ных рабочих - в основном с Сент-Мари -
отправили домой; а большая часть угодий, которые они обрабатывали на Маре
и Культисе, теперь заброшена, и никому из экзотов не разрешают
пользоваться ими. Местным жителям здесь позволяют покидать город часа на
три в день - ив определенные дни, - чтобы обрабатывать семейные участки
земли, которые слишком малы или слишком скудны, чтобы дать хороший урожай.
Именно поэтому мы вчера ночью столкнулись с той семьей. Они, несомненно,
нарушили комендантский час и не вернулись в город, чтобы при свете луны
как следует поработать на незаконном участке - в дополнение к официально
разрешенному. Им остается только надеяться, что их отсутствие не обнаружат
при внезапной проверке. Кстати, солдат определяют на постой к местным
жителям - к выгоде оккупантов, да и чтобы лучше следить за населением.
  Хэл с Амандой почти догнали того, кто шел впереди них. Худой,
лысеющий человек среднего возраста толкал перед собой ручную тележку. Он
кивнул в ответ на их приветствие, когда они обгоняли его, но ничего не
сказал - очевидно, чтобы поберечь силы. Тележка явно была самодельной -
неуклюжей и тяжелой, на дне ее лежало лишь немного сладкого картофеля.
Из-за жары пот с человека катил градом.
  - Он везет картофель домой - или на продажу? - поинтересовался Хэл,
как только они оказались достаточно далеко, чтобы не быть услышанными.
  - Или чтобы поменяться с соседом, - ответила Аманда.
  - Ему лучше бы нести этот картофель в небольшом мешке.
  - Это противозаконно, - объяснила Аманда. - Чтобы доставить в город
любые продукты, надо пользоваться тележкой; теоретически - для того, чтобы
охрана у ворот могла определить их количество, которое ограничено для
одной поездки, а также нет ли заболеваний растений - хотя их не бывает
вообще.
  Они продолжили путь, и движение, как и предсказывала Аманда,
увеличилось. В основном люди направлялись в город. И значительную долю их
составляли мужчины и женщины с ручными тележками - как у человека,
встреченного ими раньше. Другие просто несли мешки, в которых, как
предположил Хэл, было что-то другое, не продукты. У довольно многих людей
на груди или спине их хламид было крупными черными буквами написано слово:
"РАЗРУШАЙ!"
  - Здесь порядочно путешественников из города в город, - сказал Хэл.
  - Нет, они тоже местные. Тут другой закон: все личные вещи полагается
носить в мешках. Так что люди с мешками - это те горожане, которые
воспользовались специальным постановлением. Оно разрешает им употребить
время, когда им можно покидать города, для того, чтобы обшаривать
развалины их бывших загородных домов в надежде найти чего-либо полезное.
Но что-нибудь действительно ценное, разумеется, заинтересует охрану,
стоящую у городских ворот, и его отберут для "осмотра" - чтобы увериться,
что внутри не скрыта контрабанда. Мы с тобой как раз обыскивали то, что
осталось от нашей бывшей усадьбы. А охране у ворот я назову фальшивый
адрес.
  - Понимаю, - кивнул Хэл.
  Грусть, которая постоянно гнездилась в нем последнее время, снова
сделалась невыносимо сильной - как в тот момент, когда он в Энциклопедии
создал иллюзию своего домика, находившегося внизу, на Земле.

  Береза, белокурая сестрица, убор печально наземь уронив,
В осенние израненные дни, когда, слабея, солнце,
Готово с края года соскользнуть во влажную хвою,
Храни, подобную старинной темной бронзе память о былом.
  Когда ж ночное небо и туман коварно наползают
И слышен лишь во мгле совы протяжный стон,
Рыдай, как жалобная лютня под свирепыми ветрами,
Что в старых думах глухо, как рога, трубят.

  В сущности, Аманда указала ему, что это он был виной разрушения
домов, гибели одних людей и страданий других. И эта вина удваивалась -
поскольку именно возвращение его духа, который оживил тело Пола Формейна,
содействовало такому развитию событий. Если бы он так не сделал, не возник
бы раскол в естественном исследовательском инстинкте, свойственном каждому
человеку, когда одна часть стала стремиться к приключениям и развитию, а
другая - к безопасности и неизменности. Получилось так, что он дал людям
свободу именно для этого.
