ронизывающие ветры.  Они шарили по рощам,
прощупывали  каждую  полянку, а  ночью, вырвавшись в  степь, лихо  носились,
гоняя,  точно  зайцев, перекати-поле   стремительным  кавалерийским наскоком
влетали в села и хутора  заскакивали в солдатские окопы и, обнаглев, срывали
с  какого-нибудь  зазевавшегося  солдатика  заношенную  пилотку.  И,   будто
разведав хорошенько и  убедившись,  что  противник ее  слаб, зима ринулась в
общее  наступление  и  в одну  ночь  стала  полновластной хозяйкой  огромных
степных  просторов   снег,  уже не опасаясь, валил валом,  быстро  возникали
белые насыпи  и  курганы. На  завалинках хат, около задернутых  искуснейшими
рисунками  окон,   запрыгали  синицы,  беспокойно  зачирикали   воробьи.  По
солдатским окопам с подвывом металась поземка, обжигая щеки бойцов колючими,
мельчайшими  снежинками.  Поскучнели вишневые сады, роптали  под злым ветром
нагие яблони,  беспомощно взирая на  то, как гложут  их  сочную кору острые,
точно  бритва, желтоватые  резцы  опушившихся  зайцев. Из глубокой, заросшей
кустарником  пади выводила свой  обматеревший выводок  старая волчица.  Зима
сделала хищников смелей.
  В течение  декабря  гвардейская армия -- в  ее состав входила и дивизия
генерала Сизова  --  предприняла  операцию,  которую  в  официальных сводках
обычно  называют   боями  местного  значения.   В  результате   многодневных
изнурительных  схваток с  врагом  за  отдельные  населенные  пункты, высоты,
дороги  и многочисленные в этих  местах посадки  и  небольшие рощи советские
войска подошли  к Кировограду -- крупному областному и  промышленному центру
Украины. Здесь армия остановилась и стала готовиться к штурму города.
  Дивизия Сизова разместилась в большом селении Верблюжка. На этом рубеже
встретила Новый год.
  Разведчиков Забарова  почти  не посылали в поиск.  Их  выручали  другие
разведчики, которые в те дни действовали весьма успешно. Солдаты  лейтенанта
Забарова разучивали  новый  Государственный гимн, отдыхали, получали  теплое
обмундирование.  Докторович  распорядился   отпустить  разведроте  все,  что
полагалось по зимнему плану. При этом он не забыл заметить:
  -- Мне дали -- и я выдаю...
  Пинчук вовсю расхваливал хозяйственный ум начальника АХЧ. Похвалил он и
кладовщика -- рядового Дрыня, но скоро  убедился,  что сделал это совершенно
напрасно. Завскладом вещевого имущества Иван Дрынь был человеком на редкость
прижимистым  и всегда  старался всучить БУ* вместо нового обмундирования. На
этот  раз  он в скупости превзошел  даже самого  себя:  вопреки распоряжению
начальника,  Дрынь  пытался  подсунуть  разведчикам  поношенную  экипировку.
Сенька, пришедший на  склад  вместе со старшиной, разозлился на  кладовщика,
однако сдержал себя и попытался убедить скупого хозяйственника политическими
доводами.

  *Бывшее в употреблении.

  -- Ты только подумай, Ваня, -- говорил он вкрадчиво. -- Ребята мы не из
последнего  десятка  в дивизии.  И генерал нас который раз  уже  награждает.
Героев всегда надо поощрять. К тому же --  скоро граница. Может, придется на
чужую  землю вступить.  Принарядиться полезно, чтобы,  значит,  не ударить и
грязь  лицом.  А  ты  суешь  нам,  прости  за  выражение,  этакое  старье...
Политическое сознание у тебя не на должном уровне, вот что я тебе скажу!..
