правится дивизия,
совершенно свежая.  Юго-восточнее Кременчуга уже  сосредоточивается  ударная
танковая группа. Бой за  Днепр  развертывается  от  Киева  до  самого  моря.
Разумеется,  это  вовсе не значит, что  нам не будет тяжело. У немцев  здесь
много  авиации. Переправлять боеприпасы,  технику  и  пополнение придется  в
основном только ночью.
  Генерал замолчал и долго всматривался в правый берег. Там, под кручами,
приветливо белели домики большого села Бородаевки. Тишиной и покоем веяло от
соломенных крыш, кирпичных труб да старых колодезных журавлей. Но  никого не
могла обмануть эта тишина.
  -- Притаились немцы, -- как бы размышляя вслух, заметил Сизов.
  --  Притаились, конечно, --  подтвердил Демин.  -- Как думаете, послать
вначале одних разведчиков?
  -- Да, разведчиков. Кстати, Васильев, они продолжают свои наблюдения?
  -- С самого утра,  товарищ генерал.  Двоим удалось на зорьке пробраться
даже на остров. Вон на тот, видите?
  Майор Васильев показал на покрытый  зеленым тальником  небольшой клочок
земли, который находился почти на самой середине реки.
  -- У них там рация есть?
  -- Есть, товарищ генерал.
  -- Пусть наблюдают до самой ночи.
  -- Слушаюсь.
  -- Пока пошлю  разведчиков,  саперов  и  с  ними одну стрелковую  роту.
Старшим назначаю  лейтенанта  Марченко,  --  продолжал генерал,  отвечая  на
вопрос Демина. -- Вот эта группа и поплывет первая. Быстров, видите, сколько
лодок приготовил!
  Демин  оглянулся  назад. Весь  прибрежный  лес  был  завален  рыбачьими
лодками,  деревянными  воротами,  колодами  из конюшен, небольшими плотами и
даже связанными между собой плетнями. Тут же валялись пустые  железные бочки
с отверстиями, плотно забитыми деревянными пробками. Саперы прикрепляли их к
плотам.
  Надо  послать с разведчиками батарею  Гунько,  Иван Семенович. Он очень
просил меня об этом, -- предложил полковник Павлов. -- У него с разведчиками
старая дружба.
  Генерал быстро согласился с Павловым.
  -- С разведчиками переправится капитан Крупицын,-- сообщил Демин.
  -- Хорошо, -- одобрил генерал и снова посмотрел на правый берег Днепра,
над  которым  кружились  два  наших самолета-разведчика.  -- Крупицын -- под
стать разведчикам. Молодой, энергичный. И, кажется, они с ним старые друзья,
так же как и с Гунько.  Это  очень хорошо. -- И комдив вновь стал следить за
самолетами. Наблюдали за ними и остальные офицеры.
  -- Странно, что немцы не стреляют по самолетам, -- наметил Васильев. --
Может быть, у них тут и зениток-то нет?
  -- Вы думаете? -- повернулся к нему Сизов.
  -- Мне кажется, товарищ генерал.
  --  Эх, разведчик! -- комдив улыбнулся. --  Немцы не  такие уж  дураки,
чтобы  из-за  двух  самолетов,  к  тому  же прилетевших  с  целью  разведки,
открывать свои огневые точки. Вот что,  майор, передайте разведчикам,  чтобы
связь держали постоянно. Пусть еще раз проверяют радиостанцию.
  Васильев ушел.
  Генерал вынул из кармана пачку папирос.
  Демин посмотрел на него с удивлением: генерал был некурящим...
  Отпустив  офицеров  в полки, комдив и начальник политотдела  еще  долго
оставались на  берегу, всматриваясь в противоположную сторону. Сизов казался
спокойным, но Демин  знал, что это  не так:  огромная ответственность  вновь
легла на плечи стоявшего рядом с ним высокого и худого человека.
