ас же запустил все десять пальцев в
волосы; после, чего сложил руки на груди, как человек, собравшийся, наконец,
отдохнуть после тяжких дневных трудов. Мистер Баптист,  не  спуская  глаз  с
бывшего товарища по заключению, внушавшего ему такой страх, уселся на  полу,
прислонясь спиной к двери и обхватив щиколотки  руками,  в  той  самой  позе
(только сейчас она была более настороженной), в какой он  сидел  перед  этим
самым человеком однажды жарким летним утром в еще более мрачной  марсельской
тюрьме.
   - По словам этих двух полоумных, - сказал мсье Бландуа, он же Ланье, он
же Риго, - я вам зачем-то понадобился. К вашим услугам, братец-арестант!
   Презрительно глянув на кровать, откинутую на день к стене, он  небрежно
привалился к ней, не сняв даже шляпы и вызывающе засунув руки в карманы.
   - Исчадие ада! - воскликнул Артур. -  Вы  намеренно  навлекли  страшные
подозрения на дом моей матери. Зачем вы это сделали? Что привело вас к  этой
чудовищной мысли?
   Мсье Риго сдвинул было брови, но тотчас же рассмеялся.
   -  Послушайте-ка  этого  благородного  джентльмена!   Эту   воплощенную
добродетель! А не  слишком  ли  вы  распетушились,  милейший?  Смотрите,  не
пришлось бы потом пожалеть об этом. Вот именно, черт побери! Не пришлось  бы
пожалеть!
   - Синьор! - вмешался Кавалетто, также обращаясь к Артуру. -  Выслушайте
сперва меня. Ведь вы поручили мне разыскать его, Риго - правда?
   - Правда, правда.
   - Ну вот, следовательно (миссис Плорниш была бы, очень озадачена,  если
бы удалось убедить ее, что за исключением отдельных  неправильных  ударений,
речь мистера Баптиста почти не отличалась теперь  от  речи  англичанина),  -
следовательно, я сперва  отправляюсь  к  своим  соотечественникам.  Стараюсь
разузнать что можно об иностранцах, появившихся за последнее время в Лондра.
Потом иду к французам. Потом к немцам. Каждый мне  говорит,  что  знает.  Мы
ведь почти все знакомы между собой, и каждый говорит мне, что знает.  Но!  -
никто ничего не может сказать мне о нем, о Риго. Раз пятнадцать, - Кавалетто
выбросил вперед левую руку, растопырив на ней пальцы, и трижды повторил этот
жест с быстротой, от которой мелькало в  глазах,  -  я  спрашиваю  о  нем  в
местах, где бывают иностранцы, и раз пятнадцать  (та  же  игра)  не  получаю
никакого ответа. Но!
   С  этим  "но!",  за  которым  последовала  характерная  для   итальянца
неожиданная пауза, он отвел назад указательный палец правой руки и чуть-чуть
помахал им.
   - Но! Когда я уже совсем думал, что не найду его в  Лондра,  мне  вдруг
говорят про какого-то военного с седой головой - ага! не с такой, как у него
сейчас, а с седой, - который живет уединенно,  в  маленьком  домике.  Но!  -
снова пауза. - Иногда выходит после обеда покурить и поразмяться. Главное  -
иметь терпение, как говорят итальянцы (они, бедняги, это по себе  знают).  Я
имею терпение. Я спрашиваю, где этот маленький домик. Одни  говорят  -  там,
другие говорят - здесь. Иду туда, иду сюда - нет.  Но  я  имею  терпение.  И
наконец - нахожу. Тогда я прячусь, и жду,  жду,  жду,  пока  он  не  выходит
покурить и поразмяться. И  я  вижу,  это  в  самом  деле  военный  с  седыми
волосами, но! - пауза, на этот раз более длительная, и  энергичное  движение
указательного пальца, - вместе с тем это вот этот самый человек.
