частие большое число людей, многим из которых
фактически нечего там было делать... В небольшом помещении присутствующие с
трудом могли найти себе место. Стеснившись, они стояли вокруг стола с
оперативной картой, за которым сидел только Гитлер и несколько поодаль
стенографистки.

Постоянное хождение и ведшиеся в задних рядах вполголоса разговоры часто
мешали работе, но Гитлер обычно не возражал против этого. Заслушав доклады,
он сообщал свои решения относительно следующего дня. При этом он лишь
иногда прислушивался к предложениям генералов. Как правило, еще до начала
оперативного совещания у него было сложившееся мнение" (ВИЖ. 1964. ‘4. С.
92).

Вот другие описания, почти полностью совпадающие с предыдущим: "Все решения
были уже предопределены заранее. Гитлер всегда соглашался вносить в свои
планы только незначительные изменения" (Шпеер. С. 415).

"Из-за присутствия большого количества людей в сравнительно маленьком
помещении всегда был спертый воздух, из-за которого я - как и многие другие
участники совещания - очень быстро уставал... Своим собеседникам Гитлер
обычно не давал даже слова сказать и удачно избегал обсуждения спорных
вопросов" (Шпеер. С. 336-337). Гитлер не переставая говорит, а вокруг него
все тоже говорят. Тут не та обстановка, в которой бедных полковников
донимает жар и прошибает пот. Тут расслабление с дремотой и треп на
свободные темы. И хотя эти разговоры вполголоса, они - свидетельство того,
что гитлеровскую болтовню никто не слушает. Если учитель во время урока
слышит шепот в классе, он должен принимать какие-то меры. Если ученики
говорят о своем, пусть даже шепотом, значит, урок не усваивается. Самый
легкий шепот в классе мешает учителю, кроме того, он оскорбляет, показывая,
что учитель не сумел заинтересовать своих учеников. Но Гитлеру разговоры
вокруг не мешали и не оскорбляли его. "Гитлеру это мешало лишь в тех
случаях, когда они излишне волновались и слишком громко переговаривались
между собой. Стоило ему с недовольным видом поднять голову, как все сразу
же замолкали" (Там же).

Классический военный совет любого уровня проводится по схеме, которая
обкатана веками и тысячелетиями. Во-первых, на военный совет приглашают
только тех, кто действительно необходим. Во-вторых, старшие по чину не
спешат высказывать своего мнения, иначе младшие начнут поддакивать. На
военном совете первым говорит самый младший по званию и положению. Затем
тот, кто чуть старше. Самый главный, выслушав всех, говорит последним. А у
Гитлера все наоборот. Гитлер еще до совещания сам принимает все решения.
Коль так, зачем каждый день собирать совещание? Если решения уже приняты,
отдавай приказы и распоряжения и не отрывай подчиненных от работы. Но
Гитлер собирает людей каждый день. В огромном числе. Включая тех, кому тут
вообще делать нечего. Списки приглашенных на гитлеровские оперативные
совещания удивляют: тут и министр пропаганды или его уполномоченные, и
адъютанты каких-то генералов, и военные историки, которые когда-нибудь
расскажут потомкам о том, какие гениальные решения принимались, тут
стенографистки личные и стенографисты из Рейхстага, тут просто прихлебатель
Генри Пикер, тут личный представитель Гиммлера, офицеры связи от различных
штабов и генералы, генералы, генералы... Неудивительно, что гитлеровские
планы весьма скоро доходили до Сталина.

Глупость этих совещаний очевидна: зачем их собирать, если тут никто не
совещается? Если Гитлеру мнение присутствующих не интересно? Если решения
УЖЕ Гитлером приняты? Зачем уже принятые решения сообщать такому количеству
людей? Зачем раскрывать свои карты перед столь разношерстным сборищем?

