нь хорошо,  что
я не пошла никуда.
   Большое пучеглазое дитя нежно обняло свою маленькую маменьку, смеясь от
радости, что видит ее повеселевшей; неуклюжие руки с  неожиданной  ловкостью
пригладили ее растрепавшиеся волосы, смочили глаза  и  лоб  холодной  водой,
снова сжали ее в объятиях и, наконец, усадили на  прежнее  место  у  окошка.
Туда же,  к  окошку,  Мэгги  с  невероятными  усилиями,  совершенно  впрочем
излишними, подтащила деревянный  сундучок,  на  котором  привыкла  сидеть  в
подобных случаях, уселась, обхватила руками колени и, пожирая Крошку  Доррит
совсем круглыми от нетерпения глазами, сказала:
   - Ну, теперь сказку, маменька, только интересную.
   - Какую же тебе рассказать сказку, Мэгги?
   - Про принцессу, - сказала Мэгги, - но чтобы про  настоящую  принцессу.
Каких на самом деле не бывает.
   Крошка Доррит на  минуту  задумалась;  потом  немного  грустная  улыбка
появилась на ее лице, порозовевшем в лучах заката, и она начала:
   - Жил-был когда-то славный король, и у него было все, чего только может
пожелать душа, и даже еще больше. Было у него золото  и  серебро,  алмазы  и
рубины, и много-много других сокровищ. Были дворцы, были...
   - Больницы, - вставила Мэгги, еще крепче обнимая свои колени. -  Пускай
у него будут больницы, там ведь так хорошо. Больницы, где дают курятину.
   - Да, и больницы тоже были, все было.
   - И печеная картошка была, да? - спросила Мэгги.
   - Сколько угодно.
   - Батюшки! - ахнула Мэгги и прижала колени к груди. - Подумать только!
   - И была у этого короля дочь, самая умная и самая красивая принцесса на
свете. Когда она была маленькой, то всегда  знала  свои  уроки  наперед,  до
того, как учителя объяснят их, а когда подросла, то все дивились на нее, как
на  чудо.  А  неподалеку  от  дворца  стояла  хижина,  и  в   этой   хижине,
одна-одинешенька,   жила   бедная   женщина,   маленькая-маленькая,   совсем
крошечная.
   - Старушка, - вставила Мэгги, причмокнув губами от удовольствия.
   - Нет, не старушка. Напротив, молоденькая.
   - Как же это  она  не  боялась  жить  одна,  -  сказала  Мэгги.  -  Ну,
рассказывайте, рассказывайте.
   - Каждый день принцесса проезжала мимо хижины в своей золотой карете, и
когда бы она ни проехала, маленькая женщина всегда сидела за прялкой у  окна
и глядела на принцессу, а принцесса глядела на нее. И вот однажды  принцесса
приказала кучеру остановить лошадей, вышла из кареты и подошла и заглянула в
дверь хижины. Маленькая женщина и на этот раз сидела за прялкой и глядела на
принцессу, а принцесса глядела на нее.
   - Это как в игре: кто кого переглядит,  -  вставила  Мэгги.  -  Дальше,
маменька, дальше.
   - Принцесса обладала волшебным даром: она знала все тайны и секреты,  и
вот она  сказала  маленькой  женщине:  "Зачем  ты  ее  тут  прячешь?"  Тогда
маленькая женщина поняла, что принцессе известно, почему она живет в  хижине
совсем одна со своей прялкой, и она бросилась перед  принцессой  на  колени,
умоляя не выдавать ее. Принцесса сказала на это: "Я тебя никогда  не  выдам.
Но ты мне ее покажи". Тогда маленькая женщина, вся дрожа от страха,  как  бы
кто не застал ее врасплох, затворила все ставни, заперла все засовы, открыла
тайник и показала принцессе - тень.
   - Батюшки! - сказала Мэгги.
   -  Это  была  тень  Кого-то,  кто  однажды  прошел  мимо   хижины,   но
давным-давно скрылся в далеких краях, навсегда и  без  возврата.  Тень  была
прекрасна, и маленькая женщина показывала ее принцессе  с  такой  гордостью,
точно это было дивное, бесценное сокровище. Принцесса посмотрела на  тень  и
спросила: "Так ты и стережешь ее день и ночь?"  Маленькая  женщина  опустила
глаза и прошептала: "Да". Тогда принцесса сказала: "Почему ты  так  дорожишь
этой тенью, напомни мне". И маленькая женщина ответила:  "Потому  что  среди
проходивших когда-либо по этой дороге не было никого лучше и добрее; с этого
началось". И еще она сказала, что никому нет вреда или обиды  от  того,  что
она хранит эту тень; ведь  Кого-то  уже  нет  здесь,  он  давно  вернулся  к
ожидавшим его...
