бже на лоб шляпу с пером. По большому счету мы  ослепли  и  оглохли,  а
потому двигались медленнее и осторожнее прежнего.
   Широкая  лента  света  падала,  подобно  радуге,  к  блистающей  темноте.
Вдалеке, если присмотреться, можно было различить другую светящуюся  полосу,
намного шире первой. Но  даже  этого  света  не  хватало,  чтобы  разглядеть
потолок пещеры. Только слабое эхо давало некоторое представление о  глубине.
Что-то около двух миль.
   Рев шел из того же источника, что и  свет.  И  оттуда  же,  как  я  вдруг
осознал, исходил зной.
   Если под землей и вправду существуют  сложные  формы  жизни,  по  крайней
мере, я могу понять, каким  образом  они  тут  развились,  без  животворного
солнца.
   Воздух наполнился сыростью. Очевидно, мы приближались к реке,  о  которой
упоминал Бастэйбл. Я ожидал увидеть  обыкновенную  реку  и  потому  оказался
совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся нашим  взорам.  Камни,  поначалу
искрившиеся будто  светлячки,  внезапно  окутались  серебристым  сиянием.  В
воздухе заплясали крохотные звездочки, они вспыхивали и угасали,  оседая  на
нашей одежде.
   Жидкость... Сперва я решил, что это ртуть, но быстро сообразил, что  вижу
воду,  насыщенную  фосфоресценцией,  которая  попадала  в  нее  из   некоего
близлежащего источника - возможно, из подземного моря.
   Оуна, судя по ее поведению, была  привычна  к  этой  картине.  Подойдя  к
заводи, она зачерпнула воды и поднесла мне  в  сложенных  чашечкой  ладонях.
Свежая, вкусная вода. Ладони Оуны тоже светились, и  она  теперь  напоминала
мне какую-нибудь святую из иллюстрированной Библии. Оуна откинула волосы  со
лба, и над ее головой мгновенно образовалось гало. Там, где оседали  водяные
брызги, наша одежда сверкала и переливалась. Оуна  жестом  показала,  что  я
могу пить еще, если хочу. Затем зачерпнула сама и отпила из пригоршни.  Губы
ее засеребрились, в  алых  глазах  заплясали  чертики.  Ей  явно  доставляла
удовольствие  моя  растерянность.  На  несколько  секунд  она  стала   почти
прозрачной - вода высветила кровеносные сосуды и внутренние органы.
   Я не верил собственным глазам. Мне хотелось узнать побольше об этой воде,
о том, как такое вообще возможно, однако рев по-прежнему  оглушал,  так  что
спрашивать о чем-либо было бессмысленно.
   Искрясь, точно усыпанные мишурой рождественские елки, мы продолжили спуск
по гладким и скользким камням туда, где полоса ослепительного света начинала
свое падение в бездну.
   И там нам открылся источник оглушительного рева.  Ничего  подобного  я  в
своей  жизни  не  видел,  хотя  немало  путешествовал  по  свету.  Это  было
величайшее  чудо,  чудо  из  чудес,  затмившее  собой  те   семь,   которыми
восторгаются обитатели поверхности. Я частенько говаривал, что чудеса  света
нельзя  представить  по  описаниям.  Ни  фотографии,  ни  фильмы,  ни   иные
изображения не способны передать их великолепия; его можно  ощутить,  только
оказавшись вплотную и  увидеть  воочию,  будь  то  египетские  пирамиды  или
Гранд-Каньон. А эти роскошные, невообразимые, не имевшие  названия  водопады
почему-то наводили на мысль о рае; во всяком случае,  трудно  было  ожидать,
что нечто подобное можно  отыскать  в  недрах  нашей  планеты.  Великолепное
зрелище одновременно придало мне сил и заставило  ощутить  свою  мизерность.
Описать водопады я не в состоянии, попробую обойтись сравнением:  вообразите
себе громадную светящуюся реку  с  водопадами  в  сотни  раз  величественнее
Виктории и Ниагары  -  под  сводом  огромной,  неизмеримо  глубокой  пещеры,
которой не видно ни конца ни края...
   Несчетные тонны мерцающей воды обрушивались с обрыва, сотрясая почву  под
ногами, стремясь в черную бездну;  вблизи  рев  водопада,  как  ни  странно,
напоминал    человеческую    музыку.    Скалы    отбрасывали     диковинные,
фантасмагорические тени. Свет  выхватывал  из  мрака  нагромождения  камней,
целые природные галереи, башни и замки, которые  тоже  лучились  серебристым
сиянием. А вода падала и падала,  в  самое  сердце  мироздания,  непрестанно
обновляя мир и обновляясь сама.