  Но лучше бы Сенька этого  не говорил. Последние его слова испортили все
дело.  Сам  того  не  подозревая,  он нанес  неслыханную  обиду  заведующему
складом: Иван Дрынь вовсе не считал себя отсталым в политическом отношении и
несказанно  огорчился заявлением Семена. Он поднял  на Ванина свое курносое,
веснушчатое лицо и, багровея, проговорил:
  -- Ты  меня нe учи,  ишь  политрук  какой  объявился! Я  сам  могу тебе
политбеседу прочесть. Вот получай,  что  дают, и уматывай,  а  то и этого не
дам. Тоже мне -- герой!.. Знаю я вас! С Веркой-почтарихой...
  Сжав кулаки и сощурив свои кошачьи глаза, разведчик  вплотную подошел к
обидчику.
  --  Ну вот  что... ты...  -- начал он сквозь стиснутые  зубы,  подбирая
слова похлеще и повыразительнее. -- Ты  не больно-то  ерепенься, нафталинная
твоя душа!.. Вот попрошу майора Чернышева, начальника четвертой части, чтобы
он  тебя  в разведку послал вместе  со  мною. Я погляжу, какой из тебя герой
выйдет...
  Положение  обострялось.  Благоразумный  и  степенный Пинчук  попробовал
успокоить спорщиков.
  -- Брось, Семен, чого ты  пристав до чоловика, --  дипломатически начал
он, беря возмущенного Ванина за руку. -- Иван  и сам пойме, що для нас  така
обмундировка не подойдет...
  Пинчук старался  не скандалить  с хозяйственниками: так или  иначе  ему
приходилось часто иметь с ними дело.
  -- Бачыш, дорогой, -- продолжал Петр как можно дружелюбнее.  -- Мабуть,
мы и вправду за границу пидем. Так що одеть нас нужно як следуе...
  Трудно сказать,  что  больше всего подействовало на Дрыня:  Сенькина ли
угроза пожаловаться майору  Чернышеву или слова Пинчука. Скорее всего и то и
другое. Только Дрынь сразу смягчился.
  -- Так бы и сказали.  А  то обзывать всякими словами, --  примирительно
проговорил он, забирая  обратно полинявшие телогрейки и ватные  шаровары. --
Какие номера нужны?
  На склад пришел сам Докторович. Расщедрившись, он выдал разведчикам еще
и белые полушубки, которые  зимой могли с  успехом заменять им маскировочные
халаты.  Пинчук  поблагодарил  начальника   АХЧ.  Как  бы  там  ни  было,  а
разведчиков  в  управлении  дивизии  помаленьку  баловaли  eго,  начиная  от
генерала  и  кончая  Борисом  Гуревичем.  Много  писала   о  подвигах  лихих
разведчиков газета, у каждого из них в кошельке хранилось до десяти газетных
вырезок.  Даже  редакционный шофер  и тот  сильно подружился с разведчиками.
Теперь они почти все дымили из пестрых мундштуков, сделанных золотыми руками
добрейшего Лавры.
  В день выдачи обмундирования у разведчиков произошло событие, о котором
потом долго говорили солдаты.  Кузьмич, хлопоча возле своих лошадей, потерял
тренчик  от нового ремня. Пинчук  устроил старику  настоящий  разнос. Только
сейчас разведчики могли  полностью оценить  всю мудрость  своего старшины  в
вопросах экономики.
  --  Що  такэ есть  тренчик?  -- спрашивал он сконфуженного ездового. --
Тренчик -- цэ кусок  кожи. В Червоний  Армии, мабуть, служат зараз  миллионы
чоловик.  И як  що  каждый из  бойцов  потеряет  по одному  тренчику  --  цэ
обойдется  держави  в тысячи волив. Скильки  стоят  тысячи  водив?  Миллионы
рублив  же. А  скильки  трэба  на  выделку кожи? Тэж миллионы... От  тоби  и
тренчик!..  Беречь  надо народное имущество! Так и в присяге сказано, яку ты
принимав, Кузьмич! -- заключил он и, довольный тем, что произвел достаточный
эффект своими "волами" на разведчиков, пригладил вислые усы.
