.
   Слово "джентльмен" она произнесла с запинкой, от которой оно прозвучало
презрительней самой обидной клички, - и неторопливым шагом пошла дальше.
   Остальные двое последовали за ней,  причем  незнакомцу  снова  пришлось
наклониться, чтобы расслышать  то,  что  ему  говорила  девушка.  Когда  они
проходили мимо, Кленнэм рискнул вглядеться в девушку повнимательней. От него
не укрылся недоверчивый взгляд ее блестящих  черных  глаз,  устремленных  на
незнакомца, и он заметил, что хоть она и  шла  с  ним  рядом,  но  старалась
держаться на некотором расстоянии.
   Они скрылись в дальнем конце Террасы, и туман мешал Артуру видеть,  что
там происходит; но вскоре оп снова услышал шаги на мостовой, и по  звуку  их
понял, что незнакомец возвращается один. Артур выступил  немного  вперед,  и
незнакомец прошел совсем близко, едва не задев его полой закинутого на плечо
плаща. Он шел быстрой, размашистой походкой,  в  такт  французской  песенке,
которую напевал на ходу.
   Теперь, кроме Клеенэма, вокруг не было ни  души.  Человек,  поджидавший
кого-то, ушел, мисс Уэйд и Тэттикорэм больше не появлялись.  Но  Кленнэм  не
отказался от своего намерения проследить за ними в  надежде  оказать  услугу
добрейшему мистеру Миглзу и потому осторожно  двинулся  вдоль  Террасы,  все
время глядя по сторонам. Оп справедливо рассудил, что они, во всяком случае,
пойдут в сторону, противоположную той, куда направился их недавний  спутник.
И в самом деле, минуту  спустя  он  их  увидел  в  боковой  улочке,  которая
закашивалась тупиком; как видно, они свернули туда лишь для того, чтобы дать
незнакомцу время уйти подальше. Они медленно  шли  рука  об  руку  по  одной
стороне тупика, потом перешли на другую и повернули назад. Но,  выйдя  вновь
на Террасу, они сразу ускорили шаг и пошли быстро  и  энергично,  как  люди,
которым нужно поспеть куда-то, а идти далеко.
   Кленнэм столь же энергично шагал им вслед, стараясь  не  терять  их  из
виду.
   Они пересекли Стрэнд, прошли через Ковент-Гарден (мимо окон старой  его
квартиры,  куда  однажды  вечером  приходила  милая  Крошка  Доррит),  потом
повернули к северо-востоку, миновали  длинное  здание,  которому  Тэттикорэм
была обязана своим именем, и, наконец, вышли на Грей-Инн-роуд. В этих местах
Кленнэм был как дома - благодаря Флоре, а также Патриарху и Панксу, и  здесь
он уже не опасался упустить из виду своих невольных  спутниц.  Он  несколько
удивился тому, что они направились именно сюда, но  ему  пришлось  удивиться
гораздо больше, когда они свернули в переулок, где находился Патриарший дом,
и он совершенно остолбенел от удивления,  увидев,  что  они  остановились  у
Патриаршей двери. Два негромких  удара  блестящим  медным  молотком,  полоса
света на мостовой из отворившейся двери, вопрос, ответ -  и  они  исчезли  в
доме.
   Артур поглядел  на  окружающие  дома,  желая  убедиться,  что  все  это
происходит не во сне, потом прошелся раз-другой перед домом и  тогда  только
решился постучать в дверь. На стук  вышла  знакомая  служанка  и  тотчас  же
проводила его в знакомую гостиную.
   В гостиной, кроме  Флоры,  была  еще  только  тетушка  мистера  Ф.  Эта
почтенная дама нежилась в кресле у  камина,  овеянная  благоуханиями  чая  и
гренков; рядом с нею  стоял  маленький  столик,  а  на  коленях  у  нее  был
разостлан чистый белый платок, и на нем два дымящихся гренка  ожидали  своей
очереди быть съеденными. Воззрившись на Кленнэма сквозь облако пара, которое
клубилось над чайником, придавая ей сходство со злой китайской  волшебницей,
совершающей колдовской обряд, тетушка мистера  Ф.  отставила  свою  солидных
размеров чашку и воскликнула:
   - Смотрите-ка! Опять его нелегкая принесла!
   Каковое  восклицание  наводило  на  мысль,  что  суровая   родственница
опочившего мистера Ф., судя о времени не по часам,  а  по  силе  собственных
ощущений, полагала, что Кленнэм лишь недавно ушел из этого дома; а между тем
не меньше трех месяцев  истекло  с  тех  пор,  как  он  последний  раз  имел
неосторожность показаться ей на глаза.
