него. Будем надеяться, что  ничего  этакого  ему  в  голову  не
взбредет. Втроем нам не устоять против орды Гейнора.
   Мельнибонэец махнул рукой, и мы стали  осторожно  спускаться,  подбираясь
все ближе к врагу. Демонические вихри как будто защищали Гейнора с флангов и
с тыла. И как" только моему кузену удалось подчинить себе ишассов?
   - Откуда ты про них знаешь? - прошептал я, обращаясь к Эльрику. - Ты  уже
встречался с этими демонами?
   -  Да,  но  тогда  их  было  не  десять,   -   отозвался   Эльрик,   явно
раздосадованный тем, что я его отвлекаю. - Однажды я призвал  их  отца.  Эти
существа повелевают каждый собственными владениями и, бывает, враждуют между
собой. А иногда на них, что называется, находит...  И  тогда  с  ними  могут
справиться не  шарнахи,  создатели  ветров,  а  только  х'Хааршанны,  творцы
вихрей.
   Я задумчиво кивнул. Внутренний голос убеждал меня повернуться и  убежать,
пока не поздно, отыскать дорогу из пропасти и вернуться  в  Гамельн.  Пускай
меня  снова  запрут  в  концлагере   -   все   лучше,   чем   сражаться   со
сверхъестественными силами.
   Армия остановилась и принялась разбивать  бивуак.  Должно  быть,  Гейнору
потребовалось  время  на  обдумывание  следующего   хода?   Десять   Сыновей
образовали круг и встали часовыми. Я до рези в глазах присматривался к  ним,
стараясь разглядеть, что же  внутри  у  этих  буйных  вихревых  столбов,  но
добился только того, что перед глазами все поплыло.  А  за  две-три  секунды
различить что-либо было невозможно.
   Может, стоит взглянуть на них сквозь кисею или вуаль? Но  где  взять  эту
кисею? И потом, что я рассчитываю увидеть? Скорее всего,  внутри  у  демонов
пустота...
   - Первыми Десять, их надо повесить, - пробормотал Эльрик.
   Он вдруг заговорил стихами, даже дыхание  его  обрело  ритм,  а  движения
стали плавными, как у балетного танцора. Он едва ли  замечал  нас  с  Оуной.
Взгляд у него затуманился.
   Я хотел было хлопнуть его по плечу - нашел время сознание  терять!  -  но
Оуна предостерегающе  приложила  палец  к  губам  и  жестом  велела  мне  не
шевелиться. На отца она глядела с напряженным ожиданием,  а  когда  внезапно
повернулась ко мне, в ее взгляде ясно читалась гордость,  как  если  бы  она
сказала вслух: "Мой отец - гений. Смотри, что он делает!"
   Что ж, я узнал Эльрика настолько близко, насколько один человек  способен
узнать другого, узнал изнутри,  со  всеми  его  мыслями,  всеми  страхами  и
надеждами. И то, что я узнал о нем, заставило меня  уважать  мелнибонэйца  и
горячо сочувствовать ему. Однако мне никогда и в голову не приходило, что он
может оказаться гением.
   Эльрик шепнул, чтобы мы, если  нам  захочется  поговорить,  разговаривали
тихо. У демонов очень острый слух.
   А сам  неожиданно  сполз  ниже,  затаился  среди  камней  и  едва  слышно
произнес, словно откликаясь на мой незаданный вопрос:
   - Древний требует свежей крови.
   И исчез из вида. Я услышал то ли звон, то ли стон - негромкий и зловещий.
В следующий миг Эльрик выбрался из укрытия и, пригибаясь, двинулся к  лагерю
Гейнора.  В  его  правой  руке  пульсировал  алым  освобожденный  от   ножен
Равенбранд.
   Лагерь спал. Я всматривался в полумрак,  ожидая  возвращения  Эльрика.  А
Оуна свернулась калачиком, попросила разбудить ее, если что-нибудь случится,
и мгновенно заснула.
