сделан с принятием в 1912 году в Италии известного киевского
мартиниста С.К.Маркотуна в 18-ю шотландскую степень масонства.
П.М.Казначееву же, как фактическому руководителю московской ветви ордена,
и вовсе была присвоена высшая 33-я степень шотландского масонства. В
1916-1917 гг. дело дошло и до официального учреждения мартинистами
настоящих масонских лож. Первым, кто подал пример учреждения на основе
мартинистского кружка масонской ложи, были киевские "братья" во главе с
Маркотуном (1916 год). В апреле 1917 года такая же ложа - "Семен Гамалея к
кубическому камню" - была учреждена и в Москве. Кроме П.М.Казначеева,
первыми членами ее стали Ю.К.Терапиано, переведенный как офицер в один из
московских полков, и Леон Гольторп. Официальное открытие ее пришлось,
однако, отложить на октябрь 1917 года, когда членами ложи стали барон
А.Ф.Каульбарс, генерал И.Новицкий, Л.Хорват, Н.А.Назарьев и Ф.И.Шилов
[1246]. Официальные заседания ложи "Семен Гамалея к кубическому камню"
были прекращены 13 июня 1918 года.
   Неофициальные же работы "братьев" продолжались до 1920 года [1247].
   Знали о их существовании и масоны Великой ложи Франции, отправившие в
1923 году в Советскую Россию через масона Н.П.Вакара ряд вещевых посылок
"братьям"
   в качестве посильной гуманитарной помощи [1248].
   Заслуживает внимания и то, что к Великому Востоку Италии принадлежал и
один из руководителей петербургских мартинистов в 1918-1919 годах Борис
Викторович Кириченко (Астромов).
   Недостаточное внимание Г.О.Мебеса, Б.В.Астромова и некоторых других
руководителей оккультно-масонских кружков и групп начала века к
посвятительной традиции позволяет отнести созданные и возглавляемые ими
организации: "Орден мартинистов восточного послушания" (1912 г.),
"Мартинезический разряд строгого восточного послушания" (1919 г.),
"Автономное русское масонство" Б.В.Астромова, "Орден мартинистов" во главе
с П.М.Казначеевым - не столько к масонским, сколько к парамасонским
образованиям, считает А.И.Серков. Впрочем, в принципиальном плане суть
дела от этого не меняется.
   Спириты, теософы, розенкрейцеры, мартинисты не скрывают
антиправославной, шире - антихристианской сущности своего учения. Сложнее
обстоит дело с софианством или неоправославием, подрывающим под предлогом
требований реформ православную церковь изнутри. Связь софианцев с
масонством и розенкрейцерством не подлежит сомнению. Софианство произошло
из "семян, упавших с символической Розы и проросщих в плодородной почве
современного общества", - отмечал Ю.П.Граббе [1249].
   Вопросом о розенкрейцерских истоках софианства занимался в свое время и
П.А.Бурышкин. "Вряд ли это можно утверждать, - пришел он к выводу, - если
не считать антропософию своего рода розенкрейцерством, а самого Штейнера -
прежде всего рыцарем Креста и Розы. Но косвенное влияние, может быть, и
было" [1250]. В том то и дело, добавим мы от себя.
   Основоположник учения о Святой Софии - Владимир Соловьев (1853-1900),
обладая гениальным умом, представлял собой, в то же время, как полагают
некоторые исследователи, "врожденно неполноценную личность с несомненными
психопатическими чертами психической дегенерации. На слабых плечах своей
телесной и нервно-психической неполноценности нес он тяжкое бремя яркой
гениальности. Рано пробудившаяся и, "как жало во плоть", всю жизнь
мучившая Соловьева патологическая эротика, вместе с тлетворными влияниями
неправославной, нецерковной мистики, извратили его религиозный мистический
опыт, пленили его в прелесть и увели в бесконечность блужданий в поисках
истины - вне церкви" [1251].
   Даже если согласиться, что присоединение В.С.Соловьева к католической
церкви 18 февраля 1896 года (в Москве, в домашней часовне о. Н.А.Толстого)
   было канонически неправильным, одна его идея "соединения церквей"
(уния), не говоря уже о его учении о Святой Софии, ясно показывают,
насколько далеко ушел он от ортодоксального, охранительного православия в
духе отца Иоанна Кронштадтского.
   Но именно это-то, как раз, и требовалось по условиям того времени,
таков был тогдашний, говоря языком нашего времени, "идеологический заказ".
