нее
одежду, он впился в ее соски, она застонала, чувствуя, как  его  губы  и
язык скользят по ним, толкают, тянут, рождая глубоко-глубоко внутри  нее
ноющую тяжесть. Он притянул ее к себе и, прижимая  одной  рукой,  другой
распахнул дверцу машины, соскользнул вниз и, сделав  всего  три  шага  в
сторону, упал вместе с ней в высокую траву, растущую по краю кукурузного
поля. Легко, словно с початка кукурузы,  он  сорвал  с  нее  платье,  ее
дрожавшие от нетерпения руки помогли ему освободиться от его  одежды,  и
их разгоряченные, скользкие тела прильнули друг к другу.
   Элизабет глухо стонала, ее голова металась из стороны в сторону, пока
он не пригвоздил ее к месту поцелуем, его умелые пальцы передвигались по
ее телу все ниже,  заставляя  ее  выгибаться  от  наслаждения,  пока  не
добрались до островка золотистых  волос.  Мелко  дрожа,  она  раздвинула
ноги,  впуская  его  ищущие,  настойчивые  пальцы.  Ее  руки,  повинуясь
инстинкту,  спустились  с  его  спины  к  упругим  твердым  ягодицам  и,
проскользнув под его животом, нащупали то, что пульсировало между  ними.
Она  исступленно  целовала  Дэва,  кусая  его  язык,  пока  он  умело  и
мучительно ласкал самую чувствительную часть ее  тела;  ее  била  дрожь,
стонущий рот широко открывался и тут же снова искал его губы.
   Прервав поцелуй, Дав медленно, сладострастно стал касаться губами  ее
тела, и, когда он задержался у ее груди, она сама  прижалась  сосками  к
его рту и застонала,  ощущая  отклик  своего  тела  на  мягкое,  тянущее
прикосновение.  Медленно  передвигаясь  вниз,  он  припал  к  ее  пупку,
заставив  ее  вскрикнуть  от  наслаждения,  и,  продолжая  свой   спуск,
раздвинул ей ноги и припал к ней  пылающими  губами.  Невыносимо  острое
ощущение пронзило ее, она напряглась, выгнулась дугой  и,  освободившись
от всего на свете, бессильно откинулась  назад,  сотрясаемая  первым  из
обрушившихся на нее оргазмов. Впервые в жизни. Раз за разом, пока она не
начала умолять прерывающимся голосом:
   - Пожалуйста.., я больше.., не могу.., пожалуйста...
   - Нет, можешь... - Услышав его резкий, властный  голос,  она  открыла
глаза. Их взгляды встретились. Она беспомощно наблюдала, как он берет ее
за щиколотки, сгибает ей ноги в коленях и задирает их к себе на плечи.
   Голубые глаза жгли ее,  как  языки  пламени.  -  Еще  как  можешь,  -
повторил он и перешел  к  доказательствам,  войдя  в  нее  восхитительно
длинным  скользящим  движением,  наполнив,  пронзив,  затронув   нервные
окончания, заставив обезуметь и пронзительно  вскрикивать  от  восторга,
который накатывал на нее волнами мучительного блаженства; она терлась об
него, извивалась, мышцы у нее внутри судорожно  сокращались.  Но  он  не
двигался, слегка отстранившись от нее, пока она  бешено  вращала  нижней
половиной туловища, обхватив его руками, исступленно прижимаясь к  нему,
словно хотела вместить его целиком.
   Он начал двигаться не раньше, чем она еще раз неукротимо кончила;  он
входил в нее все мощней и глубже, в беспощадном  пульсирующем  ритме,  в
такт ее движениям, так что их тела с глухим  звуком  ударялись  друг  об
друга, мокрые от жары и ее внезапно  излившихся  соков.  Из  ее  гортани
стали вырываться дикие, похожие  на  всхлипывание  звуки,  и  снова  она
принялась умолять:
   - Пожалуйста.., я больше не могу.., не могу...