   Каким-то непостижимым образом это упоительное  зрелище  подтверждало  мою
веру в существование сверхъестественного:
   Я вдруг испытал прилив  гордости.  Надо  же,  я  стою  на  краю  могучего
водопада, наблюдаю, как огненная вода, пенясь и дробясь  на  мириады  брызг,
рушится вдоль утеса, основания которого  не  разглядеть,  и  где-то  там,  в
необозримой дали, вновь становится  рекой.  Если  приглядеться,  можно  было
различить извилистую ленту,  бегущую  по  долине  и  вливающуюся  в  широкую
светлую полосу, которая, как я теперь  догадался,  была  не  чем  иным,  как
подземным  морем.  По  крайней  мере,  здешняя  география  в   этом   смысле
соответствовала поверхностной - той, к которой привыкли  обитатели  верхнего
мира.  По  обеим  берегам  реки  на  покатых   склонах   возвышались   башни
серебристо-серого цвета, вызывавшие в памяти линию нью-йоркских небоскребов.
Подобных образований и выходов породы я никогда не видел.  Мой  брат-геолог,
погибший под Ипром, пришел бы здесь в несусветный, ребяческий  восторг.  Мне
жутко хотелось запечатлеть все то, что я  вижу.  Легко  представить,  почему
никто из побывавших в этом подземелье не приносил в наш мир хотя бы  картин,
почему описание этого места могло  встретиться  только  в  книге  известного
фантаста, почему подобное зрелище непредставимо - пока не  узришь  его  сам,
своими глазами.
   Картина захватила меня настолько, что я совсем забыл о своих болячках и о
том, зачем мы сюда пришли, и потому вздрогнул, когда Оуна потянула  меня  за
рукав и ткнула пальцем вниз: мол, хватит ли у меня сил спуститься или же  мы
заночуем наверху?
   Я, разумеется, еще ощущал слабость во всем теле,  но  был  готов  на  что
угодно, лишь бы уйти подальше от Гейнора и его своры. Что ни  говори,  а  он
по-прежнему может нас настичь. Поэтому  я  бы  предпочел  спуститься,  чтобы
чувствовать себя в безопасности.  С  другой  стороны,  пребывание  в  пещере
изрядно действовало мне на нервы и я, представься мне такая возможность,  не
задумываясь полез бы наверх, к солнцу, чтобы уже на  поверхности  продолжать
борьбу с Адольфом Гитлером и прочими маньяками, подонками и убийцами.
   В общем, я не хотел спускаться дальше, но если это был единственный  путь
к спасению - что ж,  придется  идти.  Оуна  указала  на  скос,  примерно  на
половине высоты  утеса,  и  я  разглядел  там  естественный  каменный  мост,
тянувшийся через светящуюся реку. По всей видимости,  туда-то  мы  и  должны
были попасть. Я кивнул,  и  она  двинулась  вниз,  тщательно  выбирая,  куда
поставить ногу, а " последовал за  ней  по  склону,  усеянному  серебристыми
каплями. Рев водопада, дрожь почвы под ногами,  длинные  каменные  "пальцы",
торчавшие вокруг, словно деревья в лесу, яркий свет и огромная  масса  воды,
продолжавшей свой полет, словно  загипнотизировали  меня.  Мне  чудилось,  я
покинул человеческий мир навсегда, ради незабываемого  приключения,  которое
своей экзотичностью способно посрамить и воображение Шиллера.
   Повсюду  каменные  волны  струились  в  разных  направлениях   застывшими
каскадами.  Будто  все  живое  на  Земле,  всякие  твари  собрались  сюда  и
обратились в  громадную  невообразимую  химеру:  деревья  стали  епископами,
епископы - ухмыляющимися гномами, и так далее и тому подобное.  Над  рачьими
логовами вздымались головы древних черепах с глазами василисков, и казалось,
что они вот-вот повернутся и устремят  на  тебя  свой  смертоносный  взгляд.
Боги, богини, демоны, словно сошедшие с  богато  украшенных  резьбой  колонн
индуистских  храмов  или  буддийских  пагод.  Просто  невозможно   было   не
заподозрить за всем этим могучего разума, который  воспроизвел  тут  каждого
обитателя поверхности,  каждого  человека  и  каждое  животное,  растение  и
насекомое, порой искажая образ или увеличивая фигуру в десятки раз. Невольно
возникало впечатление, что  некто  наделенный  особым  могуществом  окаменел
первозданный  хаос,  еще  не  закончивший  формироваться.  Или   что   некое
воображение стало измышлять целый мир во всем его разнообразии - и не успело
завершить творение.