Отсюда и энтузиазм поклонников В.С.Соловьева, не жалевших усилий для
пропаганды "модернизированного православия" своего кумира. Не смутило их и
появление некоей Анны Шмидт, объявившей себя в 1900 году "тварным
воплощением" Святой Софии, а Владимира Соловьева - земным воплощением
Иисуса Христа, чего тот, правда, не признал.
   Характерно, что в качестве "тварного воплощения" Святой Софии у каждого
софиолога был, как говорится, свой персонаж женского пола. Если для Андрея
Белого воплощением Подруги Вечной выступала Маргарита Кирилловна Морозова
(урожденная Мамонтова - жена промышленника и мецената М.А.Морозова),
которую он впервые увидел на симфоническом концерте в 1901 году (само
знакомство произошло только в 1905 году), то у Александра Блока в качестве
таковой выступает Незнакомка, Прекрасная Дама - Л.Д.Менделеева,
вдохновлявшая в те годы его поэтическую музу.
   31 июля 1900 года В.С.Соловьев умер. Это дало сигнал для возникновения
среди его поклонников небольшого кружка, члены которого ставили своей
задачей развитие и популяризацию учения о Святой Софии. Собирались они в
Москве в доме брата знаменитого философа, Михаила Сергеевича Соловьева.
Среди членов кружка - поэт Андрей Белый, А.С.Петровский, С.Н.Трубецкой,
Л.Л.Кобылинский (Эллис), сын М.С.Соловьева - поэт С.М.Соловьев. Бывали
здесь и В.Я.Брюсов, Д.С.Мережковский, З.Н.Гиппиус.
   Центральной идеей, объединявшей этих людей, являлось учение Владимира
Соловьева о Святой Софии как женственном начале в Боге, неустанными
поисками "познания" которого они и занялись. Что же касается подходов к
проблеме, то здесь его участники разошлись. Если одних интересовала ее
преимущественно религиозно-философская сторона, базировавшаяся на учении
гностика II в.
   н.э. Валентина, то другие, напротив, перенося Святую Софию в область
идейно-политическую, усматривали ее проявление в приближающейся революции
в России.
   Задача, которую они перед собою ставили, заключалась в идейной
подготовке приближающегося революционного взрыва. Революции
социально-политической, утверждали они, должна предшествовать "революция
духа". Судя по тому, что в феврале 1917 года Русь, по меткому выражению
Василия Розанова, "слиняла за три дня", задумка "революционеров сознания"
вполне удалась.
   Тем временем в 1903 году умирает М.С.Соловьев, и на месте его кружка
возникает новая организация "Братство Аргонавтов". Председателем "Арго"
   был поэт Андрей Белый. Среди членов - философы и поэты Л.Л.Кобылинский
(Эллис), С.М.Соловьев, Г.А.Рачинский, П.И.Астров, А.С.Петровский,
В.В.Владимиров, А.С.Челищев, М.А.Эртель, которые и составляли его основное
ядро. Кроме них, собрания "Аргонавтов" посещали поэты К.Д.Бальмонт,
В.Я.Брюсов, Ю.К.Балтрушайтис, философы М.О.Гершензон, Г.Т.Шпет,
Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, В.Ф.Эрн и другие.
   В идейном плане "аргонавты" были продолжателями кружка М.С.Соловьева.
   Святая София, согласно их представлениям, "открывается" только
индивидуумам, коллективному сознанию она недоступна. Индивидуум созерцает
ее как владычицу мира, в мистическом восприятии она - "душа мира", но
может раскрыться и как "душа человечества". Ее откровения могут гласить и
народам.
   С Братством "Аргонавтов" были тесно связаны русские символисты с
характерным для них мистическим восприятием культуры (Д.С.Мережковский,
В.Брюсов, К.Бальмонт, Вяч. Иванов, А.Белый и др.). У Д.Мережковского и
З.Гиппиус это вылилось в поиски некой новой религии, у Вячеслава Иванова и
Андрея Белого - в разработку теории символов как знамения и средства
выражения новой реальности. Близок к "Аргонавтам" был и Александр Блок,
хотя, живя в Петербурге, он не посещал их заседаний. У Блока, отмечал
А.Белый, едва ли не раньше других "братьев", "выработалось конкретное
учение о Софии", в котором он исходил из гностической системы Валентина
[1252].
