ка  услышали
голос лейтенанта Марченко:
  -- Вперед! В атаку!..
  Они  увидели  лейтенанта  над окопом.  Хищно  изогнувшись,  он рванулся
вперед, то и дело припадая на одно колено и стреляя куда-то из  автомата. За
ним, рассыпавшись цепью, бежали пехотинцы. Сенька и Аким вылезли из окопа  и
побежали за  лейтенантом. Мелькнула огромная,  сутуловатая  фигура Забарова
пробежал Шахаев и следом за ним -- Алеша Мальцев.
  Та-та-та-та... -- выстрачивали пулеметы.
  Тррр-ах!.. Тррр-ах!.. -- рвались гранаты...
  Тию-тию-тию... -- пели пули.
  Покрывая все эти звуки, донесся низкий, рокочущий бас Забарова:
  -- За танками укрывайся!.. За танками!..
  Советские  танки  --  их  было более  десятка,--  выскочив  из укрытия,
теснили  к  реке  высадившуюся немецкую пехоту. Немцы,  пятясь, укрывались в
прибрежных кустарниках и камышах. Стон стоял над рекой.
  Бомбы,  непрерывно сыпавшиеся  с наших  самолетов, взбаламучивали воду,
выбрасывали  на берег вместе с  грязью  вонючую тину и  скользкие  сплетения
лягушатника.  Танки,  оттеснив  врага,  повернули вправо  и  скрылись  среди
разрушенных  строений  большого  села   Александровки,  вытянувшегося  вдоль
восточного  берега  реки.  Оттуда  послышались  частые, короткие  и  звонкие
выстрелы танковых орудий.
  Отбив первую  атаку неприятельской  пехоты,  наши стрелки  и разведчики
вернулись  в   свои  окопы.  Наступило  минутное  затишье.  Потом  раздались
отрывистые,  злые  выстрелы  иптаповцев,  расположенных  в  боевых  порядках
пехоты.
  --  Забаров!.. -- растирая кровь  на  грязной щеке, Марченко подошел  к
старшине. -- Ты тут смотри за ребятами. А я побегу к Васильеву. Может, новые
задания  будут. Доберусь  как-нибудь по траншее.  Ну, желаю  всего  доброго,
друзья!  --  Пригнувшись,  Марченко  зашагал,  сначала медленно,  потом  все
быстрее,  отталкиваясь от земли своими  легкими, пружинистыми  ногами. Федор
молча  посмотрел  ему  вслед.  В  темных  глазах  старшины, под  запыленными
длинными ресницами тлели, разгораясь, напряженно-сосредоточенные огоньки.
  Немцы  снова обрушили  всю силу  своего огня  на  передний  край  нашей
стороны.  Артиллерийская обработка  окопов  длилась  с  полчаса.  Потом  гул
разрывов стал удаляться.
  --  Товарищ старшина, танки!.. --  закричал Сенька Ванин. Но голоса его
не  было слышно -- только  виден  был  широко  открытый  рот. Гимнастерка  и
маскхалат  на  разведчике  были  порваны. По лицу ползли грязные  потеки  --
Танки!  Танки!..  --  кричали  в окопах,  и  разведчики  отчетливо  услышали
слитный, низкий рев чужих моторов.
  -- Танки!..
  Один из  них  уже вползал на бруствер  окопа. Вот он  качнулся, светлая
гусеница, выгибаясь, потянулась  через  окоп, квадратное днище машины обдало
солдат вонючим жаром.
  -- Пропускайте их на съедение нашей артиллерии!..-- крикнул молоденький
офицер, ротный  командир   по  румяным  его  щекам  из-под фуражки  тянулись
струйки не то грязного пота, не то крови.
