Луисом?
   Пусть  он  объяснит  тебе,  что  это  совсем  не  сложно.  Все  проще
простого...
   Понемногу  Элизабет  начала  оттаивать.  Тяжело  вздохнув,  она  тихо
сказала:
   - Хорошо.
   - Тогда давай одеваться. Луис ждет внизу.
 
*** 
 
   - Не знаю, как вы, а я во время беседы предпочитаю  прогуливаться,  -
любезно  произнес  Луис.  Его  сонные  карие  глаза  улыбались.   -   Не
возражаете?
   Несколько секунд она внимательно глядела  на  него,  затем  сдержанно
улыбнулась.
   - Нет.
   Она  великолепно  разыгрывала  равнодушие,  однако  в  ровном  голосе
проскальзывали тревожные нотки. Его профессиональный  взгляд  отметил  и
другие изменения.
   Ледяное сияние уступило место тусклому блеску,  в  невидимом  силовом
поле  появились  разрывы.  В  душе  Элизабет  поселилось  сомнение.  Она
держалась напряженно, словно пыталась удержать от распада  рассыпавшийся
на части монолит. Гордая,  подумал  Луис.  Чертовски  гордая.  Наверное,
никогда не просила о помощи, и ей невероятно трудно просить сейчас. Есть
люди, которые до самой смерти не могут этому научиться.
   А может быть, она убеждена, что ей никто и не станет помогать. В этом
нужно разобраться. Пока Элизабет  одевалась,  Дэв  в  нескольких  словах
рассказал ему о том, что случилось сегодня утром. Возможно, ей  кажется,
что в ней что-то сломалось. А если прибавить к  этому  вчерашнее  ночное
чтение книги откровений, то в этом нет ничего удивительного. И он должен
убедить ее подвергнуться гипнозу. Ну что ж, подумал он, похоже, эта дама
всегда берет быка только за рога...
   Они медленно брели по направлению к  парку.  Элизабет  приноравливала
свой шаг к неторопливой походке Луиса. Когда они  приблизились  к  узким
ступеням лестницы, Луис пропустил ее вперед, любуясь мерным покачиванием
ее бедер. Он задержался у куста, усыпанного кремовыми цветами размером с
чайное блюдце.
   - Какой  красивый  куст,  -  заметил  он,  срывая  пышный  цветок.  -
Вообще-то я не из тех, кто восторгается цветами,  но  раз  уж  мы  здесь
оказались, грешно не воспользоваться случаем. - Он протянул ей цветок.
   Элизабет взяла его и низко опустила голову,  вдыхая  аромат,  поэтому
Луис не мог видеть ее улыбки.
   - Итак, - сказала она, - что бы вы хотели узнать?
   - Ну, например,  что  вы  чувствуете  в  связи  с  тем,  что  с  вами
случилось. Я имею в виду не только вчерашнюю ночь, но и все остальное.
   - Да ничего определенного. Просто все как-то изменилось.
   - То, что вас окружает, или вы сами?
   - И то и другое.
   - А в настоящий момент?
   Некоторое время они молча  шли  рядом.  Наконец,  с  трудом  подбирая
нужные слова, она нерешительно произнесла:
   - Все открывается.., словно кто-то широко  распахнул  окно..,  и  при
ярком свете все  увеличилось.  -  Несколько  секунд  она  молчала.  -  Я
привыкла видеть вещи издалека, как бы через обратный конец телескопа.
   Я и раньше прекрасно их видела, но они были далеко, слишком далеко от
меня и не имели ко мне отношения.
   Я чувствовала себя.., в стороне.., вне досягаемости,  меня  ничто  не
могло задеть.
   - А сейчас все разом на вас обрушилось?
   Она кивнула.
   - Да.
   - Прошлой ночью вы испытали нечто вроде шока.
   - Да, но...
   - Что - "но"?
   - Видите ли, то, что я в свое время узнала от Харви  Грэма,  было  по
меньшей мере поразительно, но никакого  шока  у  меня  не  было.  -  Она
остановилась и посмотрела на него. - Если я не испытала шока, узнав, кто
мой отец... - она замялась, - то почему я должна  испытать  шок,  узнав,
кто моя мать?
   - Потому что у вас никогда не  было  отца,  о  котором  вы  могли  бы
вспоминать. А мать была. И ее вы  помните,  пусть  даже  бессознательно.
Мозг никогда ничего не забывает. Он  просто  глубоко  хоронит  в  памяти
некоторые вещи. А прошлой  ночью  эти  воспоминания  были  извлечены  на
поверхность.
   Она замедлила шаги, теперь приноравливая их к своим мыслям.