   "Для нас символизм, - писал в 1909 году Л.А.Кобылинский (Эллис), -
дорог более всего как путь освобождения, неизбежно ведущий нас к единству
воли и знания и к примату творчества над познанием. Этим он сближается с
сокровенным ядром последних глубоких мистических учений и великих религий,
с заветнейшими устремлениями и положениями оккультной науки и практики,
превращая самых высших из среды своих последователей в жрецов как бы новой
религии, посвященных Откровения, высочайшего среди всех в наши дни"
   [1253].
   Говоря об "Аргонавтах", следует иметь в виду, что это была свободная
ассоциация людей искусства, литературы и науки, не связанная каким-либо
уставом и не имеющая четко обозначенных контуров. А отсюда и непрочность,
недолговременность этого объединения. В 1910 году кружок "Аргонавтов"
прекратил существование. Одновременно с московским кружком и в тесной
связи с ним работали и петербургские софианцы, группировавшиеся вокруг
Д.С.Мережковского и З.Н.Гиппиус, квартира которых получила среди "братьев"
название "логовище мысли". Здесь собирались С.Н.Булгаков, Н.А.Бердяев,
А.В.Карташев, А.С.Аскольдов, И.М.Андреевский, Д.В.Философов, А.М. и
С.П.Ремизовы, В.В.Розанов. Одной из излюбленных тем этой публики была
теория "брака трех" (menage en trois), горячим пропагандистом которой
выступал, в частности, Д.С.Мережковский.
   Практическим воплощением этой идеи была некоторое время "тройка" -
А.А.Блок, его жена Л.Д.Блок (Менделеева) и Борис Бугаев (Андрей Белый).
"Л.Д.
   мне объясняет, - отмечал в связи с этим А.Белый, - что Александр
Александрович ей не муж; они не живут как муж и жена; она его любит
братски, а меня подлинно; всеми этими объяснениями она внушает мне мысль,
что я должен ее развести с Александром Александровичем и на ней жениться;
я предлагаю ей это; она - колеблется, предлагая мне, в свою очередь, нечто
вроде menage en trois, что мне не симпатично. Мы имеем разговор с
Александром Александровичем, где ставим вопрос, как нам быть. Александр
Александрович молчит, уклоняясь от решительного ответа, но как бы давая
нам с Любовью Дмитриевной свободу ..." [1254].
   Да и что ему оставалось делать, если по признанию самой Любови
Дмитриевны, "короткая вспышка чувственного его увлечения мной в зиму и
лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца погасла, не успев
вырвать меня из моего девического неведения, так как инстинктивная
самозащита понималась Сашей всерьез" [1255]. По авторитетному
свидетельству Андрея Белого, в интимном плане А.Блок был извращенец,
неспособный на нормальный половой акт и большой любитель так называемых
"ночных фиалок".
   Интересующихся вопросом о том, что скрывается за этим специфическим
термином, мы отсылаем к мемуаром Р.Гуля [1256]. Сказанное, как
представляется, вполне оправдывает многочисленные любовные увлечения
Л.Д.Блок. Наиболее сильное из них - К.Н.Кузьмин-Караваев, от которого она
родила сына (это при живом-то муже, Александре Блоке!). Ребенок умер в
1912 году.
   Любопытный штрих на тему нравственного облика этой богемы "серебряного
века русской культуры" приводит в своих воспоминаниях поэт Максимилиан
Волошин. Поэт Эллис (Л.Л.Кобылинский - Б.В.) заговорил "при Брюсове:
   почему Вячеслав Иванов так восторгается Городецким (С.М.Городецкий,
поэт - Б.В.). " Брюсов ответил ему: "Знаете, Лев Львович, нельзя быть
таким наивным. Кто не знает, в каких отношениях Вячеслав Иванов и
Городецкий?".
   " Эллис не вполне поверил и спросил приехавшего В.Ф.Нувеля. Тот
засмеялся ему в лицо: "Вы совсем наивное дитя, несмотря на Ваш голый
череп. Наша жизнь, - моя, Кузмина, Дягилева, Вячеслава Иванова,
Городецкого - достаточно известна всем в Петербурге"" [1257].
