увеличилось,  когда
Николай Николаевич  достал  кошелку  и  стал  выкладывать  на  перепачканные
детские ладони купленные конфеты. Маленькие  грязные  пальцы  цепко  хватали
сласти, почти вырывали, прятали в карманы.  Тут  же  разворачивали  нарядные
фантики, раскрывали серебряные бумажки. Набивали конфетами рот, вырывали  их
друг у друга, роняли, ползали по земле. Визжали, ссорились,  снова  лезли  к
Николаю Николаевичу. Так белки  хватают  грибы  и  орехи,  прячут  в  дупла,
насаживают на острые лесные сучки.  Николай  Николаевич  улыбался  блаженно,
расставив руки, словно накрывал  детей  покровом,  защищая  от  опасности  в
момент, когда они лакомились, пачкаясь шоколадом.
   - Опять все деньги потратил, - произнес  юноша  в  косынке,  обращаясь  к
Белосельцеву без осуждения, но с легкой  усмешкой,  словно  извинял  Николая
Николаевича за его слабость. - Каждый раз пенсию на конфеты просаживает.
   - А у меня "Арахис"! - вертела конфетой черноглазая, смуглая девочка, чьи
коричневые  золотистые  глаза  были  обведены  синеватой  тенью.  -  У  меня
"Арахис", "Арахис"!..
   - А у меня "Раковая шейка" и "Мишка"! - хвасталась  другая,  белокурая  и
синеглазая, подпрыгивая и пританцовывая сношенными туфельками. -  А  у  меня
больше ваших!..
   - А у меня "Трюфель", шоколадный, с орехом! А у вас нет!  -  торжествовал
миловидный мальчик  с  русым  чубчиком,  в  слишком  просторной,  поношенной
курточке с оторванными пуговицами. - У тебя, Верка, карамельки липучие, а  у
меня шоколад за сто рублей!
   - Давай, Сонька, меняться. Я тебе две "Раковых шейки", а ты мне "Мишку на
Севере", идет? - Девочка с  голубыми  глазами  протягивала  конфеты  другой,
рыжеволосой, зеленоглазой, чьи тонкие оголенные руки были в темных  синяках.
- Хер тебе! - ответила рыжая, стискивая зло кулачок, в котором  была  зажата
дорогая конфета. Белосельцева поразило грубое, мужское ругательство, жестоко
прозвучавшее из уст веселой, игривой девчушки. Он уже догадывался, что дети,
окружавшие  Николая  Николаевича,  были  беспризорными.  И  тот  одарял   их
лакомствами и подкармливал, как сердобольные  люди  подкармливают  бездомных
собак и кошек,  подсыпают  зерно  в  кормушки  зябнущим  на  морозе  птицам.
Заглотав  первую  порцию  конфет,  набив  про  запас  карманы,  они   теперь
расправляли красочные обертки и играли в фантики. Но не так, как это делал в
детстве  Белосельцев,  складывая  конфетные  обертки  в  плотные   маленькие
конвертики, после чего сложенный фантик помещался на ладонь, пальцы с  силой
ударяли о край стола, и цветная бумажка,  брошенная  катапультой,  летела  в
гущу других, рассыпанных на столе. Накрывала своей  плоскостью  разноцветный
конвертик, делая его собственностью удачливого игрока.  И  каким  богачом  и
счастливцем чувствовал себя азартный метатель, если его прозрачная, дешевая,
от лимонных карамелек бумажка накрывала тяжелый и плотный фантик  шоколадной
конфеты "Мишка на  Севере",  где  заиндевелый  медведь,  стоя  на  красочной
льдине,  подымал  морду  к  серебряному  полярному  сиянию.  Малой  грошовой
бумажкой выигрывалось целое состояние, помещалось в жестяную коробку  из-под
монпансье. Дети у гаража  играли  в  иные  фантики.  Разглаживали  конфетные
обертки во всю ширину, складывали их в кипы, делили по размеру, дороговизне,
достоинству. Пускали в обмен, ловко перебирали маленькими грязными пальцами.