   - Нет, можешь...
   И она  смогла,  кончая  снова  и  снова,  изнемогая  на  пике  волны,
вздымавшей ее тело лишь для того, чтобы  вновь  швырнуть  его  назад,  а
затем вознести на следующий гребень, и так раз за разом...
   Он стал дышать тяжелей, его движения убыстрились, и  от  невыносимого
блаженства  она  закричала,  рот  ее  широко  открылся,  мышцы  на   шее
напряглись, ногти впились ему в плечо;  вдруг  его  тело  напряглось,  и
через полуприкрытые веки  она  увидела  его  откинутую  назад  голову  и
ощутила  внутри  себя  судорожные  толчки;  потрясение  от  его  оргазма
вознесло ее так высоко и бросило вниз с такой силой,  что  она  потеряла
сознание.
   Медленно приходя в себя, она увидела, что он в изнеможении  навалился
на нее, ловя ртом воздух.
   Она лежала на твердом песке, ветер овевал  ее  разгоряченное  тело  и
влажные волосы. Голова кружилась, перед глазами плыли круги, она еще  не
совсем пришла в себя. Она была опустошенной и разбитой. Тишину  нарушало
их тяжелое дыхание и шум ветра в кукурузе.
   Она  поплыла  вслед  за  этим  звуком  и,  чуть  помедлив   на   краю
разверзшейся бездны, нырнула в темные глубины сна.
   Ее разбудила ползавшая по лицу муха. Элизабет подняла руку, чтобы  ее
отогнать, и мгновенно проснулась, не понимая, где она и что с  ней.  Она
лежала голая, платье валялось неподалеку. Он" испуганно  приподнялась  и
тут же все вспомнила. Осторожно повернула голову  и  увидела  совершенно
одетого Дэва Локлина, который сидел, скрестив ноги, и курил. Их  взгляды
встретились.
   Ее лицо мгновенно вспыхнуло, и, в ужасе отшатнувшись, она  припала  к
земле, глядя на него из-под спутанных волос. Он увидал, как  проясняется
ее затуманенный взгляд, и  услыхал  полный  ненависти  шепот:  "Будь  ты
проклят за то, что со мной сделал!"
   В ее лице не было ни кровинки. Глаза затравленно на него глядели.  Он
никогда не видел такого взгляда.  Она  дрожала.  Не  верила  в  то,  что
произошло. Отказывалась верить. Он читал  ее  мысли:  "Что  я  наделала!
Господи, что я над слала!"
   Он не сказал ей ни слова. Она должна понять,  что  это  случилось  не
только по его, но и по ее воле. Понять, что это было  неизбежно.  Он  не
рассчитывал, что это случится так скоро и именно так. Но это случилось.
   И он открыл для себя много нового и надеялся, что она  тоже  открыла.
Не о нем. О себе.
   Она продолжала на него  глядеть.  Недоверчиво,  ошеломленно.  Она  не
знала себя такой и ужаснулась. Нет, поправился он, не просто не знала, а
не желала знать.
   Загоняла внутрь, держала под замком. А  он  случайно  повернул  ключ.
Нет, вовсе не случайно... Намеренно.
   Он этого хотел с самого начала, как только взял  ее  за  руку,  помог
выбраться на берег и  заглянул  в  ее  недоверчивые,  испуганные  глаза,
которые теперь полны отвращения. Не к нему. К себе.
   - Это сделал не я. А ты сама. Я ведь говорил тебе,  что  ты  сможешь,
помнишь?
   Вспомнив свои  униженные  просьбы  и  безжалостный  отказ  Дэва,  она
залилась краской стыда.
   - Это было неизбежно, - сказал он, словно читая ее мысли.  -  Мы  оба
это знали. Вот почему ты яростно сопротивлялась.
   Его бесстрастный анализ оскорбил и испугал ее. Еще никто  не  понимал
ее так верно, так быстро, так глубоко.
