Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
а есть только
видимость, скрывающая побуждения низкие и мелочные. Он испытал много
разочарований, но дух его остался твердым и здоровым, и тлетворные мысли
были ему чужды. Сам пребывая в темноте, он умел видеть свет и радоваться за
других, кого этот свет озарял.
Вот и сейчас, сидя у догорающего огня, он с грустью вспоминал весь
долгий путь, пройденный до этого вечера, однако не пытался отравить ядом
зависти чужие пути. Но горько было сознавать в его годы, что в жизни так
много не удалось и что не видно кругом никого, кто разделил бы и скрасил
остаток его жизненной дороги. Огонь в камине уже не горел, только тускло
рдели дотлевающие угли, потом от них остался лишь пепел, потом и пепел
рассыпался серой пылью, а он все смотрел и думал: "Вот скоро и я пройду все
положенные перемены и перестану существовать".
Перебирая в памяти свою жизнь, он как будто шел издалека к зеленому
дереву, которое увядало по мере его приближения - осыпался цвет, облетала
листва, а потом и ветки, засыхая, обламывались одна за другой.
"Безрадостное, унылое детство, печальная юность в холодном и неприютном
доме, долгие годы на чужбине, возвращение, встреча с матерью, тоже не
принесшая ни тепла, ни радости, а теперь еще сегодняшнее злосчастное
свидание с Флорой - к чему все это привело меня? Что у меня есть в жизни?"
Дверь тихонько отворилась, и, вздрогнув от неожиданности, он услышал
два слова, прозвучавшие словно в ответ:
- Крошка Доррит.
ГЛАВА XIV - Бал Крошки Доррит
Артур Кленнэм вскочил на ноги и увидел в дверях Знакомую фигурку.
Рассказывающий эту историю должен порой смотреть глазами Крошки Доррит, что
он и попытается сейчас сделать.
Комната, на пороге которой стояла Крошка Доррит, показалась ей
просторной и роскошно обставленной. Знаменитые ковент-гарденские кофейни,
где джентльмены в шитых золотом кафтанах и при шпагах затевали ссоры и
дрались на дуэлях; живописный ковент-гарденский рынок, где зимой продавались
цветы по гинее за штуку, ананасы по гинее за фунт и зеленый горошек по гинее
за чашку; великолепный ковент-гарденский театр, где разодетые дамы и
кавалеры смотрели увлекательные представления, какие и не снились бедной
Фанни и бедному дядюшке; мрачные ковент-гарденские аркады, где оборванные
ребятишки жались друг к другу, чтобы согреться, шныряли точно крысы в
поисках отбросов и точно крысы разбегались от погони (бойтесь крыс,
уважаемые Полипы, бойтесь крыс, молодых и старых, ибо, видит бог, они
подгрызают фундамент здания, в котором мы живем, и рано или поздно оно
обрушится нам на голову!); Ковент-Гарден, где тайны минувших дней
соседствуют с тайнами нового времени, романтика с житейскими буднями,
изобилие с нуждой, красота с безобразием, аромат цветников со зловонием
сточных канав, - все эти пестрые видения роились в голове Крошки Доррит,
затуманивая вид и без того полутемной комнаты, куда она робко заглядывала с
порога.
Однако она сразу увидела того, кого искала, - человека с печальным
загорелым лицом, который улыбался так ласково, говорил так сердечно и
деликатно и все же своей прямой манерой обращения напоминал ей миссис
Кленнэм, только у матери прямота шла от суровости, а у сына от благородства
души. Когда она вошла, он сидел в кресле перед потухшим камином, но, услышав
ее голос, оглянулся и встал, и теперь смотрел на нее тем пытливым,
внимательным взглядом, перед которым она всегда опускала глаза - опустила и
теперь.
- Мое бедное дитя! Вы здесь, в такой час!
- Я знала, что вы будете удивлены, сэр. Я потому нарочно и сказала:
"Крошка Доррит", чтобы предупредить вас.
- Вы одна?
- Нет, сэр; со мной Мэгги.
Услышав свое имя, Мэгги сочла, что ее появление достаточно
подготовлено, и ступила на порог, растянув рот до ушей в приветственной
улыбке. Впрочем, она тотчас же согнала с лица этот знак веселья и приняла
торжественно сосредоточенный вид.