  Еще один танк...  Этот несколько  раз крутанулся  над  окопом.  Засыпал
землей пехотинца. Солдат,  однако,  быстро выбрался  из-под  земли,  тряхнул
стриженой головой, выхватил  из кармана черную  бутылку. Танк пополз дальше,
рыча  и  отфыркиваясь  выхлопными трубами.  Пехотинец быстро вскарабкался на
бруствер.  Гимнастерка  сзади  у  него  завернулась. Ванин  увидел  смуглую,
посыпанную песком кожу и въевшуюся в тело железную пряжку. Из левого кармана
обшарпанных,  засаленных  брюк  выглядывала темно-коричневая головка  другой
бутылки.  Пехотинец согнул правую ногу, потом  выбросил  ее  назад, дернулся
весь, будто отталкиваясь, и кинул бутылку. Поглядел,  чуть приподняв голову,
туда, куда полетела бутылка, и стремительно скатился вниз.
  -- Есть!.. Горит, гадюка!..
  Некоторое  мгновение  стыла тишина. И  вдруг эту  тишину прорезал  крик
какого-то солдата:
  -- Убило ротного!
  Солдат бежал по окопу и кричал. Путь ему преградила гигантская фигура.
  -- Тише ты!.. Я -- ваш ротный. Понял?..
  Солдат  поднял голову  и встретился  с напряженным  блеском забаровских
глаз.
  -- Слушаюсь, товарищ старшина!..
  --  На  место!  --  приказал  Федор  пехотинцу  и, вдруг  выпрямившись,
скомандовал так, чтобы слышали все: -- Товарищи! Я -- ваш командир. Слышите:
окопов  не покидать.  Танки забрасывать  гранатами  и  бутылками  с  горючей
смесью.  Тяжелые  --  пропускать,  с  ними  расправится  наша  артиллерия!..
Немецкую пехоту расстреливать! Вести из карабинов только прицельный огонь!..
  Защелкали затворы. Пехотинцы  и разведчики прильнули к своим ячейкам. А
уже  от берега  реки показалась  новая  цепь вражеской  пехоты.  Над окопами
певуче засвистели пули.
  --  Спокойно,  товарищи!  Подпустите поближе!.. -- гремел над позициями
голос Федора.
  Огромный, с открытой волосатой грудью, он стоял  в окопе в полный рост,
следя за противником.  К  нему уже  подбегали командиры взводов, отделений и
докладывали:
  -- Товарищ ротный!
  -- Куда девать раненых? Блиндаж переполнен!..
  -- Связь с комбатом порвана!..
  -- Артиллеристы просят помочь им выкатить пушку. Как быть?
  Забаров, нe поворачивая головы, отдавал распоряжения  внимание его было
приковано к перемещавшимся зеленым фигурам. Их надо остановить во  что бы то
ни  стало. Вот они, эти  фигуры, уже  совсем близко, двести метров... сто...
пятьдесят...
  -- Рота... залпом, пли!
  Трескуче грянул залп. Ошпарил бегущих впереди фашистов.
  Перед глазами бойцов неуклюже падали враги.
  Слева,  из  уцелевшего,  хорошо замаскированного дзота, зло  и  яро бил
"максим". Та-та-та-та...-- неслось оттуда.
  Оседлав переносицу  очками,  Аким  выпускал одну автоматную очередь  за
другой.  Делал он это без суеты,  расчетливо,  невозмутимо. Ванин вел  огонь
рядом. Что-то с  сухим треском  лопнуло неподалеку.  "Граната!"  --  обожгла
догадка.  Аким все  еще стоял на прежнем местe. Только очков  уже не было на
его ястребином носу -- их стряхнуло взрывной волной. Они упали на дно окопа,
разбились о пустой автоматный диск. Чьи-то тяжелые шаги позади. Острый запах
человеческого  пота.   Трудное,  прерывистое,  с   храпом  дыхание.   Сенька
инстинктивно повернул голову и увидел немца. Белоглазый, с рыжей подпалинкой
густых бровей.  Перекошенное  длинное  лицо,  трясущаяся, искусанная  нижняя
губа,  качающийся над  мокрой худой  спиной  Акима плоский штык  -- таким  и
врезался он в память  Ванина. С непостижимой быстротой Сенька схватил его за
ногу,  тот дернулся назад, но  скрюченные черные пальцы разведчика железными
щипцами  впились  в  грубое  зеленое сукно  брюк,  рванули  на  себя. Фашист
свалился  в окоп.  С ловкостью  кошки  Ванин  прыгнул на него.  Правая  рука
металась возле кармана, ища  нож. Но Сенька не успел вынуть финку. Остальное
за него сделал Аким. Он взмахнул  рукой, что-то блеснуло в воздухе. И опять,
пораженный,  Ванин ошалело посмотрел на своего друга, узнавая и  не  узнавая
его.