  Генерал повернулся и неторопливо зашагал от бeрега. Демин пошел за ним.
Вскоре они услышали солдатский разговор.
  -- Оно бы  только зацепиться,  а там пойдет, --  звучал  чей-то немного
простуженный голос.
  -- Зацепимся. Как на "пятачке", помните?
  -- Ну, брат, тут тебе не Донец! Похлеще, пожалуй, "пятачка" будет!..
  -- ...А я ведь, товарищи,  и плавать-то не умею. Честное слово. В наших
краях негде было поучиться плавать. Пустыня кругом. Буду пузыри пускать.
  -- Ничего. Прокофьев тебя на спине перевезет, коли тонуть соберешься. У
Ваньки спина что палуба...
  -- А Днепр-то, хлопцы, того... широк!
  -- Гоголь вроде писал, что птица только до середины долетает...
  -- Ну, Гоголь тут немножко того...
  -- Чудачье! Это же он образно выразился!.. Романтик!
  Заметив генерала и  полковника, солдаты быстро вскочили на ноги и стали
торопливо  одергивать на  себе гимнастерки, стряхивая с  них песок. Генерал,
улыбаясь, направился к ним.
  -- Значит, зацепимся, говорите, а? -- спросил он, подойдя к бойцам.
  Солдаты просияли.
  -- Зацепимся, товарищ генерал! -- отметили хором.
  -- А ведь трудно, товарищи, будет.
  -- Понятно, что трудно.
  -- А если кому придется вплавь?
  -- И вплавь доберемся, товарищ генерал!
  -- Петренко  добрэ казав: и вплавь  одолеем. Тильки  б  скорийше приказ
був.
  -- За Днепром, наверное, дом? -- спросил украинца Демин.
  -- Ни. Я з Полтавщины.
  -- Был дома-то?
  --  Був. Все погорело  як  есть... -- и  застенчиво улыбнулся. Глядя на
товарищей, торопливо закончил: -- Поправится колысь. Построим заново...
  -- Конечно, построим, -- подтвердил начальник  политотдела  и добавил:-
Гитлеровцев только надо поскорее гнать.
  -- Погоним, да еще как! -- уверенно проговорил Петренко, прокашлявшись.
-- А  скоро, товарищ генерал, прикажете плыть-то  туда? --  осмелев, спросил
он.
  На него зашикали.
  -- Не твое дело. Все бы он знал.
  -- Скоро. Очень скоро, -- сказал генерал и пошел дальше.
  Сейчас  он был вновь серьезен  и суров. За всех вот этих хороших людей,
одетых в  солдатскую  форму,  был  он в ответе. От  принятого  им решения во
многом зависела их судьба.
  Сделай генерал опрометчивый шаг, и  может не только сорваться операция,
но и  напрасно погибнут  десятки и  сотни безропотных,  доверчивых и  добрых
людей, за которых он отвечал и перед страной, и перед командованием, и перед
их семьями, и  перед ними самими  --  этими великими  жизнелюбцами! И как же
нужно было все взвесить, все учесть и спланировать, чтобы успешно  выполнить
боевую задачу и побольше спасти драгоценнейших жизней!
  Прибрежный  реденький  лесок   был  полон   возни.   Тут   устраивались
артиллерийские  батареи,  на  вершинах старых  дубов  сидели  артиллерийские
разведчики-наблюдатели, записывали что-то в свои журналы, придерживая их  на
согнутых коленях   связисты, как пауки, тянули в разных направлениях  тонкие
нитки кабеля, опутывая  ими деревья.  Зарывались в желтый, шафранного цвета,
песок тяжелые танки, которым сейчас делать было нечего. "Катюши", притихшие,
как всегда овеянные таинственностью, стояли за лесом в колхозном саду.
  Шла  непонятная  на  первый взгляд, но привычная  для  фронтового  люда
мудрая работа перед большими событиями.