   - Господи  помилуй,  Артур!  -  воскликнула  Флора,  в  избытке  чувств
устремляясь ему навстречу. - Дойс и Кленнэм вот  неожиданный  сюрприз,  хотя
казалось бы литейное заведение совсем по соседству и можно бы иной раз зайти
ну хоть в полдень когда стакан хереса и сандвич с чем ни  на  есть  как  раз
кстати и уж верно не хуже  на  вкус  от  того,  что  из  домашних  припасов,
торговец ведь должен заработать  иначе  и  быть  не  может  если  не  хочешь
вылететь в трубу, но вас все равно  не  видно  мы  даже  и  ждать  перестали
недаром говорится увижу - поверю, а сам мистер Ф. еще  говорил  не  увижу  -
поверю и он был прав потому что когда не видишь  и  не  видишь  как  тут  не
поверить что о тебе и думать забыли впрочем с какой стати вам  меня  помнить
Артур, Дойс и Кленнэм, что было то прошло, но подайте еще чашку и  принесите
горячих гренок да поскорее, а вас прошу садитесь сюда к огню.
   Артуру не терпелось объяснить цель  своего  посещения;  но  он  медлил,
невольно пристыженный искренней радостью Флоры и упреком, который можно было
уловить в ее словах.
   - А теперь сделайте милость расскажите мне все что вы знаете,  -  снова
начала Флора, подсаживаясь к нему поближе, - все  как  есть  о  нашей  милой
доброй деточке, как она душенька теперь живет после  всех  перемен,  конечно
карета и лакеи на запятках и лошадей целый табун, ах как это все романтично,
и разумеется герб и его держат дикие звери,  встав  на  задние  лапы,  точно
школьники тетрадку с прописями, а пасть разинута до ушей,  господи  боже,  а
как ее здоровье, это в конце концов самое главное, потому что без здоровья и
богатство ни к чему, сам мистер  Ф.  говорил  бывало  когда  ему  вступит  в
поясницу, лучше жить на шесть пенсов в день  но  без  подагры,  конечно  это
только так говорится, да к тому же не  думаю  чтобы  наша  славная  деточка,
впрочем сейчас  такая  фамильярность  уже  неуместна,  имела  наклонность  к
подагре, у нее и комплекция не та, но она всегда выглядела такой  слабенькой
благослови ее господь!
   Тем временем тетушка  мистера  Ф.  догрызла  свой  гренок  до  корки  и
торжественно протянула эту корку Флоре, которая тут же  ее  скушала,  словно
так и полагалось. Затем тетушка мистера Ф.  послюнила  один  за  другим  все
десять пальцев и неторопливо вытерла их в том  же  порядке  о  свой  платок;
после чего вооружилась вторым гренком и вновь принялась за дело.  В  течение
всей этой процедуры она не сводила с Кленнэма грозного взгляда,  ввиду  чего
он счел себя обязанным также смотреть ей в лицо, хоть это  и  не  доставляло
ему ни малейшего удовольствия.
   - Она сейчас в Италии, Флора, со всем своим семейством,  -  сказал  он,
когда внимание устрашающей дамы было, наконец, отвлечено едой.
   - Ах неужели в Италии? - воскликнула Флора, - в этой стране  грез,  где
запросто растут повсюду виноград и инжир, и  ожерелья  из  лавы  и  браслеты
тоже, и огнедышащие горы, живописные до невозможности, хотя  если  маленькие
шарманщики бегут от них подальше  чтобы  не  изжариться  заживо  ничего  нет
удивительного, они же еще совсем дети, и как  человечно,  что  они  и  своих
белых мышек забирают с собой, неужели же она в этой благословенной стране  и
вокруг нее одна небесная лазурь и умирающие гладиаторы  и  Бельведеры,  хотя
сам мистер Ф. относился к ним с недоверием и бывало говорил под веселую руку
что как же это так, на одних целые штуки полотна наверчены и даже в складках
все, а другие вовсе без белья, а середины нет,  и  в  самом  деле  непонятно
почему такие крайности, хотя может быть там изображены только самые  богатые
и самые бедные.
   Артур попытался было вставить слово, но безуспешно.
   - А Спасенная Венеция *, - тараторила Флора, - почему  это  кстати  она
так называется, и кто ее  спасал,  на  этот  счет  существуют  такие  разные
мнения, и потом еще я слыхала, они там глотают свои макароны  целиком  точно
фокусники, а почему бы не разрезать на кусочки, да вот  еще  Артур  -  милый
Дойс и Кленнэм, нет, нет,  не  милый  и  во  всяком  случае  не  милый  Дойс
поскольку я не имею удовольствия, но вы уж меня извините, я хотела спросить,
бывали ли вы в Болонье и какое отношение к ней имеют болонки  я  никогда  не
могла понять.