   - Вам известно, что произошло сегодня утром?
   - Да.
   - И как.., вы это объясняете?
   - Опять же старыми воспоминаниями. Судя по тому,  что  рассказал  мне
Дэв, расчесывание волос было для вас и вашей матери особым ритуалом. Вам
нравилось, когда она это делала, ей нравилось это делать.
   Возможно, она причесывала вас каждый вечер,  перед  тем  как  уложить
спать, или утром, когда вы одевались.
   Но независимо от места и времени этот ритуал был  формой  физического
контакта, которая была важна для вас обеих. И это  действие,  независимо
от того, кто его производит, всегда  как  бы  возвращает  вам  мать.  Вы
провели с ней пять лет. Помните, кто сказал: "Дайте мне ребенка до  семи
лет, и он мой на всю жизнь"?
   - Игнатий Лойола.
   - И он был абсолютно прав. Именно в первые пять лет мы больше всего и
быстрее всего учимся. Особенно любви.
   - И потому я терпеть не могла, когда дотрагивались до моих волос?
   Осторожно и  благодарно  следуя  по  проложенному  Дэвом  пути,  Луис
ответил:
   -  Полагаю,  на   этот   вопрос   можно   с   уверенностью   ответить
утвердительно. В данном случае ваше сознание поставило защитный барьер.
   Внимательно, словно боясь упасть, Элизабет изучала почву у  себя  под
ногами.
   -  Означает  ли  это..,   что   я..,   лишившись   матери,   пережила
эмоциональное потрясение?
   - Подобных случаев сколько угодно. - Луис осторожно нащупывал путь. -
Приемные психиатров полны людьми, пытающимися  вернуть  любовь,  которой
они лишились со смертью матери.
   - Но я никогда к этому не стремилась, - тотчас возразила она.
   - Потому что есть и другая  категория  людей,  которые,  считая  себя
отвергнутыми, сами  отвергают,  чтобы  их  больше  не  отвергли.  Звучит
довольно запутанно, -  прибавил  он  извиняющимся  тоном,  -  но  такова
человеческая природа. И любовь.
   И снова они шагали молча. Наконец она произнесла:
   - Я никогда не была на это способна. На любовь. - Ее голос был  лишен
всякого выражения.
   - Считается, что наши действия  продиктованы  разумом.  Даже  теперь,
когда нам столько о нем известно, мы не в состоянии до конца оценить его
могущество. Мы используем не весь наш мозг, лишь некоторые его части, но
даже их - не в полную силу. Однако  нам  определенно  известно,  что  на
самом деле наши действия обусловлены подсознательной мотивацией.
   - Вы хотите сказать, что причина наших действий может быть  вовсе  не
такой, как нам кажется?
   - Опять не в бровь, а в глаз. - Она на редкость точно наносит  удары,
подумал он.
   - Значит, мы не обязательно такие, какими себя считаем?
   - Как правило, нет.
   И снова последовало молчание.
   - То есть, вы хотите сказать, что, несмотря  на  нашу  уверенность  в
обратном, на самом деле мы не совсем понимаем, что мы делаем и почему? И
что под гипнозом всплывает наше подлинное "я"?
   - Я вовсе этого не говорил, я просто допускаю такую  возможность.  Я,
например, сказал, что мозг ничего  не  забывает.  Те  первые  пять  лет,
которых вы не помните, тоже хранятся там. Как фотографии на негативе.
   - Но память можно стереть?
   Луис подумал о Хелен.
   - Да. Мозги можно промыть, как и все остальное.
   - Это вы и хотите со мной проделать?
   - Боже упаси! -  от  изумления  Луис  остановился.  -  Гипноз  -  это
освобождение. Фигурально выражаясь, вы  отваливаете  камень  от  пещеры,
чтобы выпустить  воспоминания  наружу.  Но  это  не  означает,  что  они
испарятся при свете дня.
   Он видел, что не убедил ее.
   - Позвольте, я вам объясню, - сказал он, беря ее за руку. Луис  свято
верил в телесный контакт, он говорил о состоянии пациента не меньше, чем
карта температуры.
   - Речь идет не о фокусах в ночном клубе. Люди под гипнозом не  делают
ничего такого, что противоречило бы их сознательным  убеждениям.  Просто
гипноз  обостряет  память,  усыпляя  внутреннего   цензора   -   эдакого
ангела-хранителя нашей психики, который освобождает нас от  непосильного
груза забытых чувств и похороненных воспоминаний,  он  сортирует  их,  а
потом либо отбрасывает, либо пропускает  в  сознание.  Под  гипнозом  мы
просто даем этому ангелу-хранителю снотворное, и наши  воспоминания  без
помех проскальзывают мимо него на цыпочках.
