беркулезом и сифилисом, пьяниц и
наркоманов  мы  отправим  за  Полярный  круг,  где   они   тихо   уснут   от
переохлаждения, на радость песцам и росомахам. А у здоровых мы станем  брать
кровь  и  органы  и  продавать  в   медицинские   центры   Израиля,   утоляя
ностальгические чувства  евреев  -  выходцев  из  России,  чтобы  у  них  не
прерывалась связь с их второй Родиной.  Зарецкий  налил  себе  полный  бокал
шампанского и  выпил  залпом,  погрузив  иссохшие  губы  в  шипящую  пену  и
хрустальные радуги. Помолодел на  глазах,  на  его  лысеющем  желтом  черепе
образовалась  иссиня-черная  волнистая  шевелюра,  лицо  стало   бледным   и
красивым, как у киноактера в немом кино, и на этом черно-белом  жгучем  лике
краснел яркий сочный рот. - Ты не должна бояться, - он крепко сжал  запястье
Дочери, - ты находишься под нашей защитой, и тебе не страшны ряженые  мужики
из кинофильмов о Пугачеве  и  Ермаке,  снятых  на  наши  деньги  для  показа
туземным зрителям. Мы  сделали  твоего  отца  Президентом,  когда  это  было
несложно, и русский народ слюнявил один  на  всех  карамельный  леденец  под
названием "демократические ценности". Мы сделали его Президентом, когда  это
было почти невозможно, когда народ его ненавидел, а он сам умирал от гниения
сердца. Я держал его холодное запястье без  пульса,  с  малиновыми  трупными
пятнами,  когда  приборы  кардиологического  центра  показывали  клиническую
смерть. Я послал самолет в Америку за стариком Дебейки, и пока он летел  над
Атлантикой, я поехал в банк донорских органов, где держали на  искусственном
кровообращении вологодского солдатика с простреленным черепом и  с  отличным
здоровым сердцем патриота. Я наблюдал, как ему извлекают из  грудной  клетки
сердце, кладут в хромированный сосуд с жидким азотом, сам вез по Москве этот
драгоценный сосуд русской государственности, торопясь доставить в клинику  к
прилету Дебейки. Этот великий кудесник,  похожий  на  сморщенную  обезьянку,
пересаживал  твоему  мертвому  отцу  сердце  юноши,  и  я  видел,  как   оно
погружается в пустую, похожую на  синий  сундук,  грудь  и  на  осциллографе
возникает первый всплеск воскресшего Президента. Теперь,  когда  ты  видишь,
как у твоего отца проваливаются глаза и изо рта  начинает  пахнуть  могилой,
объясняй это тем, что он побывал на том свете. А  когда  он  начинает  буйно
танцевать под "Калинку-малинку" или "Вдоль по Питерской", это танцует в  нем
сердце юноши, которое не дотанцевало в другом, молодом теле.
   Дочь, которую Зарецкий по-прежнему держал за запястье,  оцепенела,  глаза
ее остановились и остекленели, из полуоткрытого рта едва доносилось дыхание.
Она была под гипнозом, в полной власти красавца чародея. - Не бойся,  милая,
кроткого русского народа, за который  день  и  ночь  молится  его  Патриарх.
Русский народ в душе монархист, пусть меня поправит наш великий живописец. -
Зарецкий поклонился через стол Художнику, который фломастером Корбюзье делал
эскиз на салфетке. - Под колокольные  звоны  и  вынос  чудотворных  икон  мы
провозгласим твоего отца  царем  Борисом  Вторым,  а  потом  наш  утомленный
правлением царь, посасывая  нарядную  пустышку,  сделанную  из  натурального
соска певицы Мадонны, отречется от престола в пользу любимой дочери. В  твою
пользу,  моя  дорогая?  Белосельцев  понимал,  что  это  фарс,   талантливая
изуверская игра великолепного актера, который играл постоянно, -  на  бирже,
на взвинченных нервах  истерической  публики,  на  противоречиях  финансовых
конкурентов,  в  казино,  за  ломберным  столом,  на   слабостях   немощного
Президента, на скрипке, на саксофоне. Он играл и сейчас, импровизируя, пугая
игрой робкую горстку людей, которые зависели от его воли и прихоти.