   Снизу донесся шорох. Приглядевшись, я различил  знакомую  фигуру.  Эльрик
возвращался - и волок кого-то за собой. И этот кто-то глухо стонал,  задевая
о камни.
   На моих  глазах  Эльрик  забрался  в  неглубокую  яму,  находившуюся  под
уступом, на которым мы затаились,  и  отпустил  своего  пленника.  Тот  было
заворочался, и мелнибонэец пнул его в бок.  Потом  Эльрик  повернулся,  и  я
увидел его глаза - алые рубины, устремленные в даль, какой  я  не  мог  себе
даже вообразить. Устремленные в преисподнюю. Губы  Эльрика  шевелились,  меч
выписывал в воздухе причудливые фигуры; и  вдруг  мелнибонэец  закружился  в
некоем ритуальном, призрачном танце.
   Оуна проснулась. Мы смотрели, как Равенбранд рассекает веревки,  которыми
был связан пленник. Я узнал его - это был  один  из  тех  нацистов,  которые
пришли в подземелье вместе с Гейнором. Перепуганный до полусмерти, он рычал,
точно загнанный в угол пес, а во взгляде его читался животный страх. Вот  он
попытался ударить Эльрика, но Равенбранд  пощекотал  его  -  и  он  поспешно
отдернул окровавленную руку. Меч снова выписал в воздухе пируэт - и на  лице
нациста  появилась  глубокая  царапина.  Третий  порез  возник   на   груди,
протянулся от шеи до пупка.
   Наци заскулил, принялся озираться, высматривая путь к бегству,  взмолился
ко всем на свете богам... А меч продолжал  свою  игру.  Пробовал  жертву  на
вкус. По капле выпивал кровь. Эльрик же,  бесстыдно  издевавшийся  над  едва
живым от ужаса человеком, ни на секунду  не  прерывал  заунывной  песни  без
слов. Эта песня то становилась громче, то вновь стихала, и  невозможно  было
поверить, что человеческое горло способно  издавать  подобные  звуки.  Песня
звучала и звучала, а солдат умирал, наблюдая, как  меч  отсекает  куски  его
плоти и они неслышно падают наземь...
   Оуна зачарованно глядела  на  происходящее.  В  этом  она  была  истинной
дочерью своего отца. А я, не стану скрывать, то и дело отворачивался,  не  в
силах видеть мучений жертвы. Впрочем,  даже  когда  я  отворачивался,  перед
моими глазами все равно  стоял  Эльрик  -  голова  запрокинута,  алые  глаза
устремлены в непроглядную тьму, рот раскрыт то ли в песне, то  ли  в  крике,
белая кожа тускло светится, огромный черный меч  в  руке  пожинает  кровавую
жатву. А от песни было не укрыться, она настойчиво лезла  в  уши,  с  каждым
тактом мелодии обретая дополнительную силу.
   Самое жуткое заключалось в том, что благодаря колдовству  Эльрика  солдат
не терял сознания. Он стоял на  коленях  перед  моим  двойником  -  я  видел
кованые подметки его сапог, - и из глаз его текли смешанные с кровью  слезы,
а меч Эльрика срезал эти слезы со щек жертвы вместе с плотью.
   Слава богу, пение Эльрика заглушало вопли нациста, его истошные мольбы  о
пощаде и исполненные боли стоны.
   Человек  и  меч  действовали  заодно  -  два  разума   слились   воедино,
соединенные кощунственной порукой. Я никогда не думал,  что  мой  Равенбранд
будут использовать таким образом. Прикосновение Эльрика словно  пробудило  в
мече все дурное, что накопилось в нем за многие века. Алые  руны  на  лезвии
пульсировали точно артерии. Клинок с наслаждением чертил кровавые  линии  на
теле несчастного солдата.
   Более отвратительное зрелище трудно себе представить...