Считали, мусолили, придирчиво наблюдали за  партнером,  подозревая  обман  и
подвох. Слова, которыми они обменивались при игре, были: "Твои сто  баксов!"
- "Еще отстегни!" - "Сшибаю зеленые!" - "Давай по обменному  курсу!"  -  "Ты
мне капусту не  суй!"  Голоса  их  были  азартные,  страстные,  злые.  Глаза
блестели. Маленькие руки, хватая кипу бумажек, ловко сметали  их  в  карман.
Некоторые фантики вырывались из общей кипы, просматривались на свет,  словно
подозревался обман, возможность фальшивой купюры.
   Внезапно из стайки играющих раздались крик, визг. Две девочки  сцепились,
как маленькие разъяренные кошки. - Лахудра рваная,  кинуть  меня  хотела!  -
визгливо выкрикивала  смуглая,  похожая  на  цыганочку,  яростная,  гневная,
беспощадная. - Ты сперва заработай, а потом и хватай!.. На халяву хотела!  -
Она трясла конфетной оберткой перед своей голубоглазой подругой,  которая  в
ответ толкала ее кулачком, и ее лицо покрылось пунцовыми  пятнами.  -  Ты  у
меня будешь пасть разевать! - кричала она в ответ. - Я Ахмету скажу, он тебя
раком поставит!.. Они сцепились, дрались,  хватали  друг  друга  за  волосы,
впивались в кожу ногтями, отстаивая право на собственность в виде  конфетных
бумажек. Как зверьки, еще только учились  биться  насмерть,  выкраивая  себе
среди жестокого, враждебного мира малую территорию жизни.
   Мальчик с чубчиком, миловидный, с тонкой переносицей и  синей  жилкой  на
шее, грязно выругался. Кинулся  к  дерущимся  девочкам,  пинками  и  ударами
разнял их:
   -  Морды  себе  поцарапаете!  С  мордами  поцарапанными   ни   хрена   не
заработаете!.. Ахмет вас обеих раком  поставит!  Эти  слова  и  ругательства
остудили дерущихся. Девочки разошлись. Всхлипывали, поправляли  растерзанную
одежду,  подбирали  с  земли  рассыпанные  фантики.  Мальчик,   установивший
перемирие, желая его продлить, достал из кармана  пачку  сигарет.  Предложил
соперницам.  Извлек  прозрачную  пластмассовую  зажигалку,  поднес   газовый
огонек. Обе девочки, черноволосая и русая,  молча,  по-взрослому,  закурили.
Глубоко  затягивались.  Выставляя  нижнюю  губу,   выпускали   струю   дыма.
Белосельцев изумленно  смотрел  на  эту  схватку.  Подросток  в  косынке  не
вмешивался.  Виновато,  будто  извиняясь   перед   Белосельцевым,   улыбался
гагаринской  улыбкой.  Мальчик  с  чубчиком,  бывший  среди  детей  старшим,
по-взрослому, вразвалку, держа в  зубах  сигарету,  подошел  к  подростку  в
косынке:
   - Ну чего, Серега, давай включай воду! Помоем "Гастелло"!  А  то  Николаю
Николаевичу на  грязной  ехать  неловко!  Из  шланга  забила  вода.  Чубатый
мальчик, не выпуская изо рта сигарету, окатывал автомобиль искристым водяным
ворохом, разбивал струю о  лобовое  стекло  с  портретом  генералиссимуса  и
Богородицей, о красную звезду, о нарисованный на  мятом  корпусе  самолетный
киль. Девочки, уклоняясь от брызг, терли машину губками. Николай Николаевич,
опустив усталые руки, стоял в стороне, нежно и печально смотрел на мойщиков.
