он  остановился  и  отвел
рукой занавеси из чистого белого меха.
   - Присаживайтесь, - предложил он путникам, когда те  вошли.  Они  тут  же
расположились в креслах, покрытых звериными  шкурами.  -  У  вас  усталый  и
голодный вид; еду  сейчас  принесут,  а  пока  вы  будете  подкрепляться,  я
расскажу вам все, что могу.
   Тристан, лицо которой опять выразило крайнее изумление, внезапно спросила
Данана:
   - Это ты научил его оборачиваться деревом? Он улыбнулся:
   - Да.
   - Так странно было услышать об этом на Хеде. Элиард не  мог  понять,  как
Моргон это делает. Он  частенько  останавливался  и  глазел  на  яблони;  он
говорил, что не может взять в толк, куда деваются его волосы и как он дышит.
Элиард. - Ее ладони стиснули подлокотники. Все увидели вспышку радости в  ее
глазах, несколько омраченную усталостью. - Все в порядке? С Моргоном  все  в
порядке?
   - Мне показалось, что да.
   - Но я не понимаю, - произнесла она почти умоляюще.  -  Ведь  он  утратил
землеправление. Как он мог остаться в живых? А если он жив, как с ним  может
быть все в порядке?
   Данан открыл рот, но снова сомкнул его, так как вошли  слуги  с  большими
подносами, полными еды и вина, и чашами воды. Он выждал,  пока  не  разведут
огонь, дабы развеять прохладу горного вечера, и пока гости не умоются  и  не
приступят к еде.  Затем  заговорил  приветливо,  словно  рассказывал  сказку
кому-нибудь из своих внуков:
   - Неделю назад, шагая через пустынный двор в  сумерках,  я  заметил,  как
некто движется мне навстречу. Некто, казалось прямо на ходу создававший себе
обличье из сумерек, едких дымков, ночных теней, - некто, кого  я  больше  не
чаял повидать в этом мире... Как только я узнал Моргона, мне  почудилось  на
миг, будто он лишь недавно покинул мой дом и тут же вернулся, - но это  было
первое впечатление. Затем, когда я вывел его на  свет,  я  заметил,  что  он
осунулся, - как если бы его долго сжигала изнутри некая мысль, и что  волосы
его здесь и там побила седина. Мы с ним проговорили до поздней  ночи,  и  он
рассказал мне о многом - но все же казалось, что осталось какое-то важное  и
темное воспоминание, которого он мне не открыл. Он сказал, что знает о  том,
что утратил землеправление, и спросил о новостях с Хеда, но я  почти  ничего
не мог ему сообщить. Он попросил меня передать торговцам, что он жив,  чтобы
вы узнали об этом.
   - Он возвращается домой? - отрывисто спросила Тристан. Данан кивнул.
   - В конечном счете, но... он  сказал  мне,  что  применяет  все  чудесные
умения, которым научился, просто чтобы остаться в живых...
   Лира подалась вперед.
   - Что значит ?научился?? Гистеслухлом его чему-то научил?
   - Некоторым образом. Ненамеренно. - Тут брови короля сдвинулись. - Но как
вы об этом узнали? Как вы поняли, в чью западню угодил Моргон?
   - Моя мать догадалась. Гистеслухлом, кстати, был одним из  Наставников  в
Кэйтнарде, когда Моргон там учился.
   - Да. Он говорил мне об  этом.  -  Тут  в  его  мирных  глазах  мелькнула
суровость. - Очевидно, Основатель Лунголда что-то искал  в  разуме  Моргона,
какие-то сведения, и, прощупывая каждое воспоминание, каждую мысль, врываясь
в самые глубокие и тайные закоулки, он невольно раскрыл собственный разум, и
Моргон этим воспользовался. И вот так  он  в  конце  концов  освободился  от
Гистеслухлома - почерпнув из разума волшебника знания о его сильных и слабых
местах, использовав против него его же мощь.  Моргон  сказал,  что  ближе  к
концу он порой не понимал, который  разум  чей,  особенно  после  того,  как
волшебник начисто лишил его чутья земли. Но в миг решающей схватки он помнил
свое имя и знал, что за долгий, черный, ужасный год он стал сильнее, чем сам
Основатель Лунголда...