   Белосельцеву стало тошно и страшно. Ему хотелось подняться,  приблизиться
и ударить что есть силы  в  лицо  красавца.  Он  уже  поднимался,  но  успел
взглянуть на  Избранника.  Тот  сидел,  спокойный,  потупясь,  едва  заметно
улыбался. - Мы устроим твою коронацию в  этом  зале,  при  великом  стечении
народа. Будут наши генералы, командующие армий и округов в плюмажах, лосинах
и начищенных ботфортах. По Москве-реке во всей своей гордой  красе  поплывет
наш  флот,  состоящий  из  ста  петровских  ботиков  и   двухсот   весельных
сверхсовременных галер.  Над  Кремлем  проплывут  наши  воздушные  армии  из
раскрашенных бумажных драконов и крылатых китайских фонариков. Прибудут тебя
поздравить представители всех политических сил. Коммунисты в шитых кафтанах,
монархисты в тюбетейках, демократы  в  конногвардейских  шлемах,  славянские
молодцы в ермолках. И все в  один  голос  воскликнут:  "Правь  нами,  царица
Татьяна!" И ты, приветливая, милостивая, в бархатном синем платье,  пройдешь
через зал и сядешь на трон.
   Зарецкий поднялся, вывел из-за стола именинницу и,  легко  пританцовывая,
подвел ее к трону, усадил  под  горностаевый  полог,  и  она,  околдованная,
испытывая блаженство, с полубезумной улыбкой, послушно уселась,  а  Зарецкий
пал перед ней на колени:
   - Да  здравствует  ее  императорское  величество,  государыня-императрица
Татьяна Великая!
   Все встали из-за стола, подняли бокалы с шампанским, чокаясь.
   За дверями дворцового зала раздался негромкий шум, створки  растворились,
у бело-золоченых косяков возникли два молодца с проводками антенн, торчащими
из ушей.  На  пороге  медленно,  тяжко  возник  Президент.  Быть  может,  он
возвращался из кремлевского кабинета, где под трехцветным штандартом,  среди
роскоши и драгоценного блеска вяло и сонно  листал  государственные  бумаги,
ставя кое-где наугад нечеткую подпись. Или  захотел  взглянуть  еще  раз  на
великолепие царственных залов,  которые  он  возвращал  России,  изгоняя  из
Кремля последние знаки большевистской эпохи. Он стоял на пороге, мутно глядя
на веселое  пиршество,  на  Дочь,  восседавшую  на  троне  под  горностаевым
пологом, на Зарецкого, упавшего перед  ней  на  колени.  На  нем  был  надет
застегнутый  плащ,  ниспадавший  колоколом  почти   до   земли,   скрывавший
одутловатое грузное  туловище,  которое  постоянно  мерзло  от  замедленного
движения крови, и он надевал под плащ множество теплых вещей.
   Премьер в испуге уронил салфетку. Плут от неожиданности разбил  бокал,  и
шампанское растекалось по  яшмовому  столу.  Администратор  кинулся  было  в
сторону, желая отмежеваться от фривольной компании, но застыл на  месте  под
оловянным  взглядом  хозяина.  Генерал  вытянулся  по  стойке  "смирно",   и
казалось, вот-вот  пойдет  строевым  шагом  навстречу  Верховному.  Зарецкий
встал, отряхивая колени, превращаясь из демонического киноактера в  сутулого
узкоплечего  вырожденца  с  лысым  черепом  и  глазами   испуганной   белки.
Именинница словно проснулась, виновато покинула трон и, поправляя  прическу,
смущенно вернулась к столу.
   Президент  видел  совершаемое   непотребство,   скверну,   занесенную   в
царственный зал. В нем подымался гнев, но  холодная  кровь,  вяло  толкаемая
больным и немощным сердцем, не разносила толчки гнева по тучному  недвижному
телу и вместо ярости, слепого бешенства, порождала тупую боль головы, ломоту
костей, унылую  тоску,  от  которой  на  лбу  прорезалась  одинокая  морщина
страдания.
   Белосельцев смотрел на того, кого ненавидел все эти  годы  столь  сильно,
что сама эта ненависть стала источником жизненных сил. Тот, кто толчком ноги
опрокинул страну, воитель, один одолевший могучую партию и разведку, оратор,
прочитавший  с  танка  смертный  приговор  коммунизму,  беспощадный   палач,
спаливший Парламент и перебивший из пулемета тысячу безоружных людей, тиран,
превративший цветущий Грозный в обугленный котлован, -  этот  человек  стоял
теперь бессильный и дряблый. Белосельцев, изумляясь, испытал к нему  подобие
сострадания.
   - Веселитесь? - спросил Президент от порога, не ступая в  зал.  -  Хотите
меня в тираж списать?.. Да  вас  без  меня  сразу  повесят,  так  вы  народу
обрыдли? Скоро сам уйду, сил больше  нету?  Хотите  жить,  ищите  преемника?
