вниманием  прочитал  это,  останавливаясь  на  всех   подробностях,
касавшихся места и  времени,  и  особенно  на  описании  примет  таинственно
исчезнувшего незнакомца.
   - Бландуа! - воскликнул он, дочитав до конца. - Венеция! И эти приметы!
Я знаю человека, о котором тут говорится. Он бывал в моем доме.  Он  близкий
друг одного джентльмена из хорошего рода, но - кха - несколько стесненного в
средствах, которому я - кхм - оказываю покровительство.
   - Тем  легче  вам  будет  исполнить  мою  покорнейшую  и  настоятельную
просьбу, - подхватила Флора. - сделайте милость, когда будете возвращаться в
Италию, ищите этого пропавшего иностранца на всех  дорогах  и  перекрестках,
справляйтесь о нем во  всех  гостиницах,  и  виноградниках,  и  апельсиновых
рощах, и вулканах, и словом всюду, где вам только придется  проезжать,  ведь
не сквозь землю же он провалился, так с какой же стати  он  прячется  вместо
того, чтобы выйти и открыто сказать, вот я, и рассеять всякие подозрения.
   - Скажите, сударыня, - осведомился  мистер  Доррит,  снова  заглянув  в
афишку, - а что это за Кленнэм и Ко? Эта фамилия названа здесь при  указании
дома, где теряется след мсье Бландуа; кто же такой Кленнэм и Ко? Я, помнится
- кха - был когда-то - кхм - немного  знаком  с  человеком,  носившим  такую
фамилию; если не ошибаюсь, вы о нем также упоминали. Может ли быть, что  это
то самое лицо?
   - Нет, это совсем другое лицо, -  возразила  Флора,  -  без  ног  и  на
колесах, а нрав такой, что ни приведи боже, хоть она и мать ему.
   - Кленнэм и Ко - кха - мать? - воскликнул мистер Доррит.
   - Да, и еще старикашка со скривленной шеей, - сказала Флора.
   Выражение лица мистера Доррита ясно показывало,  что  если  он  еще  не
сошел с ума, то это случится в самое ближайшее время.  Самочувствие  его  не
улучшилось оттого,  что  Флора  тут  же  пустилась  в  подробный  рассказ  о
наружности мистера Флинтвинча, без всякого перехода перемежая  этот  рассказ
замечаниями, касающимися миссис Кленнэм, а в заключение  назвала  почтенного
компаньона последней ржавым винтом в гетрах. В  результате  перед  мысленным
взором  мистера  Доррита  возникло  устрашающее  видение  некоего  двуполого
чудовища без ног и на колесах, похожего на  ржавый  винт  в  гетрах,  и  это
видение до такой степени  потрясло  упомянутого  джентльмена,  что  на  него
просто жаль было смотреть.
   - Ну, я не стану вас  больше  задерживать,  -  сказала  Флора,  заметив
болезненное состояние  мистера  Доррита,  однако  нимало  не  догадываясь  о
собственной причастности к этому факту, - если вы любезно дадите  мне  слово
джентльмена, что по дороге в  Италию  и  в  самой  Италии  будете  неустанно
разыскивать этого мистера Бландуа  всюду,  где  только  можно,  и  если  вам
удастся напасть  на  его  след,  заставите  его  вернуться  и  рассеять  все
подозрения.
   Тем временем мистер Доррит  уже  достаточно  оправился,  чтобы  связать
несколько слов в том смысле, что сочтет это своим долгом. Флора, восхищенная
успехом своей миссии, поднялась и стала прощаться.
   - Миллион раз благодарю, - сказала она, - а на случай, если потребуется
что-нибудь сообщить лично, мой адрес есть на карточке, я не  прошу  передать
привет милой крошке, чтобы не показаться навязчивой, тем более, что  никакой
милой крошки уже и нет больше после всех перемен, но мы с  тетушкой  мистера
Ф. желаем ей всякого добра,  и  у  нас  даже  в  мыслях  нет,  что  она  нам
чем-нибудь обязана, скорее напротив, потому что она  бывало  какое  дело  ни
начнет, всегда доведет до конца, а этим мало кто из нас может  похвастаться,
взять хоть меня, собиралась же я,  когда  немного  оправилась  после  смерти
мистера Ф., научиться играть на органе, который без памяти люблю, и что же -
стыдно сказать, даже нот не выучила, всего хорошего!
