сочинять стихи и прозу, марает
любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но
успехов не видит" [594]. И т.д. и т.п. Даже сейчас, двести с лишним лет
спустя, очевиден личный и несправедливый характер этих выпадов
Н.И.Новикова против императрицы.
   В то же время сводить все дело к личной неприязни государыни к
Н.И.Новикову было бы неправильно. Екатерина II была государственным
человеком. Поэтому и соображения, которыми она руководствовалась,
преследуя Н.И.Новикова, были же конечно, в первую очередь,
государственного порядка.
   Весомый вклад в усиление подозрительности Екатерины II к московским
розенкрейцерам внесла и Великая французская революция 1789 года,
подготовку и проведение которой тогдашняя молва в клерикальных и
монархических кругах однозначно связывала с происками масонского ордена
иллюминатов [595].
   Именно в эти годы слова "фармазон" (масон), "мартинист" и "вольтерьянец"
   приобретают в России ругательный, уничижительный оттенок. Согласно
сведениям Ф.В.Ростопчина, арест Н.И.Новикова был связан с попавшим в
правительственные руки письмом баварских иллюминатов к московским
розенкрейцерам [596].
   Последней каплей, переполнившей чашу терпения Екатерины II, стало
убийство выстрелом в упор 16 марта 1792 года на бале-маскараде в
Стокгольме шведского короля Густава III. Убийство сразу же было приписано
масонам. Дело в том, что несмотря на то, что королем формально был
провозглашен малолетний сын убитого - Густав IV, реальная власть в стране
перешла к верховному руководителю шведских масонов Карлу Зюдерманландскому
(Сезерманландскому).
   Наконец, нельзя не обратить внимание и на сообщения, которые
распространялись в это время в Санкт-Петербурге о прибытии якобы в Россию
через Митаву с целью убийства Екатерины II некоего французского секретного
агента Бассевиля.
   "Едва ли можно считать случайностью, - писал П.Н.Милюков, - что в тот
же день, когда в Петербурге полиция искала француза Бассевиля (13 апреля),
императрица сделала решительный шаг и подписала указ А.А.Прозоровскому об
аресте Н.И.Новикова" [597].
   К этому времени по приказанию Екатерины II уже были арестованы (февраль
1792 года) и давали подробные показания масоны Василий Колокольников и
Максим Невзоров. "Они, - говорил И.В.Лопухин о Невзорове и Колокольникове,
- отправлены были за границу в следующем намерении, - что когда они
выучатся химии, медицине, натуральной истории и протчего, чтобы по
впадении их в розенкрейцеры тем удобнее могли упражняться по методе и
системе оного ордена и быть у нас лаборантами" [598]. И тот, и другой были
масонами низших степеней и явно не принадлежали к так называемому
"внутреннему ордену". Интерес к ним императрицы был вызван, очевидно, тем,
что оба они были (с 1788 года) пансионерами московских розенкрейцеров и
имели неосторожность только что возвратится из-за границы.
   Собственно, за границей к 1792 году находилось трое "братьев":
А.М.Кутузов (он жил в Берлине, где обучался розенкрейцерским премудростям)
и уже упомянутые нами В.Я.Колокольников и М.И.Невзоров, которые только что
окончили курс в университете города Лейден. Что касается Кутузова, то он
не стал искушать судьбу и благоразумно остался в Берлине.
В.Я.Колокольников и М.И.Невзоров же были арестованы едва ли не на самой
границе (в Риге) и уже в марте 1792 года оказались в келье Невского
монастыря в Санкт-Петербурге. Можно предположить, что имевшийся в руках
следствия материал на них давал повод заключить, что оба они были
отправлены за границу не для практических занятий алхимией и магией, а в
целях политических, связанных с вовлечением в орден великого князя Павла
Петровича. На самом же деле, как это выяснилось позже, сообщение
руководителю ордена прусскому министру Вельнеру о великом князе Павле
Петровиче и его близком друге князе Н.В.Репнине делал барон Генрих Шредер.
Он же вел и переписку с Н.В.Репниным. Однако императрица, не обладая на
тот момент нужной информацией, заподозрила Колокольникова и Невзорова.
