естав  жевать,  смотрели  на
Премьера, не зная - то ли сгрудиться вокруг него для защиты, то ли  кинуться
врассыпную.
   - Нельзя говорить о победе или поражении, когда  речь  идет  о  чеченском
народе, который входит в семью  народов  России.  -  Премьер  убедился,  что
опасность конфуза миновала, и теперь  говорил  назидательно,  чуть  сердито,
извиняя  контуженого  героя.  -   Армия   сделала   главное   -   остановила
кровопролитие, обеспечила  соблюдение  Конституции,  добилась  мира,  пускай
худого, но который, как известно,  лучше  любой  хорошей  войны.  -  Премьер
окончательно осмелел, победно обвел стол глазами. - Наши жертвы не напрасны,
ибо они принесены за Конституцию, демократию  и  права  человека.  Я  всегда
говорю, нам нужно быть терпимей  и  снисходительней.  Я  уже  упомянул,  что
ваххабизм - это оригинальное вероучение, которое  вдыхает  новую  энергию  в
одряхлевшие формы ислама. Поверьте мне, изучавшему эту  проблему.  Ваххабизм
нужно понять, освоить, сделать  частью  нашей  политики  на  Кавказе,  а  не
грозить по каждому поводу установками залпового огня. Я немного знаю Кавказ,
чувствую кавказский характер. Знаю, как легко на  Кавказе  можно  превратить
друга во врага. Нам чаще нужно вспоминать наших великих  предшественников  -
Лермонтова, Толстого, которые не только воевали на Кавказе, но и любили его.
Мы должны полюбить Кавказ, не потерять для России его драгоценный аромат.  -
Премьер разволновался, ибо заговорил о прекрасном. Лишь усилием воли удержал
себя от того, чтобы не прочитать запомнившийся ему  лермонтовский  стих.  Он
был не просто политик,  не  просто  военный,  но  знаток  истории,  ценитель
русской поэзии. Пережитое вдохновение окрасило его щеки  в  нежный  пунцовый
цвет. - Должен вам сообщить,  что  завтра  я  отправляю  моего  специального
представителя по Кавказу, генерала Шептуна, в Грозный. Обычным  пассажирским
авиарейсом,  не  задействуя  для  этого  истребительную  и  бомбардировочную
авиацию. Генерал Шептун передаст президенту Масхадову мое  личное  послание.
Не сомневаюсь, оно послужит  дальнейшему  развитию  добрых  отношений  между
Москвой и Грозным. - Он снова поднял бокал,  кивая  через  головы  высокому,
красивому генералу, который, услышав свое имя, радостно обернулся  на  голос
начальника. - За вашу успешную миссию, генерал!  -  Тот  оживленно  задвигал
сильным  красивым  телом.  Подошел  к  Премьеру,  радостно  чокнулся,   влил
шампанское под пышные колосья усов.
   Испытывая презрение к пустомеле, Белосельцев отошел от Премьера к  другой
половине стола. Теперь  его  внимание  привлекал  генерал  Шептун,  по  виду
баловень,  царедворец.  Дама,  во  время  награждения  подававшая   Премьеру
сафьяновые коробочки  с  орденами,  ярко  улыбалась  генералу,  изумленно  и
счастливо смотрела на него, невзначай поправляя блузку, увеличивая вырез, на
который был устремлен его взгляд.
   - Как бы я хотел  быть  орденом  и  висеть  на  вашей  груди,  -  услышал
Белосельцев начало фразы. Женщина смутилась, порозовела, засмеялась  влажным
глубоким смехом. Шептун, отходя, успел поцеловать  ее  длинные  лакированные
ноготки. Он  уже  находился  возле  епископа,  с  которым,  по-видимому,  их
связывало знакомство. Генерал фатовато расправил  усы,  оглядывая  церковное
облачение, клобук, дорогую панагию на золотой цепи.
   - Мы оба, Владыка, из служивого сословия. Только вы  служите  Богу,  а  я
Государю, - произнес он с легкой развязностью и  одновременно  с  почтением.
Что, видимо, понравилось епископу, допускавшему  в  столь  высоком  собрании
мягкую насмешку над чопорностью канонических форм. Они  сказали  друг  другу
что-то незначительное и шутливое, и епископ, явно расположенный к  генералу,
перекрестил ему лоб.
   Шептун вошел в круг награжденных офицеров, где сгущалось горячее, нервное
опьянение и неслись тревожные,  с  трудом  удерживаемые  волны  раздражения.
