х", где
освобожденные негры-рабы  в трансе устремляются вслед  за  армией Шермана "к
Иордану" - то есть в землю обетованную).
     Книга  посвящена  негритянке  Каролине  Барр,  няньке  Фолкнера  и  его
братьев, которая умерла 31  января  1940  года, немного  не дожив  до своего
столетия.  Очень любивший ее  Фолкнер  на похоронах произнес  прочувственную
речь.
     В  приложении  к  примечаниям  приведена генеалогия  рода  Маккаслинов,
которая  поможет  читателю разобраться  в  довольно  запутанных  родственных
отношениях персонажей книги.


БЫЛО


     {1}. Уорик - старинный английский  город  на реке Эйвон, центр графства
Уорикшир.  В  средние  века  титул  графа  Уорика действительно  принадлежал
аристократическому роду Бичемов.

     {2}. Уокеровские гончие - особая порода английских гончих, названная по
имени селекционера Джона Уокера.

     {3} ...вся  эта накопленная  сладость будет растрачена  в  пустыне... -
Парафраза  стиха  из элегии английского  поэта-сентименталиста  Томаса  Грея
(1716-1771) "Сельское кладбище" (1751):  "Удел многих цветов -  цвести никем
не видимыми // и растрачивать свою сладость в пустынном  воздухе". Очевидно,
героиня смешивает  строки из "Сельского кладбища"  и другого хрестоматийного
английского стихотворения  "Как  маленькая  трудолюбивая  пчелка..."  (1715)
поэта и теолога Исаака Уоттса (1674-1748).

     {4}.  Стад  -  разновидность  покера. Первую  карту сдают  лицом  вниз,
остальные - в открытую.  После каждого круга сдачи  открытой карты  играющие
объявляют новые ставки.



   Уильям Фолкнер
   Ошибка в химической формуле

     Перевод М.Беккер
      OCR: Владимир Есаулов, 12.2003
---------------------------------------------------------------



     О том, что он убил жену, Джоэл Флинт сам сообщил  по телефону шерифу. А
когда шериф и  его помощник  добрались  за двадцать с лишком  миль  до места
происшествия  - далекого  захолустья, где жил старый Уэсли Притчел,  - Джоэл
Флинт самолично встретил их у дверей и  пригласил  в дом. Иностранец, чужак,
янки,  Флинт  явился  в наши  места двумя  годами раньте  с бродячим уличным
цирком -  он крутил рулетку в освещенной будке, стены  которой были  увешаны
призами -  никелированными пистолетами, бритвами, часами и  гармошками, -  а
когда  цирк уехал, осел  здесь и  два месяца  спустя женился на единственной
оставшейся у Притчела  дочке - придурковатой  девице лет под  сорок, до того
делившей  со  своим  свирепым раздражительным отцом  уединенную жизнь на его
зажиточной, хотя и небольшой ферме. Но даже и  после свадьбы старый Притчел,
казалось, не желал иметь  ничего общего с зятем. В двух милях от своего дома
он выстроил молодым маленький домик, где его дочь стала разводить на продажу
кур.  По  слухам, старый Притчел, который и прежде почти никуда не ездил, ни
разу не  переступил порог нового дома, так что даже с последней оставшейся у
него дочкой виделся только раз в неделю, когда  она с  мужем на  подержанном
грузовике - зять возил в нем на рынок кур - приезжала  на  воскресный обед в
старый  отцовский  дом, где Притчел  теперь  сам  стряпал и  вел  хозяйство.
Соседи, правда, говорили, будто он даже и по воскресеньям пускает зятя в дом
лишь для того, чтобы  дочь могла хоть  раз в неделю приготовить ему  горячую
еду. Итак, следующие два года,  иногда в столице округа Джефферсоне, но чаще
в  небольшой деревушке у перекрестка дорог неподалеку от  этого  нового дома
Притчелова зятя можно было  повидать и даже  послушать.  Мужчина  лет сорока
пяти,  не  высокий и не низкий, не  тощий  и  не толстый (в сущности, они  с
тестем  легко могли бы  отбрасывать  одну и  ту же тень,  как потом короткое
время  и было), он с холодным презрением на умном лице ленивым  голосом плел
всевозможные  небылицы  про  кишмя  кишащие  народом  чужие  края,  где  его
слушатели сроду  не бывали;  горожанин до мозга  костей, никогда, по  его же
собственным словам, ни  в каком городе подолгу не задерживавшийся, Флинт уже
за первые три месяца пребывания среди людей, чей образ жизни он усвоил, стал
известен  всему  округу, даже и  тем,  кто  никогда  в глаза его  не  видел,
благодаря   одному   своему  странному  свойству.  С   грубым   уничтожающим
презрением, ни с того ни с  сего, порой даже без всякого повода и без всякой
видимой причины  он  принимался издеваться над  нашим местным  южным обычаем
пить  виски, смешанное с водой  и сахаром. Он называл  этот  напиток дамским
сиропчиком и  детской  кашкой,  а  сам  пил  наш доморощенный  невыдержанный
неразбавленный  незаконный кукурузный  самогон,  не  запивая его  ни  единым
глотком воды.