   Это зрелище, одновременно прекрасное и жуткое, заставило меня затосковать
по темноте, которая прежде его скрывала. Я  мало-помалу  начинал  сходить  с
ума. Похоже, у меня не тот характер, чтобы предпринимать этакие  экспедиции.
Я мысленно плакался на судьбу, но внутренний голос укорял меня и  насмешками
гнал вперед.
   Значит, вот  что  пытались  изобразить  древние  мексиканцы  и  египтяне.
Значит, вот кого -  или  что  -  они  вспоминали  в  своих  книгах  мертвых.
Звероголовые божества, герои,  ангелы  и  демоны,  персонажи  всех  историй,
когда-либо  рассказанных  на  поверхности,  -  все  без  единого  исключения
собрались здесь. Статуи уходили  в  темноту  бесконечными  рядами,  каменные
барельефы и кристаллические картины нависали над головой, сбивая с  толку  и
лишая ориентира - глазу не за что было зацепиться, чтобы понять, сколько  мы
прошли и сколько еще осталось. Пожалуй, тут не помог  бы  никакой  компас...
Иди, как идешь, и уповай на то, что рано или поздно выйдешь к реке.
   Быть может, правы все-таки нацистские псевдоученые, твердившие,  что  наш
мир представляет собой выпуклую сферу, заключенную в камень, и что звезды на
самом деле - лучики света, исходящие от холодного пламени,  которое  терзает
этот камень?
   То, что я нежданно получил  подтверждение  этой  теории,  совсем  недавно
казавшейся  мне  бредовой,  отнюдь  не  успокаивало.  Допустим,   мы   нашли
первозданный камень. Но был ли он когда-то живым? Или всего лишь пародировал
жизнь и потешался над ней? Возник ли он из органических тварей,  существ  из
плоти и крови, вроде нас с Оуной? Или стремился  повторить  формы  жизни  на
поверхности, как цветок или дерево  там,  наверху,  стремится  к  солнечному
свету? Конечно, аналогия натянутая, однако в тот момент  она  представлялась
вполне оправданной. А всякому, кто не поймет меня, ибо не имеет моего опыта,
я советую посмотреть на фотографии с видом Карлсбадских пещер.
   Каменные столбы  выглядели  так,  словно  им  придавали  очертания  некие
вдохновенные лунатики; в каждом изображении, в каждом  очертании  угадывался
монстр, сидящий внутри любого из нас,  будь  то  человек  или  зверь;  среди
столбов не было ни одного похожего на другие, они  выстраивались  в  ряды  и
колонны и исчезали во мраке, отбрасывая причудливые тени. А фосфоресцирующая
река  по-прежнему  обрушивалась  водопадом  к  сердцу  мироздания.  Ниагара,
превратившаяся  в  водопад  Волшебной  страны;  греза   курильщика   опиума;
потрясающее разум  видение  преисподней...  Неужели  моим  глазам  предстали
адские просторы, по которым бродят души грешников? Мне вдруг помнилось,  что
статуи начинают оживать, что  они  тянутся  ко  мне,  чтобы  прикоснуться  и
сделать одним из них, чтобы и я застыл  вместе  с  ними  на  тысячи  лет,  в
ожидании нового глупца, посмевшего спуститься сюда из верхнего мира.
   Красота подземной реки вызывала неподдельный восторг - и внушала  трепет.
Высоко над нами, точно трубы эльфийских  органов,  висели  тысячи  и  тысячи
кристаллических  канделябров,  испускавших  холодное  серебристое  свечение.
Время от времени  в  каком-нибудь  из  канделябров  отражался  свет  реки  и
возникали фантастические мерцающие картины, которые ревущая вода  уносила  с
собой в бездну и вновь возвращала к бытию в своем нижнем течении.
   Невозможно представить, насколько глубока пещера и насколько она обширна.
Может, Оуна не преувеличивала и  эта  пещера  и  вправду  бесконечна?  Какие
чудовища здесь  обитают?  Мне  вспомнилась  гравюра  из  книги  Жюля  Верна.
Громадные змеи, гигантские крокодилы, потомки динозавров...
   Пришлось напомнить себе, что настоящие чудовища - не змеи и не крокодилы,
а те, кто гонится за нами. Ни Верну, ни даже Уэллсу нацисты с их  зверствами
не могли и в самом страшном сне привидеться.