Естественно, что решения Гитлера были самоубийственными. Не обладая даром
слушать, Гитлер не мог знать обстановки, не мог ее понимать, поэтому просто
не мог принимать адекватных решений. Работа руководителя любого уровня
заключается прежде всего в том, чтобы обстановку знать. Вот летит огромный
самолет над океаном. Перед командиром корабля невероятное количество
лампочек, датчиков, циферблатов со стрелочками: в четвертом двигателе
поползло вверх давление масла, а в первом повышенный расход топлива, в
третьем ненормальная температура, в хвосте вибрация... Зная все это,
командир корабля принимает решения. Для Гитлера его генералы, министры,
фельдмаршалы, гауляйтеры и рейхсляйтеры - это индикаторы обстановки. Их не
слушать равносильно тому, что не смотреть на приборную доску. Вообразим:
командир корабля крутит штурвал, нажимает на рычаги и кнопки, не зная
направления, высоты и скорости полета, силы и направления ветра, состояния
воздушного корабля, его крыльев, двигателей, систем управления.

Степень незнания Гитлером обстановки ошеломляет. В ноябре 1941 года
германское наступление под Москвой окончательно остановилось. Это означало,
что надежды на блицкриг больше нет. Это означало затяжную войну, на которую
у Германии не было ресурсов. Остановка германских войск - это поражение
Германии. Но тут не просто остановка: 5 декабря 1941 года началось
внезапное для германских генералов сверхмощное наступление Красной Армии. И
вот через неделю, 12 декабря, Гитлер заявляет: "Война идет к концу.
Последняя великая задача нашей эпохи заключается в том, чтобы решить
проблему церкви. Только тогда германская нация может быть совершенно
спокойна за свое будущее".

Германские солдаты замерзают в снегах, германская армия дрогнула и начала
беспорядочный отход, она терпит под Москвой поражение, равного которому в
ее истории еще не бывало. А Гитлер об этом не знает. Огромный самолет над
бескрайним океаном попал в эпицентр урагана, из которого ему уже не
выбраться, уже горят двигатели и отваливаются крылья. А командир корабля не
понимает, куда его занесло, он объявляет экипажу и пассажирам, что полет
благополучно подходит к концу, и строит радужные планы на следующий после
приземления день.

Нас так приучили агитаторы: немцев победил мороз, во всем виновата зима.
Нет, товарищи, виноват кретин в "Волчьем логове", который ничего не делал
для спасения своей армии и своей страны, которому в декабре 1941 года
мерещилось, что проблемы войны уже разрешены и она идет к победоносному
завершению. Ему казалось, что для светлого будущего Германии осталось
решить только проблему церкви. Других проблем "великий сын германского
народа" в тот момент перед собой не усмотрел.

4

А вот совещания у Сталина. Никаких протоколов и стенограмм, приглашаются
только те, чье присутствие на данном совещании жизненно необходимо. Сталин
своего мнения не высказывает, ждет и требует, чтобы высказались все
приглашенные. Сталин говорит меньше всех. Докладывает тот, кто потом будет
отвечать (в прямом смысле - головой) за выполнение принятых решений.
"Иногда Сталин прерывал доклад неожиданным вопросом, обращенным к кому-либо
из присутствующих: "А что вы думаете по этому поводу?" или "А как вы
относитесь к такому предложению?" Причем характерный акцент делался именно
на слове "вы". Сталин смотрел на того, кого спрашивал, пристально и
требовательно, никогда не торопил с ответом. Вместе с тем все знали, что
чересчур медлить нельзя. Отвечать же нужно не только по существу, но и
однозначно. Сталин уловок и дипломатических хитростей не терпел. Да и за
самим вопросом всегда стояло нечто большее, чем просто ожидание того или
иного ответа" (Устинов. С. 91).

5

Принятое решение должно быть выполнено. За этим Сталин следил весьма
внимательно. Для этого он имел свою собственную внутреннюю разведку. Шефом
этой разведки Сталин был лично сам, а работала она против ближайшего
сталинского окружения и против руководителей на местах: секретарей
республиканских компартий, обкомов, крайкомов, командующих округами,
флотами, фронтами и армиями, против прокуроров республик, краев и областей,
особенно - против главарей тайной полиции всех рангов. О невыполнении своих
приказов Сталин узнавал немедленно. "Обладая богатейшей, чрезвычайно цепкой
и емкой памятью, И. В. Сталин в деталях помнил все, что было связано с
обсуждением, и никаких отступлений от существа выработанных решений или
оценок не допускал. Он поименно знал практически всех руководителей
экономики и Вооруженных Сил, вплоть до директоров заводов и командиров
дивизий, помнил наиболее существенные данные, характеризующие как их лично,
так и положение дел на доверенных им участках. У него был аналитический ум,
способный выкристаллизовывать из огромной массы данных, сведений, фактов
самое главное, существенное" (Устинов. С. 92). За невыполнение сталинских
приказов виновным шили шпионаж в пользу кого угодно и беспощадно
истребляли.