Свободно и бесстрашно погрузился в эти волны.  Кого-то  приобнял,  с  кем-то
лихо чокнулся. Начал анекдот, приглашая всех поближе:
   - Заходит Масхадов в военторг,  а  там  прапорщик,  наквасился,  лыка  не
вяжет. "Слушай, дай, говорит,  консервов,  но  чтобы  свинины  не  было!"  А
прапорщик снимает портки? -  Тут  Шептун  опасливо  оглянулся  на  Премьера,
который что-то строго внушал худощавому начальнику протокола. Понизил голос,
так что Белосельцев не услышал конца анекдота. Только видел, как  умягчались
и веселели лица офицеров и потом грохнул хохот, так  что  Премьер  изумленно
вздрогнул. Офицеры наполнили  бокалы,  дружно,  по-товарищески  чокнулись  с
генералом.
   Белосельцеву нравился Шептун, его  лихой  лейб-гвардейский  вид,  сильные
плечи с золотыми погонами, крупная, хорошо  посаженная  голова  с  выпуклыми
голубыми  глазами  и  пышными  ухоженными  усами.  Белосельцев  следил,  как
движется эта голова среди зеркал, гардин, золоченых багетов.
   - Ну просто вылитый поручик Ржевский, -  засмеялся  Гречишников.  -  Так,
значит, завтра авиарейсом, без прикрытия истребителей, к другу  Масхадову?..
Э-хе-хе, банкетные политики? Армии за ними придется дерьмо разгребать? -  Ну
пошли, - сказал Гречишников. - Нам здесь больше нечего делать? Ждут в другом
месте, - и взял Белосельцева под локоть.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Из Кремля они уезжали в дожде, который накрыл  Москву  мерцающей  толщей.
Белосельцеву казалось, он плывет среди утонувшего города, пробираясь  сквозь
зеленоватые заводи  улиц,  протоки  переулков,  где  в  утонувших  домах,  в
наполненных водой  квартирах  висят  абажуры,  стоят  в  библиотеках  книги,
расставлены на столах тарелки и чашки,  и  молчаливые,  колеблемые  течением
люди сидят за столами, с распущенными, плавающими волосами.  Чудный  храм  с
изразцами и кустистыми золотыми крестами, и рядом,  заслоняя  его,  огромная
бутылка пива "Балтика" с отекающей перламутровой  пеной.  Памятник  Пушкину,
печальный, с понурой головой, и вокруг его шеи, словно  огромная  светящаяся
водоросль, обмоталась огненная надпись.
   Город еще был узнаваем, еще  прочитывались  на  стенах  названия  улиц  и
номера домов, но был уже заселен  обитателями  подводного  мира.  Вокзальная
площадь с озаренным стеклянным куполом  была  наполнена  розовыми  медузами,
проплывающими прозрачной флотилией. Вокруг высотного здания, мерцая  чешуей,
струились рыбьи стаи.
   - Вижу, Виктор Андреевич, как ты устал, как мучат тебя сомнения. -  Голос
Гречишникова, мягкий, отеческий, звучал сквозь шелест дождя и рокот  мотора,
создавая ощущение гипноза. - Если бы ты знал, как я тебя понимаю. Я и сам  в
минуты печали помышляю о побеге, о тихой обители, одинокой  старости,  когда
пустынная дача, астры на клумбах, вялый огонь в камине, и  сидеть,  набросив
на плечи плед, листать запыленную книгу, Тацита или Плутарха, смотреть,  как
тихо гаснет за окнами день.
   Военное министерство опустилось на дно, и в наполненном  водой  гардеробе
вяло колыхались, стремясь к потолку, по-вешенные генеральские  шинели,  а  в
затопленных  кабинетах,  перед  картами  мира,   стояли   офицеры   и   тихо
вальсировали в круговоротах воды, среди актиний и  раковин,  вокруг  которых
резвились маленькие голубоватые крабы.
   - Что может быть важнее  для  такого  философа,  как  ты,  чем  осмыслить
прожитую огромную жизнь, прозреть ее смысл, написать  свою  "Книгу  царств",
которые ты покорял, перед тем как смиренно постучаться в Царствие  небесное,
с надеждой, что тебе отворят.
   Стадион казался заросшим подводными мхами и травами,  скульптуры  атлетов
начинали покрываться кораллами.
   - Но, друг мой, не  время  нам  читать  фолианты  и  писать  о  галльских
походах. Родина в беде, ее взяли в плен, как рабыню.
   Ее убивают и мучают, и никто, кроме нас, ей не сможет  помочь.  Старинное
здание банка с полукруглыми окнами, с чугунными фонарями и тумбами, казалось
подводной пещерой, и над входом застыл осьминог.