   Несомненно,  Гейнор  с  Клостерхеймом  не  только   выполняли   поручение
нацистской верхушки, но и преследовали собственные цели.  У  меня  были  все
основания полагать, что эта парочка бросит строить из себя нацистов, едва те
перестанут быть им сколько-нибудь полезными. И потому для нас  они  являлись
опаснейшими врагами - опаснее не бывает. Они не  верили  ни  во  что,  кроме
своих личных желаний и устремлений, а потому могли с легкостью переходить на
любую сторону. Я имел  несчастье  наблюдать  и  обольстительную,  и  злобную
личины Гейнора. И для той и для другой у  него  наверняка  припасены  тысячи
гримас,  и  каждый  из  тех,  с  кем  он  встречался,  встречается  и  будет
встречаться, видит персональную гримасу. Человек с тысячью лиц. В  этом  они
очень похожи с Гитлером.
   Не могу объяснить и описать, как я совершил  этот  спуск  по  длинному  и
скользкому склону. Помню лишь, что Оуна  поддерживала  меня,  что  сломанная
нога так и норовила подвести и что напиток Оуны придавал мне силы и избавлял
от режущей боли. Без него я не сделал бы и двух шагов.
   Наконец мы достигли моста. Он словно вырастал из нагромождения камней,  и
в нем чувствовалась та же застывшая динамика, какой  отличались  все  прочие
каменные образования: он будто  окаменел  всего  мгновение  назад.  На  фоне
светящейся реки колонны моста походили на колоннаду собора. На память пришли
безумные фантазии каталонского гения  Гауди  и  нашего  Людвига  Баварского;
правда, эти были куда более  изысканными  и  утонченными.  Высокие  шпили  и
башни, возникшие по неведомому и непостижимому капризу природы...  Мост  был
ровным и гладким, словно его выровняли нарочно,  чтобы  людям  удобнее  было
переходить. Ряды серебристых колонн пересекали ущелье, по дну которого текла
река, низвергаясь в бездну, "коей  человеку  не  измерить,  к  темным  морям
преисподней". Неужели вдохновленные опиумом  поэты  английского  Возрождения
видели то же самое, что сейчас видят мои глаза? А что если этот  мир  создан
их воображением? Я отогнал эту раздражающую мысль, но она тут же  вернулась.
Мой разум не в силах был воспринять то, что видели глаза, и  потому  я,  как
всякий лунатик,  старался  придумать  некую  логику,  которая  объяснила  бы
происходящее и удержала бы меня от того, чтобы просто подойти к краю моста и
прыгнуть вниз.
   Впрочем, по натуре я не самоубийца.  Во  мне  еще  теплилась  надежда  на
медицинскую помощь и на проводника, который выведет меня наверх, в привычный
мир, где все знакомо.  Рев  водопада  по-прежнему  не  позволял  о  чем-либо
спрашивать Оуну, поэтому  я  стиснул  зубы  и  велел  себе  успокоиться.  Мы
передохнули и ступили на мост;
   Оуна брела, опираясь на свой лук, я же ковылял с мечом в руке,  используя
его как посох.
   Брызги воды окутывали мост серебристым туманом. Мы прошли совсем немного,
когда из этого тумана проступила  фигура  приблизительно  моего  роста,  вся
какая-то деформированная. Оуна прибавила шагу - должно  быть,  она  ожидала,
что нас встретят.
   Я последовал за ней. Фигура встречающего проявлялась  все  отчетливее,  и
внезапно я осознал, что вижу перед собой гигантскую  рыжую  лисицу,  которая
стоит на задних лапах и опирается на длинную, украшенную резьбой  щегольскую
трость. Мало того, на лисице был наряд по моде семнадцатого века. Ни дать ни
взять французский дворянин, сплошные кружева и вышивка. Неуклюже сняв  шляпу
с широкими полями, лисица произнесла несколько слов, которых я не  разобрал,
и уважительно поклонилась.
   С несказанным облегчением,  будто  убегая  из  кошмара,  я  провалился  в
забытье и рухнул на вибрирующий камень.

Глава 7

Обитатели бездны

   Мой мозг, будучи не в силах переварить и усвоить всю лавину  обрушившихся
на меня новых впечатлений, сделал единственное, что  ему  оставалось,  чтобы
избежать саморазрушения. Сознание упорхнуло в страну сновидений, причем  сны
были не менее фантастическими, нежели реальность,  но  ими  я  все-таки  мог
управлять, хотя бы отчасти. Я снова ощутил небывалый восторг,  осознав,  что
мне подчиняется  не  один  огромный  крылатый  дракон,  а  целая  стая  этих
величественных рептилий. Мы взмыли в студеные зимние небеса. Вместе со  мной
в седле, крепко прижимаясь к моей груди, сидел кто-то,  кого  я  любил  всем
сердцем.