   Как ему это удается? Она почувствовала, что он сорвал с нее не только
одежду. Из-за него она лишилась самозащиты. Он отнял у нее все. Он видел
ее такой, какой не видел ни один человек. Животным. Диким,  распущенным,
грязным, обезумевшим животным. Мало того, именно он сделал ее такой.
   - Я знал, что внутри ледяного иглу прячется женщина.
   - И нагло вообразил, что сумеешь  ее  освободить,  -  произнесла  она
ледяным  голосом  и  отвела  глаза,  не  в  силах  выдержать  его   явно
нескромного взгляда.
   - Я не ошибся.
   Она сжала зубы.
   - Мне нужно одеться, - раздраженно сказала она.
   - Я тебе не мешаю. - Он даже не  потрудился  подать  ей  платье.  Она
сидела  скорчившись,  закрывшись  волосами.  Одна  мысль  о  том,  чтобы
подняться и нагишом пройти мимо него за платьем, приводила ее в ужас.
   Но ползти на четвереньках было еще более унизительно.  Она  понимала,
что ей придется встать. Этот человек и пальцем не  пошевелит,  чтобы  ей
помочь. Она так разозлилась, что поднялась и, не отрывая глаз от платья,
прошла вперед и подняла его, чувствуя, что Дэв пристально на нее глядит.
Ее руки тряслись, платье упало, и ей пришлось поднимать его. А он  сидел
и смотрел, смотрел.
   Она принялась натягивать платье через голову, запуталась с  "молнией"
и вдруг почувствовала, как длинные тонкие пальцы, тихонько оттолкнув  ее
ладони, со свистом застегнули "молнию". Его руки коснулись  ее  кожи,  и
она вздрогнула.
   Когда Элизабет наклонилась, чтобы застегнуть сандалии,  то  с  ужасом
заметила, что на песке по-прежнему валяются ее  трусики  и  лифчик.  Дэв
поднял их и протянул ей. Она вырвала  их  у  него  из  рук,  лихорадочно
думая, как их надеть. Поняв, что  это  невозможно,  она  их  скомкала  и
зажала в кулаке.
   - У тебя впереди длинный путь, - сказал он со вздохом, - я не имею  в
виду обратную дорогу. - Он повернул ее к себе лицом, и тогда  она  стала
смотреть на верхнюю пуговицу его рубашки, чтобы не видеть кожи,  которая
была такой шелковой под ее руками. Сжав зубы, она молчала.
   - Ты не то, что о себе думаешь, - сказал он с такой нежностью, что ей
захотелось плакать. - Теперь это абсолютно ясно.  Для  меня.  Но  важно,
чтобы и ты с этим согласилась. Подумай хорошенько, и ты поймешь,  что  я
прав, ведь тебя всегда учили думать. А после поговорим.
   - Мне не о чем с тобой  говорить,  -  отрезала  она,  боясь,  что  он
заметит, как дрожит ее голос.
   - Надеюсь, это пройдет, - ответил он мягко. - Но даже если тебе будет
нечего сказать, то у меня найдется много тем для разговора.
   Он взял ее за подбородок, и ей пришлось поднять лицо и встретиться  с
ним глазами.
   - Помни об этом, - сказал он. Затем  повернулся  и  пошел  к  машине.
Дверца так и осталась открытой. Он влез в кабину и открыл другую  дверь.
Она уселась рядом, не сказав ни слова, захлопнула дверцу и натянула юбку
на колени. Он выехал на дорогу и направился к Мальборо.
   Не успел он заглушить мотор, как она выскочила из машины и  бросилась
к передней двери, которую запирали только на  ночь.  Когда  он  вошел  в
холл, ее там уже не было. До него донесся только стук хлопнувшей двери.