     И вот теперь, в это последнее воскресное утро, он позвонил  шерифу, что
убил жену, встретил полицейских у дверей тестя и сказал:
     -  Я  уже  отнес ее  в дом, так  что  можете  не тратить попусту время,
объясняя мне, что не надо была трогать ее до вашего приезда.
     - Очень хорошо, что вы подняли ее с земли, - сказал шериф. - Если я вас
правильно понял, произошел несчастный случай.
     - Значит, вы меня неправильно поняли, - возразил Флинт. - Я сказал, что
я ее убил.
     На том разговор и кончился.
     Шериф отвез его в Джефферсон и  запер в тюремную камеру. В тот же вечер
после  ужина  шериф  через  боковую  дверь  вошел  в  кабинет,  где  я   под
руководством  дяди Гэвина составлял краткое изложение  дела. Дядя Гэвин  был
всего лишь окружным  прокурором,  однако они  с  шерифом, который  состоял в
должности  шерифа хотя и не постоянно, но даже  дольше,  чем  дядя  Гэвин  и
должности окружного прокурора,  все это время были  друзьями. Друзьями - как
два  человека, которые вместе играют в шахматы, хотя порой и  придерживаются
прямо противоположных взглядов. Однажды я слышал, как они это обсуждали.
     - Меня интересует истина, - сказал шериф.
     - Меня тоже, - сказал дядя Гэвин. - Это большая редкость. Но еще больше
меня интересуют люди и справедливость.
     - Но ведь истина и справедливость - одно в тоже, - заметил шериф.
     - С каких  это пор? - возразил  дядя Гэвин.  - Я в свое время убедился,
что истина - все, что угодно, только не справедливость, и  я также убедился,
что в своем стремлении к справедливости правосудие использует такие орудия и
инструменты, которые мне глубоко отвратительны.
     Шериф рассказывал  нам  об  убийстве стоя;  крупный  мужчина  с твердым
взглядом  маленьких глаз, он возвышался над настольной лампой,  глядя сверху
на преждевременно  поседевшую  буйную  шевелюру  и живое худощавое лицо дяди
Гэвина,  а тот, сидя  прямо-таки на  собственном затылке и задрав скрещенные
ноги  на  письменный стол, жевал  черенок кукурузной трубки и  крутил вокруг
пальца  цепочку  от часов  с ключиком  Фи-Бета-Каппа.  который он  получил в
Гарварде.
     - Зачем? - сказал дядя Гэвин.
     - Я это самое у  него  и спросил, - сказал шериф. -  А  он мне ответил:
"Зачем мужья убивают жен? Ну, скажем, ради страховки".
     - Неправда, - возразил дядя Гэвин.  -  Это женщины  убивают  мужей ради
непосредственной личной  выгоды - например, ради страховых полисов, или, как
они думают, по наущению другого  мужчины, который им  якобы что-то  посулил.
Мужья убивают  жен от  ненависти, от гнева или отчаяния,  а то и просто чтоб
заставить их замолчать - ибо сколько женщину ни задабривай,  сколько  раз из
дому ни уходи, заткнуть ей глотку невозможно.
     -  Верно,  -  согласился  шериф.  Он  сверкнул на  дядю  Гэвина  своими
маленькими глазками. - Похоже, будто он хотел,  чтобы его упрятали в тюрьму.
Он как бы дал себя арестовать  не потому, что убил жену, а как бы  убил  ее,
чтоб его арестовали, посадили под замок. Под охрану.
     - Зачем? - спросил дядя Гэвин.
     - Тоже правильный вопрос, - продолжал  шериф.  -  Когда человек нарочно
запирает  за  собой   дверь,  -  значит,  он  боится.  Но  человек,  который
добровольно садится в тюрьму по подозрению в убийстве... -  Он добрых десять
секунд  глядел на дядю Гэвина, моргая своими жесткими глазками, а дядя Гэвин
отвечал  ему таким же жестким взглядом. - Потому что он не боялся. Ни тогда,
ни  когда бы  то ни было.  Время  от  времени  встречаешь человека,  который
никогда ничего не боится. Даже самого себя. Вот он такой и есть.