   Парень в косынке, которого назвали  Серегой,  держал  в  руках  отвертку,
протирал ее ветошью, поясняя Белосельцеву:
   - Вон та, черненькая, Ленка, сама не знает, откуда взялась.  Из  Тамбова,
что ли. Беленькая, Верка, - у нее  мать  под  электричку  попала,  а  больше
никого, так и слоняется? Эта рыжая - Сонька, - родители, пьяницы, ее цыганам
продали, а она сбежала и здесь толчется? Лешка, пацан, - у него мать и  отец
- воры, в тюряге сидят, а он из детдома сбежал? Дети превращали мытье машины
в игру. Брызгались,  визжали,  норовили  мазнуть  друг  друга  белой  пеной.
Паренек направлял струю то на одну, то на другую девчонку, и  те  восхищенно
вопили, делали вид, что сердятся, грозили  мокрыми  кулачками.  -  Их  всех,
ребятишек этих, прибрал чечен Ахмет? Гнида сучья, паразит, наркотой торгует?
Он их вечером собирает. Пудрит, красит  и  к  азерам  на  рынок  отвозит,  в
гостиницу на всю ночь? А утром девчонки и Леха  сюда  приползают,  синюшные,
побитые, кто пьяный, кто накуренный. В гараже, на нарах отсыпаются?  Вечером
Ахметка опять их на рынок  везет?  Люди  в  милицию  обращались:  "Арестуйте
Ахмета, всех наркотой отравил!..  Над  детишками  измывается!..  Вы  что,  в
милиции, не русские люди?.." А его на час в отделение забрали,  допросили  и
обратно выпустили. Он ментов с потрохами купил, с ними деньги делит.  Они  у
него как охрана работают?
   Дети радовались, шалили. Рыжая девочка, вся мокрая, в прилипшем платье, с
потемневшими от воды волосами, вырывала шланг у мальчишки, визжала.
   - Оксана, девчушка, беженка с  Казахстана?  Ее  азеры  какой-то  болезнью
заразили? Ахметка избил,  сказал,  что  живьем  закопает,  чтобы  заразу  не
разносила? Она в  реку  бросилась?  Мы  с  Николаем  Николаевичем  выловили,
откачали? Теперь в больнице лежит, лечится. Николай Николаевич ей  лекарства
возит и мед покупает?
   Мир, в котором жил Белосельцев, был не достоин существования. Должен  был
погибнуть, распасться на изначальные атомы. Чтобы Бог, убедившись  в  ошибке
своего творения, получил возможность создать мир заново, по иному замыслу  и
чертежу. - Я Ахметку достану? Я его в джипе достану и в  казино  достану?  Я
его на рынке возьму и в ресторане  возьму?  Если  в  Чечню  сбежит,  я  его,
черножопого, там достану? Осенью в армию иду, в Чечню попросился?  Буду  его
по горам гонять, как зайца, пока его уши вонючие на подметки себе  не  пущу?
За ребятишек  отомщу?  -  Подросток,  еще  недавно  казавшийся  смешливым  и
легкомысленным, теперь был темен, жесток лицом. Уголки губ,  которые  минуту
назад улыбались гагаринской улыбкой, сейчас были опущены, как у беспощадного
бойца, готового нанести удар. Отвертка в  руке  мерцала,  словно  нож.  Дети
отложили опустевший шланг. Отдыхали, оглаживали мокрые волосы.  Приводили  в
порядок  одежду.  Вымытая  машина  напоминала   цветную   ракушку.   Николай
Николаевич  что-то  говорил  чубатому  мальчику,  передавал  ему  фунтик   с
лекарствами, баночку  меда,  должно  быть,  для  больной  Оксаны.  Дети  еще
пощебетали, поскакали и все разом, как птицы, исчезли, мелькая на пустыре  и
на отдаленной дороге.