  -- Черт... вот ты... как?..

3

  Генерал  руководил  боем,   находясь  на   довольно  широкой  площадке,
укрепленной на трех росших рядом дубах.  Деревья  были  искромсаны осколками
мин и плохо  укрывали Сизова. Комдив был легко ранен.  Перевязавший его руку
врач настойчиво просил генерала спуститься на землю.
  -- Ничего со мной не случится! -- отвечал он. -- Где  я еще найду такой
обзор?
  Он беспрерывно  разговаривал по  телефону, получал от командиров частей
информацию, давал необходимые указания.  На левом  фланге, на участке  полка
Баталина, сложилась тяжелая обстановка.  Неприятель бросил туда танки  и два
полка пехоты.
  -- Ничего... Ничего, Баталин! Держись!..
  --   Товарищ   генерал,   разрешите   подбросить   Баталину   резервный
артиллерийский   противотанковый   дивизион!   --   обратился   к    комдиву
встревоженный работник штаба. Его просьбу поддерживал полковник Павлов.
  --  Мои артиллеристы несут  большие потери на участке обороны Баталина,
товарищ генерал. У  Гунько осталось два орудия. На других батареях положение
не лучше,-- говорил, встряхивая контуженым плечом Павлов.
  Сизов молчал.
  Тревожно зазуммерил  телефон. Генерал  поднял трубку.  Снова докладывал
Баталин.
  --  Окружен, говоришь? Вижу! --  спокойно  ответил комдив. -- Отстаивай
свои  рубежи!.. Помощи  пока не  жди.  Смотри  за левым флангом. Там у  тебя
скопилось около  тридцати танков и  до  полка  немецкой  пехоты... Нет, нет.
Артиллерии пока не будет. Обходись тем, что у тебя есть!..
  --  Товарищ  генерал!.. -- не выдержал молоденький подполковник с худым
лицом.
  Генерал взглянул на него, не торопясь положил трубку.
  -- Передайте...
  -- Слушаюсь! -- обрадовался подполковник.
  --  Передайте, --  продолжал  Сизов,  остановив  взглядом  офицера,  --
передайте,  чтобы  полк иптаповцев  выдвинулся на  правый  фланг, на участок
обороны Тюлина.
  -- На правый? -- почти крикнул полковник Павлов. -- Но там сравнительно
спокойно, товарищ генерал.
  --  И  Тюлин  не  просит  подкрепления!  -- поддержал  Павлова  молодой
подполковник, но генерал резко заметил:
  -- Вы слышали мой приказ? Выполняйте!
  -- Слушаюсь! -- и молоденький подполковник поднял трубку.
  Генерал продолжал наблюдать. Офицеры, стоявшие рядом с ним, молчали. По
их встревоженным лицам было видно, что они не понимали комдива. Для офицеров
было совершенно  очевидно, что  немцы  наносят  свой главный удар на участке
обороны  Баталина  и, стало  быть, туда и  нужно посылать  резервные  части.
Однако теперь уже никто из штабных работников не решался возражать Сизову.
  Комдив снова говорил с Баталиным:
  -- У нашего правого соседа дела похуже. Против Белгорода немцам удалось
вклиниться в нашу оборону. Там они пытаются развить наступление!.. Нам  надо
держаться  во  что бы  то ни стало!.. Сковывать силы врага.  Ты слышишь?  Ну
вот!.. Нет-нет... Вам помогут танкисты. Я уже приказал им!..