   Я вновь отвернулся. Но тут Оуна судорожно вздохнула, почти всхлипнула,  и
я снова повернулся к Эльрику и его жертве.
   Над телом  солдата  тьма  сгустилась,  из  нее  проступали  некие  зыбкие
очертания, тщетно пытавшиеся обрести законченную форму.  Постепенно,  словно
удав, этот сгусток тьмы окутал солдата, заколыхался -  и  взметнулся  вверх,
заклубился облаком над уступом.  Внутри  облака  сверкали  крохотные  молнии
цвета человеческой крови, а солдат уже не скулил -  верещал  как  свинья  на
бойне. Похоже, он догадался, что его недавние мучения были лишь  предвестием
поистине  невероятной,  непостижимой  муки.  Наконец  облако   снизилось   и
проглотило нациста целиком.
   Я услышал голос Эльрика:
   -  Отец  Ветров,  Отец  Пыли,  Отец  Воздуха,  Отец  Грома!   Х'Хааршанн,
древнейший из Отцов! X'Xa-аршанн, первый из Отцов! - язык заклинания был мне
знаком, так же, как и суть  обряда  (ведь  при  мне  были  все  воспоминания
Эльрика), и я знал, что мелнибонэец готовится  принести  жертву  тому,  кого
вызывает. - Древний! Древний! Я  принес  тебе  дар,  достойный  х'Хааршанна!
Прими этот дар, прошу тебя!
   Облако сыто фыркнуло, издало негромкий свист.
   Снова заплясали алые молнии, сложились в лицо  старика  -  густые  брови,
глубоко посаженные глаза, длинные волосы ниспадают на плечи, беззубый рот...
Язык облизал  губы,  как  бы  подчеркивая,  что  жертва  принята.  Потом  на
старческом лице возникла усмешка.
   - Ты знаешь, как накормить старого друга,  принц  Эльрик,  -  голос  духа
напоминал шелест ветра в листве.
   -  Я  всегда  готов  услужить  тебе,  Древний,  -  мой   двойник   вложил
окровавленный меч в ножны  и  теперь  стоял  перед  духом,  разведя  руки  в
стороны. - И никогда не нарушу своего слова. Ты помогал моим  предкам,  и  я
чту твою помощь.
   - Да-а-а... - глубокий вздох. - Немного нынче тех, кто  помнит.  Я  готов
выполнить твою просьбу, Эльрик. Чего ты хочешь?
   - Кто-то привел в этот мир твоих сыновей.  Они  ведут  себя  неподобающим
образом и причинили большой урон.
   - Такова их натура. Они делают то, что должны  делать.  Мои  сыновья  еще
молоды, Эльрик, а уже стали десятью великими  х'Хааршаннами,  странствующими
по мирозданию.
   - Твоя правда, Древний, - Эльрик  бросил  взгляд  на  труп  нациста.  Как
ястреб съедает свою жертву целиком, оставляя только  перья,  так  и  Древний
уничтожил  бренную  плоть,  отбросив  лишь  окровавленные  лохмотья,  бывшие
когда-то эсэсовским мундиром. - Твоих  сыновей  привели  сюда  мои  враги  -
привели, чтобы погубить меня и моих друзей. Облако заколыхалось.
   - Никто кроме тебя не приносит мне  столь  сладостных  жертв.  А  у  моих
сыновей достаточно забот в других местах.
   - Твоя правда, Древний, - повторил Эльрик.
   - Только ты, смертный, ты один знаешь, как ублажить старика.
   Эльрик вскинул голову, и наши взгляды встретились. Язвительная насмешка в
его взоре заставила меня с негодованием  отвернуться.  Я  знал,  что  Эльрик
Мельнибонэйский - человек лишь по виду, что в его жилах  течет  кровь  иной,
более древней и более жестокой расы. В моем мире его наверняка причислили бы
к маньякам и заперли бы в  лечебнице  для  душевнобольных.  Но  для  Эльрика
кровавые обряды были образом  жизни,  на  Мелнибонэ  эти  обряды  возвели  в
искусство и ходили смотреть на них, как люди  ходят  в  театр.  Мелнибонэйцы
славили жертву, которая умерла  стильно,  которая  смертью  своей  доставила
зрителям удовольствие. То, что Эльрик проделал с нацистом, не могло  вызвать
у него угрызений совести. Он делал то, к чему привык сызмальства.