Хорошо ищите, а не то найдете такого, кто вас живьем закопает?  Еще  есть  у
вас пара месяцев,  а  потом  поздно  будет,  -  умолк,  покачнувшись,  будто
прихлынула к голове дурная кровь и все скрылось в красном тумане. Повернулся
и исчез в дверях, увлекая за собой молодцов с антенками, торчащими из ушей.
   Все облегченно вздохнули. Премьер нагнулся, подбирая салфетку. Плут налил
шампанское в чужой бокал и жадно выпил. Генерал громко гоготал,  рассказывая
анекдот.  Администратор  цапнул  вилкой  ломтик  севрюги  и   мелко   жевал.
Белосельцев стоял рядом с Гречишниковым  и  Копейко,  оглядывал  зал,  желая
увидеть Избранника. Но того не было. Он  незаметно  исчез,  неясно  в  какую
минуту.
   К ним подошел Зарецкий, возбужденный и злой. Обратился к Копейко:
   - Надо кончать с Прокурором! Я держу службу безопасности,  соизмеримую  с
государственной  спецслужбой?   Располагая   средствами,   которые   я   вам
предоставил, вы можете, наконец, остановить Прокурора?
   - Считайте, что он остановлен. Через несколько дней мы заставим его  уйти
в отставку. Но этого мало.
   - Что еще? - Зарецкий нервно ломал желтоватые пальцы, издавая  неприятные
хрусты.
   - Мы должны сменить Директора ФСБ. Вы правильно  сказали,  что  этот  тип
куплен на корню Астросом и работает против  нас.  Необходимо  поставить  там
надежного человека.
   - Подберите кандидатуру. Я поговорю с Татьяной. Президент подпишет  указ.
Но не раньше, чем вы остановите этого долбаного Прокурора.
   - Считайте, что он остановлен.
   Зарецкий отошел к столу, где снова ели и пили.
   - Мы можем идти, - сказал Белосельцеву Гречишников. - Полдела сделано.
   Не прощаясь, они вышли из парадного зала.
   На выходе из Боровицких  ворот  постовой  механическим  жестом  отдал  им
честь. Они подымались по Каменному мосту от Кремля, над  рекой,  по  которой
ветер  водил  легким  серебряным  веником.   Навстречу   скользили   машины.
"Ударник", словно мучаясь тиком, дергал бледной  рекламой  "Рено".  "Дом  на
набережной" смотрел печальными глазами расстрелянных комиссаров.
   - Ты показал мне мерзость, - Белосельцев мотнул головой на Кремль, где за
розовыми стенами, среди золотых куполов чьи-то желтые зубы продолжали  драть
мясные волокна, шматок жирной рыбы падал на драгоценный паркет, мокрые  губы
громко тянули шампанское, - я должен был это видеть? Зачем?
   - Видеть, чтобы ненавидеть, - засмеялся Гречишников. - После этой встречи
нам легче будет осуществить операцию "Прокурор",  в  которой  тебе  выделена
ключевая роль.
   Комиссары в красных петлицах и ромбах смотрели из окон большого дома. Над
потоком глянцевитых машин возвышалось здание  времен  сталинизма.  На  крыше
трепетала реклама в виде красной бабочки, созданной  из  стеклянных  газовых
трубок. Белосельцев смотрел на бабочку, как на символ своей прожитой  жизни,
который следовал за ним на всех континентах, над полями  сражений,  горящими
городами и селами. Старался припомнить, на каком цветке - в  пойме  Меконга,
на топком берегу Рио-Коко или в африканской саванне - он видел  эту  красную
бабочку.
   - В чем суть операции "Прокурор"?
   - Прокурор осторожен и чуток. Он оружие Мэра и Астроса в  их  смертельной
войне с Истуканом. Он ощущает себя ракетой, которую будут сбивать. Множество
глаз и радаров следят за его полетом. Он не догадывается, что это  мы  через
швейцарских юристов сбрасываем ему информацию. Наименование оффшорных фирм и
криминальных банков, через которые  кремлевские  воры  утягивают  из  России
огромные состояния. Он крайне осторожен в высказываниях, нелюдим, не идет на
контакты. Хочет затеять громкие дела  против  Истукана  и  его  окружения  в
момент президентских выборов. У него две слабости. Тайно блудлив и время  от
времени хватает на бегу лакомые кусочки. И коллекционирует бабочек,  покупая
их во время зарубежных поездок. Кичится своей великолепной  коллекцией.  Эти
слабости его и погубят, если ими умело воспользоваться?