  Это сделал он - внутренний конфликт смог превратиться во внешний, и
два противоречивых устремления нашли приверженцев среди отдельных людей.
Спор вековой давности решался в открытом конфликте. Хэл был уверен в
неизбежной победе той части человечества, которая стремилась к развитию.
  Но он недооценил - даже тогда - сложность и глубину взаимодействия
исторических сил - ткани, создаваемой переплетением поступков всех людей.
Этот процесс стремился к устойчивости; и чтобы достичь этой устойчивости,
он ответил на усилия Хэла тем, что породил тех талантливых отщепенцев -
Иных; которых ни одна из трех великих Осколочных Культур не могла ни
победить, ни контролировать.
  И он, Хэл Мэйн, забрал лучшее из этих трех Культур для зашиты Земли.
  И с какой целью? Вся эта жертва оказалась принесенной для того, чтобы
сам он попытался найти то, что до сих пор еще не удавалось никому -
магическую, скрытую вселенную, которая одновременно и нарушит планы Иных,
и откроет новую стадию в развитии человечества. В итоге он потерпел
неудачу - как и все остальные, отдавшие лучшее из того, что они имели,
лишь для того, чтобы предоставить ему шанс.
  В нем росла боль.
  Боль от глубокой внутренней раны, которая стала возмездием лично ему
со стороны исторических сил за тот вред, который он нанес; а он даже не
позволил себе понять все это - до того, как вчера ночью он из-за
собственной небрежности получил удар по голове, удар, которого избегнул бы
любой взрослый дорсаец, обученный военному делу...
  Так что теперь он должен взглянуть правде в глаза.
  Он больше не был дорсайцем.
  Он понял теперь, что уже не был им в течение долгого времени; но в
течение всего этого времени отказывался признать этот факт. Теперь это
стало неизбежным. Были дорсайцы; и был Хэл Мэйн, который раньше был
Доналом. Но Донала нет; а Хэл Мэйн никогда не был одним из них, хотя он и
считал, что был. Он был напрочь отделен от них; как Блейз в одном из снов
Хэла - воротами из железной решетки.
  Он полузакрыл глаза от мучительной боли, вызванной этим пониманием.
Но боль все еще продолжала расти внутри него - пока он внезапно не
почувствовал, что его схватили за локоть, вынудив остановиться. Его
заставили повернуться, и он увидел перед собой лицо Аманды.
  - В чем дело? - спросила она.
  Он открыл рот, чтобы сказать ей, но не мог говорить. Ему настолько
сдавило горло, что он не мог произнести ни слова.
  Аманда прижалась к нему.
  - Мой самый-самый дорогой. В чем дело? Ты мне скажешь?
  Хэл инстинктивно обнял нее. Аманда была единственным звеном, которое
связывало его с людьми; выпустить ее означало потерять не только жизнь, но
и всю вечность, все что было прежде и наступит после. Его голос прозвучал
отрывисто и хрипло.
  - Я потерял мой народ...
  Это было все, что он смог произнести. Но она каким-то образом сумела
понять то, что мучило его. Она отвела его сторону от дороги, туда, где их
не могли увидеть. Там она заставила его сесть, прислонясь спиной к стволу
дерева, и тесно прижалась к нему - как будто он был сильно простужен и она
могла согреть его своим телом. Хэл обнял ее, и они лежали, не говоря друг
другу ни слова.
  После долгого молчания Аманда заговорила.
  - Послушай меня, ты ничего не потерял. - Ее голос был негромким и
мягким, но уверенным.
  - Я тебя слушаю. - В его голосе звучали слезы, которые он не способен
был выплакать. - Сначала я продал свой народ, заключив смертельный
контракт; а затем потерял его.
  - Ты не сделал ни того, ни другого, - продолжила она все тем же
мягким, ровным голосом. - Помнишь, когда ты прибыл на Дорсай, чтобы
уговорить наш народ выделить людей - для помощи в защите Земли?
  - И встретился с тобой, - сказал он.
  - Ты встретился с Серыми Капитанами, а я была среди них.
  - Ты организовала ту встречу, - сказал Хэл, - а я уговорил дорсайцев
заключить контракт с Энциклопедией на защиту Земли ценой собственной жизни.