   - А как же Высший? - спросила  Рэдерле.  Она  почувствовала,  как  что-то
произошло; мощные камни, окружавшие очаг, горы,  обступавшие  башню  и  дом,
казались теперь до  странного  хрупкими;  а  самый  свет  -  прихотью  тьмы,
затаившейся у рубежей  мира.  Голова  Тристан  была  склонена,  лицо  скрыто
волосами;  Рэдерле  понимала,  что  сестра  Моргона  беззвучно  плачет.  Она
почувствовала, как что-то дрогнуло и у нее в горле, и стиснула его ладонями.
- Что... Почему Высший не помог ему?
   Данан испустил глубокий вздох.
   - Моргон не говорил мне,  но  то,  о  чем  он  рассказал,  позволяет  мне
догадываться.
   - А Дет, арфист Высшего? - прошептала Лира. - Гистеслухлом убил его?
   - Нет, - ответил Данан, и при  звуке  его  голоса  даже  Тристан  подняла
голову. - Насколько мне известно, он жив. Потому  что  Моргон  поведал  мне,
что, прежде чем он вернется на Хед, он хочет покончить с  одним  делом.  Дет
предал Моргона, привел его прямо в  руки  Гистеслухлома,  и  Моргон  намерен
убить предателя.
   Тристан  закрыла  рот  ладонями.  Лира  нарушила  хрупкое,  как   стекло,
молчание, приподнявшись из кресла,  но  тут  же  споткнувшись  о  него.  Она
двинулась по прямой через комнату и шагала, пока на пути у нее не  оказалось
окно. Тогда она подняла ладони и  приложила  их  к  переплету.  Бри  Корбетт
пробормотал что-то невнятное. Рэдерле обнаружила, что  все-таки  разразилась
слезами, вопреки всем усилиям; она произнесла,  пытаясь  хотя  бы  управлять
своим голосом:
   - Это ни на одного из них не похоже.
   - Не похоже, - согласился Данан Исиг, и в его  голосе  опять  послышались
суровые нотки. - Звезды на лице Моргона появились от некоей мысли, рожденной
в этой горе. Звезды на его мече и на арфе вырезаны за тысячу  лет  до  того,
как он родился. Мы касаемся края жребия, и, возможно, самое большее, на  что
можем надеяться, - это хоть что-то понять. Я решил связать все  имеющиеся  у
меня надежды с этими звездами и с самим Звездоносцем с Хеда. По этой причине
я уступил его требованию и отказался отныне  и  навсегда  принимать  арфиста
Высшего в своем доме или дозволять ему пересекать границы моих  владений.  Я
предупредил об этом мой народ и попросил торговцев разнести новость.
   Лира обернулась. Лицо ее было бескровным и бесслезным.
   - Где он? Где Моргон?
   - Он сказал мне, что направляется в Ирье, чтобы поговорить с  Харом.  Его
преследуют Меняющие Обличья; он с величайшей осторожностью  перебирается  из
одного места в другое, принимая все новые и новые образы, ибо страшится  их.
Как только в полночь он покинул мой дом, он  исчез  -  веткой  ясеня,  малым
ночным зверьком - не знаю, чем он стал. - С минуту он молчал,  затем  устало
добавил:
   - Я сказал ему, чтобы он забыл о Дете, сказал, что волшебники его в конце
концов убьют, что у Звездоносца есть более могущественные противники; но  он
отвечал, что порой,  когда  он  лежал  без  сна,  с  разумом,  изнуренным  и
опустошенным Гистеслухломовыми прощупываниями, и приникал к отчаянию, словно
к нерушимой скале -  ибо  знал,  что  отчаяние  -  единственное,  что  точно
принадлежит ему, он слышал, как Дет складывает новые песни на своей  арфе...