Только этим и можно объяснить очевидную жестокость, проявленную по
отношению к этим молодым людям: "все метилось на подозрение связей с тою
ближайшею к престолу особою, как я упоминал выше (Павел Петрович - Б.В.);
прочее же было, так сказать, подобрано только для распространения завесы",
- отмечал И.В.Лопухин [599].
   Таков был, можно сказать, лейтмотив начинавшегося дела. В своих
записках И.В.Лопухин передает следующий диалог М.И.Невзорова со
следователем Степаном Ивановичем Шешковским. "Невзоров был болен и не мог
отвечать. Да и нечего отвечать было, - отмечал И.В.Лопухин, - а Шешковский
думал, что он упрямится и таит нечто важное. - Знаешь ли ты, где ты? -
говорит ему Шешковский.
   Невзоров: не знаю. Шешковский: как не знаешь? Ты в Тайной! Невзоров: я
не знаю, что такое Тайная. Пожалуй схватят и Вас, завезут в какой-нибудь
стан да скажут, что это Тайная и допрашивать станут ... Шешковский:
государыня приказала бить тебя четверным поленом, коли не будешь отвечать.
Невзоров:
   не верю, чтоб это приказала государыня, которая написала наказ комиссии
о сочинении Уложения". Шешковский бился с ним до утра, после чего вынужден
был принести М.И.Невзорову собственноручную записку Екатерины II, в
которой она приказывала ему отвечать на вопросы С.И.Шешковского [600].
   В ходе последующих допросов выяснилось, что М.И.Невзоров явно не в себе
и говорит не по делу. "Я за товарищей своих Ученого общества отвечаю
головою ... А в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнизациею,
так как и в крепости все иезуиты, и тут также его мучают составами
Калиостро, горючим материалом", - и нес прочий сумасшедший вздор [601].
   Последние ответы М.И.Невзорова на следствии производят бесспорное
впечатление ответов душевнобольного, констатировал в свое время историк
М.В.Довнар-Запольский [602].
   Сколько-нибудь серьезного материала, позволяющего уличить верхушку
московского масонства в антигосударственной деятельности, допросы
В.Колокольникова и М.Невзорова не дали, да и едва ли могли дать. Однако
Екатерину II это не остановило. Розыск по масонскому делу решено было
продолжить. 13 апреля 1792 года Екатериной II был дан указ князю
А.А.Прозоровскому произвести обыск у Н.И.Новикова в связи с появлением в
продаже "Истории об отцах и страдальцах Соловецких, неизвестно где
напечатанной", а самого Н.И.Новикова допросить. Уже 14 апреля во
исполнение указа был произведен обыск в Гендриковском доме и в книжных
лавках и магазинах Н.И.Новикова. 24 апреля 1792 года у себя в Авдотьино
был арестован и сам Н.И.Новиков [603].
   Выяснить, что никакого отношения к изданию "Истории об отцах и
страдальцах Соловецких" Семена Денисова Н.И.Новиков не имел не составляло
большого труда [604], но сделать это никто в то время почему-то не
захотел. Что касается самого Н.И.Новикова, то держали его в Москве в
собственном доме "под крепким караулом". Допрашивал его сам
А.А.Прозоровский [605]. Причина ареста Н.И.Новикова лежит, можно сказать,
на поверхности. Это, как представляется, руководящее положение
Н.И.Новикова в так ненавистном Екатерине II ордене московских
розенкрейцеров, хотя с формальной стороны главой ордена являлся, как уже
отмечалось, князь Николай Никитич Трубецкой.
   После смерти И.И.Шварца место его, констатирует ритор ложи "Трех знамен"
   занял Н.И.Новиков. "И начал управлять так же неограниченно, как и Шварц.
   В силу превосходства своего ума и точного знания своей нации, он вскоре
приобрел себе полнейшее доверие и безусловное подчинение более почтенных
братьев ордена. Он обладал в высшей степени искусством употреблять в свою
пользу страсти и стремления других" [606].