Вот пример того, как сталинские решения выполнялись. 19 ноября 1942 года.
Сталинградская стратегическая наступательная операция. После сокрушительной
артиллерийской подготовки пехота с танками поддержки взломала первую линию
обороны и продвинулась на 4-5 километров. По теории немедленно в момент
взлома обороны в "чистый" прорыв надо вводить мощные танковые соединения,
которым надлежит вырваться на оперативный простор. Но тут - суровая
действительность. Помимо огня противника, минных полей и проволочных
заграждений наступающей пехоте мешает снег. Пехота в нем утопает. Оборона
противника прорвана частично. Проще говоря: лед проломан достаточно
глубоко, но до воды пока не добрались, и неясно, сколько его еще надо
долбить. В данном случае "чистый" прорыв обеспечить не удалось - слишком
медленно продвигается в снегу первый наступающий эшелон.

В этой обстановке командующий Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Н. Ф.
Ватутин принимает решение вводить в сражение эшелон развития успеха - 1-й,
4-й и 26-й танковые корпуса... хотя успеха еще нет. Решение командующего
фронтом означает, что танковые корпуса вводятся в сражение ДО того, как для
такого хода созданы условия. Решение означает, что танковые корпуса будут
делать работу, для которой они не предназначены. Решение означает, что
танковые корпуса понесут тяжелые потери еще до того, как начнут выполнять
свою собственную задачу.

Генерал-лейтенант Ватутин отдает приказ, но три командира танковых
корпусов, не сговариваясь, его не выполняют. Нет, конечно, они его сейчас
начнут выполнять, но пока что-то не ладится... Если не хочешь делать, то
причину найти всегда можно. Командиры корпусов по-своему правы. В ходе
предыдущих операций, начиная с 22 июня 1941 года, вот уже больше года этот
маневр завершался гибелью танковых и механизированных корпусов даже в
ситуации, когда был обеспечен "чистый" прорыв. Идти в "чистый" прорыв - это
смертельный номер. Представить его можно вот как: нарядимся в тулуп и
валенки, возьмем с собой автомат, патроны, гранаты, сухой паек и нырнем в
прорубь. Проплывем подо льдом метров триста и в другой проруби вынырнем.
Этот маневр танковые командиры ненавидят и просто по-человечески его
боятся: в этой войне он пока никому не приносил ничего, кроме позора и
смерти. Помимо этого в данном случае корпуса вводятся в сражение в особо
неблагоприятной ситуации для выполнения чуждой им задачи: прорубь для них
не расчищена. Ее предстоит сначала пробить головой, а уж после этого
выполнять основную программу. Потому танковые командиры медлят и выискивают
предлоги для того, чтобы еще хоть немного оттянуть момент ввода танков в
сражение: пусть, мол, пехота с танками непосредственной поддержки еще
немного вперед продвинутся.

Но и командующий фронтом прав. Он понимает, что промедление смерти подобно.
В самом прямом смысле. Он знает, что гонит танковые корпуса почти на верную
гибель, но если промедлить, то противник, зная теперь, где находится
участок прорыва, подбросит сюда танки, самоходки, артиллерию, включая
противотанковую, саперов с минами, штрафников, поставит на прямую наводку
гаубицы, бросит на борьбу с танками зенитную артиллерию - и прорыв будет
ликвидирован. И сорвется вся операция.

Командующий фронтом генерал-лейтенант Ватутин Николай Федорович был
человеком деликатным, но при случае мог командиру корпуса, такому же
генерал-майору или генерал-лейтенанту, врезать палкой между ушей. А мог
Ватутин и пристрелить... о чем командирам корпусов было давно и точно
известно. В это время Сталин в Кремле следит за обстановкой: пошли в
прорыв? Ватутин докладывает: корпуса с места не сдвинуть... если не
расстрелять командиров.