  После  этого  Пинчук  приказал  отделенным  построить   во  дворе  всех
новичков.
  --  Заниматься  будэмо! --  объявил  он  и  вывел  солдат  за  село,  в
заснеженную степь.
  Там он  заставил  бойцов  бегать,  ползать по-пластунски,  прятаться  в
снегу. То и дело покрикивал:
  -- Назад!.. Повторыты!..
  Старшина проявил такое усердие, что под конец занятий солдаты взмокли.
  -- Завтра  с  утра знов начнем!  -- пообещал  он,  уводя разведчиков  в
расположение роты.
  -- А  может,  товарищ  гвардии  старшина, не  стоит...  --  пробормотал
Сенька, который теперь уже был отделенным  командиром, но Пинчук так на кого
посмотрел, что тот сразу же притих.  -- Оно конечно. Учеба, она на пользу...
Как воздух, нужна солдату, -- попробовал исправить свою оплошность Ванин.
  И  все-таки   Сенька  не  понимал,   почему  это   вдруг  Пинчук  решил
"помуштровать" бойцов, -- ведь раньше с ним этого не случалось.
  -- Молодежь учить трэба, -- твердил старшина.
  Петр не счел нужным объяснять  Семену,  как  пришел он  к этому мудрому
выводу. А было это так...
  Несколько  дней  тому назад позвал Пинчука  к себе Забаров и неожиданно
для него объявил:
  --  Знаешь  что,  старшина, а  ведь ты  нe  полностью  выполняешь  свои
обязанности.
  -- Як цэ?.. Не розумию. -- Петр, очевидно, был поражен этим заявлением:
на его взгляд, он делал все, что требовалось от старшины.
  --  Хозяйственные дела ты  ведешь безупречно. Тут, как говорят,  у тебя
комар  носа не подточит, -- продолжал лейтенант, посматривая темными глазами
на сникшего вдруг Пинчука. -- Но это еще не все. Ты читал вот эту книжку? --
командир листал страницы Устава внутренней службы.
  -- Читав. Много разив читав.
  -- Значит, плохо читал, -- продолжал Забаров строго. -- Послушай. Вот в
этой  статье  устава говорится,  что  старшина  является прямым  начальником
сержантов и солдат роты и отвечает: за правильное несение службы солдатами и
сержантами, за дисциплину и поддержание установленного внутреннего порядка и
за сохранность оружия,  боевой техники, боеприпасов  и  имущества в  роте. В
отсутствие офицеров  роты  старшина  является  заместителем  командира роты.
Видишь, какой ты большой начальник.
  --  У  меня,  товарищ лейтенант, было хозяйство  и побольше, -- глухо и
обиженно заметил Пинчук.
  --  Может быть, -- спокойно продолжал  Забаров. --  Но вот в уставе еще
сказано,  что  старшина обязан лично проводить занятия с солдатами роты. Что
ты  на  это скажешь?  Проводишь ты такие занятия?.. Нет.  То-то же!  А учить
бойцов мы обязаны и на войне, используя для этого каждый свободный час.
  -- То правда, -- быстро  согласился Пинчук и  досадливо дернул  себя за
свисающий ус.  --  Ось  як получилось нэ  добрэ!.. Позабував, старый хрен!..
Спасибо, товарищ лейтенант, що напомнили!..
  Несколько часов  подряд не  выглядывал Пинчук из  своей  хаты и  только
поздно  вечером   пришел   опять  к  командиру   роты.  Положил   перед  ним
разграфленный и заполненным лист бумаги.
  -- Что это? -- удивился Забаров.
  -- Расписание занятий на завтра.
  -- Вот это  дело! -- похвалил лейтенант  и,  внеся некоторые  поправки,
утвердил расписание.