  Над  наблюдательным  пунктом  рой  за   роем  пролетали  краснозвездные
бомбардировщики. Генерал проводил их взглядом, потом обратился к Павлову:
  -- Петр Петрович! Как артиллеристы?
  -- У иптаповцев  большие потери. Особенно на участке Баталина... Тяжело
им... Но  удержатся,  товарищ генерал.  Гунько подбил  уже  пять танков.  Но
тяжело им...
  -- Это  настоящий  солдат! -- проговорил Сизов,  вспоминая смуглое лицо
офицера и умный блеск его глаз.
  -- Тяжело им, -- повторил Павлов.
  Генерал нахмурился и снова стал наблюдать.
  -- От подполковника Тюлина! -- доложил телефонист.
  Сизов быстро взял трубку.
  Тюлин  докладывал, что  его атаковали  тяжелые танки  противника --  их
более тридцати, но подоспевшие иптаповцы усиленно ведут с ними бой...
  -- Молодцы! Держитесь  до  конца! -- почти крикнул генерал  и,  повесив
трубку, впервые за этот день опустился на стул, обтирая ладонью пот, обильно
выступивший на его выпуклом лбу. Хитро прищурившись, он посмотрел на штабных
офицеров.
  Офицеры смущенно переглянулись.
  -- Выходит, что с этой вышки вы дальше нас увидели, товарищ генерал! --
признал свою  ошибку  молоденький подполковник  и  восторженно посмотрел  на
Сизова. Комдив промолчал. Он снова  внимательно наблюдал в бинокль за  полем
боя.
  -- От Баталина, товарищ генерал! -- передал трубку телефонист.
  Баталин сообщал, что по своей инициативе он контратаковал гитлеровцев и
тем самым облегчил положение тюлинского полка.
  Генерал поблагодарил. Вряд ли он вспомнил в эти минуты свой разговор  с
Баталиным об  инициативе командира в бою -- не до того было генералу. Он уже
вызывал к телефону саперного офицера и спрашивал его:
  -- Быстров!.. Как ты со своими? Переправу  взорвали? Хорошо!.. Отлично,
говорю!..   Передай   солдатам   мою   благодарность!   Запиши   имена  всех
отличившихся! К награде представляй немедленно!
  Потом обращался к майору Васильеву:
  -- Что слышно о разведчиках?
  -- Ведут бой в первой линии траншей. Сейчас Марченко прибежал оттуда.
  К  генералу   обратился   поднявшийся  на   дерево  командир  танкового
соединения:
  -- Мне кажется, пора начинать.
  -- Пожалуй. Помогите артиллеристам. Им тяжело.

4

  --  Огонь!  -- самому  себе  скомандовал  Гунько.  Он  исполнял  сейчас
обязанности и командира и наводчика одновременно.
  Раздался выстрел, со звоном вылетела стреляная гильза, и возле гусеницы
головного танка, ползшего на батарею, взвился сноп огня и черного дыма. Танк
вздрогнул и остановился, нелепо уткнувшись тупым носом в воронку от снаряда.
Неожиданно  рядом  с ним  выросла  фигура пехотинца, он размахнулся и бросил
что-то на броню машины. Гунько видел, как по грязной чешуе танка расползлось
пламя.  Пехотинец выхватил  еще  одну  бутылку, но тут  же  упал,  сраженный
видимо, пулеметной очередью, выпущенной  из другого  танка. Гунько продолжал
стрелять. Наконец удачным выстрелом он поджег и второй танк  стальная машина
стала бешено метаться по полю, волоча за собой рваные лоскутья огня и дыма.