   Любопытно, что, указав  на  Риго  пальцем,  Кавалетто  в  то  же  время
невольно поклонился ему  -  так  велика  была  сила  подчинения,  в  котором
когда-то держал его этот человек.
   - Так вот, видите ли, синьор, - заключил он свою речь, снова обратясь к
Артуру. - Я стал дожидаться удобного случая.  Я  написал  синьору  Панко,  -
Панкс приосанился, услышав этот необычный вариант своей фамилии, - и  просил
его помочь мне. Я ему показал Риго в окне, и синьор Панко стал караулить его
днем. А я по ночам спал у дверей его  домика.  Наконец,  сегодня  мы  решили
войти к нему - и вот он здесь! Он не пожелал  подниматься  к  вам  вместе  с
illustro avocado {Знаменитый адвокат  (итал.).},  -  этим  почетным  званием
мистер Баптист наградил мистера Рэгга, - и потому мы остались ждать внизу, а
синьор Панко сторожил у выхода.
   Дослушав до конца, Артур перевел взгляд на злое и наглое лицо  того,  о
ком шла речь. И тотчас же  усы  на  этом  лице  вздернулись  кверху,  а  нос
загнулся книзу. Затем? когда усы и нос приняли свое прежнее положение,  мсье
Риго несколько раз громко прищелкнул пальцами, слегка подавшись вперед,  так
что каждый щелчок был точно маленький снаряд,  который  он  посылал  в  лицо
Артуру.
   - Ну, философ! - сказал Риго. - Чего вам от меня нужно?
   - Мне нужно знать, - не скрывая своего омерзения, отвечал Артур, -  как
вы посмели навлечь на дом моей матери подозрение в убийстве.
   - Посмел! - вскричал Риго. - Хо-хо! Это мне  нравится!  Как  я  посмел,
говорите вы? Черт побери, мой мальчик, вы неосторожны в выборе выражений!
   - Мне нужно рассеять это гнусное подозрение, - продолжал Артур.  -  Вас
отведут туда, чтобы все могли вас видеть. Кроме того, мне нужно знать, зачем
вы вообще приходили в тот вечер, когда я  с  таким  трудом  подавил  в  себе
желание спустить вас с лестницы. Не делайте мне страшные глаза. Я знаю,  что
вы наглец и трус. Я еще не настолько отупел от  пребывания  в  этих  стенах,
чтобы постесняться высказать вслух эту несложную истину, в которой, впрочем,
нет для вас ничего нового.
   Риго, весь белый, пробормотал, поглаживая усы:
   - Черт побери, мой  мальчик,  вы  ставите  в  неловкое  положение  вашу
уважаемую матушку. - Он, видимо,  колебался,  не  зная,  как  поступить.  Но
колебание его было недолгим. Минуту спустя  он  уселся  и  с  издевательской
заносчивостью произнес: - Пусть мне дадут бутылку вина. Здесь  ведь  торгуют
вином. Пошлите одного из ваших полоумных за бутылкой вина.  Без  вина  я  не
скажу ни слова. Ну? Идет или нет?
   - Принесите ему, Кавалетто, - брезгливо сказал Артур, вынимая деньги.
   - Да только смотри,  контрабандная  шкура,  -  прикрикнул  Риго,  -  не
вздумай принести какую-нибудь дрянь. Я пью только портвейн.
   Но контрабандная шкура, с помощью все того  же  красноречивого  пальца,
довела до сведения присутствующих, что решительно отказывается покидать свой
пост у  дверей,  и  исполнить  поручение  взялся  синьор  Панко.  Он  вскоре
воротился с бутылкой вина, уже откупоренной по тюремному обычаю, заведенному
ввиду того, что у большинства пансионеров не было штопоров (как, впрочем,  и
многого другого).
   - Полоумный! Стакан побольше! - скомандовал Риго.
   Синьор Панко поставил перед  ним  стакан,  явно  с  трудом  преодолевая
желание запустить ему этим стаканом в голову.
