "Вечный мир", - подумал я, - это  год  моего
(и не только моего) изгнания из Мэйланя. В этот год  я  переехал  в  Кабир
вместе с Придатком Хо Анкором..."
     "Фань Анкор-Кун, - подумал Чэн, - это, согласно  родословной,  прадед
Ляна Анкор-Куна и родной брат моего прадеда Хо. Если я не ошибаюсь..."
     "И в тот год, - подумал Чэн-Я, -  в  руках  Фаня  Анкор-Куна  блистал
Прямой меч Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст. Старейшина Совета..."
     Похоже, сегодняшний богатый событиями день продолжается.
     - Да, чуть не забыл, - словно издалека донесся до меня голос  Сая.  -
Я, когда в город выходил, Но-дачи видел. И не одного, а  с  саблей  Кундой
Вонг. Я Заррахиду сказал, мы за угол свернули - а их и нет уже...
     - Ты б еще завтра это вспомнил, - мрачно заметил со стены Обломок.  -
Или через неделю...




                    ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ЛЮДИ И БЛИСТАЮЩИЕ


                                            Боевой закаленный меч,
                                            Воющий при взмахе, как вихрь,
                                            Пылающий синим огнем.
                                            Закалили его едва
                                            На крови из печени льва,
                                            А потом натерли изгиб
                                            Черной желчью зубастых рыб.
                                            Илбисы - духи войны -
                                            Клубились вокруг него,
                                            Садились на жало его.
                                            Он, как вызов на бой, сверкал.
                                                             Нюргун Боотур


                                    16

     "...скоро полночь.  Скоро  на  улицах  застучат  колотушки  четвертой
стражи - и я, Фань Анкор-Кун, Высший Мэйланя и старейшина Совета, отложу в
сторону калам  и  сниму  с  ковра  фамильный  меч  Дан  Гьен  по  прозвищу
Скользящий Перст.
     Я тихо выйду из дома и, никем не  замеченный,  пешком  отправлюсь  на
восточную окраину Мэйланя, где у заброшенного  водоема  меня  будут  ждать
остальные старейшины Совета. В десяти шагах от водоема, если встать  лицом
на юго-восток, есть старая беседка. Мы молча войдем в нее, я трижды  ударю
кулаком по крайней левой опоре, спустя три минуты в полу откроется люк - и
мы спустимся вниз, идя гуськом по винтовой лестнице.
     Сегодня ночью настал очередной срок  для  принесения  жертвы  Прошлым
богам.
     Только на этот раз жертва будет совсем не такой, как обычно.
     Они будут ждать нас внизу - Двенадцать и Один, дюжина  Даи-хранителей
и Единственный Сайид-на, Глава  Учения,  потомок  проклятого  Масуда.  Они
будут ждать нас, как их предки ждали наших предков, как  положено  в  ночь
жертвы Прошлым богам; это свершалось на протяжении вот уже семи  столетий,
и сегодня свершится вновь, и они будут ждать  нас  внизу  -  Двенадцать  и
Один, те, кого суеверные люди зовут ассасинами, курящими гашиш убийцами.
     Сами они зовут себя - батиниты.
     Последние свидетели Истины.
     "Батин" на древнем наречии племен с предгорий Сафед-Кух,  Белых  гор,
означает  Истину,  Сокровенную  Тайну.  И  Истина  последних   свидетелей,
Даи-хранителей и Сайид-на, Главы Учения, истина Двенадцати и Одного  очень
проста.
     Она гласит: когда человечество разучится убивать, оно будет убито.
     Их истина очень проста.
     Семь веков тому назад батиниты  Мэйланя  кровью  и  пеплом  подписали
договор с Советом Высших Мэйланя; то же самое произошло в  Хаффе,  Кабире,
Дурбане и Кимене.
     Они клялись никогда больше не бросаться на улицах в  боевое  безумие,
вынуждая горожан в конце концов уничтожать не помнящего  себя  воина.  Они
клялись, что их всегда будет Двенадцать и Один, только Двенадцать и Один в
любом городе из перечисленных; они  клялись  в  этом  страшной  клятвой  и
никогда не нарушали ее.
     Они не нарушили своей клятвы, и спустя пятьдесят лет после подписания
тайных договоров люди эмирата вспоминали кровавых ассасинов лишь в песнях,
легендах и недостоверных сказаниях.
     Мы же клялись в том, что раз в год  будем  вместе  с  ними  приносить
жертву Прошлым богам.
     Раз в год один из тринадцати батинитов, последних свидетелей  Истины,
и  один  из  старейшин  Совета  Высших  Мэйланя  согласно   жребию   будут
встречаться в смертельном поединке.
     Один на один.
     И Прошлые боги будут неслышно рукоплескать в ночи.
     Они рукоплескали - до сегодняшней ночи.
     Если в поединке погибал боец-батинит, то за год оставшиеся Двенадцать
должны  были  отыскать  и  обучить  добровольного  неофита,  чтобы  к  дню
следующей жертвы их снова было Двенадцать и Один. Если же  добровольца  не
находилось, то Прошлые боги ждали еще год.
     Они ждали столько, сколько было нужно для того,  чтобы  в  подземелье
старейшин Совета всегда встречали Двенадцать и Один.
     Если в поединке  погибал  один  из  старейшин,  то  мы  хоронили  его
согласно обычаям и стараясь не вызвать кривотолков среди горожан и  членов
семьи погибшего. После чего избирался новый старейшина, и мы посвящали его
в тайну Двенадцати и Одного, вручая наследное оружие покойного, и с ним  в
руках бился он у алтаря Истины Батин.
     В том случае, когда оружие ломалось в бою, что происходило редко - ну
что ж, значит, не судьба...
     Если же при принесении жертвы ломалось оружие  батинита,  то  будущий
доброволец, новый Даи-хранитель, входил в круг последних свидетелей Истины
со своим клинком; если оружие оставалось целым, то оно вручалось  неофиту,
как наследие ушедшего приходящему.
     Так