   - Мне кажется, никакого, Флора, - начал Артур,  но  она  тут  же  снова
перебила его.
   - В самом деле, как странно, а я думала, впрочем  у  меня  всегда  так,
если  уж  заведется  в  голове  какая-нибудь  идея,  никак  не  могу  с  ней
расстаться, увы ведь было время, милый Артур, то есть разумеется не милый  и
не Артур, но вы меня понимаете, когда одна идея, одна лучезарная мечта сияла
на нашем ну как его горизонте и так далее,  но  набежали  тучи  и  все  было
кончено.
   На лице у Артура так ясно было написано  желание  заговорить  о  чем-то
другом, что даже Флора, наконец, заметила  это  и,  прервав  свои  излияния,
нежно осведомилась, в чем дело.
   - Флора, мне бы очень  хотелось  поговорить  с  одной  особой,  которая
сейчас находится в вашем доме - по всей вероятности  у  мистера  Кэсби.  Эта
особа, поддавшись дурному влиянию, убежала из семьи моих друзей, а сейчас  я
видел, как она вошла сюда.
   - У папаши бывает столько людей и  притом  самых  странных,  -  сказала
Флора, поднимаясь, - что ни для кого другого я бы туда не пошла, но для  вас
Артур я готова спуститься даже на дно морское, а не  то  что  в  столовую  и
мигом обернусь если вы  не  возражаете  присмотреть  тут  пока  за  тетушкой
мистера Ф.
   И, послав Кленнэму на прощанье еще один нежный взгляд, Флора упорхнула,
оставив его во власти самых мрачных предчувствий по  поводу  возложенной  на
него жуткой миссии.
   Первым  зловещим  признаком  надвигающейся  беды  явилось   громкое   и
продолжительное  фырканье,  возвестившее  о  том,  что  тетушка  мистера  Ф.
покончила со вторым гренком. Убийственный смысл этого сигнала был  настолько
ясен, что Кленнэм и не пытался обманывать себя  относительно  грозившей  ему
участи,  и  только  жалобно  смотрел  на   достойнейшую,   но   склонную   к
предубеждениям даму в надежде обезоружить ее полным смирением.
   - Что глаза вытаращил?  -  прикрикнула  на  него  тетушка  мистера  Ф.,
содрогнувшись от ненависти. - На, бери!
   Это приказание относилось к протянутой ему  корке  от  гренка.  Кленнэм
принял  дар  с  признательностью  и  держал   его   в   руке   в   некотором
замешательстве, уменьшению которого отнюдь не способствовал  тот  факт,  что
тетушка мистера Ф. вдруг завопила истошным голосом: "А, барин не  желает!  У
барина слишком нежный желудок!" - и, встав с кресла, принялась трясти  своим
почтенным кулаком перед самым его носом. Не подоспей  Флора  вовремя,  чтобы
вывести его из затруднительного положения, кто  знает,  чем  все  это  могло
кончиться. Но Флора, нимало  не  удивясь  и  не  смутившись,  выразила  свое
восхищение по поводу того, что милая  старушка  "так  оживлена  сегодня",  и
водворила ее обратно в кресло.
   -  У  барина  слишком  нежный  желудок,  -  объявила  представительница
семейства Финчинг, усевшись. - Дай ему мякины.
   - Что вы, тетушка! Едва ли это  ему  придется  по  вкусу,  -  возразила
Флора.
   - А я тебе говорю, дай ему мякины,  -  повторила  тетушка  мистера  Ф.,
из-за юбки  Флоры  бросая  на  своего  недруга  свирепые  взгляды.  -  Самое
подходящее кушанье для нежного желудка. Скорми ему целое  ведро.  Пусть  ест
мякину, нелегкая его возьми!
   Флора позвала Кленнэма за собой, якобы для  того,  чтобы  угостить  его
означенным деликатесом; но тетушка мистера Ф. не угомонилась и  с  неистовой
злобой продолжала твердить, что он "барин", и настаивать на лошадиной диете,
которую она столь решительно ему предписала.
   - Ужасно неудобная лестница, Артур, - шепнула Флора. - вас не затруднит
обнять меня за талию под пелеринкой, чтобы поддерживать на поворотах?
   Чувствуя, как нелепо должно выглядеть шествие в  такой  позе,  Кленнэм,
однако же, исполнил все, что от него требовалось, и опустил свою  прелестную
ношу только у дверей столовой; впрочем, и тут ему не очень легко было от нее
освободиться, так как она все льнула к его плечу, повторяя шепотом:
   - Артур только ради всего святого ни слова папаше!