   Сон кончился вместе с дождем. По мокрому асфальту бежала толпа, складывая
сырые разноцветные зонтики. Город всплыл, омытый, перламутровый, сочный. Они
подкатили к останкинскому телецентру.
   - Куда ты меня привез? - спросил, выйдя из машины, Белосельцев. - В  этом
проклятом месте у меня начинают болеть старые раны.
   - Не  мудрено,  -  ответил  Гречишников,  -  плотность  зла  превышает  в
"Останкине" все прочие места в России. Экстрасенсы здесь не могут  работать.
У них случаются инфаркты и кровоизлияния в мозг. Чтобы рекультивировать  это
место, потребуется лет триста.
   Из стеклянного здания вышел  Буравков,  поднимая  руки  к  башне,  словно
вознося ей молитву:
   - Добро пожаловать в электронную империю Астроса!..
   Они вознеслись на лифте к верхним этажам. Проследовали по коридорам,  где
сновали  изможденные  молодые  люди  и  прокуренные   девицы.   Среди   них,
узнаваемый, пожелтелый, как старый бильярдный шар, припадая на подагрическую
ногу, пролетел телеведущий  Познер.  Достигли  поста,  на  котором  блестели
турникеты  из  нержавеющей   стали,   стояли   детекторы,   мерцали   глазки
контролирующих индикаторов, и  охранники  в  черных  униформах  с  короткими
иностранными автоматами осмотрели их ледяными глазами.
   - Это со мной, - произнес  Буравков,  проводя  товарищей  сквозь  систему
контроля.
   По   ту   сторону   открывался   иной   мир,   стерильный,   хрустальный,
драгоценно-прозрачный,   благоухающий    озоном,    украшенный    витражами,
инкрустациями, с висящими на белоснежных стенах  дорогими  картинами  модных
художников.
   Они оказались в приемной, пустой  и  вместительной,  как  вокзальный  зал
ожидания. Расположились  в  удобных  креслах,  откуда  Белосельцев  наблюдал
ожидавших приема  посетителей.  Там  были  робеющие  генералы  с  лампасами,
какой-то затейливо разодетый  господин  в  вызывающих  белых  носках  и  два
чернобородых, хасидского вида, еврея в черных  сюртуках  и  шляпах.  Посреди
комнаты, на деревянном постаменте, напоминавшем алтарь, высилась  стеклянная
колба, в которой металась зеленая пульсирующая синусоида.
   - Генералы представляют Ракетные  войска  стратегического  назначения,  -
полушепотом пояснял Буравков.  -  Мы  намерены  с  помощью  боевых  ракет  с
полигона Плесецк  запустить  серию  наших  телевизионных  спутников,  а  для
ракетчиков это равнозначно спасению вида войск? Вон  тот  господин  в  белых
носках - глава сельского района, где расположена усадьба  Вяземских.  Астрос
задумал построить недалеко от  Москвы  Диснейленд,  как  раз  на  территории
района.  Усадьба  должна  пойти  под  снос,  и  глава  района   за   хорошее
вознаграждение готов уладить проблему? Та еврейская  делегация,  -  Буравков
указал на пейсы, смоляные бороды и черные колпаки, - прибыла из  Тель-Авива,
чтобы уступить Астросу часть акций  крупного  израильского  издания.  С  его
помощью он будет контролировать общественное мнение  евреев  -  выходцев  из
России?
   Белосельцев не понимал,  зачем  его  сюда  привели.  О  чем  и  собирался
сказать, но внезапно Буравков встрепенулся:
   - Нас ждут, пойдемте, - и  в  бесшумно  распавшиеся  двери  они  вошли  в
кабинет.
   Это не был кабинет в обычном понимании. Они вступили в овальное помещение
с  эллиптической  кривизной   стен,   на   которых   размещалось   множество
телевизионных экранов. Каждый мерцал, полыхал, пульсировал. Астрос сидел  за
пультом, управляя экранами, увеличивая двигающиеся  объекты,  приближал  или
удалял. На экране, куда были устремлены его восхищенные глаза, появился труп
молодой женщины, лежащей на бетонном полу. По распухшему  лицу,  в  слизи  и
сукровице, ползали мухи. На ноге были видны следы проволочной  петли.  Груди
были обрезаны. А в паху, среди волосяного покрова, торчал какой-то  предмет.
Астрос увеличил изображение, и стало видно, что это мокрое, забитое в  плоть
долото.