     - Если он так хотел, чтобы его посадили, зачем вы тогда его сажали?
     - По-вашему, мне надо было немного обождать?
     Некоторое время они смотрели друг на друга. Дядя Гэвин перестал крутить
свою цепочку.
     - Ладно, - сказал он. - Старик Притчел...
     - Я к тому и вел, - сказал шериф. - Ничего.
     - Ничего? - переспросил дядя Гэвин. - Вы его даже не видали?
     Тогда шериф рассказал и об этом  - о том, как он, его  помощник и Флинт
стояли на крыльце и вдруг  заметили, что старик смотрит на них  из  окна - с
застывшим  от  злости  лицом  свирепо глядит на них  сквозь стекло, а  через
секунду уходит, исчезает, оставив  впечатление  злобного торжества, бешеного
триумфа и чего-то еще...
     - Страха?  - сказал шериф. - Говорю вам,  что  он не  боялся. Ах  да, -
добавил он. - Вы же о Притчеле.
     На этот раз он смотрел на дядю Гэвина так долго, что дядя Гэвин наконец
сказал:
     - Ладно. Продолжайте.
     Тогда шериф рассказал  и об этом: как они вошли в дом,  в прихожую, как
он остановился и  постучал в запертую  дверь той комнаты, в окне которой они
видели лицо старика Притчела, и как он даже  окликнул его по имени,  но  все
равно ответа не получил.  И  как они  пошли дальше  и увидели на  кровати  в
задней комнате миссис  Флинт  с огнестрельной раной в  спине, а  подержанный
грузовик  Флинта  стоял  у заднего крыльца, словно они  только что  из  него
вылезли.
     - В грузовике лежали три мертвых белки, - сказал шериф. - По-моему,  их
подстрелили еще на рассвете... -  А на крыльце и на земле  между крыльцом  и
грузовиком была кровь, словно в женщину стреляли из грузовика, а само ружье,
в котором еще остался  пустой патрон, стояло за дверью прихожей, как если бы
кто-то поставил  его туда, входя в дом. И как  шериф вернулся в  прихожую  и
снова постучал в запертую дверь...
     - Откуда она была заперта? - спросил дядя Гэвин.
     - Изнутри, - отвечал шериф и продолжал рассказывать, как он, стоя перед
гладкой  глухой  дверью,  пригрозил  ее  взломать,  если  мистер Притчел  не
откроет, и как на этот раз хриплый голос прокричал ему в ответ:  "Убирайтесь
из моего дома! Увозите этого убийцу и убирайтесь из моего дома!"
     "Вам придется дать показания", - отвечал шериф.
     "Я дам показания в свое  время! - крикнул старик. - Убирайтесь из моего
дома, все до единого!"
     И  как  он (шериф)  велел помощнику  съездить на  машине  за  ближайшим
соседом, а они с Флинтом ждали, пока помощник не привез какого-то человека с
женой. Потом  они отвезли Флинта в город, заперли его, шериф позвонил в  дом
старика Притчела, сосед подошел к телефону и  сказал, что старик по-прежнему
сидит  взаперти,  отказывается выйти, даже не отвечает  и только орет, чтобы
все  они  (к  тому  времени  приехали еще и  другие соседи, так  как  слух о
трагедии уже успел распространиться) убирались вон. Однако некоторые из  них
остались  в доме,  не обращая  внимания на то,  что явно  помешанный  старик
говорит и делает, а похороны будут завтра.
     - Все? - спросил дядя Гэвин.
     - Все, - отвечал шериф. - Потому что теперь уже слишком поздно.
     - То есть как? - спросил дядя Гэвин.
     - Умер не тот, кто надо.
     - Бывает, - сказал дядя Гэвин. - То есть как?
     - Тут все дело в глиняной яме.
     - В какой яме?
     Потому что  весь округ знал  о глиняной яме  старика Притчела. В  самом
центре его  фермы  были залежи  мягкой  глины, из  которой окрестные  жители
изготовляли грубую,  но вполне пригодную посуду - если им удавалось накопать
достаточно глины,  прежде чем мистер Притчел успевал их заметить и прогнать.