   - Тогда не обязательно, чтобы сознание было выключено?
   - Нет. Позвольте мне объяснить, что именно должно произойти.
 
*** 
 
   А в это время в доме бушевали страсти. Касс была оскорблена.
   - Ты не имеешь права здесь распоряжаться, - возмущенно  говорила  она
Дэву. - Ты  слишком  много  на  себя  берешь!  И  пользуешься  негодными
средствами!
   Элизабет Шеридан никогда не позволит лишить себя самоконтроля.
   - Позволит, если захочет узнать о себе правду.
   - Нам всем этого хочется, - добавила Матти.
   - Этого хочется тебе! И мы прекрасно знаем, почему.
   Касс собрала всех: Дейвида,  Ньевес  и  Харви,  который  вернулся  из
больницы до странного притихшим.
   - Каждый лезет не в свое дело, и в результате мы ходим по  кругу.  Не
забывайте, что как душеприказчики мы с Харви командуем этим кораблем!
   - Этот корабль - Элизабет, - сказал Дэв.
   - Дэв прав, - покорно подтвердил Харви. - Последнее слово остается за
Элизабет и Хелен.
   - А мы обязаны блюсти их интересы. Ты отвечаешь за Хелен, а  Элизабет
оставь мне.
   - И не надейся, - пробормотала Матти себе под нос.
   - Так, значит, ты не хочешь знать правду? - спросил Дэв.
   - Я ничего подобного не говорила! Я говорила  только,  что  некоторые
люди присваивают все права себе!
   - Ах, прекрати, Касс... - искренне наслаждавшаяся этой  сценой  Матти
напустила на себя обиженный вид. -  Дэв  просто  хочет  помочь.  Мы  все
заинтересованы в правде.
   - Верно, и всем известно, зачем эта правда нужна  тебе!  Чтобы  снова
водрузить Ричарда на пьедестал!
   Тебе выгодно, чтобы у Ричарда не было дочери от другой женщины! Тогда
ты опять станешь первой, не так ли? И он будет принадлежать одной тебе.
   От томной невозмутимости Матти не осталось и следа.
   - Всем так же известно, что и ты мечтаешь о том,  чтобы  некая  особа
принадлежала одной тебе! У тебя в  глазах  позеленело  от  ревности!  Но
зеленый все же лучше черно-белого!
   - Вы только ее послушайте! - Касс сорвалась с места. - Ты  просто  не
можешь смириться с тем, что она дочь Ричарда! Что он оставил ей все свое
состояние!
   И ты еще смеешь обвинять меня в ревности?
   - Нет, ты неисправима! Ты хочешь  всем  распоряжаться,  все  иметь  и
всеми командовать. Это ты на себя слишком много берешь!
   Рука Касс с маху обрушилась на щеку Матти.
   - Касс! - голос Харви звучал уже более привычно. - Ты удивляешь меня!
Что это на тебя нашло?
   - Что на меня нашло? Не  тебе  об  этом  говорить!  Ты  зеленеешь  от
ревности не хуже любого другого! Тебе невыносима мысль о том, что  Хелен
Темпест - чистая, святая, девственная Хелен Темпест -  мать  внебрачного
ребенка!
   - Да как ты смеешь? КАК ТЫ СМЕЕШЬ! -  взорвался  Харви.  -  Я  раз  и
навсегда запретил тебе пачкать имя Хелен  Темпест  в  моем  присутствии!
Лучше погляди на себя. Матти права. Я тоже не слепой. Я видел, как ты...
   - Харви! - тихо произнес Дэв. Но этого было достаточно,  чтобы  Харви
замолчал на полуслове.
   Появившийся в дверях Дан, который с восторгом слушал  эту  перепалку,
разочарованно вздохнул. События действительно принимали  непредсказуемый
оборот. Каждый  преследовал  собственные  цели,  отвергая  все,  что  им
противоречило.  Однако  Харви  сумел  взять  себя  в  руки  и  сдержанно
произнес:
   - Я очень сожалею. Прошу забыть о моих словах.
   Я  только  хочу  повторить,  что  сейчас  не   время   для   взаимных
оскорблений. У нас хватает и других забот.
   Дан со смехом вошел в гостиную.
   - Боже мой, Харви, я, кажется, разворошил улей.
   Как может правда выйти наружу, когда ей некуда идти?