   - Ха-ха! - хвастливо  засмеялся  Риго.  -  Джентльмен  всегда  остается
джентльменом. Кто родился джентльменом, тот  джентльменом  и  умрет.  Какого
черта, в самом деле! Надеюсь, джентльмен имеет право на  услуги  окружающих?
Рассчитывать на услуги окружающих - мое природное свойство.
   Говоря это, он налил себе полстакана вина и с  последним  словом  выпил
его.
   - Ха! - воскликнул он, причмокнув губами.  -  Ну,  этот  узник  недолго
томился в заключении. Глядя на вас, мой храбрый друг, можно  с  уверенностью
сказать, что ваша кровь скорей скиснет в тюрьме, чем это  доброе  винцо.  Вы
уже заметно спали с лица и утратили свой цветущий вид. За ваше здоровье!
   Он налил и выпил еще полстакана, стараясь держать руку  так,  чтобы  ее
белизна и изящество бросались в глаза.
   - Ну, теперь к делу! - объявил он. - Поговорим по существу. Тем  более,
что, как я мог заметить, ваши речи гораздо свободнее, чем вы сами.
   - Не нужно особенной свободы в речах, чтобы назвать  вас  так,  как  вы
того заслуживаете. Все мы знаем, и вы сами  в  том  числе,  что  я  еще  был
довольно умерен.
   - Можете называть меня  как  угодно,  но  не  забывайте  прибавить:  "и
джентльмен". Это единственное, чем один человек отличается от  другого.  Вот
вы, например, как бы вы ни старались, не будете джентльменом, а я, как бы  я
ни старался, не перестану им быть. В этом  вся  разница.  Но  продолжим  наш
разговор. Слова, сэр, никогда ничего не меняют, ни в картах, ни в костях. Вы
с этим согласны? Да? Ну вот, я тоже веду игру, и никакие слова  не  повлияют
на ее исход.
   Теперь, зная, что Кавалетто разоблачил его,  он  сбросил  и  ту  легкую
маску, которую носил до сих пор, и не пытался больше  скрыть  свою  истинную
физиономию - физиономию подлеца и негодяя.
   - Да, сынок, - снова прищелкнув пальцами, продолжал он, - я доведу свою
игру до конца, какие бы тут слова ни говорились, и - громы и молнии,  тысяча
громов и тысяча молний! - я ее выиграю! Вам угодно знать, зачем я  подстроил
эту невинную шутку, которой вы помешали? Извольте.  У  меня  был  и  есть  -
понятно? есть - кой-какой любопытный товарец  для  продажи  вашей  уважаемой
матушке. Я ей рассказал, что это за товарец, и назначил цену. Но когда дошло
до  заключения  сделки,  ваша  несравненная   матушка   оказалась   чересчур
хладнокровной,  бесстрастной,  непоколебимой,  настоящая  мраморная  статуя.
Короче говоря, ваша несравненная матушка раздосадовала меня. Желая отвлечься
и  позабавиться  -  черт  побери,  это  право  джентльмена,  забавляться  на
чей-нибудь счет! -  я  напал  на  удачную  мысль:  исчезнуть.  Кстати,  ваша
своенравная матушка и мой друг Флинтвинч были бы весьма рады  помочь  мне  в
этом. Ба-ба-ба, не нужно смотреть на меня с таким уничтожающим презрением. Я
сказал и повторяю: были бы весьма рады, были  бы  счастливы,  не  желали  бы
ничего лучшего. Могу еще подбавить, если мало.
   Он выплеснул на  пол  остатки  вина  из  стакана  и  едва  не  обрызгал
Кавалетто. Это словно напомнило ему о существовании последнего. Он  поставил
стакан и объявил:
   - Не желаю наливать сам. Черт побери, я рожден, чтобы мне прислуживали.
Сюда, Кавалетто! Налей мне вина.