   Это было время, когда отношения Андрея Белого и четы Мережковских были
наиболее близкими. "Они приняли меня на свои тайные моления; их малая
община имела свои молитвы, общие; было 2 чина; 1-ых: чин ежедневной
вечерней молитвы; и 2-х: чин служб: этот чин свершался приблизительно раз
в 2 недели, по "четвергам"; во время этого чина совершалась трапеза за
столом, на котором были поставлены плоды и вино; горели светильники; на
Мережковском и Философове были одеты широкие пурпурные ленты, напоминающие
епитрахили. В числе участников "четвергов" в это время были: Мережковский,
Гиппиус, Философов, Карташев, я, Татьяна Николаевна Гиппиус, Наталья
Николаевна Гиппиус; вот и все: Мережковские одно время надеялись ввести в
чин свой Бердяева и Волжского; но те скоро отошли от них" [1258].
   Господствовавшая у Мережковских атмосфера "кадетской религиозной
общественности"
   и "абстрактное направление" их кружка [1259] не вполне устраивали его
членов. Во главе "оппозиции" встал В.И.Иванов, организовавший в
ноябре-декабре 1905 года новое "братство", которое и становится с этого
времени центром софианской жизни Петербурга. Помимо организаторов кружка
(В.И.Иванов, А.Белый, А.Блок), собрания на квартире Иванова ("Башня")
   посещали также А.Н.Бенуа, Н.С.Гумилев, Е.В.Аничков, В.А.Пяст,
С.М.Городецкий, Лев Шестов, А.С.Аскольдов, Н.О.Лосский, А.Р.Минцлова
[1260].
   Собирались "братья", как правило, по средам [1261].
   Помимо обычного для таких собраний чтения рефератов на
религиозно-философские темы, случались на "средах" В.И.Иванова и масонские
оргии, известные как "Дионисово действие". Во время черной смуты 1905
года, с укоризной отмечал в связи с этим В.Ф.Иванов, наши "богоискатели" и
рыцари Св. Софии создавали "христианские братства борьбы" и оправдывали
"освободительное движение"
   с его ложью, грязью, насилием и кровью.
   "Мы были свидетелями, когда самые выдающиеся представители нашей
интеллигенции, пресловутый "мозг страны", устраивали мистерии с музыкой,
песнями, плясками и вином, причащались кровью, выпущенной из
музыканта-еврея, и посвящали восторженные стихи дьяволу" [1262], - писал
он. Факт, как оказалось, действительно имевший место 2 мая 1905 года на
квартире петербургского литератора Николая Минского (Виленкина).
   "Где-то, кого-то кололи булавкой и пили его кровь, выжатую в вино под
флагом той же мистерии - это только смешило", - свидетельствует в связи с
этим Андрей Белый [1263].
   Кроме самого Вячеслава Иванова (в 1926 г. перешел в католичество)
активное участие в работе кружка принимала и его жена -
Л.Д.Зиновьева-Аннибал. Разыгрывая из себя дионисийскую натуру, она
принимала своих гостей в "Башне" не иначе, как в красном хитоне. "Об этой
женщине, - восторженно пишет современная исследовательница, - слагали
легенды. Когда она, в огненно-красной тунике, прихотливо задрапированной
на плечах, обнажавших ее прекрасные руки, появлялась в помещении без
мебели, с накинутыми на подушки оранжевыми коврами (а именно такой была
обстановка знаменитой "Ивановской башни" на Таврической, 25 в Петербурге,
где собирались близкие к "новым" течениям в искусстве ученые, музыканты,
поэты), смолкали готовые вспыхнуть споры, взоры людей жадно обращались к
ней, ловя каждое произнесенное ей слово" [1264].
   В кружке Зиновьева-Аннибал играла роль вдохновительницы. Н.А.Бердяев
называл ее душою, Психеей ивановских сред. Широкой публике эта дама была
известна скандальной повестью "Тридцать три урода" (Спб, 1907), в которой
подробно описывается лесбийская любовь.
   В плане усилий членов кружка, направленных на внедрение в общественное
сознание идеи "свободной любви" или, проще говоря, подготовки сексуальной
революции в нашей стране, обращает на себя внимание выступление на одном
из заседаний кружка в "Башне" М.Волошина, прочитавшего доклад "Новые пути
Эроса". В ходе возникшей затем дискуссии "дивно говорил" Вячеслав Иванов,
энергично доказывавший, что "в сущности, вся человеческая и мировая
деятельность сводится к Эросу, что нет ни этики, ни эстетики - обе
сводятся к эротике".