   - Так этот Кто-то - мужчина? - спросила Мэгги.
   Крошка  Доррит  смущенно  сказала:  "Да,  кажется",  -   и   продолжала
рассказывать:
   - ...вернулся к ожидавшим его, а воспоминание принадлежит тому, кто это
воспоминание хранит, оно ни у кого не украдено и не отнято. На это принцесса
сказала: "Да, но когда-нибудь ты умрешь, и после  твоей  смерти  его  найдут
здесь". Но маленькая женщина ответила,  что,  когда  настанет  ее  час,  оно
сойдет в могилу вместе с нею, и никто его не найдет.
   - Понятное дело, - сказала Мэгги. - Ну, рассказывайте дальше.
   - Ты, верно, догадываешься, Мэгги, что принцесса,  услышав  это,  очень
удивилась.
   - Еще бы ей не удивиться, - сказала Мэгги.
   - Вот она и решила наблюдать за маленькой женщиной, чтобы  узнать,  чем
все это кончится. Каждый день она проезжала  мимо  хижины  в  своей  золотой
карете и всегда маленькая  женщина  сидела  за  прялкой  одна-одинешенька  и
глядела на нее, а она глядела на маленькую женщину. Но вот однажды принцесса
увидела, что колесо у прялки больше не вертится, а маленькой  женщины  нигде
нет. Она послала своих  слуг  узнать,  отчего  не  вертится  колесо  и  куда
девалась маленькая женщина,  и  слуги,  воротясь,  доложили  ей:  оттого  не
вертится колесо, что некому больше вертеть его - маленькая женщина умерла.
   - Надо было свезти ее в  больницу,  -  сказала  Мэгги,  -  там  бы  она
выздоровела.
   - Принцесса всплакнула немножко, самую чуточку,  потом  вытерла  глаза,
вышла из кареты на том самом месте, где выходила прошлый раз,  и  подошла  к
двери. Теперь уже некому было глядеть на нее, и  ей  не  на  кого  уже  было
глядеть, поэтому она вошла в хижину и принялась искать тень. Но сколько  она
ни искала, так и не нашла ничего; и тогда она поняла, что маленькая  женщина
говорила правду. Ее воспоминание не грозило смутить ничей покой, оно  вместе
с нею сошло в могилу, и вместе с нею спит там теперь вечным сном. Вот и  вся
сказка, Мэгги.
   Последние лучи солнца ударили, видно, прямо в глаза Крошки Доррит,  так
что ей даже пришлось закрыться от них рукой.
   - А она была уже старая? - спросила Мэгги.
   - Кто - маленькая женщина?
   - Угу.
   - Не знаю, - ответила Крошка Доррит. - Но даже если бы она была  совсем
дряхлой старушкой, от этого ничего не изменилось бы.
   - Ну, все-таки, - сказала Мэгги. - Хотя, может, и вправду не изменилось
бы. - И задумалась, уставясь куда-то в пустоту.
   Она так долго сидела неподвижно, с  застывшим  взглядом,  что  в  конце
концов Крошка Доррит, желая вывести ее из оцепенения, встала и  выглянула  в
окошко. По двору в эту минуту проходил Панкс; он поднял голову  и  подмигнул
ей уголком глаза.
   - Это кто такой, маменька? - спросила Мэгги, которая уже успела подойти
и стояла рядом, опираясь на плечо Крошки Доррит. - Я часто его тут встречаю.
   - Говорят,  он  угадывает  будущее,  -  сказала  Крошка  Доррит.  -  Но
сомневаюсь, часто ли ему удается угадать даже прошлое или настоящее.
   - А прошлое или настоящее принцессы  он  бы  мог  угадать?  -  спросила
Мэгги.
   Крошка Доррит, задумчиво  глядя  в  темнеющий  провал  двора,  покачала
головой.
   - А крошечной женщины? - спросила Мэгги.
   - Нет, - сказала Крошка Доррит, и лицо ее ярко запылало в лучах заката.
- Пойдем, довольно нам стоять у окна.



 ГЛАВА XXV - Заговорщики и прочие

   Местом личного жительства мистера Панкса был Пентонвилл, где он нанимал
квартиру в третьем этаже у одного  джентльмена,  причастного  к  юридической
профессии, но занимавшегося делами не слишком крупного масштаба;  в  контору
этого  джентльмена  вела  дверь,  расположенная  позади  парадной  двери   и
снабженная пружиной, отчего она, отворяясь, хлопала точно дверца капкана;  а
на фрамуге парадной двери было выведено: Рэгг,  ходатай  по  делам.  Поверка
счетных книг и взыскание долгов.