   В следующее мгновение из ниоткуда возник мой двойник и устремился ко мне.
Женщина исчезла, исчез и дракон. Мой двойник приблизился, и  я  увидел,  что
его лицо перекошено от боли. Из красных глаз текли кровавые слезы.  Я  вдруг
понял, что не должен  его  бояться.  Он  вовсе  не  страшен  и  нуждается  в
сострадании. Он вовсе не грозил мне в  прежних  снах.  Быть  может,  пытался
предостеречь?
   Видение  растаяло,  а  на  меня  внезапно  нахлынуло  чарующее   ощущение
абсолютного здоровья и благополучия. Как если бы я родился  вновь,  целый  и
невредимый. И мое  рациональное  сознание,  насладившись  мигом  блаженства,
медленно вернулось к действительности.
   Я могу признать существование подземного мира, столь громадного,  что  он
кажется беспредельным. Могу объяснить, почему  и  каким  образом  диковинные
камни вокруг разбередили мою  фантазию.  Но  лисица  из  сказки  -  это  уже
чересчур. Может, я измыслил ее, пытаясь воспринять  и  сложить  в  целостную
картину обрывки подземных впечатлений? Или же успел настолько  привыкнуть  к
этой фантасмагории, что принял актера, загримированного для  "Вольпоне",  за
настоящую лису?
   Когда я открыл глаза, лисицы, разумеется, нигде не было видно. Надо  мной
склонился великан, голова которого напоминала голову  скульптуры  с  острова
Пасхи. Он глядел на меня сочувственно - и насмешливо. Его мундир...  Я  было
забеспокоился, но потом сообразил, что это не  немецкий  мундир.  А  чей?  Я
присмотрелся повнимательнее. Признаться, меня почему-то не удивило, когда  я
узнал офицерский мундир французского  Иностранного  легиона.  Наверное,  это
военный врач. Неужели нас занесло во Францию? Или в  Марокко?  Мой  рассудок
перескакивал от  вопроса  к  вопросу,  словно  кот,  гоняющийся  за  птицей.
Легионер помог мне приподняться.
   - Вам лучше?
   Я ответил ему, с запинкой, на том же самом языке, прежде  чем  догадался,
что мы общаемся на классическом греческом.
   - А по-французски вы не говорите? - спросил я.
   - Конечно, говорю, друг мой. Но здесь принят именно греческий, а говорить
на любом  другом  языке  считается  нетактичным,  хотя  наши  хозяева  знают
большинство языков поверхности.
   - И кто они, эти хозяева? Гигантские лисицы в кружевных нарядах?
   Легионер расхохотался - будто треснула скала.
   - А, так вы повстречали  мэтра  Ренара!  Он  очень  хотел  встретить  вас
первым. Думал, вы его  признаете.  Кажется,  он  дружил  с  одним  из  ваших
предков. Позвольте сообщить, что он и ваша спутница, мадемуазель Оуна,  ушли
в Мо-Оурию; сказали, что им надо спешить и что они должны  посоветоваться  с
тамошним народом. Кстати, друг мой, правильно ли я понимаю, что  имею  честь
обращаться  к  графу  Ульрику  фон  Беку?  Жан-Луи   Фроменталь,   лейтенант
французского Иностранного легиона, ваш покорный слуга.
   - Как вы сюда попали, лейтенант?
   - По чистой случайности, уверяю вас. Как и вы, мсье, -  Фроменталь  помог
мне сесть на длинной кровати, столь узкой, что ее боковины  стискивали  даже
мое исхудавшее тело. - Я убегал от врагов,  которые  напали  на  наш  отряд,
отправившийся на поиски древнего Тональ-Орна. Мой товарищ погиб. Я  сам  был
на краю гибели, но наткнулся на  какой-то  храм.  Спрятался  в  склепе.  Как
выяснилось, забрался глубже, чем предполагал. Провалился сюда.
   Обстановка комнаты, в которой я находился, была весьма скудной. Почему-то
возникало ощущение, что я очутился в древнеегипетской гробнице,  вроде  тех,
которые видел в юности во время школьной поездки  к  пирамидам  и  в  Святую
Зе