   В свете последних розысканий становится все более очевидным, что так
называемый "серебряный век" в России, о котором с таким придыханием
говорит сегодня наша интеллигенция, породил, между прочим, откровенно
антихристианское направление в нашей литературе (В.Я.Брюсов, К.Д.Бальмонт,
Ф.К.Сологуб, Н.С.Гумилев, А.А.Блок и др.), восходящее в своей основе к
идеям древних гностиков II-III веков новой эры [1265].
   В то же время, несмотря на очевидные издержки увлечения нашей
творческой интеллигенции начала XX века мистикой и теософией, оно имело и
положительную сторону, так как способствовало расцвету у нас такого
известного направления в литературе и искусстве, как символизм с его
подчеркнуто мистическим восприятием мира и попытками постижения его
скрытой от непосвященных сущности. Это и уже неоднократно упоминавшиеся
нами Александр Блок, Андрей Белый, Вяч.
   Иванов, В.Я.Брюсов, З.Гиппиус, Д.С.Мережковский, К.Д.Бальмонт,
Ю.Балтрушайтис, Эллис (Л.Кобылинский), И.Анненский и другие [1266].
   Особый интерес в этой связи представляет увлечение оккультизмом и
спиритическими сеансами поэта Валерия Брюсова [1267]. Вот что вспоминал об
этом В.К.Станюкович: "Как то раз я зашел к Брюсову вечером, - пишет он
(воспоминания относятся к 1894 году - Б.В.), - он торопился к А.Лангу на
спиритический сеанс и затащил меня к нему, зная мое отрицательное
отношение к этим сеансам. В слабо освещенной комнате с темными портьерами
мы нашли длинного, странного, с блестящими глазами Ланга. Он был один и
никого не ждал. В торжественной тишине хозяин и Брюсов приступили к
священнодействию. На дощечку, сквозь которую проходил карандаш, они
положили правые руки и он тотчас забегал по большому листу, расположенному
на столе. Как только лист исписывался, он убирался в сторону, а под ним
оказывался чистый, готовый к дальнейшим откровениям. Быстро покрывались
листы строками, написанными крупным почерком. Мягкий мрак и тишина кругом,
а в круге света, падающего из-под низко опущенного абажура, склоненные
фигуры над бегающими по белому листу руками. Я сидел в глубоком кресле,
мне было уютно, и никакой таинственности я не ощущал. Продолжая так около
часу, они остановились.
   Спириты хотели и меня вовлечь в их мистерию, но я отказался и мое явное
неверие вызвало чрезвычайное раздражение Духа. Он начал покрывать
очередной лист самыми отборными ругательствами, которыми никогда не
осквернялись уста товарищей. Я начал хохотать и разогнал таинственную
атмосферу уютной комнаты с мягкими темными драпировками, разомкнув руки
товарищей. Дух, возмущенный моим присутствием, перестал двигать карандаш и
исписанные листы были приобщены к толстой груде прежних откровений.
   Мы возвращались по темной Москве. Брюсов упрекал меня в нетерпимости и
неверии. Убеждал меня в том, что Дух, а не он ругал меня. В этом я ему
наполовину поверил (их было двое). Обещал никогда более не искушать Духа.
   Насколько помню, - замечает В.К.Станюкович, - эти общения с духами,
совместно с Лангом, длились долго. Брюсов вообще интересовался областью
тайного знания, а Ланг был убежденный спирит. Брюсов говорил мне, что
стихи Ланга написаны не им, а духами ... Ланг выступил со стихами вместе с
Брюсовым в первом выпуске "Русских символистов" под псевдонимом
Митропольский, а затем выпустил под фамилией Бедина книжку стихов
"Одинокий труд"" [1268].
   Самое удивительное, что увлечения своего Валерий Яковлевич не оставлял
и в зрелые годы. "В эту зиму (1903 год - Б.В.), - писал в своих
воспоминаниях М.А.Волошин, - литературная молодежь обычно встречалась у
Брюсова в старом фамильном доме на Цветном бульваре. Дом этот, очевидно,
принадлежавший родителям Брюсова, находился на противоположной стороне,
супротив тогдашних цирков Саломоновского и Никитина, на самой периферии
московской "Субурры", описанной в рассказе А.Чехова "Припадок". Дом носил
московский купеческий характер. Здесь, в небольшой белой столовой, рядом с
гостиной, уставленной цветочными горшками, где "лопасти латаний рисовались
на эмалевой стене" высокой изразцовой печки, собиралась у Валерия
Яковлевича, в зиму, предшествующую основанию "Весов", московская
поэтическая молодежь то