  - Ты никого не уговаривал, - возразила Аманда. Тон ее голоса ничуть
не изменился. - Ты же позабыл, что возможность гибели всегда
предусматривалась любым контрактом при найме дорсайцев на военную службу?
Из тех, что встретились с тобой, только двое - не считая меня самой - ни
разу не побывали в бою. Ты думаешь, что мужчины и женщины, перед которыми
ты выступал (даже если не считать этих троих), не осознали, причем
давным-давно, что когда-нибудь им придется столкнуться с Иными? Вопрос был
только в том, где и как.
  Она приостановилась, как будто для того, чтобы Хэл обдумал сказанное
ею.
  - Неужели ты настолько низкого мнения о дорсайцах, что считаешь, что
они - Серые Капитаны - думали, что им навсегда удастся отложить неизбежный
конфликт с Иными? Притом, что именно Иные хотели подчинить себе все
человечество, включая и самих дорсайцев? Наши люди не могли бы сделаться
убийцами, как этого от них просили экзоты, и перебить Иных одного за
Другим. Но ты показал им способ борьбы, которым дорсайцы умели
пользоваться; и они им воспользовались. А как могло быть иначе?
  Хэл не находил ответа. Он глубоко прочувствовал ее слова; и если они
и не залечили его огромную внутреннюю рану, то по крайней мере остановили
ее рост.
  - И ты никого не потерял, - продолжала она через некоторое время,
по-прежнему спокойно. - Ты просто немного опередил остальных и миновал
холм, который лишь закрыл тебя от остальных. Ты ушел вперед от того места,
где одиноко стоял Донал.
  Некоторое время они сидели молча. Хэл не мог поверить ей - как бы ему
этого ни хотелось. Потому что хотя Аманда и понимала его, сам он осознавал
собственную жизнь и собственную неудачу как никто другой. Но ему помогало
уже то, что она вот так пыталась согреть его от холода отчаяния - как она
могла бы согреть его от холода самой смерти. Боль от огромной внутренней
раны все еще была с ним; но она наконец сделалась переносимой - настолько
же переносимой, какой стала боль в голове от удара, когда он вытолкнул ее
на край сознания. - Пора идти, - сказал он наконец.


                                  Глава 11


  Когда они миновали полосу деревьев и увидели перед собой окраины
Порфира, Процион начал опускаться, но до вечера было все еще далеко.
Начиная примерно с последней полумили пути движение на дороге заметно
увеличилось; но и те, кого они обгоняли, и те, кто обгоняли их, двигались
на небольшом расстоянии друг от Друга.
  Хэл отвлекся от мрачных размышлений, заинтересовавшись попутчиками,
которые, судя по всему, направлялись туда же, куда и они. Все эти люди
были экзотами, что проявлялось во многих мелочах - например в спокойствии
их лиц и экономии движений. Но Хэл заметил и нечто новое, ранее экзотам не
свойственное: никто из повстречавшихся им и окружающие его люди вели себя
на редкость замкнуто. Трудно было сказать, вызвано ли это изменение
развитием их культуры, или же нет. Похоже было, будто каждый из них ушел в
себя и теперь жил собственной жизнью, укрывшись от остальных за спокойным,
непроницаемым лицом. Такой индивидуализм был для них нов; он заметно
отличался от того чувства общности, которое, казалось, всегда было
неотъемлемой частью экзотов, которых Хэл знал - от Падмы, в его бытность
Доналом, до Уолтера, наставника Хэла Мэйна.
  - Через несколько минут мы будем у ворот, - сказала Аманда, прервав
ход его мыслей; и Хэл, посмотрев вперед, увидел высокую деревянную ограду,
построенную явно недавно. Дорога, по которой они шли, упиралась в широкие
ворота той же высоты, что и ограда.
  - Объясняться с охранниками буду я, - предупредила Аманда. - Ты - мой
старший брат-недоумок; я хочу сказать, ты и впрямь слегка тугодум.
Постарайся выглядеть соответствующе.