   Скрижаль, на которой была начертана эта надпись, величественная в своей
суровой простоте, осеняла палисадник, отделявший  дом  от  проезжей  дороги,
крохотный клочок пересохшего грунта, где два-три деревца чахли в придорожной
пыли, уныло склоняя долу почти серые листья. Учитель каллиграфии, занимавший
второй этаж, украсил ограду палисадника  вставленными  в  рамки  под  стекло
образцами почерка своих учеников до и после шестимесячного  курса  обучения.
(Для большей наглядности в первом случае все младшее поколение  учительского
семейства дружно трясло стол, а во втором решительно изгонялось из комнаты.)
Квартира мистера Панкса состояла  из  одной  просторной  комнаты,  причем  в
условиях было предусмотрено право квартиранта в воскресные  дни  получать  у
квартирохозяина завтрак, обед, чай и (или) ужин, по  заранее  разработанному
подробному прейскуранту и с  обязательством  своевременного  предупреждения;
для осуществления какового права мистер Панкс должен был  в  соответствующие
часы являться к столу, за которым принимали пишу мистер  Рэгг  и  мисс  Рэгг
(дочь последнего).
   Мисс Рэгг была обладательницей небольшого состояния, которое  приобрела
вместе с почетом в округе благодаря глубокой сердечной ране,  нанесенной  ей
пожилым булочником, проживавшим здесь же  по  соседству,  и  при  посредстве
мистера Рэгга  привлеченным  ею  к  суду  за  нарушение  обещания  жениться.
Булочник, на которого адвокат мисс Рэгг обрушил целую лавину  обличительного
красноречия общей стоимостью  в  двадцать  гиней  (из  расчета  примерно  по
полтора шиллинга за эпитет) и которому пришлось уплатить сполна все,  что  с
него требовали, до сих пор  подвергался  травле  со  стороны  пентонвиллских
мальчишек. Зато мисс Рэгг, охраняемая могуществом закона, получив чистоганом
за причиненный ей моральный ущерб и поместив  полученное  в  государственные
ценные бумаги, пользовалась всеобщим уважением.
   В обществе мистера Рэгга, чья круглая физиономия, такая  белая,  словно
она давно уже утеряла  способность  краснеть,  была  увенчана  всклокоченной
желтой шевелюрой, напоминавшей облезлую швабру, и в обществе  мисс  Рэгг,  у
которой все лицо было в больших палевых веснушках, а волосы  висели  жидкими
косицами того же соломенного цвета, что и у ее родителя,  мистер  Панкс  уже
несколько лет обедал почти каждое воскресенье, а кроме того, еще иной раз  и
на неделе  пропускал  вечером  стакан-другой  портеру,  закусывая  хлебом  и
голландским сыром.  Мистер  Панкс  был  одним  из  немногих  холостяков,  не
испытывавших страха перед мисс Рэгг; он успокаивал себя двумя соображениями:
во-первых, что "второй раз номер не пройдет", и во-вторых, что он  "невелика
добыча". Защищенный этой двойной броней мистер Панкс пофыркивал на мисс Рэгг
вполне беспечно.
   До недавнего времени мистер Панкс только спал на  своей  пентонвиллской
квартире и никакими другими делами не  занимался;  но,  став  предсказателем
будущего, он теперь часто до глубокой ночи просиживал запершись  с  мистером
Рэггом в его тесной конторе, а потом еще долго жег свечу у себя  в  комнате.
Хотя его обязанности хозяйской мотыги отнюдь не  уменьшились  -  а  если  их
можно было уподобить ложу из роз, то разве только по количеству шипов,  -  у
него, видно, завелась какая-то новая  забота,  непрестанно  требовавшая  его
внимания. Освободившись вечером от Патриарха, он тотчас же  брал  на  буксир
другое, неведомое судно, и пускался в плавание по новым водам.