Гистеслухлома, Меняющих Обличья он в какой-то мере может понять, а  Дета  не
может. Он глубоко уязвлен, он испытывает крайнюю горечь...
   - А мне показалось: ты сказал, будто с ним все в  порядке,  -  прошептала
Тристан. Она подняла голову. - В какой стороне Ирье?
   - О нет! - решительно возразил Бри Корбетт. - Нет.  Кроме  того,  он  уже
наверняка покинул Ирье. Никто из вас не сделает больше ни шагу на север.  Мы
немедленно плывем вниз по Зимней к морю, а затем - домой.  Все.  Это  дельце
попахивает, точно трюм, набитый гнилой рыбой.
   Воцарилось недолгое молчание.  Глаза  Тристан  были  скрыты,  но  Рэдерле
видела  решительную  и  упрямую  линию  ее  челюсти.  Спина  Лиры  была  как
невысказанное, но непоколебимое мнение. Бри понял это молчание по-своему,  у
него был удовлетворенный вид.
   Прежде чем кто-либо успел его разуверить, Рэдерле поспешила сказать:
   - Данан, мой отец оставил Ан свыше месяца назад в обличье  вороны,  чтобы
узнать, кто убил Звездоносца. Ты  не  видел  отца?  Или,  может,  что-нибудь
слышал о нем? Думаю, он направился к горе Эрленстар, он вполне мог пролететь
и здесь.
   - В обличье вороны...
   - Ну, он... Он в некотором роде похож на них. Брови короля сдвинулись.
   - Нет, к сожалению. Он направился прямо туда?
   - Не знаю. Всегда трудно предвидеть, что он  станет  делать.  Разумеется,
Гистеслухлома сейчас не должно  быть  нигде  близ  перевала.  -  Тут  в  ней
пробудилось воспоминание о безмолвных серых водах реки, сбивающих из  теней,
точно масло из сливок, безликие и бесформенные образы смерти. В горле у  нее
запершило; она прошептала:
   - Данан, я не понимаю. Если Дет  был  с  Гистеслухломом  весь  этот  год,
почему Высший сам не предупредил нас насчет него? Если бы  я  тебе  сказала,
что мы намереваемся выйти в путь  завтра  и  пройти  через  перевал  к  горе
Эрленстар, чтобы побеседовать с Высшим, какой совет ты бы нам дал?
   Она увидела, как его рука приподнялась в плавном урезонивающем жесте.
   - Отправляйтесь домой, - мягко сказал он. Но постарался не встречаться  с
ней взглядом. - Пусть Бри Корбетт доставит вас домой.
   В ту ночь после того, как они закончили  разговор  и  дочь  хозяина  Верт
проводила их в небольшие уютные спальни  в  башне,  она  допоздна  сидела  и
думала. От толстых стен веяло прохладой; весна в горах еще  как  следует  не
началась, и Рэдерле развела в очаге огонек. Она глядела в беспокойное пламя,
обхватив руками колени. Огоньки плясали, точно ее мысли. То и дело всплывали
обрывки знания, которыми она располагала;  Рэдерле  смахивала  их,  один  за
другим  возвращая  к  изначальной  бесформенности.   Где-то   за   пределами
досягаемого, и она это знала, навсегда застыли  воспоминанием  мертвые  дети
Властелинов Земли; огонь, трепещущий у ее рук, мог вызвать их  облик  из  их
черного убежища, но не мог их согреть. Звезды,  которые  выросли  в  той  же
тьме, вызванные на свет и получившие свое назначение в доме Данана,  сгорели
бы в пламени, но они мало о чем могли поведать, кроме как о своем  месте  во
всеобщем замысле. Мысль о  них  озарила  ее  разум,  точно  голубовато-белый
камень, который дал ей Астрин. Она снова  увидела  его  загадочное  лицо,  в
любую минуту готовое обернуться к ней, чтобы она узнала, кто это. Затем в ее
мыслях всплыло другое  лицо:  замкнутое  и  суровое  лицо  арфиста,  который
расположил ее неуверенные пальцы на ее первой флейте,  безупречно  игравшего
на арфе и обладавшего  бдительным  умом,  арфиста,  который  был  в  течение
столетий посланцем Высшего. И это  лицо  было  маской;  друг,  который  увел
Моргона с Хеда и почти что помог ему отыскать  верную  погибель,  в  течение
столетий был кем-то иным.