   Солнце опускалось к реке, освещая травяной остров красным  светом.  Краны
порта казались красными. Затонувший  остов  ржавой  баржи  выглядел  сочным,
свежим, словно покрашенный суриком. Руки  Николая  Николаевича,  пропитанные
маслом, запорошенные железом, были опущены, и казалось, он только что  мешал
в большом тазу раздавленную малину, и теперь этот таз, полный варенья, висел
над рекой, и под ним на воде лежал след пролитого сока.
   Они сидели с Белосельцевым у речного откоса на старом бревне,  и  Николай
Николаевич тихо говорил:
   - Были Печатники, а стали Печальники, потому такие начальники?  Оксана  -
царевна, ее змей ужалил, а мы отстояли? Она птичка Божья, ей рай  снится,  а
ее змей в ад утащил? Райских птичек нельзя стрелять, они мудрость Божья,  им
перышки Бог раскрашивал? Змея с земли не видать, ты взлети, тогда и увидишь?
Я икону пишу, ангел с крыльями, капитан Гастелло? Он змея с  высоты  увидал,
сам знаешь, что вышло? Отчего ты мне друг? Оттого, что другой? Русские  люди
- другие? Они от другой травы, от другой земли, от другого камня? На русском
камне весь мир стоит?  Когда  змей  русский  камень  сдвинет,  тогда  и  мир
завалится? Не хочу быть другим, да Бог велит? Русский камень  больно  тяжел?
Из него Голгофа сложена? Христос под русским камнем лежит,  товарищ  Сталин,
Александр Матросов? Русский камень только детям под силу? Все русские люди -
дети, а кто для них мать, это сам пойми?
   Стрела мира летит против солнца, а русская стрела летит на  солнце?  Река
мира течет под гору, а русская река течет в гору? Нам Бог землю  дал,  чтобы
мы ее заново слепили руками и поцелуями? Христос в Россию придет и каждого в
глаза поцелует, тогда и рай увидим? Красную  Пресню  знаешь?..  Там  генерал
Макашов? Ему верь? Он на жидов поднялся, за это его и убили?
   Все, что слышал Белосельцев, казалось безумием. Голова  прорицателя  была
полна тумана, в котором являлись размытые видения и образы. Но  эти  видения
объясняли Белосельцеву его самого.
   - У змея топор, томагавк  называется,  потому  на  Россию  гавкает?  Змей
топором русский рай до пеньков вырубает, а нам снова сажать? Каждые сто  лет
заново рай сажаем, а яблок никак не отведаем? У России цари - садоводы? Царь
Иван садовод, в Казани  сад  посадил?  Царь  Петр  садовод,  в  Полтаве  сад
посадил? Сталин садовод, в Берлине сад посадил? Теперь одни пеньки?  Русский
народ - трава, его косят, головы, как цветки, летят? Но и в косе  усталость,
железо о цветок снашивается, потому как живем без вождя?  Будет  вождь,  имя
ему Избранник, но не мы изберем? Чтоб ему в Кремль пройти, надо змея убрать,
а то не пройдет? Кто змея от Кремля уберет, тот герой.  Рядовой  Матросов  -
герой? Лейтенант Талалихин - герой? Капитан Гастелло - герой? А нам с  тобой
помолчать, еще повидаемся?
   Белосельцев был поражен. Прорицатель  своей  путаной  речью  угадал  его,
Белосельцева. Назвал  Избранника.  Встреча  с  блаженным  была  неслучайной,
входила в загадочный замысел, где ему, Белосельцеву,  выпадала  неотвратимая
роль. Их связь была путана и невнятна, как и сами речения, где  лишь  смутно
угадывались контуры древней религии.. - Русский рай есть Победа? Победа есть
Бог? Жуков есть Бог Победы? Ты  есть  Победа,  тебе  и  молюсь?  На  станции
"Баррикадная" многие ходят, которых в живых нет? Пойди и поймешь?  А  теперь
помолчим? Солнышко спать ложится? Белосельцев поднялся с бревна, простился с
умолкнувшим, не ответившим на поклон  Николаем  Николаевичем,  махнул  рукой
парню в косынке, и пустырями, мимо складов и гаражей, уже в сумерках,  вышел
к Печатникам.