   От знакомства с мистером Чивери-старшим до знакомства с  его  дражайшей
половиной и безутешным наследником оставался один только шаг; и был ли  этот
шаг коротким или длинным, но мистер Панкс не замедлил его сделать. Полмесяца
не прошло со дня его первого посещения Маршалси, как он уже прочно внедрился
в табачную лавочку и особые усилия направил на то, чтобы покороче сойтись  с
Юным Джоном. Дело пошло так успешно, что  вскоре  под  неотразимым  влиянием
мистера Панкса сей тоскующий пастушок стал все  чаще  покидать  свою  мокрую
Аркадию, и порой даже исчезал на два-три дня,  исполняя  какие-то  поручения
нового  знакомого.   Мудрая   миссис   Чивери,   весьма   удивленная   такой
метаморфозой, быть может, и воспротивилась бы, ввиду возможного  ущерба  для
коммерции деревянного шотландца с  вывески,  если  бы  не  два  существенных
обстоятельства: во-первых, ее Джон был явно заинтересован делом, по которому
ему приходилось отлучаться - а это она считала  полезным  для  поднятия  его
духа; а во-вторых, мистер Панкс уговорился  с  нею,  что  будет  платить  за
каждую отлучку  ее  сына  из  вполне  божеского  расчета  семь  с  половиной
шиллингов в день. Предложение это исходило от самого Панкса и было высказано
в краткой, но убедительной форме: "Может, ваш сын по недомыслию и не взял бы
денег, сударыня, но у вас-то такой причины нет! Дело есть дело, сударыня,  а
потому берите и пусть это останется между нами".
   Знал ли обо всем этом мистер Чивери и что он  думал  по  этому  поводу,
неизвестно.  Выше  уже  упоминалось,  что  человек   он   был   не   слишком
разговорчивый; сейчас к этому можно добавить, что по роду его занятий у него
выработалась привычка держать все на запоре. Собственные  мысли  он  запирал
столь же тщательно, как неисправных должников в Маршалси. Даже во время  еды
он с такой поспешностью отправлял в рот куски, словно и  их  хотел  запереть
поскорее; а уж во всех остальных случаях  предпочитал  держать  рот,  как  и
ворота тюрьмы, закрытым. Без крайней надобности он его не раскрывал никогда.
Если уж непременно требовалось пропустить что-то наружу, он приоткрывал один
уголок,  ровно  настолько,  сколько  было  необходимо,  и  тотчас  же  снова
закрывал. И так же как на  дежурстве  в  тюрьме  он  экономил  свой  труд  и
заставлял уходящего посетителя дожидаться, если видел, что подходит  другой,
чтобы одним поворотом ключа разделаться с обоими, - точно так же он иной раз
медлил высказать  какое-нибудь  замечание,  если  чувствовал,  что  на  язык
просится еще одно, и уж отпускал оба сразу. Пытаться  же  по  выражению  его
лица найти ключ к его мыслям было  бы  все  равно,  что  на  тюремном  ключе
надеяться прочесть историю каждого из тех, за кем он запирает ворота.
   В анналах Пентонвилла еще не значилось случая, когда  бы  мистер  Панкс
пригласил кого-нибудь к себе обедать. Однако Юного Джона он пригласил и даже
рискнул подвергнуть его опасным (для кармана)  чарам  мисс  Рэгг.  Пиршество
было  назначено  на  воскресенье,  и   ради   такого   события   мисс   Рэгг
собственноручно фаршировала устрицами баранью ногу и  послала  ее  запечь  к
булочнику - не к тому булочнику, а к его конкуренту. Был также сделан  запас
апельсин, яблок, орехов. А в  субботу  вечером  мистер  Панкс  принес  домой
бутылку рому, на предмет придания гостю бодрости.
   Но не плотские утехи составляли главную часть программы гостеприимства.
Гвоздем ее был заранее обдуманный дух теплого, почти родственного сочувствия
гостю. Когда Юный Джон ровно в половине второго явился в  Пентонвилл  -  без
тросточки с набалдашником слоновой кости, без жилета в золотистых  разводах,
точно солнце,  сияние  которого  скрыли  хмурые  облака  ненастья,  -  Панкс
представил его желтоволосым Рэггам, пояснив, что это и есть молодой человек,
влюбленный в мисс Доррит.
   - Весьма рад, сэр,  -  сказал  мистер  Рэгг,  сразу  направляя  удар  в
уязвимое место, - весьма рад, что мне выпал случай совершить столь ценное  и
приятное знакомство. Ваши чувства делают вам честь, сэр. Вы молоды; дай бог,
чтобы вам не пришлось пережить свои чувства. Если мне суждено  пережить  мои
чувства, сэр, - продолжал мистер Рэгг, который, в отличие от мистера Чивери,
не скупился на слова и  слыл  за  человека,  наделенного  незаурядным  даром
красноречия, - если мне суждено  пережить  мои  чувства,  я  готов  завещать
пятьдесят фунтов тому, кто прекратит мое унылое существование.
   Мисс Рэгг испустила громкий вздох.