  С тех  пор  Пинчук не  пропускал  ни одного  свободного часа,  чтобы не
позаниматься с солдатами. Как-то с восхищением признался Шахаеву:
  --  Лейтенант-то наш, мабуть, у генерала  учився!  Як  вин  меня  ловко
пиймав!  На  уставе...  а? Що ты  на  цэ  скажешь?..  Голова  у  него  добрэ
приделана!..
  -- А ты, наверное, на него обиделся тогда? -- спросил парторг.
  --  Першу минуту  --  да. А як вин  мне  растолкував,  в чем  я  промах
допустил,  тоди  що ж обижаться.  Правду  каже!..  Скоро,  мабуть,  в  новое
наступление  пидэмо, готовить  солдат  надо к  тому. Так  що лейтенант прав.
Проморгав я трохы!..
  В начале января, туманным и морозным утром, началось новое наступление.
Разведчики  двигались  вместе  с  саперами.  Две полуторки  у  саперов  были
полностью загружены  указками  с  буквой  "С"  -- начальной  буквой  фамилии
командира дивизии. Сенька  изловчился и тут: он устроился  в кузове одной из
машин и мысленно вычислял, хватит ли этих  указок до границы. Решил, что без
малого  хватит.  Дивизии на этот раз пришлось наступать  прямо на  город.  И
несколько дней  спустя она  была упомянута  в приказе Главнокомандующего  по
случаю освобождения Кировограда.
  Наступление  не  приостанавливалось  и   ночью.  Разведчики  все  время
двигались вперед. Только рация комсорга Камушкина соединяла еще их с живым и
непрерывно катившимся вслед за ними огромным и сложным организмом дивизии.
  Наташа с санитарной сумкой через плечо шагала рядом с парторгом. Как-то
во  время  короткой  остановки она, не  глядя  на Шахаева,  словно для себя,
сказала:
  -- А ведь я очень плохо поступила тогда.
  -- Это ты о чем, Наташа? -- спросил он ее.
  --  Разве  так  можно. Испортила  вам  весь  праздник. Разревелась  как
дурочка. Как это нехорошо!..
  -- Это же вполне  естественно, Наташа! На твоем месте любой не выдержал
бы. Мы собрались вместе, веселимся, а Акима нет.  Нет, ты ничего плохого  не
сделала, Наташа. У тебя хорошее, большое сердце!..
  --  Это  вы  успокаиваете меня, -- быстро перебила  она парторга.  -- А
поступила тогда я нехорошо и не могу простить себе этого.
  Забаров приказал  двигаться  дальше, и Наташа  с Шахаевым замолчали, но
шли по-прожпему рядом.
  В одну лунную рождественскую ночь забаровцы вступили в большое  русское
село Калиновку. Сенька присмотрелся  к  домикам,  повел  носом и обрадованно
воскликнул:
  -- Хлопцы, здесь Русью пахнет!..
  Пахло  кренделями и еще чем-то  очень вкусным. Хотя  в окнах и  не было
света, но по  всему чувствовалось, что в домах  в  эту ночь никто не спал. В
лунной безветренной  ночи стояли кизячьи  дымы.  Снег похрустывал под ногами
разведчиков,  в   нерешительности  топтавшихся   на  одном  месте.   Домики,
обступавшие их с двух сторон, манили к себе теплом и уютом.
  -- Может, зайдем  на  минутку?.. -- робко предложил Ванин,  взглянув на
огромную белую фигуру командира.
  Немцев в  селе  не было.  Бойцы поняли это, едва  вошли  в Калиновку. И
все-таки  осторожный Забаров  приказал Ванину и Каримову  пройти по улицам и
разведать обстановку.  И  только когда они  вернулись  и  доложили,  что все
спокойно,  Забаров  разрешил  разведчикам  войти  в  дом.  Хозяйка  радостно
встретила  солдат.  Она  долго не  уходила  из  горницы  --  никак не  могла
налюбоваться  на дорогих гостей.  Во дворе послышались голоса, скрип  колес,
конское ржание.  Скрипели гусеницами на снегу танки. Обогревшись, разведчики
стали прощаться с хозяйкой. Уже в дверях они столкнулись с бывшим командиром
лейтенантом  Марченко. На нем была черная кавалерийская бурка. Вот только не
знали разведчики,  для  чего она  ему. "Глупый, никому не нужный  фарс",  --
подумал Забаров  и  горько усмехнулся. Обрадовавшись этой  встрече, Марченко
схватил Федора за руку и потащил его в свободную комнату, оживленно болтая:
  -- Вот  здорово, черт возьми!..  Не ожидал встретить тебя здесь!..  Ну,
рассказывай, как дела!..