   Она выпрямила спину. Пламя разделилось надвое и вновь  слилось.  Одно  не
сходилось с другим, логика отсутствовала. Тут в  ее  мысли  вторгся  Илон  и
морская арфа; море, из которого он вышел, наделило и ее, и  Мэтома  чудесным
даром; а Моргану оно чуть не принесло смерть.  Что-то  в  ней  зарыдало  при
воспоминании о разрушенном городе на Равнине Королевских Уст; что-то  в  ней
содрогнулось, ужаснулось - как опасно знание, таящееся в  крохотном  голубом
камешке. Моргон отправился к дому Высшего, и  арфист  Высшего  завел  его  в
кромешный мрак. Волшебник вырвал из его разума право, с которым он  родился;
землезакон, который никто, кроме Высшего, не мог изменить - и Высший  ничего
не сделал. Она закрыла глаза,  чувствуя  покалывание  бисеринок  пота  вдоль
линии волос. В течение пяти веков арфист действовал от имени Высшего; и  все
эти пять веков вызывал везде и всюду полное доверие. И вот,  следуя  некоему
собственному тайному замыслу, совершил нечто неслыханное  и  непостижимое  -
решил коварством извести землеправителя. В прежние дни Высший порой  изменял
чей-либо жребий из-за сомнительных намерений человека. Почему же  он  ничего
не предпринял против того, кто  предал  не  только  Звездоносца,  но  и  его
самого? Почему Высший ничего не предпринял против  Гистеслухлома?  Почему?..
Она открыла глаза, огонь оказался слишком ярок для ее расширенных зрачков, и
она заморгала, оглядывая освещенную пламенем спальню.  Почему  Гистеслухлом,
который свободно располагает всеми Задворками  Обитаемого  Мира  и  которому
следовало бы чувствовать необходимость затаиться, держал Моргона так  близко
к горе Эрленстар? Почему, когда Дет перебирал струны арфы  весь  тот  долгий
год, а Моргон проникался отчаянием, Высший ни разу не услышал ту музыку? Или
услышал?
   Она с трудом поднялась, прочь от  жаркого  пламени,  прочь  от  разгадки,
невозможной, устрашающей, которую она лишь чудом могла бы  облечь  в  слова.
Занавеси в дверном проеме раздвинулись так бесшумно, что сперва  показалось,
будто огонь  вызвал  наваждение.  Разглядев  в  неясном  свете  темноволосую
женщину, она решила, что это Лира. Затем, посмотрев в спокойные темные глаза
вошедшей, почувствовала, как все содрогнулось где-то глубоко внутри,  словно
падение камня нарушило напряженное молчание пропасти у горы Исиг.
   Она прошептала, едва ли догадываясь, что это ее слова:
   - Так я и думала.