   На углу многоэтажного дома, под уличным фонарем, стоял джип. Дверцы  были
раскрыты, и молодой усатый кавказец в кожаной  куртке,  с  крутыми  плечами,
подсаживал в машину ребятишек, тех, что недавно веселились  и  брызгались  у
гаража. Девочки были в коротеньких юбках, на высоких каблуках, с обнаженными
хрупкими руками. Их лица были покрыты гримом, глаза подведены, губы в  яркой
помаде. Чубатый мальчик был причесан на пробор, волосы блестели от бриолина.
Он был  облачен  в  темный  сюртучок  с  галстуком-бабочкой,  был  похож  на
маленького  пианиста,  выступающего  на   музыкальных   конкурсах.   Чеченец
подсаживал их в машину, посмеивался, легонько подшлепывал. В глубине  машины
сидели еще двое, в кожаных куртках, такие же  смуглые  и  усатые.  Принимали
девочек себе на колени.  Джип  укатил,  влажно  помигав  хвостовыми  огнями.
Белосельцев смотрел вслед, испытывая такую боль, словно напоролся грудью  на
железный штырь и теперь остроконечная  дыра  заполнялась  хлюпающей  кровью.
Ненависть его была столь велика, что  уличные  фонари  увеличились  и  стали
лиловыми.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Утром позвонил  Гречишников  и  сказал,  что  время  перенести  коллекцию
бабочек на квартиру, куда, быть может, уже  сегодня  вечером  нанесет  визит
Прокурор. Вслед за звонком к Белосельцеву  явились  вежливые  молодые  люди,
одинаковые в своей ловкости и любезности. Стали снимать со  стен  стеклянные
коробки.  Бережно,  словно  хрустальные  сервизы,  уносили  коллекцию  вниз,
помещали в длинный черный кабриолет.
   Когда коллекцию увезли, опять позвонил Гречишников.
   - Не тревожься, ни один усик не упадет с головы твоих гренадеров? Загляни
в гардероб, извлеки свой лучший костюм и галстук? Через полчаса я приеду?
   Ровно  полчаса  потребовалось  Белосельцеву,  чтобы  облачиться  в  серый
английский костюм, повязать просторным узлом французский  шелковый  галстук,
и, разглядывая в серебристом стекле утомленное лицо, отметить среди  складок
и ломаных линий взгляд прищуренных глаз.
   Гречишников поджидал его  у  подъезда,  в  светлом,  превосходно  сидящем
пиджаке, в клетчатых брюках и в батистовом шарфе, который он повязал на шее,
словно был модный художник или богемный поэт.
   - Мы сегодня гости званые. - Гречишников поймал его взгляд  и  белоснежно
улыбнулся прекрасно отреставрированными зубами, как  улыбаются  на  рекламах
жизнерадостные потребители зубной пасты. - Положение обязывает.  -  Кто  нас
принимает? - спросил Белосельцев.
   - Весь блеск еврейской интеллигенции, которую собирает Астрос  по  случаю
присуждения телевизионной премии "Созвездие". Постарайся быть милым, хвалить
Шагала и Бродского, чуть-чуть  грассировать,  пару  раз  щегольнуть  знанием
театральных постановок Бродвея, и боже тебя упаси  хвалить  Макашова.  -  Он
произнес это столь легкомысленно, по-светски, тронув свой пышный  шарф,  что
Белосельцев улыбнулся.
   - Но прежде мы навестим Буравкова в его тайной пещере и захватим с собой.
- Гречишников указал на сияющую хрустальными фарами "ауди", которая бесшумно
понесла их по городу.