   Когда  мистер  Доррит,  проводив  ее  до  дверей,   получил,   наконец,
возможность собраться с мыслями, он  почувствовал  себя  во  власти  оживших
воспоминаний о былом, что никак не шло к обеду у мистера Мердла. Поэтому  он
послал человека с запиской, в которой просил его извинить, и пообедал у себя
в номере. Было тут и еще одно соображение. До отъезда из Лондона  оставалось
всего два дня, и каждый час в них был расписан; а между  тем  мистер  Доррит
считал  для  себя  желательным  подробнее  ознакомиться  с  обстоятельствами
исчезновения Блаидуа и по приезде в Италию сообщить Генри Гоуэну о том,  что
удалось установить ему лично. Поэтому  он  решил  употребить  освободившийся
вечер на то, чтобы  съездить  по  адресу,  указанному  в  афишке,  и  задать
Кленнэму и Ко кое-какие вопросы от себя.
   Итак, пообедав со  всей  простотой,  какую  могли  допустить  курьер  и
местный повар, он вздремнул часок у камина,  чтобы  восстановить  свои  силы
после визита миссис Фипчинг, и в наемном кабриолете один отправился в  путь.
На башне св. Павла било девять, когда он проезжал под  тенью  Тэмпл-Бара  *,
где уже не увидишь голов преступников в наш измельчавший век.
   Чем больше  он  углублялся  в  глухие  улицы  Сити  и  узкие  переулки,
сбегавшие к реке, тем мрачней и безобразней казалась ему эта часть  Лондона.
Много лет прошло с тех пор, когда он  здесь  бывал;  впрочем,  и  тогда  это
случалось не часто; и  незнакомые  кварталы  словно  были  окутаны  какой-то
зловещей тайной. Так сильно разыгралось воображение  мистера  Доррита,  что,
когда возница после неоднократных расспросов остановился у какого-то дома  и
объявил, что, по всей видимости, это тот самый и есть, он долго  не  решался
оторвать руку от дверцы кабриолета, с испугом глядя на обветшалый фасад.
   И в самом деле, никогда еще старый дом не выглядел таким мрачным, как в
этот вечер. Уже знакомые мистеру Дорриту полицейские афиши были наклеены  по
обе стороны от входа, и когда пламя уличного фонаря мигало на ветру, по  ним
пробегали  тени,  словно  гигантский  палец  водил  по  строкам.  За  домом,
по-видимому, следили. Пока мистер Доррит в нерешительности  стоял  у  ворот,
мимо прошел какой-то человек, а навстречу ему вынырнул  из  темноты  другой;
оба окинули мистера  Доррита  внимательным  взглядом,  и  оба  остановились,
разойдясь в стороны на несколько шагов.
   Других домов во дворе не было, так  что  задумываться  не  приходилось.
Мистер Доррит взошел на ступени и постучал.  Два  окна  первого  этажа  были
слабо освещены.  Стук  гулко  отдался  где-то  в  глубине,  словно  дом  был
необитаем; однако это было ложное  впечатление,  ибо  свет  стал  тотчас  же
приближаться и за дверью послышались шаги. Минуту спустя загремела  цепочка,
и в приотворившейся двери показалась женская фигура в  переднике,  накинутом
на голову.
   - Кто здесь? - спросила женщина.
   Мистер Доррит, немало озадаченный подобным явлением,  отвечал,  что  он
приехал из Италии и желал бы навести справки о пропавшем иностранце, так как
был с ним знаком.
   - Иеремия! - закричала женщина надтреснутым старческим голосом.  -  Иди
сюда!
   К двери подошел жилистый старик в гетрах, по каковому  признаку  мистер
Доррит предположил, что это и есть  ржавый  винт.  Женщина,  видно,  боялась
этого старика, судя по тому, что она поспешно сдернула  с  головы  передник,
открыв бледное, испуганное лицо.
   - Открой дверь, дура, - сказал старик, - дай джентльмену войти.
   Мистер Доррит украдкой глянул через плечо на дожидавшийся его кабриолет
и вступил в полутемные сени.
   - Ну-с, сэр, - сказал мистер  Флинтвинч,  -  можете  спрашивать  о  чем
угодно; у нас здесь секретов нет.
   Но  прежде  чем  посетитель  успел  открыть  рот  для  вопроса,  сверху
послышался голос, явно принадлежавший женщине, но  не  по-женски  суровый  и
энергичный: "Кто там пришел?"
   - Кто пришел? - переспросил Иеремия. - Да опять за справками.  Приезжий
из Италии.
   - Пусть поднимется ко мне.