6

   В ее разум вторглись и стали его умело прощупывать. На  этот  раз,  когда
вновь возник образ из камешка, вызванный памятью: чужое и неуловимое лицо, -
она не сопротивлялась. Она ждала, как ждала та женщина,  движения,  поворота
головы,  который  откроет  ей  имя  незнакомца,  а  также   даст   имя   его
неотвратимому жребию. Но, казалось,  все  застыло  в  самый  последний  миг;
незримое стремление к нему натыкалось на  препятствие,  на  барьер.  Наконец
образ угас; женщина принялась за другие воспоминания, яркие сумбурные  сцены
из прошлого Рэдерле. Она снова увидела себя ребенком, болтающим со свиньями,
в то время как Кионе беседует со свинаркой;  а  вот  она  бежит  через  леса
Мадир, легко отличая истинное дерево от мнимого, и  слышит,  как  за  спиной
кричат от досады Дуак и Руд; вот она спорит с Мэтомом по  поводу  бессчетных
загадок, которые он заставляет ее учить, а летнее солнце лежит на  камнях  у
ее ног, словно неизменный золотой диск. Женщина довольно  долго  исследовала
ее отношения со свинаркой и то нехитрое  колдовство,  которому  свинарка  ее
обучила. Замыслы Мэтома касательно брака дочери,  кажется,  тоже  вызвали  у
женщины любопытство, равно как и неколебимое  упрямство,  которое  было  его
ответом на  сопротивление  анской  знати,  Дуака,  Кионе  и  самой  Рэдерле,
понявшей в конце концов, что  он  делает.  Унылая  и  темная  Аумская  башня
воздвигалась в ее сознании - незваная, одинокая тень в дубовом лесу; в  этот
миг женщина отпустила ее,  и  Рэдерле  впервые  почувствовала,  что  женщина
поражена.
   - Ты ходила туда? К башне Певена?
   Рэдерле  кивнула.  Огонь  в  очаге  догорел;  Рэдерле  дрожала  равно  от
усталости и от прохлады. Женщина, казалось, парила,  как  мотылек,  у  грани
слабого света. Она устремила взгляд на угли, и пламя взмыло вновь,  узкое  и
белое, вновь резко выхватив из темноты спокойное и нежное лицо.
   - Мне было нужно. Я должна была узнать, какую цену назначил отец  за  мое
имя, прежде чем я вообще родилась. Вот я  и  пошла  туда.  Впрочем,  попасть
внутрь мне не удалось. Это было давным-давно. Я боялась...  -  Она  покачала
головой, прогоняя старое воспоминание.  Затем  вновь  взглянула  на  женщину
через необычный огонь; белое пламя сплеталось и пылало в  глубине  спокойных
глаз.
   - Кто ты? Кажется, я тебя знаю.
   - Илон. - Пламя изогнулось подобием улыбки. - Мы с тобой родственники.
   - Знаю. - Ее голос прозвучал сухо и протяжно; ее сердце словно колотилось
в пустоте. - У тебя много родственников по линии  королей  Ана.  Но  что  ты
такое?
   Женщина присела у очага; протянула руку к  пламени,  изящно  и  при  этом
по-детски. Затем сказала:
   - Я Меняющая Обличья. Я убила Эриэл Имрис и приняла ее облик; я  ослепила
на один глаз Астрина Имриса; мне почти что удалось убить  Звездоносца,  хотя
мне была нужна вовсе не его смерть. Тогда. И твоя смерть не нужна, если  это
тебя беспокоит.
   - Беспокоило, - прошептала Рэдерле. - Что... Что же тебе нужно?
   - Разгадка.
   - А какова загадка?
   - Сама узнаешь. И довольно скоро. - Она  молчала.  Ее  глаза  смотрели  в
огонь, руки покоились на коленях - и так было, пока взгляд самой Рэдерле  не
перешел на пламя и она ощупью не отыскала сзади стул.
   -  Эта  загадка  стара,  как  трещины  в  корнях  вековых  деревьев,  как
безмолвие, образовавшее крестовые своды внутри Исига,  как  окаменелые  лица
мертвых детей Властелинов Земли. Она вездесуща, как ветер или  огонь.  Время
ничего для меня не значит,  оно  лишь  долгое-долгое  мгновение  между  моим
вопросом и ответом на него. Ты почти что дала  мне  ответ  на  корабле,  но,
вопреки моим усилиям, разорвала связь между собой  и  камнем.  Это  поразило
меня.