2

  На задание уходили все разведчики. Шла впервые  в бой и Наташа. На этот
раз бойцы  не сдавали документы старшине.  Коммунисты и комсомольцы получили
от Пинчука для своих партийных и комсомольских билетов по листу пергаментной
бумаги. Это растрогало солдат.
  -- Эх, Тарасыч!.. -- отбросив официальность, расчувствовался Сенька. --
Умную  голову  дал  тебе  твой  батька!  Все-то  ты предусмотрел,  обо  всем
позаботился... Были бы у нас все такие старшины, давно бы Гитлеру каюк!..
  Пинчук, обычно относившийся с большим подозрением к Сенькиным похвалам,
на этот раз  был польщен и взволнован. Он понимал, что паренек сказал  такие
слова не  ради  простой шутки. Потеплевшие  взгляды разведчиков, с  которыми
встречались глаза Пинчука, тоже говорили о многом.
  Был сегодня  очень  доволен  и Вася  Камушкин.  Его круглое,  усыпанное
веснушками лицо сияло счастливой улыбкой. Шутка  ли дело  -- с ними поплывет
сам капитан Крупицын!.. Обрадовались капитану и остальные бойцы.
  -- Вот, значит...  едем... плывем  то есть...  --  смущенно  проговорил
Крупицын.
  Всегда  такой речистый,  он сейчас не нашелся что сказать. Но и эти его
скомканные  волнением  слова понравились  разведчикам. Крупицын мял в  своих
руках полевую сумку.
  В конце концов он овладел собой.
  --  Вы идете сейчас, товарищи, не просто в  разведку,  --  взволнованно
начал он  свою  короткую речь.  -- Вам,  может  быть,  придется  вступить  в
открытый бой. На вашу долю выпало  счастье первыми форсировать Днепр. Первые
минуты, а может быть, и часы нам надо  рассчитывать только на свои силы. Нас
мало.  Но ведь разведчиков никогда не бывает много --  вы это хорошо знаете,
товарищи! И все-таки вы побеждали. Победим и на этот  раз. Помните,  друзья,
слова генерала: назад пути нет. Путь один -- только вперед!..
  Саперы, артиллеристы и стрелки вышли к  месту  переправы одновременно с
разведчиками.  Те  встретились  с  поддерживающими  подразделениями  уже  на
берегу.  Последние  триста метров  разведчикам  пришлось  пройти  с  большим
трудом:  песок  осыпался под ногами,  люди  быстро утомлялись. Повозки  роты
остановились  в  роще:  их задержали  там, чтобы скрипом колес не  разбудить
немцев.  Солдатам  пришлось таскать ящики с боеприпасами  на  себе. У берега
стояло  шесть рыбацких лодок и несколько плотов  для противотанковых  орудий
батареи Гунько.  Бойцы, погрузив боеприпасы  и пушки, молча пошли  в лодки и
встали на плоты.
  На берегу  стояло несколько офицеров.  Среди  них выделялась  высокая и
стройная фигура  генерала, маленькая -- начальника политотдела. Сизов что-то
тихо говорил лейтенанту Марченко,  Гунько, Забарову  и  командиру стрелковой
роты.
  Солдаты   притихли,   прислушиваясь   к  шелесту   волны  под   лодкой.
Дегтярно-черная гладь Днепра пугала.
  Наконец четыре фигуры отделились и стали быстро приближаться к лодкам.
  "Отчаливай!" -- взмахом руки приказал Марченко.
  Саперы  оттолкнулись  от  берега.  По днищам лодок еще  некоторое время
терлась галька.
  Лодки  шли почти  на  одном уровне  с плотами  артиллеристов. И  только
челнок  Шахаева скользил чуть-чуть влево.  Саперы  гребли тихо,  но все-таки
негромкие всплески воды были слышны под их веслами. Поскрипывали уключины.
  Первое  время  немцы вели  себя  спокойно,  но  через  несколько  минут
началось самое неприятное, чего больше всего опасались разведчики, пехотинцы
и артиллеристы:  на правом берегу поднялся  к небу  огромный луч прожектора.