   Белосельцева передернуло, он перевел глаза на другой экран, и там  из-под
развалин взорванного  дома  спасатели  в  касках  и  оранжевых  комбинезонах
вытаскивали  раздавленную  девочку.  Оператор  умело  и  подробно  показывал
маленькую детскую руку с расплющенными пальчиками.
   Белосельцеву стало худо, захотелось  спрятаться,  убежать.  Но  отовсюду,
куда бы ни кидался  испуганный  взгляд,  его  встречали  яркие,  огнедышащие
экраны, из которых стреляли в него образы умертвленной и  страдающей  плоти.
Взорванные, упавшие под откос  поезда  с  окровавленными  жертвами.  Картины
казней с палачами, стреляющими из пистолета в затылок.
   Взрывы домов, по которым в упор бьют установки залпового  огня.  Похороны
солдат с заплаканными лицами матерей.
   - О, друзья мои, проходите! -  Астрос  поднялся  от  своего  электронного
пульта навстречу вошедшим. - Счастлив познакомиться с вами!  -  Он  протянул
руку Белосельцеву - Мои друзья рассказали, как вы прекрасно сработали, какой
вы  тонкий  специалист  по  вопросам  ваххабизма.   Кассета   с   идиотскими
высказываниями Премьера уже у меня, уже в  работе.  Мне  нужны  талантливые,
компетентные люди. Буду счастлив с вами сотрудничать! Мы должны исходить  из
того, что стратегия в корне поменялась. -  Астрос  воздел  розовый  палец  с
полированным длинным ногтем, поблескивая голубоватым прозрачным бриллиантом.
- После бездарного провала Прокурора, на которого мы убухали столько денег и
которого обвел вокруг его собственного полового органа какой-то опер из ФСБ,
после этого меняется вся схема замещения трухлявого Истукана нашим  крепким,
как золотой желудь, Мэром. Для достижения наших целей мы прекратили  критику
Президента, оставили  в  покое  его  заграничные  счета,  закрыли  глаза  на
австрийские  особняки  и  швейцарские  вклады,  оставили  на  время   самого
Зарецкого, пообещав ему союз и дружбу. Мэр уже был у Президента, оказал  ему
полную поддержку, выдал с головой всех его недругов, пообещал поддержать его
выдвижение на третий срок. Взамен просил для себя место  Премьера.  С  этого
места, когда нам удастся его получить, мы  начнем  борьбу  за  Кремль.  Пост
Премьера становится первостепенной задачей. Нынешний, трусливый  и  дряблый,
должен быть устранен. Мы должны расчистить площадку для нашего  друга  Мэра.
Этому вы посвятите свои умения.
   Вам  известна  ахиллесова  пята  Премьера.  Дагестан  готов   взорваться,
начиненный ваххабитами,  которых  этот  наивный  оболтус  называет  "добрыми
утопистами". Если Дагестан взорвется, это будет прямой промашкой Премьера, и
Истукан смахнет его, как крошку. Премьера  терпеть  не  могут  военные,  как
выскочку и гражданскую тлю. Бунт силовиков, отказавших Премьеру  в  доверии,
должен поставить его на грань падения. Ваш анализ безукоризнен и  определяет
дальнейшую линию поведения?
   Белосельцев понимал, что его включили в тонкую интригу, не  раскрывая  ее
опасную суть. Что соучастники заговора готовы использовать  мощь  и  ресурсы
Астроса для свержения Премьера, двинуть на освобожденное  место  Избранника,
оттеснив честолюбивого Мэра и оставив Астроса в  дураках.  Играя  за  спиной
Зарецкого и Астроса, то сталкивая их в борьбе, то  примиряя  на  время,  они
следуют выбранной цели, реализуя "Проект Суахили".
   - От моих друзей, Виктор Андреевич, я узнал, что  вам  поручена  ключевая
роль. Я дорожу нашим знакомством. В  моей  корпорации,  в  моей  электронной
империи, вам уготовано почетное место. Приз  за  победу  вы  назначите  себе
сами.  Средства  для  подавления  Премьера  у  нас  есть.  Давайте  совершим
маленькую экскурсию, хочу показать наше производство, чтобы  вы  знали,  чем
можете располагать?
   Он загадочно улыбнулся, вывел гостей в едва заметную дверь. Пространство,
где они очутились, казалось бесконечным, не умещалось  в  стеклянную  призму
телецентра. Они стояли перед прозрачной  стеной,  охраняемой  автоматчиками,
сквозь которую сверкала, вспыхивала,  распускалась  электрическими  радугами
волшебная зала.