   Маленький итальянец оглянулся на Кленнэма, по-прежнему  не  спускавшего
глаз с Риго, и,  не  услышав  возражений,  встал  и  налил  вина  в  стакан.
Отголоски былой покорности, разбавленной легкой насмешкой, боролись в нем  с
приглушенной яростью, которая в любую минуту могла прорваться (чего, видимо,
и опасался прирожденный джентльмен, судя по его настороженному  взгляду);  и
все это, в сочетании с природным добродушием и беспечностью,  тянувшими  его
вновь спокойно усесться на полу, являло довольно  пеструю  и  противоречивую
смесь побуждений.
   - Шутка, о которой мы говорили, мой храбрый  друг,  -  продолжал  Риго,
выпив снова, - была удачной  во  многих  отношениях.  Она  позабавила  меня,
причинила неприятности вашей драгоценной маменьке  и  милейшему  Флинтвинчу,
заставила  поволноваться  вас  (считайте  это  платой  за  урок  вежливости,
полученный от джентльмена) и наглядно доказала всем заинтересованным  лицам,
что ваш покорный слуга - человек, которого нужно бояться. Да,  черт  побери,
бояться! А кроме всего прочего, она, возможно,  вправила  бы  мозги  госпоже
вашей матушке и побудила бы ее, чтобы избавиться от пустякового  подозрения,
которое вы со свойственной вам мудростью  правильно  оценили,  через  газеты
уведомить известное лицо (не называя  имен),  что  в  случае  его  появления
известная сделка может состояться на известных условиях. Возможно,  побудила
бы - хотя не наверно. Но вы своим вмешательством все испортили. А  теперь  -
говорите вы. Чего вам нужно?
   Ни разу еще Кленнэм так остро не чувствовал себя узником,  как  сейчас,
когда он видел перед собой этого человека и знал, что не может вместе с  ним
отправиться в материнский дом. Тайна, смутно  тревожившая  и  пугавшая  его,
вот-вот могла раскрыться, а он был связан по рукам и по ногам.
   - Быть может, мой друг, философ,  столп  добродетели,  глупец  или  что
угодно, - сказал Риго, отняв стакан от губ, чтобы улыбнуться своей  зловещей
улыбкой, - быть может, лучше было вам не тревожить меня в моем уединении.
   - Нет, нет! - воскликнул Кленнэм. - Но крайней  мере  теперь  известно,
что вы живы и невредимы. По крайней мере есть два свидетеля, от которых  вам
не уйти и которые могут передать вас властям или открыть ваши плутни  сотням
людей.
   - Но не передадут и не откроют,  -  отозвался  Риго,  снова  прищелкнув
пальцами с торжеством и угрозой. - К чертям ваших свидетелей! К чертям  ваши
сотни людей! К чертям вас самих! Ха-ха! Разве я не  знаю  то,  что  я  знаю?
Разве нет у меня товарца для продажи? Вы, несчастный  банкрот!  Вы  помешали
моей маленькой шутке! Пусть так. Ну, а что же теперь? Дальше что? Для вас  -
ничего; для меня - все. Открыть мои плутни! Вот вам чего  нужно!  Так  я  их
открою сам, и скорей, чем вам бы хотелось! Эй, контрабандист! Перо,  чернил,
бумаги!
   Кавалетто все так же нехотя встал и все так же нехотя подал  требуемое.
После  короткого  раздумья,  сопровождаемого  отвратительной  улыбкой,  Риго
написал, а затем прочел вслух следующее:

   "Миссис Кленнэм (дождаться ответа)

   Тюрьма Маршалси
   комната Вашего сына

   Милостивая государыня! -  Я  был  вне  себя,  узнав  от  нашего  узника
(который взял на себя труд выследить меня с помощью шпионов,  поскольку  сам
он,  по  политическим  причинам,  лишен  свободы   передвижения),   что   вы
беспокоитесь о моей безопасности.
   Спешу успокоить Вас: я жив, здоров и благополучен.