   Прямо надо сказать, Н.И.Новиков интересовал императрицу отнюдь не как
незадачливый книгопродавец и издатель, корысти ради нарушивший ее запрет о
продаже религиозно-нравственной литературы, напечатанной не в синодальной
типографии, а как главная деловая фигура масонской "секты" или, как она
выражалась, "шайки" в Москве. Непосредственно же от Н.И.Новикова
императрица желала узнать: "дозволяет ли устав ордена иметь сношения с
неприятельскими государствами почти явными? Какой ради причины входили
мартинисты в переписку с Вельнером? Зная, что Пруссия во время войны была
против России, как общество столь многоумных людей могло осмелиться войти
в переписки и пересылки с одним из министров прусских и получать от него
наставления и руководство?.. Какое сделано употребление из предписаний,
данных Вельнером касательно великого князя?.." [607].
   Сказать на это Н.И.Новикову было нечего.
   Что касается А.А.Прозоровского, то он явно тяготился своей новой ролью
следователя по политическим преступлениям. "Я признаться должен перед
Вашим Величеством, - доносил он 24 апреля 1792 года, - что я один его
(Н.И.Новикова - Б.В.) открыть не могу: надо с ним сидеть по целому дню, а
то он шепчет, слово скажет, другого искать будет" [608].
   Инициатива передачи дела Н.И.Новикова другому лицу исходила, как мы
видим, от самого А.А.Прозоровского, и императрице, в интересах следствия,
не оставалось ничего другого, как внять просьбе престарелого князя. По ее
распоряжению уже 15 мая 1791 года Н.И.Новиков был отправлен в
Шлиссельбург, где был помещен в один из казематов крепости [609].
   Дальнейшее следствие по его делу вел обер-секретарь Тайной экспедиции
при Первом департаменте Правительствующего сената Степан Иванович
Шешковский.
   Допросу был подвергнут и близкий к Н.И.Новикову врач-масон
М.И.Багрянский.
   Как и М.Невзоров и В.Колокольников, М.И.Багрянский после окончания в
1786 году Московского университета стажировался в чужих краях (1786-1790),
получая от Н.И.Новикова по 500 рублей в год [610].
   Что касается допросов Н.И.Новикова, то вопросы к ним готовила сама
Екатерина.
   Больше всего ее, как выясняется, интересовали связи московских
розенкрейцеров с масонами враждебно настроенной в это время по отношению к
России Пруссии.
   В свою очередь, и С.И.Шешковский поставил перед Н.И.Новиковым свои 57
вопросов [611]. Ответы Н.И.Новикова - настоящий кладезь для историка
московского масонства, хотя и требуют вследствие специфики обстоятельств,
в которых они получены, крайне осторожного к себе отношения [612].
   Характерно, что Екатерина II не захотела пойти по пути дальнейшего
раскручивания дела: вызова свидетелей, очных ставок и прочего. Первый
допрос Н.И.Новикова у С.И.Шешковского состоялся 3 июня 1792 года. К 14
июля дело было закончено и соответствующий указ, по свидетельству
А.В.Храповицкого [613], лежал на столе у императрицы. 1 августа 1792 года
он был, наконец, подписан.
   Поскольку в нашей литературе утвердилось ошибочная, как мы полагаем,
точка зрения, что "Новиков пострадал очень сильно конечно не за масонство"
   [614], а за какие-то другие проступки, стоит остановиться на
обвинениях, которыми было обставлено его осуждение. Первым пунктом здесь,
как это ни странно, значится именно масонство, которое было обвинено
Екатериной II в организации "тайных сборищ" со своими "храмами, престолами
и жертвенниками". "Ужасные, - констатирует Екатерина II, - совершались там
клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и
обманутые вечной верностью и повиновением ордену Злато-розового креста с
тем, чтобы никому не открывать тайны ордена". Вторым пунктом обвинения
значится подчиненный характер московских масонов "чертогу Брауншвейгскому
мимо законной и Богом учрежденной власти". Третьим - "тайные переписки по
масонской линии с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром
Вельнером". Четвертый пункт обвинения заключается в том, что московские
масоны "употребляли разные способы хотя вообще к уловлению в свою секту
известной по их бумагам особы (то есть Павла Петровича - Б.В.). В сем
уловлении, так и в упомянутой переписке Новиков сам признал себя
преступником", - констатирует обвинение. Пятый пункт обвинял масонов в
издании "непозволительных, развращенных, противных закону православному
книг" и заведении тайной типографии.