   Между тем Древний размышлял.
   - Не желаешь ли покушать снова? - осведомился Эльрик.  Уловка  сработала:
вкусив человеческой плоти, Древний несомненно хотел продолжить пиршество.
   - Я навещу своих сыновей, - изрек дух, - Они тоже утолили голод.
   Старческое лицо исчезло,  распалось  на  тысячи  алых  молний,  и  облако
сначала взмыло вверх,  а  затем  устремилось  во  тьму,  оставляя  за  собой
призрачный светящийся след.
   Я посмотрел на лагерь Гейнора. Там заметили неладное. Труги  развернулись
в нашу сторону. Один кинулся к хиленькой палатке посреди  лагеря  -  колышки
вбиты прямо в камень, - которую Гейнор, похоже, сделал своим штабом.
   Выходит, мучительная смерть солдата была  бессмысленной.  Древний  исчез.
Десять светящихся вихрей по-прежнему охраняли лагерь. Омерзительный  ритуал,
совершенный Эльриком, только Привлек внимание к нашему укрытию.
   Из лагеря выступил отряд тругов. Они нас не видели, но, с  их  обонянием,
им не составит труда отыскать наше укрытие. Я огляделся, высматривая путь  к
отступлению. На что нам рассчитывать? На лук Оуны?  На  меч  в  руках  моего
двойника - окровавленный, опозоренный? Не знаю, смогу ли  относится  к  мечу
как прежде. Впрочем, для начала хорошо бы выжить...
   Труги стали карабкаться  по  скалам.  Я  пошарил  вокруг,  набрал  камней
поувесистее.
   Эльрик опустился на колени, совершенно обессиленный. Может,  броситься  к
нему, забрать меч? Но  одна  только  мысль  о  прикосновении  к  Равенбранду
наполнила меня отвращением.
   Оуна вынула стрелу, наложила на тетиву, прицелилась.
   Она дважды оглядывалась через плечо, словно не веря, что ее отец дал себя
обмануть, что Древний принял жертву  -  и  сгинул,  отказав  нам  в  помощи,
которую вроде бы посулил.
   На сером горизонте что-то сверкнуло. Возникла алая искра, помедлила  -  и
устремилась к нам. Послышался басовитый звук,  будто  кто-то  тронул  струны
гигантской гитары, и мироздание отозвалось эхом.
   Эльрик поднялся и с усмешкой подковылял к нам. Он тяжело дышал, как  волк
после  долгой  пробежки.  Взгляд  его  выражал  торжество,  безумное,  дикое
торжество.
   Он  ничего  не   сказал,   уставился   на   алое   облако,   стремительно
приближавшееся к лагерю, у которого несли стражу Десять Сыновей.
   Потом вскинул подбородок, воздел над головой черный меч и запел.
   Я знал эту песню. Я знал Эльрика. Я был Эльриком - некоторое время назад.
Я знал, что означают слова песни, понимал каждое  слово  в  отдельности.  Но
даже не догадывался, пока Эльрик не запел, как прекрасна эта песня. В  жизни
своей - а я был завсегдатаем концертов - я  не  слышал  ничего  похожего.  В
песне было все - и угроза, и торжество, и необузданная  жестокость  и  жажда
крови, - и все же она была прекрасна. Мне  почудилось,  я  слышу,  как  поет
ангел. Голос Эльрика выводил диковинные рулады, сливавшиеся в  гармонию.  На
мои глаза навернулись слезы,  сердце  сдавила  щемящая  тоска:  я  оплакивал
человека, которого убил собственными руками, я слышал песнь  скорби,  равной
которой наш мир не ведал.