   Мистер Флинтвинч неодобрительно пробурчал что-то себе под  нос,  однако
же, повернувшись к мистеру Дорриту, сказал: "Миссис Кленнэм. Она  все  равно
поставит на своем. Пойдемте, я провожу вас". И стал подниматься по  лестнице
с почерневшими ступенями; мистер Доррит следовал за ним,  а  старуха,  снова
накинув на голову передник, замыкала шествие, похожая на привидение - так по
крайней мере казалось мистеру Дорриту, когда он с опаской оглядывался назад.
   Миссис Кленнэм сидела на диване, а на столике перед нею были  разложены
счета и книги.
   - Так вы из Италии, сэр, - сказала она без предисловий, вперив в  гостя
острый взгляд. - Ну?
   Мистер Доррит, растерявшись, не нашел ничего лучше, чем в свою  очередь
спросить:
   - Кха - ну?
   - Где же этот человек? Вы нам принесли сведения о том, где он, да?
   - Напротив, я - кхм - надеялся получить некоторые сведения от вас.
   - К несчастью, мы вам ничего сообщить  не  можем.  Флинтвинч,  покажите
джентльмену афишку.  Дайте  ему  несколько  штук,  пусть  возьмет  с  собой.
Посветите, чтоб он мог прочесть.
   Мистер Флинтвинч исполнил  приказание,  и  мистер  Доррит  стал  читать
печатный текст, как будто не видал его раньше, радуясь  случаю  восстановить
свое душевное равновесие, поколебленное зрелищем этого дома и  его  странных
обитателей. Не отрывая глаз от бумаги, он чувствовал, что мистер Флинтвинч и
миссис Кленнэм не отрывают глаз от него. Когда он  кончил  читать  и  поднял
голову, то убедился, что это чувство его не обманывало.
   - Ну вот, сэр, - сказала миссис Кленнэм, - теперь вам известно все, что
знаем мы сами. Мистер Бландуа ваш друг?
   - Нет, просто - кхм - просто знакомый, - отвечал мистер Доррит.
   - Быть может, вы пришли с каким-нибудь поручением от него?
   - Я? Кха. Что вы, помилуйте.
   Испытующий взгляд медленно  скользнул  вниз,  на  миг  задержавшись  на
мистере Флинтвинче. Мистер Доррит, обнаружив  к  своей  досаде,  что  вместо
того, чтобы спрашивать, ему приходится самому отвечать на вопросы, попытался
восстановить должный порядок вещей.
   - Я - кха - человек состоятельный, живу в настоящее время в  Италии,  с
семьей, с прислугой, со  всем  -  кхм  -  обзаведением,  довольно  обширным.
Приехав на короткое время в Лондон по делам - кха -  денежного  свойства,  я
услышал о странном исчезновении мсье  Бландуа,  и  мне  захотелось  выяснить
некоторые подробности из первых рук, чтобы рассказать о них одному  моему  -
кха - знакомому, англичанину, с которым я непременно увижусь по  возвращении
в Италию и который был близким приятелем мсье Бландуа. Мистер  Генри  Гоуэн.
Вы, может быть, слышали это имя?
   - Никогда в жизни.
   Это сказала миссис Кленнэм, а мистер Флинтвинч повторил за  ней,  точно
эхо.
   - Желая - кха - чтобы  мой  рассказ  был  как  можно  более  связным  и
последовательным, я осмелюсь предложить вам три вопроса.
   - Хоть тридцать, если угодно.
   - Давно ли вы знаете мсье Бландуа?
   - Около года. Мистеру Флинтвинчу нетрудно установить по  своим  книгам,
когда именно и от кого этот  человек  получил  рекомендательное  письмо,  по
которому явился к нам из Парижа. Если вы что-нибудь можете из этого вывести,
- добавила миссис Кленнэм. - Мы не могли вывести ровно ничего.
   - Он бывал у вас часто?
   - Нет. Всего дважды. В тот раз, с письмом, и...
   - В этот раз, - подсказал мистер Флинтвинч,
   - И в этот раз.
   - А позвольте узнать, сударыня, - сказал мистер Доррит, который,  вновь
обретя свой апломб, вообразил себя чем-то вроде высшего полицейского чина, и
все больше входил в эту роль, - позвольте узнать, в  интересах  джентльмена,
которому я имею честь оказывать - кха - покровительство, или поддержку,  или
скажем просто - кха - гостеприимство - да, гостеприимство - в тот  вечер,  о
котором идет речь в этом печатном листке, мсье Бландуа привела сюда  деловая
надобность?
   - Да - с его точки зрения, деловая, - отвечала миссис Кленнэм.
   - А - кха - простите - могу ли я спросить, какая именно?
   - Нет.
   Барьер, воздвигнутый этим лаконичным ответом, был явно непреодолим.