 
*** 
 
   Впервые Элизабет заперлась изнутри на ключ. Закрыв глаза,  она  долго
стояла, бессильно привалившись к двери. Наконец заставила  себя  сделать
несколько шагов вперед и, заметив, что все еще сжимает в кулаке  трусики
и лифчик, с яростью швырнула их прочь. Затем кинулась в ванную,  открыла
все шесть кранов, пока вода не забурлила, словно Ниагара, скинула  через
голову платье - больше она никогда не наденет эту мерзость - и бросила в
угол. Но только она собралась встать под душ, как увидала  в  зеркальных
стенах  свое  многократно  повторенное  отражение  и  застыла.  Ее  руки
дотронулись до синяка на груди, неуверенно скользнули вниз, к  руну  все
еще влажных волос на лобке. Затем она медленно закрутила  все  краны  и,
лишившись сил, опустилась на холодный каменный пол. Глаза ее  закрылись,
голова бессильно повисла.
   А завтра  утром  она  должна  будет  отправиться  с  ним  на  морскую
прогулку.
   К  восьми  часам  утра  "Пинта"  вышла  в  открытое  море.   Наполнив
разноцветные паруса  свежим  бризом,  она  весело  рассекала  искрящуюся
голубизну. Яркое солнце освещало  мокрую  алую  палубу,  гладкую  корму,
начищенную до блеска медь.  Однако  к  полудню,  не  выдержав  борьбы  с
палящим зноем, ветер стих, и "Пинта" замерла среди раскаленной тишины.
   - Бог с ним, с Кошачьим  островом,  -  довольно  произнесла  Касс.  -
Давайте просто поваляемся на солнышке... В такую жару ничего другого  не
остается.
   Они принесли корзинку с продуктами, о которых позаботилась Хелен. Там
были толстые куски испанской тортильи, распространяющие  аромат  лука  и
чеснока, великолепный гаспачо,  любимое  блюдо  Дэва,  салат  из  свежих
овощей, обильно  сдобренный  холодным  похрустывающим  ламбруско,  а  на
десерт - фрукты и выдержанный камамбер.
   Элизабет не могла проглотить ни куска. Касс, жадно  поглощавшая  еду,
испытывающе поглядела на нее умными голубыми глазами.
   - Что с тобой?
   - Я не голодна.
   - Зато я голодна как волк,  -  ответила  она,  принимаясь  за  порцию
Элизабет.
   Потом они лежали на палубе, разомлев от жары и  пищи.  Дейвид  принес
магнитофон. Зазвучала труба: сначала несколько медленных  блюзов,  потом
"Испанские картинки" Майлза Дэвиса. Касс недовольно пробурчала:
   - Господи, это еще что? Фиеста?
   Скорбные звуки трубы рыданиями отдавались в гулкой тишине,  но  когда
Дейвид поставил "Послеполуденный отдых  фавна"  Дебюсси,  вещь,  которую
Элизабет всегда любила, ей стало совсем  невмоготу.  Вкрадчивая,  томная
мелодия окутала все вокруг жарким  туманом,  волнуя,  пьяня,  соблазняя.
Элизабет вдруг остро ощутила,  что  длинные  ноги  Дэва  лежат  всего  в
нескольких дюймах от ее собственных. Его грудь побронзовела  от  солнца,
длинные ресницы бросали тень на щеки, которые она прошлой  ночью  видела
запавшими от страсти.
   Она гнала от себя мысль о нем, о том, чего отныне жаждала.
   Всю эту долгую ночь  Элизабет  лежала  без  сна,  мучительно  пытаясь
разобраться в случившемся. Ее рассудок был не в силах опереться на такую
ненадежную вещь, как инстинкт. Элизабет пробовала  рассмотреть  инстинкт
под микроскопом холодного разума, но поняла, что ей не  удается  поймать
его в фокус. Ее глаза ничего не различали. Изображение расплывалось.  Ее
разум притупился. Прежде он всегда господствовал над  чувствами.  Теперь
же Элизабет сгорала в любовной лихорадке, не в силах унять опасный жар.