В этих залежах мальчишки  с незапамятных  времен находили ископаемые остатки
культуры индейцев и  даже первобытных людей  - кремневые наконечники  стрел,
топоры,  тарелки, черепа, берцовые кости  и трубки,  а  несколько лет  назад
археологическая экспедиция из Университета штата Миссисипи производила здесь
раскопки, пока не  явился старик Притчел, причем на этот раз с ружьем. Но об
этом  знали  все, шериф имел в  виду совсем другое, и теперь уже  дядя Гэвин
сидел на стуле выпрямившись и спустив ноги на пол.
     - Я об этом не слыхал, - сказал дядя Гэвин.
     - Да это всем  известно, - заметил шериф. - Это, можно сказать, местный
вид  спорта  на открытом  воздухе.  Все началось  месяца  полтора назад. Тут
замешано трое северян. Как я понимаю, они пытаются купить уПритчела всю  его
ферму, чтобы завладеть глиной  и производить из  нее  материал для  покрытия
дорог или что-то в этом роде. Местные жители с  интересом  наблюдают, что из
этого выйдет. Всем, кроме этих северян, ясно одно  - старик Притчел вовсе не
собирается продавать им ни глиняную яму, ни тем более всю ферму.
     - Они, конечно, уже предложили ему какую-то цену?
     -  И  наверняка  хорошую.  Кто говорит, двести  пятьдесят,  кто  двести
пятьдесят тысяч -  не поймешь.  Эти северяне  просто не знают,  как  к  нему
подступиться.  Если  б им  просто  удалось  его  убедить,  будто вся  округа
надеется, что он свою ферму ни за что не продаст, они б ее наверняка за пять
минут у него откупили. - Он снова воззрился на  дядю Гэвина, моргая глазами.
- Итак, убит  не тот, кто надо. Если все дело в этих залежах  глины, Флинт к
ним  со  вчерашнего  дня ни на  единый шаг не приблизился.  Ему до них  даже
дальше,  чем  вчера. Вчера между  ним  и  деньгами старика Притчела  не было
ничего, кроме  капризов, надежд  и  пожеланий, какие могли  появиться у этой
придурковатой  бабы.  Ну, а теперь  между  ними  тюремная  стена и, по  всей
вероятности,  петля.  Если  он  боялся  возможного  свидетеля, он  не только
уничтожил   этого   свидетеля   еще  прежде,   чем  надо   было   о   чем-то
свидетельствовать, но  даже прежде,  чем  появился свидетель, которого  надо
было уничтожить.  Он вывесил вывеску с призывом: "Следите  за  мной в  оба",
обращенным не  только  к жителям  нашего округа и нашего  штата,  но ко всем
людям на свете, кто верует в Библию, где  сказано: "Не убий", а потом явился
и сел под замок в том самом месте, которое создано, чтоб покарать его за это
преступление и удержать от следующего. Тут что-то не так.
     - Надеюсь, что вы правы, - сказал дядя Гэвин.
     - Вы надеетесь, что я прав?
     - Да. Пусть  будет что-то не  так  в том, что уже произошло, хуже, если
оно еще не кончилось.
     - То  есть как еще не кончилось? - удивился шериф. - Интересно, как  он
может что-нибудь кончить? Он ведь уже сидит в тюрьме, а единственный во всем
округе  человек, который  мог бы  внести за  него  залог, -  отец той  самой
женщины, в убийстве которой он все равно что признался.
     - Да, выглядит это именно так, - сказал дядя Гэвин. - А страховой полис
был?
     - Не знаю, -  сказал шериф. - Узнаю завтра.  Но я совсем  не  это  хочу
узнать. Я хочу узнать, почему он хотел, чтоб  его посадили под замок. Говорю
вам, он  ничего  не боялся - ни тогда, ни в какое  другое время. Вы ведь уже
догадались, кто там из них боялся.
     Однако  ответ на этот  вопрос мы  получили не сразу. А  страховой полис
действительно был. Но к  тому времени,  когда  мы  о  нем узнали,  произошло
событие,  от  которого  все  прочее  выскочило  у нас  из  головы.  На  заре
следующего  дня, когда  тюремщик  заглянул в  камеру Флинта,  она  оказалась
пустой. Флинт не бежал. Он  просто ушел - из камеры, из тюрьмы, из города и,
как  видно,  вообще  из  округа -  ни следа, ни звука, ни  единого человека,
который видел бы его или хотя бы кого-то, кто  мог бы быть им. Солнце еще не
встало, когда я ввел шерифа через боковую дверь в кабинет;  когда  мы  с ним
дошли до спальни, дядя Гэвин уже проснулся и сидел в кровати.
     - Старик Притчел! - сказал дядя Гэвин. -- Только мы уже опоздали.