  Увлеченные  боем,  артиллеристы  не слышали,  как, сверля воздух, летел
из-за  реки тяжелый  снаряд, отсчитывая  последние секунды жизни  последнего
орудия. Взрыв страшной силы встряхнул воздух. Оглушенный Гунько, -- во время
взрыва он оказался в окопе, -- очнулся,  вскочил на ноги.  Посмотрел вперед:
на  поле  догорали  немецкие  танки.  Некоторые  машины, уцелевшие  от  огня
артиллерии,  продолжали  двигаться  вперед. И как раз в этот  момент  Гунько
увидел лавину советских машин, с глухим урчанием вырвавшихся из рощи. Многие
танки тащили  на себе верхушки сосен, которыми, должно  быть, были до  этого
замаскированы. Потрясенный  гибелью  последней пушки,  Гунько даже  не  смог
рассмотреть  стремительной,  разящей  атаки  советских  танкистов.  До  него
отовсюду доносились стоны раненых,  полузасыпанных  землей. Гунько  подходил
вместе с уцелевшими наводчиком Печкиным  и пехотинцем к каждому, помогал как
мог, пристально всматривался в лица товарищей. Вот этот, что вцепился в свои
пепельные  волосы и  облизывает  окровавленные  губы,  -- командир  третьего
орудия  сержант Яблоков, из Пугачева, вчера еще читал  своим солдатам письмо
от  жены  и  радовался,  что  она  заочно   кончает  институт.  А  вот  тот,
бездыханный, с  красивыми белыми зубами, москвич, замковый  первого  расчета
ефрейтор  Рябов  --  лучший  запевала  в  батарее и  мастер  делать  цветные
мундштуки, кажется,  единственный сын у  матери,  --  он должен  был на днях
отправиться  в военное училище.  Рядом с ним, запрокинув назад голову, лежит
подносчик красноармеец Ляпин -- этот из-под Воронежа, тракторист, неутомимый
балагур,  мастер  на  анекдоты,  ему  постоянно  влетало  от  командиров  за
озорство   мечтал  после войны  попасть  в  институт  механизации  сельского
хозяйства  и  потом изобрести  новый трактор, так  как  существующие  считал
несовершенными  и  неэкономичными. Неподалеку  от Ляпина,  будто  заснули  в
обнимку,  два молоденьких офицера -- командиры взводов. "Будущие академики",
как называл их Гунько.
  Так, вглядываясь  в лица убитых  и раненых, Гунько вспоминал  все,  что
знал о них, и ему не верилось, что это действительность, а не кошмарный сон.
Еще несколько часов тому назад эти люди, неподвижно лежащие сейчас на земле,
были живы и невредимы: писали письма, хлопотали у орудий, поправляли окопы и
блиндажи,  спорили,  мечтали. Это были подчиненные ему бойцы и  офицеры   он
иногда  покрикивал на  них, иногда хвалил,  с ними проводил долгие фронтовые
будни  эти  люди были для  него дороже и ближе, роднее всего на свете. И вот
теперь многих из них нет. Никто и никогда больше не услышит их голосов...
  Между тем из-за Шебекинского леса  все выплывали  и  выплывали караваны
наших штурмовиков.
  "Сколько же длится этот  бой?" -- подумал Гунько, заметив,  что  солнце
клонится  уже  к  реке.  И  вдруг,  осознав обстановку,  Гунько торжествующе
закричал:
  -- А  ведь немцы-то не прошли! Не прошли! Не прошли!..  -- повторял он,
неожиданно, поняв, какой великий смысл заложен  для него и для всей страны в
этой короткой фразе.
  -- Не прошли!..
  Гунько  посмотрел на свою батарею,  точнее, на то, что осталось от нее,
-- разбитые  орудия,  раненых  и  мертвых  бойцов, разрушенные окопы,  --  и
обессиленный опустился на землю, закрыв голову руками.
  -- Что с вами, товарищ старший лейтенант? -- услышал он  густой, низкий
голос.
  Гунько приподнял голову  и увидел  Забарова. А по траншее в  изодранных
маскхалатах один за  другим тянулись остальные разведчики. Они вели пленных.
Гунько хорошо  знал  Забарова.  Федор  вместе  с Марченко  не  раз бывал  на
батарее.
  -- Вот видите, что случилось... -- как  бы извиняясь,  сказал Гунько  и
торопливо растер горячей ладонью слезы на своих смуглых и грязных щеках.