- А у меня уже погас огонь в камине, - сказал Кленнэм, - а вы так... -
он хотел сказать "так легко одеты", но спохватился, что это было бы намеком
на ее бедность, и сказал. - А вечер такой холодный.
Он усадил ее в свое кресло, придвинув его поближе к камину, потом
принес дров, угля и развел огонь.
- У вас ноги совсем ледяные, дитя мое (стоя на коленях и возясь с
дровами, он нечаянно коснулся ее ноги), протяните их к огню. - Но Крошка
Доррит торопливо поблагодарила и стала уверять, что ей тепло, очень тепло! У
Кленнэма сжалось сердце: он понял, что она не хочет показывать свои худые,
стоптанные башмаки.
Крошка Доррит не стыдилась своих изношенных башмаков. Кленнэм знал о
ней все, и ей не приходилось перед ним стыдиться. Крошку Доррит беспокоило
другое: не осудил бы он ее отца, увидя, в каких она башмаках, не подумал бы:
"Как может он спокойно есть свой обед в то время, как это маленькое существо
чуть не босиком ходит по холодному камню!" Не то, чтобы ей самой казался
справедливым этот упрек; просто она по опыту знала, что подобные нелепые
мысли иногда приходят людям в голову - к несчастью для ее отца!
- Прежде всего, - начала Крошка Доррит, греясь у бледного пламени
камина и снова подняв глаза на того, чье живое участие, сострадание и
покровительство казалось ей непонятной загадкой, - прежде всего мне хотелось
сказать вам кое-что.
- Я вас слушаю, дитя мое.
Легкая тень прошла по ее лицу; ее огорчало, что он обращается к ней как
к ребенку. Она не ожидала, что он подметит это, но к ее удивлению он тотчас
же сказал:
- Я искал ласкового обращения и ничего другого не придумал. Вы сами
только что назвали себя именем, которым вас зовут в доме у моей матери;
позвольте же и мне называть вас так, тем более что в мыслях я всегда
употребляю это имя: Крошка Доррит.
- Благодарю вас, сэр; это имя мне очень нравится.
- Крошка Доррит.
- Никакая не Крошка, а маменька, - наставительно поправила Мэгги, уже
совсем было задремавшая.
- Это одно и то же, Мэгги, - успокоила ее Крошка Доррит, - одно и то
же.
- Совсем одно и то же, маменька?
- Да, да, совсем.
Мэгги рассмеялась и тотчас же захрапела. Но для Крошки Доррит в этой
нелепой фигуре и в этих вульгарных звуках не было ничего безобразного.
Маленькая маменька даже как будто гордилась своим неуклюжим ребенком, и
глаза ее сияли, когда она вновь посмотрела в печальное, загорелое лицо того,
к кому пришла. Ей было любопытно, какие мысли приходят ему в голову, когда
он смотрит на нее и на Мэгги. Она думала о том, как счастлива была бы дочь
человека, у которого такое лицо, каким бы он был заботливым, любящим отцом.
- Я хотела сказать вам, сэр, - снова начала Крошка Доррит, - что мой
брат выпушен на свободу.
Артур был очень рад это слышать и выразил надежду, что теперь все у
него пойдет хорошо.
- И еще я хотела сказать вам, сэр, - продолжала Крошка Доррит, с дрожью
в голосе и во всем своем маленьком теле, - что мне запрещено знать, кому он
обязан своей свободой, запрещено спрашивать об этом, запрещено догадываться,
запрещено высказать этому великодушному человеку, как безгранично я ему
благодарна!
Ему, верно, не требуется благодарности, заметил Кленнэм. Он, может
быть, сам (и с полным основанием) благодарит судьбу, что она дала ему случай
и средство оказать маленькую услугу той, которая заслуживает гораздо
большего.
- И еще я хочу сказать, сэр, - продолжала Крошка Доррит, дрожа все
сильней и сильней, - что, если бы я знала его и могла говорить, я бы сказала
ему, что никогда, никогда он не сможет представить себе, как глубоко я
тронута его добротой и как был бы тронут ею мой добрый отец. И еще я хочу
сказать, сэр, что, если бы я знала его и могла говорить - но я его не знаю,
и я помню, что должна молчать! - я бы сказала ему, что до конца моей жизни я
буду каждый вечер молиться за него. И если бы я знала его, если бы я могла,
я стала бы перед ним на колени, и целовала бы ему руку, и умоляла бы не
отнимать ее - хоть одно мгновение! - чтобы я могла пролить на нее слезы
благодарности, потому что больше мне нечем его отблагодарить!