     - Что с вами? - удивился шериф. - Я же говорил вам вчера, что Флинт уже
опоздал  в ту  самую  минуту, когда  спустил  курок.  И кстати, чтобы вы  не
волновались - я уже туда звонил.  В доме всю  ночь провели человек десять  -
они  дежурили у  одра миссис Флинт, а старик Притчел сидел взаперти  в своей
комнате целый и невредимый. На рассвете они услыхали,  как он там топчется и
возится, и тогда кто-то из них постучал в дверь и стучал до тех пор, пока он
не приоткрыл дверь и не начал опять с проклятьями выгонять их из дома. Потом
снова  запер  дверь. Старик,  как  видно,  здорово  потрясен.  Наверно,  все
произошло у  него на глазах, а в его возрасте,  да  еще когда он выгнал всех
домочадцев, кроме этой  своей придурковатой  дочки, которая  в  конце концов
тоже его  бросила и ушла куда глаза глядят... Я ничуть не удивляюсь, что она
вышла  даже за такого типа, как  Флинт. Что там в Библии сказано? "Кто живет
мечом, от меча и погибнет"?{1} Ну, а в случае со старым  Притчелом под мечом
надо понимать то, на что он  променял весь род  человеческий, когда еще  был
молод, здоров и силен  и ни в ком не нуждался. Но чтобы вы не волновались, я
полчаса  назад  послал туда  Брайана  Юэлла  и  велел  ему  впредь  до  моих
распоряжений  не  спускать  глаз с  этой  запертой  двери - или  со  старика
Притчела, если тот из нее выйдет, и я послал Бена Берри и еще кое-кого в дом
Флинта и  велел Бену мне оттуда позвонить. Когда  я  что-нибудь узнаю, я вам
сразу же сообщу. Да  только  я ничего не узнаю,  потому что этот тип сбежал.
Вчера после убийства его схватили, потому что он совершил ошибку, а человек,
способный выйти из тюрьмы так, как вышел он,  не совершит двух ошибок подряд
на расстоянии пятисот миль от Джефферсона или от штата Миссисипи.
     - Ошибку? - сказал дядя Гэвин. - Да ведь он только сегодня утром сказал
нам, для чего ему хотелось сесть в тюрьму.
     - Для чего?
     - Для того, чтоб из нее сбежать.
     - Для чего  ж ему было снова из нее выходить, ведь он же был на свободе
и мог остаться на свободе,  попросту удрав, а он вместо этого сообщил мне по
телефону, что совершил убийство?
     - Не знаю, - отвечал дядя Гэвин. - Вы уверены, что старик Притчел...
     - Я же вам сказал,  что сегодня утром  его видели и разговаривали с ним
сквозь  полуоткрытую дверь. А Брайан Юэлл наверняка и сейчас сидит на стуле,
подпирая эту самую дверь, - пусть только  посмеет  не сидеть! Я позвоню вам,
если что-нибудь узнаю.  Но я уже  сказал вам, что  ровно ничего я больше  не
узнаю.
     Он  позвонил через час. Он только что разговаривал со своим помощником.
Тот обыскал дом Флинта и  сообщил всего лишь, что Флинт  побывал там ночью -
черный ход открыт,  на полу  валяются  осколки  керосиновой  лампы,  которую
Флинт,  очевидно, уронил, когда  возился в темноте, потому что за большим, в
спешке перерытым сундуком помощник нашел скрученную жгутом бумажку  - Флинт,
наверно, зажигал  ее, когда рылся в сундуке, -  клочок бумаги, оторванный от
анонса...
     - От чего? - спросил дядя Гэвин.
     - Вот и я тоже спросил, - отвечал шериф. -- А Бен и говорит: "Если тебе
не  нравится,  как я  читаю,  пришли  сюда  кого-нибудь другого.  Это клочок
бумаги, оторванный скорее всего от уголка анонса, потому что на нем написано
по-английски, даже я прочесть могу", а я ему говорю: "Скажи мне точно, что у
тебя в руке". И он сказал. Это,  говорит, страница из журнала или из газетки
под названием "Анонс" {2}. Там еще какие-то слова напечатаны, да только Бену
их  никак было  не разобрать - он потерял  очки в  лесу, когда  окружал дом,
чтобы поймать Флинта, чем бы он там ни занимался  - может, завтрак  сам себе
готовил. Вы знаете, что это такое?
     - Да, - сказал дядя Гэвин.
     - Вы знаете, что все это значит и почему оно там было?
     - Да, - ответил дядя Гэвин. - Но зачем?
     - Не могу вам сказать. И сам он никогда не скажет. Потому что он  ушел,
Гэвин. Конечно,