  Марченко усадил Забарова рядом с собой. В его  руках непостижимо быстро
оказалась холодная фляга с водкой.
  Выпили по одной стопке.
  -- Ради такого случая не грех выпить и по второй!
  -- А вот этого делать сейчас не следует, -- спокойно возразил Забаров.
  -- Опять ты за свое! -- обиделся Марченко.  -- Неужели ты не рад  нашей
встрече? Ведь как-никак, а более двух лет вместе прослужили!..
  -- Почему не  рад? Очень даже рад, --  сказал Федор. --  Но пить сейчас
больше не буду. Ты уж извини меня.
  -- Не притворяйся, Забаров!  -- голос Марченко  стал  резок. -- Знаю  я
вас. Не любите вы меня.  Забыли все.  А ведь  гордились, черт бы вас побрал,
когда имя  вашего  командира гремело на всю  армию! --  лейтенант налил себе
полный  стакан  и  одним духом выпил  его.  Коричневые глаза  его заблестели
огнем.  --  Тот же Васильев, который  теперь видеть  меня  не хочет, не  раз
выносил мне благодарность за мои блестящие поиски, лично прикреплял ордена к
Марченковой гимнастерке, и Марченко был его первым любимцем!.. А кто отстоял
аксайский  плацдарм?  Кто  воспитал вас  -- тебя,  Шахаева,  Акима,  Ванина,
Пинчука?.. Кто  больше всех ходил в опасные операции, кто захватил немецкого
генерала? Разве не Марченко? Кого обнимал  командующий армией там, у поселка
Елхи? Разве не лейтенанта Марченко?.. Так почему же вы все забыли об этом?..
-- Марченко рывком  подтянул  к себе флягу,  хотел  было еще налить себе, но
Забаров спокойно остановил его, взяв из его рук водку.
  -- Мы  уж слышали  это  от тебя,  -- глухо  проговорил Федор.  -- Разве
только  ты  один воспитывал разведчиков?.. Все помаленьку  воспитывали  друг
друга. А Шахаев? Он, пожалуй, побольше нас с тобой сделал.
  Забаров  говорил и видел, как  все  более  склонялась  когда-то  гордая
голова Марченко, глаза  его мутнели, губы шевелились. Казалось, он готов был
либо  расплакаться,  либо  страшно  выругаться.  Но, к  удивлению  Забарова,
Марченко тяжело поднялся из-за стола, прошелся по комнате и прохрипел:
  -- Хватит, Забаров...
  Федор видел, как тяжело было офицеру, и стал быстро прощаться:
  -- До свидания. Подумай о том, что я тебе сказал.
  Забаров  вывел разведчиков  за село. На  белом  бугре  чернели какие-то
пятна. Оказалось,  что  тут  успела уже окопаться  стрелковая  рота.  Вскоре
разведчики услышали знакомый голос неуемного своего дружка Фетисова.
  -- Петренко, у тебя все бойцы на месте? -- спрашивал он.
  -- Все до единого! -- отвечал простуженным голосом Петренко, тот самый,
что в приднепровском лесу разговаривал с  генералом. Поcлe  Днепра Петренко,
по рекомендации Фетисова, был назначен командиром стрелкового отделения.
  -- А у тебя, Гаврилин? -- опять раздался голос старшины.
  -- Все, окромя Фролова. В Кировограде, в уличном бою...
  -- Знаю. Написал о нем родным?