   Белосельцев вспомнил африканский глянцевитый куст с розовым соцветьем, на
котором сидела красная, напоминавшая алебарду, нимфалида.
   - Ты выманишь его на свидание. Он домогается  встречи  с  тобой,  мечтает
посмотреть твою замечательную коллекцию. Хочет обменять ангольских  бабочек,
пойманных тобою в долине Кунене, на своих, бразильских, купленных на рынке в
Сан-Паулу. Ты назначишь ему свидание в квартире, которая расположена в  этом
доме. - Гречишников указал на  сталинское  строение,  увенчанное  стеклянным
газовым ангелом.  -  Мы  развесим  по  стенам  твою  коллекцию.  Ты  станешь
рассказывать ему о своих боевых трофеях, добытых не автоматом Калашникова, а
кисейным сачком. Твоя секретарша,  которая  на  самом  деле  будет  валютной
проституткой  из  гостиницы  "Метрополь",  станет  потчевать  вас  коньяком,
очаровывать Прокурора. "Эликсир любви", который она нальет в  рюмку,  усыпит
его бдительность, сделает сентиментальным и страстным?
   Красная нимфалида сидела на цветке среди эфирных испарений, и он тянул  к
ней сачок, готовясь ударить, прочерчивая зрачком траекторию. Тянулся сачком,
умоляя   незримого   лесного   божка,   владеющего   африканской    опушкой,
повелевающего бабочками, антилопами,  птицами,  чтобы  он  даровал  ему  эту
добычу. Знал, что промахнется и бабочка от него улетит. - Прокурор останется
наедине с валютной красавицей, и та обольстит его.  На  широкой  кровати  он
возбудит не уголовное дело, а  нечто  иное,  на  что  будут  направлены  две
телекамеры, спрятанные в потолке и стене. Когда он  наконец  застегнется  на
все  свои  прокурорские  пуговицы  и  покинет   квартиру,   мы   уже   будем
рассматривать  уникальные  кадры,  которые  войдут  в  анналы  отечественной
юриспруденции. Копейко смонтирует отличную ленту под  музыку  из  кинофильма
"Мужчина и женщина". И, быть может, в тот же  вечер,  сразу  после  вечерних
известий, на канале Зарецкого изумленные зрители увидят того,  кто  воюет  с
кремлевским вором. Правда,  детям  до  шестнадцати  лет  смотреть  такое  не
рекомендуется?
   Он ударил сачком, сшибая пустой цветок, цепляя кисею о колючки. Знал, что
промахнулся и бабочка от него улетела? - Эти кадры возмутят общественность и
дадут основание отстранить Прокурора  от  должности.  Будут  заморожены  все
крупные уголовные дела, направленные против Истукана. Мэр лишится оружия.  В
знак благодарности за блестящую операцию будет смещен директор ФСБ, и на его
место сядет наш человек?
   Бабочка, которую много лет назад он  не  догнал  в  африканской  саванне,
теперь, созданная из стекла, наполненная пылающим газом,  присела  на  крышу
московского дома, куда он должен войти.  Он  стоял,  изумляясь  таинственным
совпадениям, в которых скрывалась тайна многомерного мира.
   -  Тебе  понятна  твоя  роль?  -  спросил  Гречишников.  -  Знаешь,   как
действовать?
   - Я не буду в этом участвовать, - ответил Белосельцев.
   - Почему?
   - Гадко. Это вопреки моим правилам.
   - Неужели? - Оранжевые глаза, как ягодки рябины,  вмороженные  в  ледяной
круг, приблизились к лицу Белосельцева. - Твоя  этика  запрещает  тебе  быть
"подсадной уткой"?  Но  разве  тебе  не  известно,  что  в  атласе  разведок
"подсадная утка" - самая распространенная птица? Что ею в любой момент может
стать пеликан, или сова, или дикий голубь витютень? Это честь для разведчика
- облечься в утиное оперение и немного покрякать, подманивая селезня.
   - Мне претит заманивать в постель к проститутке подвыпившего мужчину.  Не
хочу быть "подсадной уткой".
   - А разве ты ей не был однажды - в баре отеля "Дон Карлош", куда заманили
Маквиллена?
   Сумрачный  бар  отеля.  Полированная  красноватая  стойка  с   отражением
цветастых бутылок. Узорная телефонная трубка. Бутафорский рыцарь в углу.  Из
далеких дверей навстречу  идет  Маквиллен,  светловолосый,  веселый,  что-то
издали ему говорит, дружелюбно кивает. С обеих сторон, из  потаенных  углов,
кидаются на него чернолицые агенты, крутят  руки,  утаскивают.  Оборачиваясь
через плечо, тот кинул на него укоризненный взгляд.