Он,  словно  для  виду,  пошарил немного по темному небосводу и  вдруг начал
быстро клониться книзу, падая, как гигантский огненный  столб, подпиленный у
самого  основания. По  спинам  бойцов прошел  холодок.  Лодки плыли  прежним
курсом.  Только  чуть слышнее стали всплески  под веслами  гребцов, погромче
скрипели  уключины.  Огненный  столб пересек реку  левее, проложил дорогу  и
уперся в крайние домики на левом берегу, осветил их недобрым неживым глазом.
Оттуда тотчас  же раздался испуганный лай  собаки. Глаза солдат  следили  за
этим дьявольским  столбом. Луч прожектора шарахнулся  еще левее, пошарил там
и, ничего не  обнаружив,  стал  продвигаться вправо,  неотвратимо  и зловеще
приближаясь к разведчикам.
  Лодки  были уже на середине реки, когда первую  из  них, ту, на которой
плыл  Шахаев со  своей группой,  захватил прожектор. Он  вцепился в нее, как
хищник. Разведчики увидели парторга.  Шахаев сидел, выхваченный  из  тьмы, и
подавал  какие-то  отчаянные знаки гребцу-саперу. Остальных солдат  не  было
видно.  Наверное, старший сержант приказал им лечь на дно лодки. Нe прошло и
одной минуты, как вражеский  снаряд  спугнул тишину и оглушительно взорвался
где-то за светлой полосой, проложенной прожектором.
  -- Господи, что он делает?  -- Наташа невольно тронула Сеньку  за руку.
-- Куда он?..
  Лодка  Шахаева  уходила  все  дальше  и  дальше  от  остальной   группы
разведчиков, отклоняясь влево. Луч прожектора сначала неотступно  "вел"  ее,
потом, словно  спохватившись,  метнулся  в сторону, скользнул по маскхалатам
разведчиков, по каскам стрелков и артиллеристов и стал шарахаться из стороны
в сторону,  то выхватывая  из черного зева ночи лодку Шахаева,  то  основную
группу  переправляющихся. Возле  лодок то и дело поднимались водяные столбы.
Снаряды падали  совсем близко. Один  из них  разорвался почти  у самой лодки
Шахаева. А двое -- парторг и сапер -- по-прежнему сидели на своих местах. Их
силуэты с каждой минутой уменьшались.  Немецкие снаряды рвались  и справа, и
слева,  и впереди,  и  позади  лодок и плотов  генералу и  другим  офицерам,
наблюдавшим за переправой с левого берега, казалось чудом, что лодки все еще
плывут, а люди в них до сих пор остаются невредимыми.
  --  В  вилку  берут...  --  проговорил  полковник  Павлов.--  Долго  не
продержатся.
  Забаров  раньше  всех  понял  замысел  Шахаева:  парторг хотел  отвлечь
внимание врага от основной  группы десанта,  но немцы, видимо, разгадали его
план.  Прожектор  по-прежнему  освещал  поочередно  все лодки. Сейчас  Федор
вспомнил, что в лодке парторга  находились большей частью молодые бойцы, те,
что не  были еще в сложных переделках,  и  ему стало совершенно ясно, почему
Шахаев оказался там.
  Берега   перестали   притворяться.   Ожили.    Завязалась   напряженная
артиллерийская  дуэль.  Застрочили  с   высокой  обрывистой  скалы  немецкие
пулеметы. На левом берегу, за  песчаным откосом,  шумнула "катюша".  Ее мины
кометами пронеслись над  головами  разведчиков и  стали  рваться сразу же за
Бородаевкой, освещая на миг спящие белые домики.
  Несмотря на разрывы  снарядов,  лодка Шахаева продолжала приближаться к
правому  берегу.  Вцепившийся  в  нее  луч  прожектора  все  более  и  более
укорачивался.  Никто теперь не сомневался в том, что Шахаев решил отвлечь на
себя огонь немецких орудий.