   Ей удалось открыть всего одну тайну, точнее,  тайна  сама  открылась.
Теперь она знала, о чем без конца говорили  другие  манекенщицы.  Знала,
что скрывалось за их словами. И все же ей казалось, что тело предало ее.
   Элизабет была уверена, что может на него положиться.
   А тело  притворялось,  оно  не  было  мертвым,  просто  спало.  Ждало
подходящего мужчины, его рта,  его  рук,  его  плоти.  Элизабет  наконец
познала трепетную, восхитительную жизнь тела...
   Так вот что, догадалась она, лежа всего в нескольких дюймах  от  Дэва
Локлина, делает его неотразимым. Он полон жизни. Всегда в ее  гуще,  так
плотно вплетен в ее сложный узор, что кажется  неотделимым  от  нее.  Он
обладает всем тем, чего лишена она. Он действующее лицо, а не зритель, в
нем бурлит сила, бросающая вызов жизни и торжествующая в борьбе. Жизнь в
его фильмах бьет через край. Он наполняет их людьми, мириадами красок  и
звуков, массой жизненных переплетений. Так  он  наполнил  и  ее  прошлой
ночью. Наполнил не разбухшим куском плоти, как  она  ожидала,  а  частью
самого себя, такой же живой, как он сам, продолжением себя.
   Даже и теперь  она  не  могла  отделаться  от  охватившего  ее  тогда
изумления. Она дотрагивалась до него не из покорности, а  безотчетно,  с
любовью, она смутно  припоминала,  что  хотела  ощутить  его  не  только
руками, но Дэв мягко отвел ее  голову  в  сторону,  сказав:  "Нет..,  не
сейчас.., это не для меня, для тебя".
   Неужели то была она? Она? Вместе с одеждой Элизабет Шеридан  сбросила
с себя все  запреты  и  погрузилась  в  безбрежное  море  чувственности.
Невероятно.
   Этого не может быть. Но было.  Она  напрасно  пыталась  вырваться  из
заколдованного круга,  в  центре  которого  был  наблюдавший  за  ней  и
терпеливо ждущий Дэв Локлин.
   "Пинта"  весь   день   недвижно   стояла   в   сверкающем   бирюзовом
пространстве,  впитавшем  в  себя  все  краски  с   измученного   зноем,
побледневшего, выцветшего неба.
   Солнце неотвратимо вершило свой бег,  однако  жара  не  спадала,  но,
напротив, усилилась, и постепенно линия горизонта  подернулась  дрожащей
багровой дымкой, словно по бледному небу  разлился  кровоподтек.  Водная
гладь застыла. Они лежали под гигантским  сводом,  где  гулко  отдавался
каждый звук. Элизабет казалось, что если она  закричит,  сделает  резкое
движение, то тишина даст трещину, расколется на  части.  Ее  нервы  были
напряжены до предела, и, когда она поняла, что больше не  выдержит  того
молчаливого, жесткого давления, которое Дэв на нее оказывал одним  своим
присутствием, она  вскочила  и,  по-тюленьи  перевалившись  через  борт,
нырнула в воду, которая мягко расступилась, не охладив ее пылающей кожи.
Она плыла быстрым кролем, делая вдох на каждом третьем гребке,  пока  ее
руки не налились свинцом,  а  мышцы  ног  не  задрожали,  словно  крылья
запутавшейся в силках птицы. Каковой, размышляла она, отдыхая на  спине,
она и оказалась.
   В Дэве было что-то неумолимо жестокое. Тихим голосом  он  говорил  ей
вещи, от которых у нее сжималось сердце. "Ты не то, что о себе думаешь",
- сказал он.
   Да, это так. Она только что это поняла. Но как он узнал об этом?
   "Это для тебя.., не для меня", - сказал он. И он  заранее  знал:  то,
что она почувствует, доставит ему куда более острое наслаждение, чем то,
которое он испытал бы один. Как назвать  эту  силу?  Элизабет  пронизала
дрожь. В теплой, как в ванне, багамской воде она похолодела  от  страха.