   Конечно, Матти хочет реабилитировать  Ричарда.  Конечно,  Касс  хочет
всеми командовать - если понадобится, до самой  смерти,  конечно,  Харви
хочет, чтобы на репутации Хелен не было ни единого пятнышка - даже  если
придется наложить еще один слой побелки. А что  касается  тебя...  -  он
злобно посмотрел на Дэва, - то ты не прочь заполучить все  эти  денежки.
Если дело выгорит, твои финансовые трудности останутся позади!
   Однако на этот раз твое вмешательство мне на руку! Давайте покопаемся
в прошлом. И не будем зря терять времени!
   -  Привет  всей  компании!  -  Это  был  Луис.  Вместе  с  ним  вошла
взволнованная и притихшая Элизабет.
   - Ну как? - нетерпеливо спросил Дан.
   - Прекрасно, - бодро ответил Луис.
   Но Элизабет смотрела на Дэва,  а  он  -  на  нее.  Остальные  затаили
дыхание. Все было ясно без слов. Дейвид почувствовал себя  ничтожеством,
а Касс в отчаянии прикусила губу.
   - Я согласна, - спокойно сказала Элизабет.
   Поднялся переполох. Дейвид, не отрываясь, смотрел на  Дэва.  Как  ему
это удалось? Как? Он всегда добивается своего. Стоит ему появиться,  все
женщины его.
   Но что я делаю не так?  Все,  бичевал  он  себя.  Ведь  он  тебе  все
объяснил. Сказал, что нельзя возводить женщину на пьедестал. Сказал, что
ты делаешь это потому, что смертельно боишься живой, из плоти  и  крови,
женщины, обладающей мыслями и желаниями. Что ты предпочитаешь  фантазии.
Всегда поклоняешься недосягаемым женщинам, потому что они недосягаемы и,
следовательно, не опасны. Они далеко  и  не  могут  тебя  задеть.  Проще
грезить, чем рисковать собой. Поклоняться идеалу безопаснее. Вот  почему
ты не поверил Инее.., вот почему ты так поспешно принял версию  Ричарда.
И твоя неуверенность в себе - всему причина.
   Слишком застенчивый, слишком робкий, слишком нерешительный.., слишком
трусливый. Но откуда взяться уверенности,  если  вся  жизнь  -  сплошные
неудачи?
   Ему стало жаль себя. Единственное, в  чем  ты  преуспел,  так  это  в
неудачах. Вот так. По неудачам ты олимпийский чемпион, чемпион мира. А в
остальном.., он резко обернулся. Ему смертельно захотелось выпить.
   Касс наблюдала, как он поплелся за своим пойлом.
   Ей и самой было несладко. Она поняла, что проиграла.
   Во взгляде  Элизабет  она  прочла  все...  Она  тупо  последовала  за
Дейвидом, лучше, чем когда-либо, его понимая.
   Матти была на седьмом небе. Теперь они увидят. Теперь они убедятся  в
том, что Элизабет Шеридан не дочь Ричарда. А позже разберутся, почему он
сделал ее наследницей. Возможно, потому,  что  она  из  рода  Темпестов.
Наверняка... Он всегда фанатично гордился своим родом. Но главное сейчас
то, что она, Матти Арден, вновь окажется первой. Не  будет  отверженной,
забытой ради внебрачной дочери от другой женщины... Из  проигравшей  она
станет победительницей.
   Дан втайне торжествовал. Приятно наблюдать, как эта замороженная сука
превратилась в мокрого пуделя.
   Считала себя лучше всех. Высокомерная корова. Ну кто бы мог подумать,
что она своими руками поможет столкнуть себя с  пьедестала.  Теперь  она
получит свое. А он свое. Все эти чудные, чудные денежки. Тогда никто  не
отважится шептаться у него  за  спиной:  "Гляди-ка,  Дан  Годфри..,  сын
Анджелы Годфри.., неизвестно от кого".
   Его лицо вспыхнуло от стыда, как в детстве, когда мальчишки  смеялись
над ним и дразнили: "Твоя мать шлюха!" - "Не правда!" - "А вот и правда!
Так сказала моя мама! Она  сказала,  твоя  мать  за  деньги  что  угодно
сделает!"
   И начиналась драка. Он  вымещал  свой  стыд  на  ровесниках  с  такой
жестокостью, что матери предлагали забрать его из школы. А в новой школе
все начиналось сначала. Где бы он ни появлялся, дурная  слава  следовала
за ним по пятам. Мир, в котором вращалась  его  мать,  был  очень  узок.
Здесь знали друг о друге все, и богатые  мальчики,  которым  осточертели
менявшиеся  с  каждым  новым  сезоном  отцы,  все  же  имели  перед  ним
преимущество: за его обучение платила не мать, а содержавшие ее мужчины.