   Шестой и последний пункт содержал обвинения в практике насаждения в
ордене непозволительных с православной точки зрения масонских ритуалов и
обрядов [615].
   То, что обвинение масонов в "уловлении в свою секту" Павла Петровича
было выставлено Екатериной II не первым, а четвертым пунктом, понятно, так
как очевидно, что императрица явно не хотела привлекать к нему излишнего
внимания. Но вот что интересно: все шесть пунктов прямо направлены
исключительно против масонства, представляя собой, по сути дела, суровый
обвинительный акт против ордена. Поэтому и заявления ряда исследователей
вроде того, что Н.И.Новиков был осужден-де "не за масонство" всерьез
принимать, видимо, не стоит. Но подробнее об этом чуть позже. Пока же
отметим, что приговор, единолично вынесенный императрицей по делу
Н.И.Новикова, был суров и вполне под стать выдвинутым против него
обвинениям: "Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих
замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные
преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной
подвергают его казни. Мы, однако ж, и в сем случае следуя сродному нам
человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах
покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет
в Шлиссельбургскую крепость" [616].
   Печальную участь Николая Ивановича разделили его ученик врач Михаил
Багрянский, пользовавший его в крепости, и безымянный его крепостной слуга
[617].
   Обыски в лавках и магазинах Н.И.Новикова в Москве, а также в его доме в
селе Авдотьино позволили обнаружить здесь целые залежи нераспроданных книг
прошлых лет - 36 тысяч экземпляров, напечатанных после 1786 года.
   Более половины из них - 18656 экземпляров было сожжено уже в ноябре
1793 года [618]. "Князь Александр Александрович, - писала Екатерина
А.А.Прозоровскому в Москву 11 февраля 1793 года, - по поданному от Вас
представлению повелеваем: 1) хранящиеся в конторе Синодальной забранные в
деревне Новикова и в лавках три тысячи запрещенных книг и вновь секретно
напечатанных до трех же тысяч предать огню все без изъятия, не внося и к
нам экземпляров; 2) равным образом по внимательном разборе и рассмотрении
двух иностранных библиотек, находящихся в одном из домов Новикова, вредных
в оных все истребить, а из полезных богословские отдать в Заиконоспасскую
академию; прочие же в университет" [619].
   Во исполнение указа Московский университет отобрал для своей библиотеки
5194 книги, Духовная академия - 1964 [620].
   Остальные были уничтожены, причем помимо ноябрьской 1793 года акции
известны еще два случая сожжения книг - 20 апреля и 15 июля 1794 года
[621].
   Что же касается имущества Н.И.Новикова (дома, книги, аптеки, имения),
то оно было пущено на уплату его 700-тысячного долга, точнее 753537 рублей
[622].
   Жестоко поплатились за свою причастность к этой истории и молодые
пансионеры ордена М.И.Невзоров и В.Я.Колокольников, которых допрашивали
так усердно, что оба они оказались вскоре в психиатрическом отделении
Обуховской больницы.
   В.Я.Колокольников здесь же вскоре и умер. М.И.Невзоров же, признанный
как повредившийся умом, задержался здесь на целых шесть лет, пока его не
вызволил отсюда в 1798 году "в рассуждении выздоровления его" Павел I
[623].
   Но "киты" московского масонства отделались, как это ни странно, только
легким испугом. Самое любопытное здесь - это то, что приказ о допросе
сообщников, как говорится в указе императрицы от 1 августа 1792 года,
А.А.Прозоровский получил уже после осуждения Н.И.Новикова. Отсюда можно
заключить, что допросы эти были чистой проформой, так как, независимо от
характера полученных признаний, но обязательно "после истинного раскаяния
допрашиваемых" И.В.Лопухина, Н.Н.Трубецкого и И.П.Тургенева Прозоровскому
предписывалось объявить им о проявлении государыней милости: "из единого
человеколюбия освобождая их от заслуженного ими жестокого наказания,
повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь
пребывание" [624].