   Я поспешил бы к Вам, ни минуты не медля, но меня удерживает мысль,  что
Вы, быть может, еще не  пришли  к  окончательному  решению  по  поводу  того
небольшого дельца, которое я имел честь Вам предложить. А потому  уведомляю,
что ровно через неделю от сего числа я  явлюсь  к  Вам  в  последний  раз  и
надеюсь услышать от Вас, принимаете или не принимаете  Вы  мои  условия,  со
всеми вытекающими последствиями.
   Подавляю свое горячее  желание  поскорей  заключить  Вас  в  объятия  и
покончить это небезынтересное дело, единственно для  того,  чтобы  дать  Вам
время обдумать и решить его к нашему полному и обоюдному удовлетворению.
   В  ожидании  назначенного  срока  я  вынужден  переехать  в   гостиницу
(поскольку наш узник расстроил мое  налаженное  хозяйство)  и  полагаю,  что
справедливо будет отнести все расходы по моему содержанию на Ваш счет.
   Примите,  милостивая  государыня,  мои  уверения  в  совершеннейшем   и
глубочайшем почтении.
   Риго Бландуа.

   Тысяча поклонов дражайшему Флинтвинчу.
   Целую ручки миссис Флинтвинч".

   Дочитав свое послание до конца, Риго сложил его  и  театральным  жестом
швырнул к ногам Кленнэма.
   - Эй! Кто там собирался передавать меня куда-то? Пускай пока  передадут
вот это по назначению и доставят сюда ответ!
   - Кавалетто, - сказал Артур, - прошу вас, снесите Это письмо.
   Но выразительный  палец  Кавалетто  снова  объяснил,  что  его  дело  -
караулить Риго, которого он с таким трудом разыскал; а потому он так и будет
сидеть на полу у двери,  обхватив  руками  щиколотки,  и  никуда  отсюда  не
тронется. Пришлось  опять  обращаться  к  помощи  синьора  Панко.  Кавалетто
чуть-чуть отодвинулся, так чтобы синьор Панко мог выбраться  из  комнаты,  а
затем снова прижал дверь спиной.
   - Не  вздумайте  только  тронуть  меня,  или  как-нибудь  непочтительно
обозвать, или помешать мне допить эту бутылку вина в  свое  удовольствие,  -
сказал Риго, - не то я сейчас же отправлюсь вдогонку  за  письмом  и  отменю
данный  мною  недельный  срок.  Вы  искали  меня?  Вы  меня  нашли?  Вот   и
наслаждайтесь моим обществом!
   - Когда я стал вас  искать,  я  не  сидел  в  тюрьме,  вам  это  хорошо
известно, - сказал Кленнэм с горьким сознанием своего бессилия.
   - Черт с вами и с вашей тюрьмой! - отвечал Риго,  неторопливо  доставая
из кармана табак и бумагу и принимаясь свертывать  папиросы  своими  ловкими
пальцами. - Мне дела нет ни до того, ни до другого. Контрабандист! Огня!
   Опять, как и прежде, Кавалетто поднялся и выполнил его приказание. Было
что-то жуткое в бесшумном проворстве холодных  белых  рук  Риго  с  длинными
гибкими пальцами,  сплетающимися  и  расплетающимися  по-змеиному.  Кленнэма
невольно пробрала дрожь, словно он и в самом деле увидел клубок змей.
   - Эй ты, скотина! - крикнул Риго резко и повелительно, как будто  перед
ним был не итальянец,  а  итальянская  лошадь  или  мул.  -  Я  нахожу,  что
марсельский каменный мешок куда пристойнее этого заведения. В его решетках и
стенах есть какое-то величие. Это тюрьма для людей. А здесь что? Тьфу! Приют
для умалишенных!