  -- Да, невеселая картина...  -- согласился Забаров. -- А это ваши? -- и
он  кивнул в  сторону  догоравших  немецких танков, надеясь хоть  чем-нибудь
ободрить старшего лейтенанта.
  -- Кажется, наши. А впрочем -- не знаю... Тут все поработали. Да  это и
не так важно.
  Аким -- он  был сейчас задумчивый и тихий  -- помог  Гунько подняться и
посмотрел  на него заблестевшими вдруг глазами -- вот так когда-то глядел он
на сержанта Фетисова, колдовавшего  в своем блиндаже  над миной. Акиму вдруг
захотелось  крепко обнять  офицера.  Губы разведчика шевелились. Казалось, с
них  вот-вот  сорвутся взволнованные, несвязные  слова. Но Аким промолчал  и
отошел в сторону.
  -- А где вы пропадали? -- спросил Гунько.
  -- Отбивались от немцев, -- ответил Забаров.
  -- Ну и как, отбились?
  --  На сегодня  --  да. Правее, говорят, немец потеснил наших, а тут --
нет. Вот ведем пленных к генералу. Гитлеровцы образца тысяча девятьсот сорок
третьего года. Полюбуйтесь!
  Разведчики присоединились  к артиллеристам, помогли им вновь перевязать
раненых.  И только  после того,  как  раненые  немного  успокоились,  Гунько
приблизился к немцам.
  --  Ком... ком!..  Шнель, говорю! --  Ванин  подтолкнул вперед  пленных
немцев.  Гитлеровцы  затравленно   озирались,   послушно  исполняя  Сенькины
приказания.
  -- Только трех живых и нашли. А остальные все дохлые, -- сообщил Ванин.
  Гунько  долго  сверлил   глазами  стоявшего  впереди  немца   и   вдруг
размахнулся, чтобы ударить его, но тут же почему-то опустил руку.
  -- Аким,  --  позвал  Сенька своего друга.  -- У меня для  тебя подарок
есть,  -- и, порывшись в  кармане, он вынул  оттуда очки с блестящей золотой
оправой. -- Получай,  друже, да благодари  своего верного  приятеля,  Семена
Прокофьевича. Я вон у того, который без пилотки, одолжил...
  Аким внимательно посмотрел на  Сеньку,  повертел очки в руках, похвалил
их и вернул немцу.
  -- Вот сердобольная интеллигенция!.. Для тебя же старался. Ведь свои-то
ты потерял,  а без очков,  поди, ни черта не видишь! --  набросился  на него
Ванин. -- Попался бы ты им!..
  --  Так  мы ж  не  фашисты,-- возразил Аким.  Не знал он, какую великую
обиду  причинил Сеньке, отказавшись от  его  подарка.  -- Их этому  учили --
чтобы  грабить,  убивать... Такая  у них война... Как  ты  этого  не  можешь
понять, Семен!..
  -- Не фашисты мы -- это да... -- невнятно бормотал Ванин.
  Но  кругом него лежали убитые бойцы из батареи Гунько,  все они полегли
от рук немцев, и горячее Сенькино сердце  требовало мщения. Сеньку возмущали
рассудительные, спокойные объяснения Акима.
  Шахаев подошел  к  Ванину,  положил  свою  руку  на  его  плечо,  тихо,
убежденно сказал:
  -- А ты,  Семен,  не горячись. Подумай над словами  Акима. Он правильно
сказал.  Вон,  смотри,  старший  лейтенант  Гунько  и  тот  не  смог ударить
пленного, а сколько он потерял сегодня  своих  товарищей.  Нельзя нам  этого
делать, Семен. Пойми!
  Семену хотелось возразить, но не в его силах  было спорить с парторгом.
Он вдруг подошел  к  немецкому  солдату,  который  благодарно и  заискивающе
посматривал на высокого и худого русского бойца, вернувшего ему очки. Сенька
сощурил свои кошачьи глаза, злые зрачки сузились.
  -- Ви гейц?
  -- Вас, вас?
  -- Ви гейц?.