  ...Решение пришло настолько быстро, что Шахаев сам удивился. Кроме него
в  лодке  находились  еще четыре  молодых  разведчика,  недавно прибывшие  с
маршевой ротой,  да сапер, по  фамилии  Узрин. Ослепленный прожектором, он в
первую минуту  прикрыл глаза  руками, выпустив  весла.  Но  толчок  в  плечо
заставил Узрина вновь взяться за вeсла.
  -- Греби влево! -- приказал ему  Шахаев, уже не опасаясь, что его могут
услышать на правом берегу. -- Влево, влево  бери! -- повторил он еще  громче
и, сняв с пояса саперную лопатку, стал помогать гребцу.
  Остальные разведчики по  его приказу  попадали  на  дно лодки.  Уже при
первом разрыве немецкого снаряда парторг почувствовал сильный толчок в спину
и  затем неприятную  теплоту под  гимнастеркой.  "Ранен..."  --  с  холодным
спокойствием подумал он, не прекращая грести лопатой.
  --  Быстрей, быстрей,  Узрин!  --  торопил  он  сапера,  чувствуя,  что
слабеет.
  К снарядам вскоре присоединились и пули. Они выстрачивали параллельно с
лодкой длинные пузырчатые  узоры.  Одна  такая  очередь  просекла  наискосок
лодку,  сделав  в ней несколько  пробоин. Лежавшие  на дне лодки  разведчики
принялись затыкать отверстие ветошью, которой  их  предусмотрительно снабдил
Пинчук. Шахаев подумал, что вот так  же, должно быть, как  эта вода, из  его
раны  бьет кровь,  и  это одинаково  опасно для  всех сидящих  в  лодке. Он,
конечно, понимал, что  рану  следовало  бы  перевязать, но  боялся  сообщать
бойцам о  своем ранении: молодые солдаты могли растеряться. И, стиснув зубы,
Шахаев  терпел и  молчал.  Но  грести он  больше уже не мог  -- силы  быстро
оставляли его.
  Немецкие  пулеметы  ослабили свой  огонь. Часть из них,  очевидно, была
подавлена  или  уничтожена нашей артиллерией,  а часть перенесла стрельбу по
основным силам десантников, туда же била теперь и немецкая артиллерия.
  Шахаев тихо простонал.
  -- Вы ранены, товарищ старший сержант? -- приподнялся со дна лодки боец
Панюшкин. Это  был самый молодой из разведчиков, только недавно призванный в
армию.
  -- Откуда  ты взял?  Нет,  не ранен я. Ложись!..  -- прикрикнул на него
парторг,  чувствуя, что с этим криком  от него  ушла половина сил. И  Шахаев
решил молчать, сохраняя  остатки сил, необходимых для последней, может быть,
в его жизни, но решающей команды на правом берегу.
  Опустившись  в  лодку, он  крепко  прижался  к ее плоскому дну  спиной,
надеясь  таким  образом  приостановить  кровотечение.  Занятый  единственной
мыслью  -- сохранить в  себе силы  и довести  разведчиков до правого берега,
парторг не заметил даже, что вода возле лодки бурлит от пулеметных очередей.
Иногда залетали сюда и снаряды. Поднявшийся высоко водяной столб обрушивался
на  лодку,  и разведчики начинали  проворно работать касками, отливая  воду.
Работая  так,  они,  кажется, не испытывали  большого страха. Первые  минуты
приказ Шахаева  брать  левее  испугал  молодых разведчиков и даже  показался
безумным, но они быстро поняли замысел старшего сержанта.
  -- Я ранен, -- как-то тихо вскрикнул Панюшкин и умолк.
  -- Не ранен, а убит,  -- прохрипел Узрин, высвобождая  свои ноги из-под
головы Панюшкина: немецкая пуля попала бойцу прямо в голову.