   На мгновение труги остановились, зачарованные песней.
   Я посмотрел на Оуну. Девушка плакала. Она  видела  в  своем  отце  что-то
недоступное моему пониманию - и, по-моему, пониманию самого Эльрика.
   Песня окрепла, и я сообразил, что Равенбранд слил свой  голос  с  голосом
мелнибонэйца. Звук был почти осязаем, он окутал меня, и я воспринял  его  во
всей полноте, во всем многообразии тысячи эмоций,  пронизавших  мою  душу  и
впитавшихся в мою кровь. Эта песня укрепила мой дух - и ослабила  физически:
ноги подгибались, я едва мог стоять.
   Послышался третий голос - издалека, чуть ли не  от  серого  горизонта.  Я
увидел обрывки алого света, исходящего из незримого источника. Алые  пальцы,
точно лианы, ощупывали каменные колонны, огибая с флангов армию Гейнора. Над
полом пещеры простерлась гигантская длань. Десница божья.  Или  сатанинская.
Вот пылающая рука сжалась в кулак и обрушилась  по  очереди  на  каждого  из
Десяти Сыновей: демонические вихри заметались  из  стороны  в  сторону,  ища
спасения от отцовского гнева.  Белое  сияние  померкло,  словно  разлетелось
вдребезги, однако алая длань не позволила ему улететь далеко.
   А в лагере Гейнора воцарился сущий бедлам. Из палатки  выскочил  человек,
взобрался  на  одну  из  привязанных  неподалеку  лошадей.  Затрубили  рога,
загрохотали барабаны. Следом за Гейнором - а это, без сомнения,  был  именно
он - повыскакивали и другие  нацисты,  полуодетые,  с  автоматами  в  руках.
Слепые дикари шарили по земле в поисках дубинок.  Только  труги  знали,  что
делать.
   Больше половины чудовищ улепетывало во тьму, прочь от Серых Жил,  а  алая
длань Древнего продолжала учить уму-разуму вырвавшихся  из-под  родительской
опеки сыновей. Пытаясь улизнуть, демоны уничтожали  лагерь,  крушили  камни,
убивали всех, кто попадался им на пути.
   Гейнор, похоже, приказал зажечь факелы:  лагерь  вдруг  вспыхнул  огнями,
будто рождественская елка.
   Мой кузен восседал на своем жеребце-альбиносе, который  нервно  перебирал
копытами, закатывал слепые глаза и настороженно прислушивался. В одной  руке
Гейнор держал поводья, в другой же стискивал серебристый клинок, сотворенный
чарами Миггеи. Вот  он  пришпорил  коня  и  поскакал  в  нашем  направлении;
впрочем, я сомневался, что он знал истинную причину происходящего.  Судя  по
всему, он вознамерился вернуть в лагерь разбежавшихся дикарей и  трутов.  За
ним  поскакали  прочие  нацисты  -  расталкивая  конями  толпу,  что  только
добавляло беспорядка.
   Двое солдат примчались к тругам, которые замерли под нашей скалой.
   Они говорили на разных языках. Нацисты рявкнули что-то грозное.  Труги  в
ответ недовольно взревели.
   Эльрик внезапно выскользнул из укрытия и сломя  голову  кинулся  вниз  по
склону - туда, где стояли нацисты.
   В правой руке он по-прежнему сжимал Равенбранд. Меч с торжествующим  воем
вонзился в тело первого солдата. Эльрик выдернул труп из седла,  вскочил  на
коня и устремился на второго наци, который в ужасе бросился бежать.
   Слишком поздно. Эльрик взмахнул мечом, и Равенбранд, описав широкую дугу,
аккуратно отделил голову солдата от плеч, словно то была капуста на  грядке.
Мельнибонэец на скаку ухватил поводья  второй  лошади  и  поскакал  обратно,
распугивая тругов.