  Хэл послушно опустил плечи, придал липу безвольное выражение и слегка
приоткрыл рот. У ворот, разумеется, скопилась пробка; собравшиеся люди
стояли близко друг к Другу, негромко переговариваясь, - точно как же, как
и раньше, на дороге. Хэл подумал, что так и должно было быть. Людей,
которых он видел перед собой, с детства приучали никогда не повышать голос
и разговаривать исключительно спокойным тоном. Несмотря на их нынешнее
положение, эта привычка продолжала сказываться.
  И все же, подумал Хэл, наблюдавший за ними из-под своей маски -
ничего не выражающего липа с отвисшей челюстью, здесь было нечто большее,
чем воспитание, полученное в детстве. Какое-то молчаливое противостояние
проверявшим их людям в форме. Это молчание вовсе не было вызвано страхом -
а силой, которой оккупанты не имели и даже не понимали, что она существует.
  В то же самое время Хэл осознавал, что что-то происходит с ним самим,
и только с ним. И это что-то не имело ничего общего с тем, что, как ему
представлялось, он наблюдает в окружающих его людях. Совершенно ничего
общего - или, может быть, все же нечто общее здесь было?
  Было любопытным ощущать себя, как некогда однажды в прошлом, частью
точно такой же сцены. Он не мог бы сказать почему; но чувствовалось что-то
средневековое в этой деревянной ограде и деревянных воротах, в скоплении
людей в грубой и некрасивой одежде, ожидающих пока охрана пропустит их
внутрь. У него мелькнуло ощущение, что он - где-то, когда-то - уже пережил
такое же. Может быть, не он, но кто-то очень похожий на него, почти точно
так же стоял в толпе и ждал.
  Охранники, подумал Хэл, сосредоточившись на них, чтобы вернуть мысли
в нормальное русло, и впрямь неважные солдаты - если таковые типичны для
местных гарнизонов. На них была достаточно аккуратная черная форма,
энергетические пистолеты на поясе, дубинки - также на поясе или под
подмышкой, но настоящими солдатами они все же не были.
  Хэл Мэйн никогда не видел настоящих солдат за несением службы. Солдат
- а не полуполицейских, вроде Милиции, против которой отряд Рух боролся на
Гармонии. Но Донала Грейма с юности обучали иметь дело с войсками и
предвидеть, что его жизнь может зависеть от его способности с первого
взгляда оценить их качество.
  Это глаза Донала сказали Хэлу, что те восемь человек, которых он
увидел на посту у ворот, были не только бесполезны, но их и невозможно
было бы обучить чему-нибудь большему, кроме того, чем они сейчас
занимались - издевательствам над безоружными.
  Несмотря на свое оружие, они обратятся в бегство в случае любого
серьезного бунта - даже бунта экзотов. Любой другой народ давным-давно
восстал бы против таких слабосильных угнетателей.
  Наконец они с Амандой достигли ворот, оказавшись в первых рядах
ожидавших. Хэл сосредоточился на том, чтобы выглядеть настолько безобидно,
насколько это было возможно при его росте и внешности.
  - Откройте, - приказал человек в форме, стоявший перед ними. Он
определенно принадлежал к одному из квакерских миров. После своего
пребывания на Гармонии Хэл научился распознавать их в любом обличье, -
хотя манера поведения этого не только была явно иной, чем у тех людей,
кого Хэл встречал в окружении Рух, но и совершенно не шла к его нынешней
форме. Охранник достаточно тщательно просмотрел содержимое обоих их мешков.
  - Все в порядке. Проходите внутрь. Домашний адрес?
  - Шестнадцать, тридцать шесть, семь. Счастливый Переулок, - ответила
Аманда. - Нижняя квартира.
  Охранник повторил адрес в прицепленный на запястье диктофон и
повернулся к двумя женщинам с мешками, стоявшим позади. Хэл с Амандой
могли идти дальше.
  - Что это за адрес? - спросил Хэл, как только они, войдя в город,
оказались достаточно далеко от других, чтобы не быть ими услышанными.
  - Это дом трех братьев, ни один из которых не похож на тебя, -
ответила Аманда.
  - Я хочу сказать, почему он спросил о этом?
  - Они проводят проверку, чтобы узнать, вернулись ушедшие утром из
города в тот же вечер домой к комендантскому часу.
  - Но что произойдет, когда они обнаружат, что нас по этому адресу
даже не знают?