Крошка Доррит прижалась губами к его руке и хотела было опуститься на
колени, но он мягко удержал ее и усадил снова в кресло. Ее взгляд, ее
взволнованный голос были для него самой лучшей благодарностью, хоть она не
догадывалась об этом. С трудом преодолевая собственное волнение, он сказал:
- Ну, полно, полно, Крошка Доррит! Будем считать, что вы узнали, кто
этот человек, и что вы все это имели возможность исполнить и даже исполнили.
И теперь забудьте об этом человеке и расскажите мне - не ему, а мне, вашему
другу, которым вы всегда можете располагать, - почему вы бродите по улицам в
такой поздний час и что завело вас чуть не в полночь так далеко от дома, мое
милое... - "дитя", чуть было не сорвалось опять у него с языка, - моя милая
маленькая Крошка Доррит?
- Мы с Мэгги нынче были в театре, - сказала она, привычным усилием
справившись со своими чувствами, - в театре, где у моей сестры ангажемент.
- Ой, до чего же там хорошо! - неожиданно отозвалась Мэгги, видимо
обладавшая способностью засыпать и просыпаться в любую минуту по своему
усмотрению. - Не хуже, чем в больнице. Только что курятины не дают.
Она слегка поежилась и снова заснула.
- Мне иногда хочется своими глазами взглянуть, как идут дела у сестры,
вот мы туда и отправились, - пояснила Крошка Доррит. - Люблю иногда
посмотреть на нее издали, так, чтобы ни она, ни дядя не знали. Правда, мне
это редко удается, ведь если я не ухожу на работу, так сижу с отцом, а если
и ухожу, так всегда спешу к нему вернуться. Но сегодня я ему сказала, что
иду на бал.
Робко и нерешительно произнеся это признание, она снова подняла глаза
на Кленнэма, и так ясно прочитала на его лице вопрос, что поторопилась
ответить:
- О нет, что вы! Я ни разу в жизни не была на балу. И немного помедлив
под его внимательным взглядом, добавила:
- Я надеюсь, что тут нет большого греха. Приходится иной раз выдумывать
немножко, ради их же пользы.
Она боялась, что он мысленно осуждает ее за эти уловки, помогающие ей
заботиться о своих родных, думать о них, оберегать их без их ведома и
благодарности, быть может, даже навлекая на себя упреки в недостатке
внимания. Но у Кленнэма в мыслях было совсем другое - он думал о
необыкновенной силе духа, сокрытой в этой слабенькой девушке, об ее
стоптанных башмаках и поношенном платьице, об ее несуществующих, выдуманных
развлечениях. Где же этот бал, куда она будто бы отправилась, спросил он. В
одном доме, где ей часто случается работать, отвечала, покраснев, Крошка
Доррит. Она не стала путаться в подробностях перед отцом; просто сказала в
двух словах, чтобы он не беспокоился. Отец не должен был думать, что речь
идет о каком-то настоящем великосветском бале - да ему это вряд ли и пришло
бы в голову. Она покосилась на свою плохонькую шаль.
- Мне еще никогда не случалось уходить из дому на всю ночь, - сказала
Крошка Доррит. - Лондон кажется таким большим, таким чужим, таким пустынным.
Крошка Доррит вздрогнула, говоря эти слова; огромный город,
раскинувшийся под черным небом, пугал ее.
- Но я не потому решилась обеспокоить вас, сэр, - продолжала она, снова
овладев собою. - Моя сестра свела знакомство с какой-то дамой, и ее рассказы
об этом знакомстве встревожили меня, вот я и отправилась сегодня в театр. А
проходя мимо вашего дома, я увидела свет в окне, и...
Не в первый раз. Нет, не в первый раз. Уже много вечеров свет в этом
окне, точно далекая звездочка, манил Крошку Доррит. И нередко, усталая и
измученная, она возвращалась в Маршалси кружным путем, чтоб только пройти
мимо дома, где жил вернувшийся из дальних стран человек с печальным,
загорелым лицом, который говорил с ней как друг и покровитель.