   - Вот конь для одного из вас! - крикнул он. - Второй  пусть  сам  о  себе
позаботится.
   Я предложил скакуна Оуне. Девушка покачала головой.
   - Я не езжу верхом, - сказала она с улыбкой. - Не умею.
   Посмотрела на тругов,  сняла  стрелу  с  тетивы:  труги  забыли  о  своем
недавнем намерении напасть на нас и разбегались кто куда.
   Я взобрался в седло. Лошадь оказалась  послушной  и  чуткой  к  малейшему
натяжению поводьев.
   - Садитесь мне за спину, - предложил я, но Оуна со смехом отказалась.
   - У меня свои способы передвижения. Но за заботу спасибо.
   Гейнор, должно быть, увидел меня. Нацисты  все  вместе  ринулись  в  нашу
сторону. Клостерхейм скакал рядом с моим кузеном.
   Эльрик поворотил коня и  жестом  показал,  что  надо  ехать  обратно.  Не
останавливаясь, он свесился с седла и подхватил полыхавший на  земле  факел.
Подскакав поближе, он сунул этот факел мне, а себе подобрал еще один. Лошади
так и норовили пуститься галопом. Я понимал, что мы смертельно  рискуем,  но
выхода не было: Гейнор нагонял.  Надо  признать,  в  седле  он  держался  на
редкость уверенно. Мне бы такую посадку.
   А где Оуна? Я огляделся. Девушка исчезла!
   Эльрик крикнул: "Гони!" Я отпустил поводья, и лошадь прянула с места.
   Я звал мелнибонэйца - мол, остановись, твоя дочь пропала, надо ее  найти,
но он только смеялся в ответ и жестами требовал не отставать.
   Он ничуть не боялся за Оуну. Мне бы его уверенность...
   Мы нырнули в спасительный мрак в тот  самый  миг,  когда  Десять  Сыновей
перестали сопротивляться и подчинились отцовскому велению. Все десять вихрей
очутились в алой длани и гудели, точно разъяренные осы,  а  пальцы  Древнего
уминали их, скатывали белое свечение в шар;  когда  же  шар  достиг  нужного
размера, Древний швырнул его под потолок пещеры, где  он  и  завис  подобием
луны. Потом уменьшился, словно превратился в звезду. Стал крохотной искоркой
- и наконец сгинул без следа.
   Алое облако издало удовлетворенный рык и тоже исчезло. Остались только мы
с Эльриком, мчащиеся в непроглядной тьме по направлению к Мо-Оурии, и Гейнор
со своими приспешниками, преследующий нас по пятам, жаждущий нашей крови.
   Мы держались той "дороги", которую проложили Десять  Сыновей,  заставляли
коней перепрыгивать через поваленные колонны; огибали на  всем  скаку  груды
щебня. Я знал наверняка, что  животные  слепы,  но  их  поступь  была  столь
уверенной, что казалось, будто зрение у них орлиное. Быть может, за годы под
землей эта порода лошадей позаимствовала кое-что у летучих  мышей?  Было  бы
здорово, если б у них вдруг выросли крылья...
   Мое внимание привлекло нечто белое впереди. Приглядевшись, я увидел,  что
по "дороге" мчится белый заяц. И не куда-нибудь, а по направлению  к  башням
Мо-Оурии.  Казалось  бы,  вывод  напрашивался  сам  собой,  но  я  почему-то
отказывался верить в очевидное. Сказал себе, что, должно  быть,  заяц  снова
отыскал нас, что он бежал за нами от самого Танелорна,  где  его  безуспешно
пытались изловить рыцари Миггеи.
   Эльрик ухмыльнулся и сдавил коленями бока своего  коня.  Мне  подумалось,
что он хочет поймать зайца, но потом я  понял,  что  мелнибонэец  правит  за
зверьком как за путеводной звездой.
   А позади скакал Гейнор,  вопивший,  точно  разъяренная  обезьяна,  из-под
своего ди