  -- Так точно. Написал.
  Забаров, проходя мимо, подумал, что пехотинцам, наверное, очень хочется
зайти в домики и погреться. Но они вот лежат на этом холодном снегу -- в ста
метрах от тепла, сытной пищи, от ласкового огонька...
  Забаров вновь подумал о Марченко и тяжело вздохнул.

4

  Остаток ночи разведчики провели в освобожденной полком Баталина деревне
Юрково. Решили переночевать  в доме, который привлек их своей  добротностью.
Вскоре  пришел Пинчук, весь заиндевелый, как дед-мороз. Он принес в  термосе
горячий борщ, а во флягах -- водку.
  Привыкшие к восторженным встречам  с населением освобожденных  городов,
деревень и сел, солдаты были на этот раз  поражены  угрюмостью хозяина дома.
Он  даже не предложил  разведчикам сесть. Бойцы  намекнули ему о ночлеге, но
тот пропустил  это мимо своих ушей. В довершение всего он стал разучивать со
своим сыном -- мальчиком лет десяти -- "Новый завет", псалтырь.
  -- "От  Матфея  святое благословение, -- тягуче  читал хозяин,  набожно
смотрел на икону и приглаживал бороду, расплавленным воском стекающую ему на
широченную   грудь.  --   Родословие  Иисуса  Христа,  сына  Давидова,  сына
Авраамова. Авраам  роди Исаака. Исаак роди Иакова. Иаков роди Иуду и братьев
его..."
  -- Слухай, старый! --  не выдержал  Пинчук.  --  Не  знаю, кто там кого
родыв,  но тебя  наверняка --  Иуда!..  Кажи, у тебя можно хлопцам переспать
ночь чы ни?
  -- Рад бы всей душой, да только больные мы...
  -- Щось вид у тэбэ дуже свеженький...-- язвил Пинчук. Злоба мутила его,
толкала на дерзость.
  Шахаев заметил, как от слов  Пинчука глаза старика вспыхнули нехорошими
огоньками  и быстро спрятались под мохнатыми рыжими бровями. Отослав куда-то
сына и сунув за образ псалтырь, старик начал  не спеша сучить дратву. Был он
высок и  плечист. На витом поясе -- связка  ключей. Голова смочена маслом  и
тщательно  причесана. Из-под ворота  синей сатиновой рубахи выпирала воловья
шея. От всей фигуры хозяина веяло устойчивой домовитостью.
  --  Бачу,  ты,  старый,  пропитався  этой  частной  собственностью,  --
продолжал колоть его Пинчук, невзлюбивший старика с первой минуты.
  Хозяин молчал. Тугая шея его багровела.
  Наташа  молча  смотрела в  окно на залитый лунным  светом  двор. Он был
обнесен высоким  тесовым забором. Крыша в крышу  жались каменные приземистые
конюшни и хлевушки. Перед окнами -- погреб, накрытый тяжелой железной дверью
с пудовым замочищем.
  Шахаев прилег на скамейку --  разболелась  на спине рана. Старик  хмуро
смотрел на разведчиков, долго  силился  о чем-то их спросить, но, видимо, не
решался. Молчали и разведчики.
  -- А что,  товарищи, -- начал  наконец  хозяин, не  глядя на солдат, --
колхозы вновь будут али как?.. -- в его глазах появился настороженный блеск.
  -- А  тебе як  хочется?  -- в свою  очередь  полюбопытствовал  Петр  он
понимал, что колхоз не устраивает старика.
  --  Мне што  ж... --  уклончиво ответил  хозяин. --  Государство -- оно
решит...
  -- А ты як бы ришыв? -- допытывался Пинчук.
  -- Я человек маленький.
  -- А все-таки?
  Хозяин промолчал. Пинчук посмотрел на него долго и испытующе. "Будут ли
колхозы?"  --  таких  еще  вопросов  разведчикам  не  приходилось слышать  в
освобожденных селах. Пинчуку вдруг вс