  Шахаев молчал.
  Лодка  подходила  уже  к   скале,  смутно  выраставшей   перед  глазами
разведчиков. Наступили минуты, когда нужно было проплыть еще десятка полтора
метров,  чтобы  луч прожектора  не  смог  уже  достать  лодку. В  этом  было
единственное  спасение по крайней мере от гибели на воде. Под скалой же,  за
огромными валунами, можно было  укрыться и еще продержаться некоторое время,
а может быть, и до подхода помощи с левого берега.
  Немцы,  по всей вероятности, догадывались  о  намерении  разведчиков  и
усилили обстрел. Пулеметные очереди вновь хлестали вдоль и поперек, вправо и
влево, будто  кто-то  огромный стоял на скале и  сек по воде длинным  бичом.
Где-то наверху со страшным грохотом рвались снаряды. Шахаев давно уже слышал
этот грохот, но  только сейчас понял,  что это рвутся снаряды наших батарей,
прикрывающих десант.
  Ранило сапера. На его место быстро сел азербайджанец Али Каримов, рыбак
с Каспийского моря. Он греб уверенно, не спуская глаз с Шахаева.
  Когда лодка, ускользнув от прожектора и от  неприятельских  пуль, глухо
ткнулась  о берег, Шахаев  почувствовал, что настало время отдать  последнюю
команду,  а  с ней  --  и  последние  силы. Выбравшись  первым из  лодки, он
крикнул:
  --  За мной, товарищи!.. Вперед!..  -- и с удовлетворениeм отметил, что
произнес эти слова достаточно твердо и увe eннo.
  Голос  его, ударившись о  скалу, звонко  повторился многоустым эхом над
широкой и черной рекой.
  -- Где остальные? -- тихо спросил он, трудно  дыша.--  Как Узрин?.. Где
они?..
  -- Все тут, товарищ старший  сержант. Рядом, за камнями. Узрин  тоже. А
Панюшкин в лодке остался... Как вы себя  чувствуете?.. Вам лежать нада, тихо
нада...
  -- Ничего, ничего...
  Сверху сразу ударило несколько немецких пулеметов. Заговорили вражеские
автоматчики. Ракеты  рассыпались в  воздухе, падали в  воду,  шипели, как на
сковородке.  Пуля,  ударяясь о  камень,  высекала ярко-красную искру,  точно
большим кресалом.

3

  Добралась наконец  до  правого  берега и  основная  группа разведчиков,
поддержанная пехотинцами и артиллеристами. Их  потери  были невелики. Одного
солдата убило, троих тяжело ранило. Двоих разведчиков слегка задели осколки.
Наташа тут же, на берегу, их перевязала. Легко ранило и Гунько, -- вражеская
пуля коснулась его правой руки, --  но он никому об этом не сказал и наскоро
завязал руку носовым платком.
  Берег тут был отлогий и песчаный. Только в  километре от главного русла
реки, за селом,  начинался  крутой подъем, изрезанный  поперечными оврагами,
многие из  которых  заросли колючим  кустарником.  Туда,  на  гору,  вбежало
десятка  два  домиков,  чуть видневшихся сейчас  на горизонте. Основные силы
немцев, по всей  вероятности, находились  на  той  горе. Бойцы  сравнительно
легко  сбили боевое  охранение врага и стали  осторожно продвигаться вперед.
Вскоре достигли восточной окраины села. Здесь Марченко остановил Забарова.
  -- Тут будет мой КП,-- решил он.-- Радиста оставь со мной. С тобой буду
разговаривать через  связных. Впрочем, можно протянуть и  нитку. Но связными
надежней.
  -- Почему? -- удивился Забаров.
  -- Как только войдете в Бородаевку, немедленно сообщи, -- не отвечая на
вопрос, продолжал Марченко.-- Голубева пусть тоже останется, --  добавил он.
Но из темноты раздался голос