- И вот я надумала подняться к вам, чтобы поговорить о трех вещах, о
которых мне очень нужно вам сказать. Первое, это то, что я уже пыталась, но
не могу... не должна...
- Тсс, тсс! Мы ведь уже уговорились, что с этим покончено. Перейдем ко
второму, - сказал Кленнэм, успокаивая ее ласковой улыбкой. Он помешал в
камине, чтобы пламя разгорелось ярче, и поставил на столик перед ней вино,
пирожное и фрукты.
- Второе вот что, сэр, - сказала Крошка Доррит, - мне кажется, миссис
Кленнэм узнала мою тайну - узнала, откуда я прихожу и куда возвращаюсь.
Иначе говоря, - где я живу.
- Вот как? - живо откликнулся Кленнэм и, немного помолчав, спросил,
почему она так думает?
- Мне кажется, мистер Флинтвинч выследил меня, - сказала Крошка Доррит.
Кленнэм помолчал еще немного, сдвинув брови и глядя в огонь; потом
снова спросил: а почему она так думает?
- Я два раза повстречала его. Оба раза недалеко от дома. Оба раза
вечером, когда возвращалась с работы. Оба раза у него был такой вид, что мне
эта встреча показалась не случайной - хоть, может быть, я и ошибаюсь.
- Он вам что-нибудь говорил?
- Нет, только кивнул и прошел мимо, склонив голову набок.
- Черт бы его побрал с его головой, - задумчиво пробормотал Кленнэм, не
отводя глаз от огня, - она у него всегда набок.
Опомнившись, он стал уговаривать ее выпить вина, съесть хоть кусочек
чего-нибудь - трудная задача, принимая во внимание ее робость и
застенчивость, - потом спросил прежним задумчивым тоном:
- А моя мать не переменилась к вам?
- О нет, ничуть. Она такая же, как всегда. Но я подумала, может быть,
рассказать ей всю свою историю. Я подумала, может быть, вы сочли бы это
правильным. Я подумала, - Крошка Доррит умоляюще вскинула на него глаза и
тотчас же снова опустила их, встретив его взгляд, - может быть, вы
посоветуете, что мне делать.
- Крошка Доррит, - сказал Кленнэм; это имя, смотря по тому, как и когда
оно произносилось, уже начинало служить им обоим заменой множества ласковых
имен, - не делайте ровно ничего. Я попробую поговорить с моим старым другом,
миссис Эффери. - Ничего не нужно делать, Крошка Доррит, разве только
подкрепить сейчас свои силы тем, что стоит на столе. Вот об этом я вас прошу
от всей души.
- Благодарю вас, но мне, право же, совсем не хочется есть. И пить тоже
не хочется, - добавила Крошка Доррит, заметив, что он тихонько подвинул к
ней стакан. - Вот, может быть, Мэгги...
- Непременно, - сказал Кленнэм. - И я надеюсь, что у нее в карманах
найдется место для всего, что она не успеет съесть здесь. Но прежде чем мы
ее разбудим - ведь вы собирались сказать мне еще что-то, третье?
- Да. Только вы не обидитесь, сэр?
- Обещаю, о чем бы ни шла речь.
- Вам, верно, это покажется странным. Не знаю, как и сказать. Только не
сочтите это прихотью или неблагодарностью с моей стороны, - говорила Крошка
Доррит, снова невольно поддаваясь волнению.
- Нет, нет, нет. Я заранее уверен, что все, что вы скажете, будет
разумным и справедливым. И я ничуть не опасаюсь неверно истолковать ваши
слова.
- Благодарю вас, сэр. Вы решили еще раз навестить моего отца?
- Да.
- И вы собираетесь сделать это завтра - по крайней мере вы были так
добры и внимательны, что предупредили его об этом запиской.
- Да - но стоит ли говорить о таких пустяках!
- Так вот, я хочу просить вас не делать кое-чего, - сказала Крошка
Доррит, крепко сжав свои маленькие ручки и устремив на него взгляд, в
который она вложила, казалось, всю свою душу. - Вы не догадываетесь, чего
именно?
- Пожалуй, догадываюсь. Но я могу и ошибаться.