И вот в самый драматический момент, когда вся Сталинградская стратегическая
наступательная операция могла захлебнуться, Сталин не грозит, не упрекает,
не повелевает идти вперед и не приказывает расстрелять дрогнувших
командиров. Он даже не обращается к командирам корпусов. Он тихо говорит
как бы сам себе: "Пусть им будет стыдно". И кладет трубку.

Сталинское пожелание передали командирам корпусов, и тут же взревели сотни
танковых двигателей, и три танковых корпуса сквозь боевые порядки первых
эшелонов, обгоняя пехоту, пошли вперед, завершили прорыв обороны, вырвались
на оперативный простор, захватили мост через Дон и через три дня
встретились далеко во вражеском тылу с войсками Сталинградского фронта,
замкнув кольцо окружения.

Интересно, что Сталин никогда потом не упрекнул ни одного из командиров.
Наоборот, именно командиры танковых корпусов, как только кольцо окружения
сомкнулось, первыми получили повышение в званиях и награды. Танковые
корпуса, а также соединения и части в их составе были преобразованы в
гвардейские, они получили ордена на знамена и почетные наименования Донских
и Сталинградских.

Ни мордобой, ни реальная угроза расстрела не сдвинули танковые корпуса с
места. Но хватило одной сталинской фразы, которая даже не была приказом...

6

А вот исполнение приказов Гитлера.

Германские частные фирмы весьма быстро нашли способ прикармливать местную
власть. Крупная фирма вводила рейхсляйтера или гауляйтера в совет
директоров и вполне легально отстегивала ему длинные тысячи за здорово
живешь. Рейхсляйтерам, гауляйтерам и другим партийным вождям германского
рабочего класса такая практика ужасно нравилась.

В ситуации, когда вставал вопрос, чьи интересы дороже: государственные или
частные, рейхсляйтеры, гауляйтеры и прочие партийные товарищи почему-то
дружно брали сторону частных фирм.

Гитлер узнал об этом и категорически запретил подобную практику. Вся
партийная бюрократия, начиная от рейхсляйтеров, гитлеровское запрещение
дружно игнорировала. А заместитель Гитлера по партии Мартин Борман, который
над всеми ляйтерами был вождем, проявил со своими подчиненными полную
солидарность. "Местная администрация в лице гауляйтеров знала, что Борман
никогда не даст ее в обиду, и своими действиями всемерно ослабляла
верховную власть" (Шпеер. С. 426). Нет, Борман не отменил гитлеровский
запрет. Как можно? Ведь фюрер всегда прав! Борман просто к гитлеровскому
запрету ввел уточнение: вот закончится победоносно война, тогда все мы
дружно гитлеровский приказ и выполним. А пока идет война, пока страдания и
лишения, бедному гауляйтеру на одну получку никак не выжить. Мол, в
партийных же интересах гауляйтерам на стороне прикормиться. Так и порешили.
Все осталось, как было: и фюрер всегда прав, и гауляйтеры сыты.

А контроль за выполнением своих приказов Гитлер осуществлял не сам, а
возложил... на Бормана и партийную иерархию. Это примерно то же самое, что
ситуация в Москве в 1992 году, когда на борьбу с чеченской мафией было
решено бросить... чеченцев: они-то сами себя лучше знают, вот пусть сами с
собой и борются. Во главе борцов с мафией был поставлен кандидат
юридических наук генерал-майор милиции Аслаханов Асланбек Ахмедович.
"Красная звезда" (2 марта 1993 г.) вежливо интересуется ходом борьбы:
"Кстати, о Москве. Асланбек Ахмедович, вы родом из Грозного, вы хорошо
знаете своих земляков. Как вы считаете, действительно ли чеченская мафия
играет столь заметную роль в преступной среде столицы?"

На это Асланбек Ахмедович изрекает:

"Считаю, что человек, который утверждает, что существует чеченская или,
скажем, русская мафия, просто негодяй. Не негодяй, так дилетант или
провокатор, стремящийся обострить межнациональные отношения".