   - Если ты внимательно изучал мое африканское досье, то должен знать,  что
Маквиллен заманивал меня в  ловушку.  Это  было  под  Лубанго  по  дороге  в
Порт-Алешандро, где меня пытались убить.  Маквиллен  враг,  и  в  баре  "Дон
Карлош" я поступил с ним, как с врагом.
   - Те, с кем мы боремся,  -  тоже  враги.  К  ним  неприложима  этика.  Их
истребление - богоугодное дело. Их пребывание  в  Кремле  стоит  каждый  год
миллиона жизней. Нет такой цены, которую не  заплатил  бы  народ,  чтобы  их
уничтожить. Их истребление требует не выстрела,  не  взрыва,  не  победы  на
выборах, а сложнейшей интеллектуальной игры. От тебя  мы  требуем  ничтожных
усилий, а результат последует огромный. Тебе нельзя отказаться?.
   Они стояли у подножья моста. Ветер прикладывал к реке серебристые  пышные
папоротники. Трепетала  на  кровле  огромная  стеклянная  бабочка.  Это  был
генерал Авдеев, продевший руки под стеклянные трубки, готовый  вспорхнуть  в
небеса. - Согласен? - спросил Гречишников.
   - Да, - сказал Белосельцев. - Кто станет директором ФСБ?
   - Избранник.
   Они приблизились к дому с бабочкой, обогнули его со двора. Под  деревьями
стояли машины, напоминавшие коллекцию разноцветных жуков. В одной из них,  с
затемненными  стеклами,  мог  скрываться  приемник,   снимавший   сигнал   с
телекамеры. Пока Гречишников заостренным пальцем постукивал по кнопкам кода,
Белосельцев высматривал: не топорщатся ли над капотом машины усики  приемных
антенн, не мелькнет ли за темными стеклами красный уголек  сигареты?  Мягкий
лифт вознес их на  верхний  этаж.  Они  остановились  перед  серой  замшевой
дверью, на которой был выбит затейливый готический номер. Гречишников открыл
замок заветной квартиры.
   На них пахнуло теплом и уютом, словно квартира  была  обитаема  и  где-то
рядом, среди просторных комнат, вольных гардин, находился  хозяин,  любитель
хорошего табака, дорогого одеколона, а также старинных фолиантов, источавших
сандаловые запахи древнего клея.
   -  Твой  дом,  -  широким  жестом  радушного  домовладельца   Гречишников
пригласил Белосельцева, - здесь все отвечает твоим привычкам и вкусам.
   Белосельцев  удивился  сходству  этого  сфабрикованного  жилища   с   его
собственным домом, словно кто-то изучал его быт и привычки, делал опись  его
безделушек и книг. Черные африканские маски Анголы  и  Мозамбика.  Эфиопские
цветные лубки, тисненные на пергаменте. Глиняные божки мексиканских  пирамид
и надгробий. Звонкая бронза Востока  с  фигурками  летающих  дев.  Гератское
стекло, похожее на  голубые  сосульки.  Пуштунские  ожерелья  и  бусы  среди
черно-красных кандагарских ковров. Это был дом  путешественника,  собравшего
за долгую жизнь фетиши своих странствий, талисманы своих сражений и войн.
   - Вот бар, где любимые Прокурором виски, коньяки и французские вина?  Вот
холодильник, где уже готовы кубики льда? Вот полка  с  кофейным  сервизом  и
бразильским кофе? Рюмки, бокалы, пепельницы? - Гречишников ввел Белосельцева
в кабинет, где стоял старинный письменный стол с  гранитной  чернильницей  и
стеклянными пустыми кубами, небрежно лежали бумаги и книги и, белый,  словно
вырезанный из снега, мерцал компьютер. На книжных  полках  пестрели  лаковые
паспарту  и  старинные  кожаные  корешки  научных  журналов,  географических
атласов, этнографических справочников и живописных альбомов.  На  журнальном
столике лежал забытый  энтомологический  атлас  с  многоцветьем  африканских
нимфалид и альбом буддийских храмов, где черно-белые, словно из метеоритного
камня, барельефы Ангкора воспроизводили сладострастные позы восточной любви.
- Здесь все говорит  об  уединенных  трудах  старого  воина,  который  пишет
одиссею своих походов? Труд, который ты затеял и  в  котором  тебе  помогает
молодая прелестная помощница, называется "Житие  генерала  Бел