- Нет, вы не ошибаетесь, - сказала Крошка Доррит, покачав головой. -
Если нам будет так трудно, так трудно, что мы не сможем без этого обойтись,
тогда я сама попрошу у вас, хорошо?
- Хорошо. Пусть будет по-вашему.
- Не поощряйте его. А если он станет просить, делайте вид, что вы не
понимаете просьб. И не давайте ему ничего. Пощадите его, избавьте от этого
унижения и вам тогда легче будет его уважать.
Слезы заблестели в ее полных тревоги глазах, и Кленнэм дрогнувшим
голосом поспешил ответить, что ее желание для него священно.
- Вы ведь его не знаете по-настоящему, - сказала она. - Не знаете и не
можете знать. Вы только видите, до чего он дошел, бедный мой, дорогой мой
отец, но вы не видели всего, что его довело до этого. А я видела и знаю! И
оттого, что вы были так добры к нам, отнеслись с таким чутким участием, мне
особенно хочется, чтобы вы думали о нем лучше. Для меня нестерпима мысль, -
вскричала Крошка Доррит, закрыв лицо руками, - для меня нестерпима мысль,
что вы, именно вы, видите его только в минуты его унижения!
- Ну, не надо так убиваться, - сказал Кленнэм. - Право, не надо, Крошка
Доррит. Я все понял, уверяю вас.
- Благодарю вас, сэр. Благодарю! Я всячески старалась избежать этого
разговора, день и ночь думала, как мне быть; но когда я узнала, что вы
обещались прийти к нам завтра, я решилась. Только это не потому, чтобы я
стыдилась своего отца, - она быстро вытерла слезы, - а потому, что я знаю
его, как никто не знает, и люблю его и горжусь им.
Высказав то, что камнем лежало у нее на душе, Крошка Доррит
заторопилась уходить. У Мэгги сна уже как не бывало; она пожирала глазами
пирожное и фрукты, ухмыляясь в приятном ожидании. Кленнэм, желая отвлечь
Крошку Доррит от печальных мыслей, налил ее подопечной стакан вина, который
та немедленно выпила, причем после каждого глотка громко причмокивала,
поглаживая себя по горлу, и приговаривала замирающим голосом, закатив глаза
под самый лоб: "Ох, и вкусно! Ну прямо как в больнице!" Когда же с вином и с
восторгами было покончено, он просил ее сложить все угощение в свою корзинку
(Мэгги никогда не выходила без корзинки), да позаботиться, чтобы на столе
ничего не осталось. Радость, с которой Мэгги бросилась исполнять его
просьбу, и радость маленькой маменьки при виде радости Мэгги убедили
Кленнэма, что лучшего завершения разговора и придумать нельзя было.
- Но ведь ворота уже давным-давно заперты, - вдруг спохватился Кленнэм.
- Куда же вы пойдете?
- Я буду ночевать у Мэгги, - ответила Крошка Доррит, - Мне там будет
очень хорошо и покойно.
- В таком случае, я провожу вас, - сказал Кленнэм. - Я не могу
отпустить вас одних в такой час.
- Нет, нет, пожалуйста, не провожайте, - взмолилась Крошка Доррит. - Я
вас очень, очень прошу!
Она просила так убедительно, что Кленнэм счел неделикатным настаивать -
тем более, что ему нетрудно было представить себе убогое жилье Мэгги.
- Пойдем, Мэгги, - весело сказала Крошка Доррит, - мы отлично дойдем
одни; дорогу мы знаем, верно, Мэгги?
- Верно, маменька, дорогу мы знаем, - прыснув со смеху, сказала Мэгги.
И они ушли; но прежде чем переступить порог, Крошка Доррит оглянулась и
сказала: "Благослови вас бог!" Она сказала это совсем тихо, но как знать! -
быть может, там, в вышине, ее слова были слышны не хуже, чем если б их
пропел целый соборный хор.
Артур Кленнэм выждал, покуда они завернут за угол, и незаметно
последовал за ними. У него не было намерения навязывать свое присутствие
Крошке Доррит там, где оно оказалось бы нежеланным, но он хотел убедиться,
что она благополучно добралась до знакомого квартала. Такой крохотной, такой
хрупкой и беззащитной в сырой холодной мгле казалась ее фигурка, полускрытая
колышущейся тенью ее подопечной, что Кленнэму, который привык смотреть на
нее как на ребен