А "Красная звезда" не унимается, интересуется рецептами борьбы с
организованной преступностью. Асланбек Ахмедович секретов из своего
мастерства не делает, он выдает магическую формулу, которая неизбежно
приведет к полному искоренению бандитизма. Сделать следует вот что: "В
борьбе с преступностью надо теснее сплотить ряды!"

За сплочение рядов, за мужественную борьбу против негодяев, дилетантов и
провокаторов, которые утверждали, что существует чеченская мафия, и тем
обостряли межнациональные отношения, Асланбека Ахмедовича двинули на пост
председателя Комитета Верховного Совета РФ по вопросам законности,
правопорядка и борьбы с преступностью.

У Гитлера все обстояло примерно так же: ляйтеры всех мастей и рангов и их
покровитель Борман были сами себе ревизорами, сами с собою борцами.

Но вот совершенно случайно Гитлер узнает, что его ценнейшие указания и
строжайшие запреты открыто и нагло игнорируются. Если бы на месте Гитлера
оказался товарищ Сталин, то тут же Борман был бы сражен пулей подлого
убийцы в коридоре Рейхстага, а затем ляйтеров стреляли бы целыми табунами
за то, что они, гады, Бормана не уберегли.

Так действовал бы Сталин. И вопрос тут не о коррупции и не о
государственных интересах, а о подчинении вожаку. Это принципиальный
вопрос. Любая слабина в этом вопросе ведет вожака к гибели: ему перестанут
подчиняться.

А вот реакция Гитлера. Он вызывает Бормана и ставит вопрос ребром:
выполняются мои приказы или нет?

"Борман заявил в ответ, что выполнение этого приказа отложено до конца
войны... Фюрер, который никак не хотел поверить в то, что это его
распоряжение до сих пор не выполнено, заявил: ни один государственный
служащий не имеет права..." и т.д. (Застольные разговоры. Запись 27 июня
1942 г.).

Гитлер никак не хотел поверить, что его приказы не выполняются. А потом
поверил.

На том и успокоился.

И вот всем недобитым гитлеровцам, которые утверждают, что Гитлер
превосходил Сталина умом и характером, заявляю: посмотрите хотя бы на один
этот случай. Где вы увидели у Гитлера ум, в каком месте? И где характер?

7

Между тем власть ускользала. Гитлер уже в 1942 году был номинальным
фюрером. Борман подгребал всю власть под себя.

"Воспользовавшись инертностью Гитлера, Борман сам определял, кто из
правительственных чиновников может получить аудиенцию у фюрера - вернее,
кого из них не следует допускать к нему. Почти никто из министров, рейхс- и
гауляйтеров не имел прямого доступа к Гитлеру; всем им приходилось просить
Бормана изложить ему их проблемы. Борман действовал очень быстро, и уже
через несколько дней высокопоставленный руководитель получал письменный
ответ...

Монотонно и подчеркнуто деловито Борман в нескольких предложениях излагал
суть присланных ему меморандумов, а затем предлагал свой вариант решения. В
большинстве случаев Гитлер кивал головой и говорил: "Согласен". Одного
этого слова оказывалось достаточно для того, чтобы побудить Бормана
приступить к составлению пространных директив, хотя зачастую Гитлер лишь
для проформы выражал свое согласие. Таким образом, в течение часа иногда
принималось десять и более важных решений: фактически именно Борман
проводил внутреннюю политику рейха. Через несколько месяцев он добился
подписи Гитлера под, казалось бы, ничего не значащим документом и стал
"секретарем фюрера". Если до этого момента он был формально уполномочен
заниматься только внутрипартийными делами, то новая должность уже
официально позволяла ему вмешиваться в любую сферу деятельности" (Шпеер. С.
349-350).

Беда гитлеровской Германии (и наша удача) состояла в том, что серый
кардинал Борман правил Германией не в ее интересах, а в своих собственных.
"От Бормана снова поступает громадное количество новых предписаний и
распоряжений. Он сделал из партийной канцелярии бумажную. Ежедневно он
рассылает целую гору писем и документов, которые нынешний