   "В приведенных словах указа, - комментировал его А.И.Незеленов, -
поражает нас удивительное несоответствие наказания с возводимой на
Трубецкого, Лопухина и Тургенева виной и странная уверенность императрицы,
что из их ответов Прозоровский непременно усмотрит истинное их раскаяние"
[625].
   Странно в этой истории, однако, совсем другое: не то, что допросить, но
и арестовать В.И.Баженова, Н.Н.Трубецкого и других масонов следовало,
конечно, одновременно с Н.И.Новиковым, однако сделано этого не было, что
конечно же далеко не случайно.
   Хотя гнев императрицы, как мы знаем, был направлен не на одного только
Н.И.Новикова, а против всех московских масонов, слишком уж ворошить это
осиное гнездо Екатерина II почему-то не захотела. Не в последнюю очередь,
надо думать, из-за прикосновенности к нему своего сына и наследника Павла
Петровича и близких к нему лиц.
   После формальных допросов Н.Н.Трубецкой и И.П.Тургенев были высланы в
свои деревни: первый - в село Никитовку под Воронежем, второй - в село
Тургенево Симбирской губернии [626]. И.В.Лопухин же, после ознакомления
Екатерины II с его ответами на опросные пункты, и вовсе был оставлен в
Москве. Милости этой Иван Владимирович, по его собственному признанию,
удостоился благодаря тому впечатлению, которое сумел произвести на
императрицу его опус. "Государыню, - писал он, - тронули мои ответы до
слез, как я слышал от Василия Степановича Попова, который читал их перед
нею, тоже в слезах" [627]. "Государыня! - писал здесь И.В.Лопухин, - Я не
злодей. Мать Отечества! Я один из вернейших твоих подданных и сынов его.
Мать моя! Я исполнен нежнейшей к тебе любовью.
   Никогда мысль одна против тебя не обращается в душе моей ... Твой
верный по гроб подданный И.Лопухин" [628].
   Что касается других масонов, то "в подозрении" у императрицы оказался
лишь лишенный ее милости близкий к Павлу Петровичу князь Н.В.Репнин.
Прочие же: куратор Московского университета М.М.Херасков, О.А.Поздеев,
князь Ю.В.Долгорукий, князь А.А.Черкасский, Р.Ф.Степанов, князь
К.Н.Енгалычев оказались в этой истории как бы вообще в стороне. "Я не
понимаю конца сего дела ..., - писал в этой связи князь А.А.Прозоровский
С.И.Шешковскому из Москвы, - как ближайшие его (Н.И.Новикова - Б.В.)
сообщники, если он преступник, то и те преступники"
   [629]. Что уж тут говорить об историках. Разброс мнений относительно
удивительного исхода и подоплеки этого дела необычайно широк.
   Невинным страдальцем, несчастной жертвой несправедливого подозрения
императрицы выставлял Н.И.Новикова сочувствовавший ему Н.М.Карамзин. Как
гражданин, отмечал он в своей записке от 10 декабря 1818 года на имя
Александра I, он "полезною своею деятельностью заслуживал общественную
признательность.
   Новиков как теософический мечтатель по крайней мере не заслуживал
темницы:
   он был жертвою подозрения извинительного, но несправедливого" [630].
   Подчеркивая неправовой характер действий императрицы, либеральная
историография (А.Н.Пыпин, В.О.Ключевский, А.А.Кизеветтер), как, впрочем, и
во многом шедшая в их русле советская историография не хотела, в то же
время, замечать противоправного характера деятельности самого Николая
Ивановича.
   Первым, кто нарушил эту традицию, был профессор М.В.Довнар-Запольский.
   Екатерина II, доказывал он, "поступала так, как только и мог поступать
государь с убеждениями, в которые он веровал, а Новиков подвергся обычной
участи общественного и политического деятеля, пошедшего вразрез с курсом
правительства без надежд на возможность убедить его в правоте своих
идеалов"
   [631]. Более того, если исходить не из либеральных представлений XX
века, а из духа и нравов того времени, то Екатерина II поступила по
отношению к Н.И.Новикову даже относительно мягко, считал он [632].
   Что касается Н.И.Новикова, то строже всего из исследовател