И в каждой новой школе об этом уже знали.
   Он много раз  умолял  мать  не  оставлять  его,  взять  с  собой.  Но
содержавшие ее мужчины совсем не горели желанием иметь у себя под  боком
чужого ребенка.
   - Я не могу,  милый.  -  Фальшивая  улыбка,  притворное  сожаление  и
нетерпение на хорошеньком личике.
   - Но почему не можешь?
   - Потому, мой милый...
   - Потому что ты меня не любишь, вот почему! Ты любишь только  себя  и
деньги, которые получаешь за то, что позволяешь мужчинам любить себя!
   Тогда  накрашенные  губы  начинали  дрожать,  большие  голубые  глаза
наполнялись слезами, и Дан, не позволив матери обнять и поцеловать  себя
на прощание, чувствовал себя отомщенным. Она  уезжала,  понурив  голову,
однако всегда садилась в машину или самолет какого-нибудь богача.
   Так продолжалось до тех пор, пока  она  не  вышла  замуж  за  Ричарда
Темпеста. Мать отдала Дана в военную академию, единственное место,  где,
как она полагала, могли обуздать его бешеный нрав. На  актовом  дне  она
появилась  под  руку  с  высоким,  элегантным,  золотоволосым  мужчиной,
который казался взволнованным и влюбленным. Дан видел взгляды  и  слышал
шепот:
   "Глядите... "король" Темпест.., у него денег куры не клюют... Она его
последняя... Интересно, сколько это продлится..."
   Но это продлилось долго. Большой золотоволосый человек и  вправду  на
ней женился. Дан был ошарашен и растерян. Никто из ее прежних любовников
не заходил так далеко. Но этот человек был не таким, как все.  Его  сила
внушала благоговейный страх.  Когда  Дан  впервые  заглянул  в  зеленые,
горящие, словно у льва, глаза, по  спине  у  него  пробежал  холодок.  А
мягкий,  вибрирующий  голос  заставил  его  вздрогнуть.  Казалось,  этот
человек видит его насквозь. Его перевели из военной академии в Ле-Роузи,
где матери многих студентов переходили из рук в руки, словно при игре  в
колечко.
   Приезд в Темпест-Кей на каникулы стал для него открытием. Он даже  не
подозревал, что бывает такая  роскошь,  стоящая  таких  огромных  денег.
Открытием стал для него и тот факт, что  у  него  есть  сводные  брат  и
сестра:   Дейвид   Боскомб,   толстый,    неповоротливый    верзила    с
художественными наклонностями, и его сестра Марджери,  разбитная  особа,
уже  успевшая   поменять   двух   мужей.   Приметив   шестнадцатилетнего
красавчика, она решила ввести его в мир секса. Он усваивал  ее  уроки  с
легкостью и быстротой,  которые  поначалу  ее  развлекали,  затем  стали
настораживать, а когда ученик превзошел ее в распутстве  и  извращениях,
пробудили страх и ненависть, особенно после того, как  он  застал  ее  в
постели с отчимом.
   Тогда Дан раз и навсегда понял, что все женщины шлюхи.  Что  все  они
продаются. И избрал своей первой жертвой Марджери.
   Он выследил ее и, употребив свои технические  способности,  установил
скрытые фотокамеры и магнитофоны в маленьком  доме  на  пляже,  где  она
принимала  своих  любовников.  Он  просмотрел  полученные  материалы   и
соответственно их оценил. Секс был для Марджери чем-то вроде  наркотика.
Без его ежедневной порции она становилась злой и угрюмой.
   Чего она только не выделывала, даже  в  компании  своих  друзей.  Она
ввела Дана в узкий круг группового секса и посвятила в его  секреты.  Он
снял ее в самых  разнообразных  позах:  в  цепочке  гомосексуалистов,  в
компании лесбиянок - и похуже. Она  была  ненасытна,  могла  довести  до
полного изнеможения двух партнеров одновременно.
   Полученные от нее деньги легли в основу его не такого уж маленького -
но всегда недостаточно большого - счета в одном из швейцарских банков. А
когда он достаточно повзрослел и стал вращаться в мире Ричарда Темпеста,
где было полным-полно богатых, скучающих  и  часто  безнадежно  одиноких
женщин, он устроил на них настоящую охоту. Он получал от них  не  только
деньги, в их лице он мстил предавшим его матери и сводной сестре. И сам,
в свою очередь, предавал каждую соблазненную им женщину. Когда  самолет,
на  котором  его  мать  летела  в  Европу,  чтобы  сделать  себе  третью
пластическую операцию, врезался в скалу, он подумал только: "Те