   Тайная пещера Буравкова, о которой обмолвился Гречишников, на самом  деле
была домом приемов телевизионного магната Астроса. Особняк в стиле модерн, с
изразцовыми панно, на которых кистью Врубеля были нарисованы игривые  фавны,
фиалки,  обнаженные  нимфы.  Балконы  украшали   медные   решетки   в   виде
переплетенных  водорослей,  цветущих  лилий   и   лотоса.   Зеркальные,   со
стеблевидными переплетами окна  драгоценно  сверкали.  Внутри  все  поражало
первозданной подлинностью, духом и эстетикой декаданса,  так  что  казалось:
вот-вот  в  гостиную,   придерживая   длинное   бархатное   платье,   войдет
горделиво-таинственная Гиппиус, или появится с тетрадкой  новых  эротических
стихов жгучий, черный, с костяным белым черепом поэт Кузмин,  или  ступит  в
небрежной бархатной  куртке,  утомленный  известностью  художник  Бакст.  Но
вместо них появился Буравков.
   - Покажи-ка нам свою "Электронную Хазарию",  -  попросил  Гречишников,  -
пусть Виктор Андреевич познакомится  с  хозяевами,  что  пригласили  его  на
банкет.
   - Добро пожаловать  в  "Электронную  Хазарию",  -  благодушно,  бархатным
голосом произнес  Буравков,  провожая  гостей  сквозь  игривые  декадентские
интерьеры к стальной, окруженной видеокамерами, электронными запорами двери.
Буравков приблизил свой глаз к полупрозрачной, врезанной в  сталь  пластине.
Пластина  всмотрелась  в  расширенный  зрачок,  сверила  его  с  электронным
изображением. Обнаружила сходство, и дверь с легким чмоканьем  растворилась.
Они вошли в просторный зал с приглушенным светом и едва слышной  электронной
музыкой, льющейся из полукруглой стены. Помещение  напоминало  диспетчерский
зал с большими, погашенными, врезанными в стену экранами.
   - То, что вы сейчас увидите, - говорил Буравков, незаметно облачившись  в
белый халат, - есть плод творческого откровения наших  лучших  кибернетиков,
работавших в советское время над супердисплеем. Этот огромный  экран  должен
был высвечивать  картину  мирового  театра  военных  действий.  На  дисплее,
который они разрабатывали, вы могли увидеть все подводные лодки, плавающие в
Мировом океане. Все космические  орбитальные  группировки,  патрулирующие  в
околоземном  пространстве.  Локальные  конфликты  на  всех   континентах   с
постоянно меняющейся картиной борьбы. Можно было наблюдать все  армии  мира,
ракетные  шахты,  перемещения  войск,  массовый  взлет   авиации,   движение
мобильных ракетных установок на железных дорогах и лесных просеках. В случае
мировой войны на этом экране вы могли следить за развитием апокалипсиса,  за
разрушением  мировых  столиц,  бросками  армий  по  зараженным  территориям,
смещениями фронтов, исчезновением военных группировок и целых  стран.  После
распада Союза работы над экраном  были  прекращены,  коллектив  кибернетиков
стал  рассыпаться.  Но  Астрос  перехватил  лучших  специалистов,  обеспечил
неограниченное   финансирование,   заставил   их   работать   над   проектом
"Электронной Хазарии"?
   Буравков приблизился к пульту. Тронул кнопку. На овальном экране  во  всю
стену  засветилось  пятно.  -  Здесь  собрана  информация  обо  всех  членах
Еврейского  конгресса,  главой  которого  является  Астрос.  Их   социальное
положение  и  статус.  Их  общественные  связи   и   финансовое   состояние.
Политические,  культурные  или   коммерческие   проекты,   в   которых   они
задействованы. Прогнозируется исход этих  проектов.  Отслеживается  движение
карьер, репутаций,  восхождение  по  социальной  лестнице.  Особое  внимание
уделяется тому, чтобы место, которое освобождает  умирающий  член  Конгресса
или уходящий вверх по ступеням карьеры, чтобы это  место  тотчас