   - Нам уже задавали этот вопрос, - сказала миссис Кленнэм, - и ответ был
тот же: нет. Мы не привыкли делать  достоянием  всего  города  свои  деловые
операции, пусть даже самые незначительные. И потому мы говорим: нет.
   - Мне важно знать, были ли, например, при нем деньги, -  сказал  мистер
Доррит.
   - Если и были, то он их получил не здесь, сэр; мы ему денег не давали.
   - Я полагаю, - заметил мистер Доррит, переводя взгляд с миссис  Кленнэм
на мистера Флинтвинча, и с мистера Флинтвинча на миссис Кленнэм, - что вы не
в состоянии объяснить себе эту тайну.
   - А почему вы так полагаете? - спросила миссис Кленнэм.
   Опешив от суровой прямоты этого вопроса, мистер Доррит не мог  сказать,
почему он так полагает.
   - Я все объясняю себе очень просто, сэр, -  продолжала  миссис  Кленнэм
после паузы, вызванной замешательством мистера Доррита, - одно из двух: либо
этот человек путешествует где-то, либо где-то намеренно скрывается.
   - А вам известны причины, которые - кха - побуждали бы его скрываться?
   - Нет.
   Такое же "нет", как прежде, такой же непреодолимый барьер.
   - Вы спрашивали о том, могу ли  я  объяснить  себе  исчезновение  этого
человека, - холодно напомнила миссис Кленнэм, -  а  не  о  том,  могу  ли  я
объяснить это вам. Вам я ничего объяснять не собираюсь, сэр. Было бы так  же
неуместно с моей стороны предлагать объяснения, как с вашей - требовать их.
   Мистер Доррит слегка поклонился,  как  бы  прося  извинения.  Затем  он
отступил на шаг, намереваясь сказать, что не имеет больше  вопросов,  и  тут
ему бросилась в глаза ее поза угрюмого ожидания и мрачная сосредоточенность,
с которой она рассматривала  одну  точку  на  полу;  то  же  сосредоточенное
ожидание было написано на лице у мистера Флинтвинча, который стоял поодаль и
тоже смотрел в пол, поскребывая правой рукой подбородок.
   Вдруг миссис Эффери (старуха с передником, конечно, была она)  выронила
из рук подсвечник и громко вскрикнула:
   - Опять! Господи боже, опять! Вот, Иеремия! Слышишь!
   Если и донесся в эту минуту какой-то звук, он был таким тихим, что лишь
привычно настороженное ухо миссис Эффери могло уловить его; однако и мистеру
Дорриту почудилось что-то похожее на шуршанье  сухой  листвы.  Страх  миссис
Эффери на несколько мгновений как бы передался остальным,  и  они  все  трое
замерли, прислушиваясь.
   Мистер Флинтвинч опомнился первым.
   - Эффери, старуха, - сказал он, подступая к ней со сжатыми  кулаками  и
весь дрожа, так ему не терпелось хорошенько ее встряхнуть,  -  ты  опять  за
свое. Того и гляди начнешь расхаживать во сне и повторять  все  свои  старые
штуки. Придется, видно, тебя полечить. Вот я  провожу  джентльмена  и  тогда
займусь твоим лечением, голубушка, всерьез займусь!
   Эта перспектива ничуть не воодушевила миссис Эффери; но Иеремия не стал
распространяться о своих целительных  средствах,  а  взял  другую  свечу  со
столика миссис Кленнэм и сказал:
   - Прикажете посветить вам, сэр?
   Мистеру Дорриту оставалось только поблагодарить и удалиться, что  он  и
сделал. Мистер Флинтвинч, не теряя минуты, захлопнул за ним дверь и запер ее
на все замки. В воротах мистер Доррит снова  столкнулся  с  двумя  давешними
прохожими, которые тотчас же разошлись в разные стороны. Кабриолет дожидался
его на улице; он сел и уехал.
   По дороге возница рассказал, что эти двое подходили к нему в отсутствие
седока и заставили назвать свое имя,  номер  кабриолета  и  адрес,  а  также
сказать, где он посадил мистера  Доррита,  в  котором  часу  был  вызван  со
стоянки и каким путем ехал. Это известие еще усугубило тревожное чувство, не
покидавшее мистера Доррита, когда он думал о приключениях минувшего  вечера,
сидя в кресле у камина, и поздней, уже лежа в постели. Всю ночь он бродил по
мрачному дому, видел две фигуры, застывшие в угрюмом ожидании,  слышал  крик
старухи в переднике, напуганной неведомым шумом, и находил труп  Бландуа  то
зарытым в погребе, то замурованным в стене.