   - Моя дочь, сэр, - сказал мистер Рэгг. - Анастасия,  тебе  должны  быть
понятны чувства этого молодого человека. Моей дочери тоже достались  в  удел
немалые страдания, сэр (мистер Рэгг мог бы прибавить, что, кроме  страданий,
ей досталось еще кое-что); никто не поймет вас лучше нее.
   Юный Джон, потрясенный сердечностью оказанного ему приема, что-то такое
пролепетал в этом смысле.
   - Что мне внушает зависть, сэр, - продолжал мистер  Рэгг,  -  позвольте
ваш цилиндр; у нас мала вешалка, но я поставлю его в  уголок,  там  на  него
никто не наступит, - что мне внушает зависть, сэр, это свобода ваших чувств.
Для лиц моей профессии такая свобода подчас является недоступной роскошью.
   Юный Джон поблагодарил и заметил, что он лишь делает то,  что,  по  его
мнению, справедливо и что доказывает его глубокую преданность мисс Доррит, и
надеется преуспеть в этом. Он хотел бы  действовать  вполне  бескорыстно,  и
надеется, что именно так и действует. Он хотел бы в меру своих сил послужить
мисс Доррит, совершенно не думая о себе, и надеется, что это ему удастся. Он
не может сделать много, но надеется сделать все, что он может.
   - Сэр, - сказал мистер Рэгг,  беря  его  за  руку.  -  Не  каждый  день
посчастливится встретить молодого человека, подобного вам. Если  бы  молодые
люди, подобные вам, почаще появлялись бы на  свидетельских  местах  в  суде,
это, несомненно, оказало бы облагораживающее влияние на лиц,  прикосновенных
к судебной процедуре. Надеюсь, вы не оставили дома свой  аппетит  и  сумеете
задать работы ножу и вилке?
   - Благодарю вас, сэр, - отвечал Юный Джон, - но я  последнее  время  не
очень много ем.
   Мистер Рэгг увлек его в сторонку.
   - В точности, как моя дочь, сэр, - шепнул он. - Я мог бы  присягнуть  в
случае надобности, что в ту пору, когда она, мстя за свои поруганные чувства
и за оскорбление, нанесенное  в  ее  лице  всему  женскому  полу,  сделалась
истицей по делу Рэгг против Боукинса, количество поглощаемой ею твердой пищи
не превышало десяти унций в неделю.
   - Я, пожалуй, поглощаю  несколько  больше,  сэр,  -  сказал  Юный  Джон
нерешительно, словно ему стыдно было в этом признаться.
   - Но ведь вы же не имеете дела с  дьяволом  в  образе  человеческом,  -
возразил мистер Рэгг, подкрепляя свои слова выразительным жестом и усмешкой.
- Заметьте это, мистер Чивери! С дьяволом в образе человеческом!
   - Разумеется, нет, сэр, - простодушно согласился Юный Джон. - И я очень
рад этому.
   - Зная вас, я не ожидал другого ответа, - сказал мистер Рэгг. - Если бы
моя дочь слышала наш разговор, он бы  глубоко  взволновал  ее.  Но  баранина
только сейчас появилась на столе; из этого я заключаю, что она не могла  его
слышать - тем лучше. Мистер Панкс, на этот раз попрошу вас быть моим визави.
А ты, душенька, садись напротив мистера Чивери. За дары, ниспосланные нам (и
мисс Доррит), возблагодарим создателя!
   Если б не лукавое подмигиванье, сопровождавшее эти торжественные слова,
можно было бы вообразить, что Крошка Доррит  была  в  числе  приглашенных  к
обеду. Панкс ответил на остроту  обычным  фырканьем  и  принялся  за  еду  с
обычной энергией. Мисс Рэгг, по всей вероятности желая наверстать  упущенное
некогда, также уделила баранине должное внимание, и вскоре на блюде осталась
одна кость. Хлебный пудинг исчез  с  не  меньшей  быстротой  и  подобным  же
образом был уничтожен солидный запас сыру и редиски. Затем наступила очередь
десерта.
   Вслед за десертом, еще до того, как была откупорена бутылка с ромом, на
столе появилась записная книжка мистера Панкса. Этим открылась деловая часть
программы, которая была краткой, но интригующей и напоминала заговор. Сперва
мистер Панкс страничка за страничкой просматривал свою книжку, которая  была
уже почти вся заполнена, и  тут  же  за  столом  делал  из  нее  выписки  на
отдельных листках бумаги; мистер Рэгг, сидя напротив, сосредоточенно  следил
за всеми его действиями, а у Юного Джона тот глаз, что был  больше  другого,
совсем расплылся в туман