   Войдя вдвоем в комнату, они застали Патриарха в полном одиночестве.  Он
сидел у камина, поставив ноги в мягких туфлях на решетку, и  вертел  большие
пальцы один вокруг другого, словно и не прерывал никогда этого  занятия.  Из
рамки  на  стене  глядел  десятилетний  Патриарх,  с  которым  нынешний  мог
поспорить безмятежностью облика. И здесь и там выпуклый лоб, и здесь  и  там
невинный взгляд, и здесь и там полное отсутствие мысли на лице.
   - Мистер Кленнэм, я рад вас видеть. Надеюсь, вы в добром здравии,  сэр,
надеюсь, вы в добром здравии. Прошу садиться, прошу садиться.
   -  Признаться,  сэр,  -  сказал  Кленнэм,  сев  в  кресло  и  с   явным
разочарованием оглядываясь по сторонам, - я полагал, что вы не один.
   - В самом деле? - ласково откликнулся Патриарх. -В самом деле?
   - Я ведь вам говорила, папаша, - воскликнула Флора.
   - Ну как же! - отвечал Патриарх. - Да, да, конечно. Ну как же!
   - Позвольте спросить вас, сэр, - с беспокойством сказал Кленнэм, - мисс
Уэйд уже ушла?
   - Мисс...? Ах, вы ее называете Уэйд? - сказал мистер Кэсби. - Ну что ж,
почему бы и нет.
   Артур встрепенулся.
   - А вы как ее называете?
   - Уэйд, - сказал мистер Кэсби. - Разумеется, Уэйд.
   Поглядев с минуту на исполненный человеколюбия лик, на спускавшиеся  до
плеч серебристые кудри (мистер Кэсби в это время продолжал вертеть  большими
пальцами и кротко улыбаться огню, как бы говоря: "Обожги меня, чтобы  я  мог
простить тебе это"), Артур начал было снова:
   - Виноват, мистер Кэсби...
   - Нисколько, нисколько, - сказал Патриарх. - Нисколько.
   - ...но мисс Уэйд, я знаю, приходила не  одна  -  с  ней  была  молодая
девушка, выросшая в доме моих друзей, на которую  она  оказывает  не  совсем
благотворное влияние, и я очень желал бы  передать  этой  девушке,  что  она
по-прежнему вправе рассчитывать на доброту и покровительство тех,  кого  она
покинула.
   - Понятно, понятно, - отозвался Патриарх.
   - Так не будете ли вы столь любезны сообщить мне адрес мисс Уэйд.
   - Ай, ай,  ай!  -  сказал  Патриарх.  -  Какая  незадача!  Что  бы  вам
обратиться ко мне, когда они еще были здесь! Я заметил эту молодую  девушку,
мистер Кленнэм. Красивая девушка, мистер Кленнэм, румянец  во  всю  щеку,  а
волосы черные и глаза тоже черные. Если не ошибаюсь, если не ошибаюсь.
   Кленнэм подтвердил все приметы и снова сказал, еще более убедительно:
   - Будьте столь любезны сообщить мне адрес.
   - Ай, ай, ай! - воскликнул Патриарх с сердечным сожалением в голосе.  -
Тц, тц, тц! Вот досада, вот досада! Адреса у меня нет, сэр. Мисс Уэйд  почти
не живет в  Англии,  мистер  Кленнэм.  Уже  несколько  лет  она  все  больше
путешествует за границей, причем должен вам сказать, мистер Кленнэм (хоть  и
нехорошо судить ближних, тем более даму), нрав у нее весьма  непостоянный  и
прихотливый. Может статься, я теперь ее не увижу очень долго,  очень  долго.
Может, даже и никогда больше не увижу. Вот досада, вот досада!
   Кленнэму было уже ясно, что с таким же успехом  он  мог  бы  добиваться
помощи от портрета; тем не менее он сказал:
   - Мистер Кэсби, в интересах друзей, о которых я упоминал, мне бы  очень
хотелось получить от вас сведения о мисс Уэйд - с  обязательством  сохранить
тайну в той мере, в какой вы это найдете необходимым. Я встречал эту даму за
границей, встречал и здесь, но о ней ничего не знаю. Можете вы сообщить  мне
какие-нибудь сведения?
   - Никаких, - отвечал Патриарх, покачивая своей большой головой с  видом
беспредельного благорасположения. - Решительно никаких. Ай, ай, ай! Какая, в
самом деле, жалость, что она так скоро ушла, а вы  замешкались!  В  качестве
делового  посредника,  делового  посредника,  я  иногда  выплачивал  ей   по
доверенности некоторые суммы; но какая вам польза, сэр, знать это?