Кроме того, что она  узнала  и  продолжала  узнавать  о  себе,  Элизабет
мгновенно усвоила еще одну очевидную истину: она боится Дэва.
   Далекий звук голоса вернул ее к действительности.
   Приподняв голову над водой и прикрыв глаза ладонью, она различила  на
палубе отчаянно махавшую руками фигурку.  Пора  возвращаться.  Медленно,
неохотно она поплыла назад. Вскоре до нее донесся голос Дейвида:
   "Быстрее! Барометр падает, и Дэв решил возвращаться назад".
   Пришлось запустить мотор, и его шум грубо нарушил  плотную  бархатную
тишину.  Пока  они  плыли,  небо  из  блекло-лилового  постепенно  стало
темно-бирюзовым, затем зловеще-фиолетовым и наконец угрожающе-багровым.
   Яхта и шторм мчались к острову наперегонки.
   Шансы были равны. Едва Дэв провел "Пинту" через рифы, как разразилась
буря. Они вбежали в коттедж, промокнув до нитки.
   Когда Касс накинула ей на плечи темно-синий халат, Элизабет мгновенно
догадалась, кому он принадлежит.
   На  нее  пахнуло  запахом  его  кожи,  прикосновение  тонкого   шелка
заставило ее блаженно вздрогнуть. Ее зубы  постукивали  о  край  толстой
китайской кружки с горячим кофе вовсе не от холода.  Взвинченные  нервы,
жар пылающего камина,  усталость,  бессонная  ночь  сделали  свое  дело.
Элизабет забылась глубоким тяжелым сном.
 
*** 
 
   Теперь, лежа на животе, слушая шум дождя и мягкое потрескивание углей
в камине, она опять ощутила себя попавшей в силки птицей. Ему и на  этот
раз удалось остаться с ней наедине. О Боже, подумала она, зажмурив глаза
и пытаясь ровно дышать, что теперь будет?
   Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой.
Ей никогда и в голову  не  приходило,  что  один  человек  способен  так
разрушительно действовать на другого. Неужели это происходит с ней?
   Должно быть, она ненароком пошевелилась, потому что услышала, как  он
поднялся и подошел к дивану.
   - Ты выглядишь отдохнувшей, - сказал он  с  высоты  своего  роста.  -
Прекрасно. Теперь мы можем поговорить.
   Она бросила взгляд на часы. Почти четверть второго.
   - Уже поздно... Лучше я пойду в дом.
   - Им известно, где ты и что с тобой. Сейчас и  мы  попробуем  в  этом
разобраться.
   Голос его звучал спокойно и приветливо, но  он  наполнил  ее  ужасом.
Именно в такие мгновения Дэв особенно опасен. Он не из тех, кто  кричит.
Ему это не нужно.
   - Ты металась во сне, - продолжал он. - Дурные сны?
   Ответа не последовало.
   - И с кем же ты сражалась? Со мной или с собой?
   Она молчала.
   - Я думал о тебе, - сказал  он,  обходя  вокруг  дивана  и  собираясь
сесть.
   Элизабет поспешно поджала под себя ноги, плотней завернулась в  халат
и забилась в угол.
   - В самом деле, думал о тебе, и ни о чем другом.
   - Я тебя об этом не просила, - быстро отпарировала она.
   О Боже, думала Элизабет, чувствуя, как кровь стучит в висках. Его  не
удержать. Он всегда добивается своего. Она поняла это в первый же вечер,
когда  он  выручил  Матти,  незаметно  подчинив  себе  всех   остальных:
перекинулся двумя словами с одним, ответил на  вопрос  другого,  любезно
согласился с третьим, его длинные пальцы  всегда  были  готовы  поднести
зажигалку, чашку кофе или  стакан  вина.  От  нее  не  укрылась  сияющая
покорность Ньевес