  - Проверяющий решит, что охранник у ворот переставил цифры - или
допустил в адресе еще какую-нибудь ошибку. А потом забудет об этом. Их
тревожат не те, кто приходит в город, а те, кто уходят из него.
  - Понятно, - кивнул Хэл. - А в таком случае куда мы направляемся?
  - В каждом городе есть несколько участников сопротивления из числа
ключевых фигур, - ответила Аманда. - Мы идем к одной из них, по имени
Ниер. Она живет со своей матерью, и у них квартирует военный. Он -
сержант, который предпочитает ночные наряды, так что обычно после заката
его не бывает. В комнату, которую он занимает, они могут пустить нас
переночевать; кроме того, Ниер вроде как подружилась с этим сержантом, и
это дает им некоторые поблажки, в частности ежедневную проверку у них не
делают.
  - Она живет где-нибудь поблизости от Счастливого переулка? -
поинтересовался Хэл. Аманда рассмеялась.
  - На другом конце города, - ответила она. - Пошли. улицы Порфина были
в хорошем состоянии. Аманда с Хэлом оказались в старой части города среди
высоких зданий, с отделанными белым камнем фасадами. Их попутчики
разошлись в разные стороны, и через некоторое время люди в балахонах из
мешковины вообще стали попадаться довольно редко. Однако встречалось
довольно много солдат в форме - похоже, свободных от службы, - которые или
расхаживали по улицам, или входили и выходили из зданий, которые, как
подумалось Хэлу, могли быть или ресторанами, или питейными заведениями.
Аманда заметила, как Хэл наблюдает за явно нетрезвым солдатом.
  - Алкоголь - это единственный дозволенный интоксикант причем даже для
военных, - сказала она. - Вероятно, из-за трудностей, связанных с его
запретом. Брожением можно почти из любых овощей получить напиток, в
котором есть хотя бы немного алкоголя. И раз оккупанты не могут помешать
своим же людям незаконно делать спиртное, они позволяют своим солдатам
пить самое лучшее, что может произвести планета. Гражданское же население,
экзоты, разумеется, не пьют; хотя за последние два года кое-кто из них и
начал это делать.
  - Среди войск на Сете ходила шутка, которую рассказал у нас в семье
родственник, служивший там по контракту, - рассеянно произнес Хэл, снова
погружаясь в воспоминания Донала. - Про то, что можно сделать спиртной
напиток даже из дохлых крыс. Это, конечно, невозможно, но идея заключалась
в том, чтобы уговорить новобранцев попробовать самогон, а затем рассказать
им такое, от чего бы стошнило...
  "Он на мгновение стал Доналом", - с некоторым удовлетворением
заметила про себя Аманда. Она сознательно пыталась пробудить некоторые из
этих старых воспоминаний. Та его часть, которая принадлежала Доналу,
обладала весьма полезными качествами, о которых он слишком быстро забыл.
  Новая часть города представляла из себя настоящие трущобы,
единственной сносной чертой которых была чистота, что объяснялось
закоренелыми привычками экзотов старшего поколения. Поэтому улицы и фасады
зданий сохраняли относительно приличный вид. То здесь, то там в окнах были
выставлены букетики цветов, а на маленькой полоске земли перед фасадом
дома пытались устроить подобие клумбы.
  Аманда свернула к одному из многочисленных домов, ничем не
отличающихся от соседних, и постучала в дверь. Ответа не последовало. Она
подождала - как показалось Хэлу, необычно долго - затем постучала снова.
Они снова стали ждать. Наконец послышалось шуршание подошв по голому
деревянному полу, и дверь открылась, На пороге стояла женщина за пятьдесят
с исхудалым лицом. И седыми волосами коротко стриженными. Она безучастно
смотрела на них.
  - Марло! - сказала Аманда. - Вы узнаете меня? Я Коррин, а это Каспар,
один из моих братьев. Ниер здесь? Мне хотелось бы, чтобы она познакомилась
с ним.
  - Нет. Ее нет.
  Женщина, которую Аманда назвала Марло, ответила им и продолжала
говорить нарочито громко - как будто хотела, чтобы кто-то внутри квартиры
слышал ее ответ. - Она больше не живет со мной. Она теперь работает и
живет в гарнизоне.
  Мужской голос за ее спиной выкрикнул что-то непонятное.
  - Ничего! - от