   - Это вовсе... Нет, я не могла ее разорвать. А, помню. Меня ударила Лира.
Это ты. Ты была в моем разуме. И загадка. Тебе нужно  назвать  по  имени  то
видение?
   - Да.
   - А затем? Что затем? Что случится?
   - Ты и сама сильна в загадках. Почему я должна играть за тебя?
   - Это не забава. Ты играешь нашими жизнями.
   - Ваши жизни ничего для меня не значат, - бесстрастно произнесла женщина.
- Мы со Звездоносцем ищем ответы на одни и те же вопросы; он убивает,  когда
ему  требуется;  наши  средства  во  многом  сходны.  Мне  необходимо  найти
Звездоносца. Его могущество весьма возросло, и  он  сделался  неуловимым.  Я
подумывала о том, чтобы использовать тебя или Тристан как приманку, но  пока
что я  предоставлю  ему  торить  свою  дорогу.  Догадываюсь,  куда  она  его
приведет.
   - Он хочет убить Дета, - оцепенело сказала Рэдерле.
   - То будет не первый великий арфист, которого он убьет. Но он не  посмеет
и слишком надолго упустить из виду Гистеслухлома. Либо Моргон, либо  чародеи
должны убить Основателя. У чародеев, судя по  тому,  что  они  сейчас  тайно
подбираются к Лунголду, какие-то свои счеты  с  Гистеслухломом.  Несомненно,
они истребят друг друга, что, впрочем, не важно: едва ли они живы  эти  семь
веков. - Она уловила то, что отразилось на  лице  Рэдерле,  постигла  слова,
которые та удержала, и улыбнулась. -  Нун?  Я  понимаю,  какой  она  была  в
Лунголде, такой могущественной и прекрасной. Едва  ли  она  согласится,  что
пасти свиней и плести сети из травы - это жизнь.
   - А то, чем ты занята, - это жизнь?
   - Я выжидаю. - Она умолкла на миг, не  сводя  невозмутимых  глаз  с  лица
Рэдерле. - А тебе охота узнать кое-что о себе? О том, насколько простирается
твое могущество? Тебе немало дано.
   - Нет.
   - Я была с тобой честна.
   Руки Рэдерле расслабились на подлокотниках.  Ее  голова  склонилась;  при
последних словах женщины она снова почувствовала их странную связь и если не
доверие, то неизбежное понимание. И она негромко сказала,  снова  охваченная
отчаянием:
   - Кровь Илона течет в нескольких поколениях моей семьи; и никто,  как  бы
она его ни тревожила, ни разу не осознал, что он нечто большее,  нежели  сын
морского чуда, и это еще одна загадка магии Ана. Теперь я знаю, кто был  его
отцом. Один из вас. Да, мы с тобою в родстве и в чем-то схожи. Но не больше.
Ни твое бесстрастие, ни готовность разрушать...
   - Только наше могущество. - Женщина слегка переместилась вперед... - Отец
Илона и я пытались сделать одно и то же: поколебать землеправление в  Имрисе
и Ане, дав королям наследников смешанной крови и с  искаженным  чутьем.  Это
делалось намеренно, но обернулось неудачей. Земля сама о себе  позаботилась.
Зато Илону досталась мука землеправления; а его могущество было утрачено его
потомками, оно не проявилось, уснуло. Не считая тебя. Возможно,  однажды  ты
смогла бы назвать по имени эту силу, и тогда имя ее поразило бы тебя. Но  ты
до этого не доживешь. Тебе ведома только печаль Илона.  Но  задумывалась  ли
ты, раз уж мы  так  ужасны,  что  побудило  его  вырваться  из  заточения  и
вернуться к нам?
   - Нет, - прошептала