   - Это наша игротека. Здесь  мы  снимаем  телевизионные  игры,  исходя  из
магической формулы: "Вся наша жизнь - игра!" - комментировал Астрос.
   Множество телекамер, управляемых  сосредоточенными  операторами,  снимали
сразу несколько игр. Одна из них, под названием "Поединок умов", проходила в
стеклянном отсеке и состояла в том, что два соперника в разных углах держали
во рту длинные, похожие на свирели  трубки.  Выдували  из  них  разноцветные
мыльные  пузыри.  Пузыри  множились,  не  лопались,  переливаясь  в   лучах.
Наполняли комнату до краев, сталкивались, давили один на другой, захватывали
в свое мерцающее прозрачное  вещество  дующих  игроков.  Душили  их,  лишали
воздуха, погружали в пузырящуюся слюну. Игрок начинал  задыхаться,  дул  что
есть силы в трубку, стараясь оттеснить прозрачную  массу.  Но  выбивался  из
сил,  падал  в  обмороке  от  удушья,  окруженный  бессчетными  пузырями.  А
счастливый победитель в изнеможении вырывался из мыльного ада. Под  победный
марш, весь в разноцветной слизи, получал денежный приз.
   Вторая игра называлась "Дантес" и состояла в том, что  соперники,  выходя
на рубеж  стрельбы,  из  длинных  трубок,  напоминавших  оружие  африканских
пигмеев, с силой выдували легкие дротики,  которые  летели  сквозь  лазерные
лучи и вонзались в большой портрет Пушкина, покрытый легкой  пронумерованной
сеткой, где каждое попадание исчислялось очками. Тот, кто выбивал из Пушкина
наибольшее  количество  очков,  нарекался  Дантесом  и  награждался  богатым
подарком.
   Третья игра "Увод капиталов" была чисто  электронной  и  представляла  из
себя огромный, во всю стену, электронный лабиринт  с  запутанными  ходами  и
маршрутами. Лабиринт начинался от стен "Московского банка", включал  в  себя
множество препятствий и ловушек  в  виде  агентов  ФСБ,  Налоговой  полиции,
таможенного контроля,  Интерпола,  подставных  клиентов,  бандитских  групп.
Победителем в игре оказывался тот, кто находил безопасный  маршрут,  проводя
электронную,  пульсирующую  золотом  нить  сквозь  все  тупики  и   ловушки.
Умудрялся переправить деньги из "Московского банка  в  "Бэнк  оф  Нью-Йорк",
сквозь офшорные  зоны  и  банки-посредники,  прибегая  к  одной-единственной
хитроумной комбинации. Победителя  нарекали  "Русский  Сорос"  и  награждали
билетом в средиземноморский круиз.
   - Эти игры, - Астрос радостно убеждался в том сильном впечатлении,  какое
произвели игры на  Белосельцева,  -  при  кажущейся  наивности  и  простоте,
моделируют поведение, сложным образом  подавляют  или  возбуждают  различные
области подсознания у отдельной личности или у  целых  социальных  групп.  В
период социального напряжения, массового  недовольства,  во  время  массовых
вспышек  шовинизма  или  пережитков  имперского  чувства  эти  игры  подобны
психотропным препаратам.  Игры  составлены  с  учетом  последних  достижений
психиатрии и запатентованы нами.
   Второе, застекленное, помещение своей пластикой, овалами  и  округлостями
странным образом  напоминало  ванны,  биде,  умывальные  раковины  и  другую
сантехнику. На белом гинекологическом кресле сидела женщина средних  лет,  в
строгом   английском   костюме,   с   красивой   прической,   какую    носят
сосредоточенные на бизнесе дамы, и умно, точно,  как  это  делают  серьезные
эксперты и аналитики, рассказывала о своем искусстве управлять оргазмом. Это
искусство  приобреталось   ею   в   результате   длительных   тренировок   с
гуттаперчевыми и целлулоидными  шариками,  которые  она  училась  сдавливать
мышцами влагалища столь сильно, что они выпрыгивали наружу и падали точно  в
подставленную  корзину.  Она  называла  эту  игру  "сексбол",  предлагая  ее
вниманию девочек старших классов,  которые,  замирая,  покрываясь  румянцем,
слушали ее.
   Тут  же,  за  прозрачной  перегородкой,   сидела   еще   одна,   розовая,
улыбающаяся, напоминавшая кустодиевскую купчиху, женщина. Завернутая в белую
простыню, босоногая, с обнаженным плечом и чуть приоткрытой грудью, она то и
дело смотрелась в овальное  зеркало,  укрепленное  н