   Он продолжал курить, но отталкивающая улыбка не сходила с его  лица,  и
казалось, будто он втягивает дым не ртом, а своим крючковатым носом,  словно
фантастическое чудовище на картинке.  Взяв  новую  папиросу  и  прикурив  от
окурка первой, он заметил Кленнэму:
   - Надо как-нибудь  убить  время,  пока  тот  полоумный  не  вернулся  с
ответом. Попытаемся скоротать его беседой. Я  потребовал  бы  еще  вина,  но
нельзя же джентльмену пить с утра до вечера. А она хороша, сэр. Не совсем  в
моем вкусе, но хороша, клянусь тысячей дьяволов! Одобряю ваш выбор.
   - Не знаю, о ком вы говорите, да и знать не хочу, - сказал Кленнэм.
   - Della Bella Gowana, как ее называют в Италии, сэр. О миссис Гоуэн,  о
прекрасной миссис Гоуэн.
   - Да ведь вы, кажется, бывший приспешник супруга этой дамы.
   - Приспешник! Сэр! Это дерзость! Я его друг!
   - А вы всегда продаете ваших друзей?
   Риго вынул папиросу изо рта, и в глазах у него промелькнуло  удивление.
Но он тотчас же снова прихватил папиросу губами и хладнокровно ответил:
   - Я продаю все,  за  что  можно  получить  деньги.  А  как  живут  ваши
адвокаты, ваши политики, ваши спекуляторы, ваши биржевые дельцы? Как  живете
вы сами? Как вы попали сюда? Не продали  ли  вы  друга?  Черт  побери,  ведь
похоже на то.
   Кленнэм отвернулся к окошку и вперил взгляд в тюремную стену.
   - Так уж заведено, сэр, - сказал Риго.  -  Общество  продается  само  и
продало меня, а я продаю общество. Но я вижу, у нас с  вами  есть  еще  одна
общая знакомая. Тоже красивая женщина. И с характером. Позвольте,  как  бишь
ее фамилия? Ах, да, Уэйд.
   Ответа не последовало, но было ясно, что Риго попал в точку.
   - Да, - продолжал он, - Красавица с характером заговаривает со мной  на
улице, и я не  был  бы  джентльменом,  если  бы  не  внял  ей.  Красавица  с
характером говорит мне, почтив меня доверием: "Я  любознательна,  и  у  меня
есть кой-какие особые  побуждения.  Скажите,  вы  не  более  порядочны,  чем
большинство людей?" На это я отвечаю: "Сударыня, я  родился  джентльменом  и
джентльменом умру, но что касается порядочности, то тут я  не  претендую  на
какое-либо превосходство.  Это  была  бы  непростительная  глупость  с  моей
стороны". - "Вся разница между вами и другими, - любезно замечает она,  -  в
том, что вы об этом говорите вслух". Она, нужно  отдать  ей  справедливость,
знает  общество.  Я  принимаю  полученный  комплимент  галантно  и  вежливо.
Галантность и вежливость - мои природные  свойства.  Тогда  она  делает  мне
предложение, суть которого в следующем: она часто  видела  нас  вместе;  она
знает,  что  на  сегодня  я  -  друг  семьи,  свой  человек   в   доме;   из
любознательности и из особых  побуждений  она  интересуется  их  жизнью,  их
домашним укладом, хотела бы знать, любят ли Bella Gowana,  лелеют  ли  Bella
Gowana, и все такое прочее. Она небогата, но может мне предложить  некоторое
скромное  вознаграждение  за  некоторые  скромные  услуги  в  этом  духе.  Я
выслушиваю  и  великодушно  соглашаюсь  -  великодушие  тоже  одно  из  моих
природных свойств. Что поделаешь? Такова жизнь! На том стоит свет!
   Все это время Кленнэм сидел спиной к нему, но Риго,  следивший  за  ним
своими блестящими, слишком близко посаженными глазами, должно быть, угадывал
по самой его позе, что во всех этих хвастливых признаниях не было  для  него
ничего нового.
   - Ффуу! Прекрасная Гована! - сказал Риго, затягиваясь и выпуская дым  с
таким видом, точно стоит ему дунуть