 ГЛАВА XVIII - Воздушный замок

   Есть свои заботы у богатых и знатных. Едва  мистер  Доррит  тронулся  в
обратный путь, как утешавшая его мысль, что он так и не назвал себя Кленнэму
и Ко и не упомянул о своем знакомстве с навязчивым господином,  носившим  ту
же фамилию, была вытеснена мучительными колебаниями: ехать ли мимо  Маршалси
или выбрать кружную дорогу, чтобы не видеть знакомых стен. В конце концов он
склонился  к  последнему  решению   и   немало   удивил   возницу,   сердито
раскричавшись, когда тот направился было к Лондонскому мосту,  с  тем  чтобы
потом проехать по мосту Ватерлоо - путь, который привел  бы  их  чуть  не  к
самым воротам тюрьмы. Но ему пришлось выдержать борьбу с самим собой,  и  по
какой-то причине - а может быть, и вовсе без причины  -  его  томило  глухое
недовольство. Весь следующий день ему было не по себе, и даже  за  обедом  у
Мердла он то и дело  возвращался  к  своим  вчерашним  раздумьям,  чудовищно
неуместным в избранном обществе, которое его окружало. Его бросало в жар  от
одной догадки, что подумал бы мажордом, если бы  тяжелый  взгляд  упомянутой
важной особы мог проникнуть в эти раздумья.
   Прощальный банкет  был  неслыханно  великолепен  и  послужил  достойным
апофеозом пребывания мистера Доррита в Лондоне. Фанни блистала молодостью  и
красотой, и при этом держалась так  уверенно  и  свободно,  как  будто  была
замужем лет двадцать. Он чувствовал, что со спокойной душой  может  оставить
ее одну  на  путях  светской  славы  (не  отказываясь,  впрочем,  от  своего
отеческого покровительства), и только жалел, что другая его дочь не такова -
хотя и отдавал должное скромным достоинствам своей любимицы.
   - Душа моя. - сказал он Фанни, прощаясь, - мы ждем,  что  ты  -  кха  -
поддержишь достоинство семьи, и -  кхм  -  всегда  сумеешь  внушать  должное
почтение к ней. Надеюсь, ты оправдаешь наши ожидания.
   - Разумеется, папа, - отвечала Фанни.  -  Можете  положиться  на  меня.
Передайте мой самый горячий привет милочке Эми и скажите, что я ей  на  днях
напишу.
   - Не нужно ли передать привет - кха  -  еще  кому-нибудь?  -  осторожно
намекнул мистер Доррит.
   - Нет, благодарю вас, - сказала  Фанни,  перед  которой  сразу  выросла
фигура миссис Дженерал. - Очень любезно с вашей стороны, папа, но вы уж меня
извините. Никому больше ничего передавать не требуется - во  всяком  случае,
ничего такого, что вам было бы приятно передать.
   Прощальный разговор отца с дочерью происходил в одной из гостиных, где,
кроме них, не было  никого,  если  не  считать  мистера  Спарклера,  покорно
ожидавшего своей очереди пожать отъезжающему руку. Когда мистер Спарклер был
допущен к этой заключительной  церемонии,  в  гостиную  проскользнул  мистер
Мердл, у которого рукава болтались точно пустые, так что можно было  принять
его за близнеца знаменитой  мисс  Биффин,  -  и  выразил  твердое  намерение
проводить мистера Доррита вниз. Все протесты последнего оказались  напрасны,
и он спустился с лестницы под почетным эскортом величайшего из людей  нашего
времени, чья любезность и  внимание  сделали  эти  две  недели  положительно
незабываемыми для него (все это мистер Доррит высказал  мистеру  Мердлу  при
последнем рукопожатии). На том они простились; и мистер Доррит сел в карету,
преисполненный гордости и отнюдь не  недовольный  тем  обстоятельством,  что
курьер, который в это время тоже прощался, только этажом ниже, мог наблюдать
его великолепные проводы.
   Впечатление от этих проводов не изгладилось за  всю  дорогу  до  отеля.
Выйдя из кареты с помощью курьера и полудюжины слуг, мистер Доррит  неспешно
и величаво направился к лестнице, и - обмер. Джон Чивери, во  всей  парадной
амуниции, с цилиндром под мышкой, с пачкой сигар в одной руке и тросточкой с
костяным набалдашником в другой, застенчиво улыбался ему из угла.
   - Вот джентльмен, которого вы спрашивали,  молодой  человек,  -  сказал
швейцар. - Сэр, этот молодой человек непременно хотел вас дождаться,