   - Правда, решительно никакой, - сказал Кленнэм.
   - Правда, - подхватил  Патриарх,  сияя  обращенной  к  огню  благостной
улыбкой, - решительно никакой, сэр. Весьма  мудрый  ответ,  мистер  Кленнэм.
Решительно никакой, сэр.
   Глядя, как он вертит своими пухлыми пальцами, Кленнэм вдруг  представил
себе, что вот так же будет он вертеть и дальнейшим разговором, не давая  ему
сдвинуться с места,  ничего  не  прибавляя  к  тому,  что  уже  сказано;  и,
представив себе это, он окончательно убедился в бесполезности своих  усилий.
Времени обдумать все это у него было более чем достаточно, ибо мистер  Кэсби
привык полагаться на свой выпуклый лоб и седые кудри и знал, что не в  речах
его сила. А потому он тихонечко вертел себе да вертел пальцами  и  старался,
чтобы благость струилась из каждой шишки его отполированного черепа.
   Насладившись этим зрелищем, Артур встал, чтобы откланяться, но  тут  из
внутреннего дока, где буксир Панкс стоял на якоре  между  своими  очередными
рейсами, послышался шум, возвещавший о приближении этого славного суденышка.
Артур заметил, что начался шум очень издалека, как будто мистер Панкс  хотел
предупредить, на случай если это кого-нибудь беспокоило,  что  находится  на
таком расстоянии, откуда разговор в столовой не слышен.
   Мистер Панкс поздоровался с Кленнэмом и подал своему  хозяину  какие-то
бумаги для подписи. Здороваясь, он только почесал указательным пальцем левую
бровь и один раз фыркнул, но Кленнэм, который  уже  научился  понимать  его,
сразу заключил, что мистер Панкс скоро заканчивает  свои  дела  и  желал  бы
сказать ему два слова с глазу на глаз. Поэтому,  распростившись  с  мистером
Кэсби и с Флорой (что было значительно труднее), он вышел  из  дома  и  стал
прохаживаться неподалеку в ожидании мистера Панкса.
   Ждать пришлось недолго. Когда мистер Панкс, еще  раз  пожав  ему  руку,
снова выразительно фыркнул и снял шляпу, чтобы запустить пятерню  в  волосы,
Артур усмотрел в этом приглашение говорить с  ним  как  с  человеком  вполне
осведомленным обо всем. Поэтому он спросил без всяких предисловий:
   - Они в самом деле ушли, Панкс?
   - Да, - сказал Панкс. - Они в самом деле ушли.
   - А он знает, где найти эту даму?
   - Не уверен. Но думаю, что знает.
   А мистер Панкс не знает? Нет, мистер Панкс не знает. А  вообще  мистеру
Панксу что-нибудь известно о ней?
   - Смею сказать, - отвечал этот достойный человек, - мне о ней  известно
не меньше, чем ей самой о себе  известно.  Она  чья-то  дочь-  чья-нибудь  -
ничья.  Приведите  ее  туда,  где  собралось  человек  десять,  по  возрасту
годящихся ей в родители, и она не сможет поручиться, что  ее  родителей  нет
среди них. Любой дом в Лондоне, мимо которого она проходит, может  оказаться
домом, где живут ее отец и мать, любое кладбище - местом, где  находятся  их
могилы; в любую минуту она может столкнуться с ними на улице, может случайно
познакомиться с ними и не узнать этого. Она не знает, кто ее  родители.  Она
не знает, есть ли у нее родные. И никогда  не  знала.  И  никогда  не  будет
знать.
   - А вы не думаете, что мистер Кэсби мог бы ее навести на след?
   - Вполне возможно, - сказал Панкс. - Но утверждать не берусь. Много лет
тому назад ему была передана некоторая сумма денег (насколько мне  известно,
не слишком значительная) с тем, чтобы он частями выдавал их мисс Уэйд по  ее
требованию. Из гордости она иногда годами не спрашивает  никаких  денег,  но
иногда нужда заставляет ее. Жизнь у нее  -  не  жизнь,  а  мученье.  Мир  не
видывал другой такой злобной, страстной, отчаянной  и  мстительной  женщины.
Сегодня она приходила за деньгами. Сказала, что они ей срочно необходимы.
   - Кажется, я случайно знаю, зачем,  -  задумчиво  проговорил  Артур,  -
верней сказать, знаю, в чей карман они попадут.
   - Вот как! - отозвался Панкс. - Н